План по захвату профессора

ГЛАВА 8

В тот вечер Маша находилась в странном состоянии. После того, как она спешно ретировалась с поля боя, оставляя позиции, было совершенно непонятно, какой стратегии придерживаться дальше. И стоит ли вообще продолжать войну? Это для нее этот момент близости — фаворит в номинации «Событие года». А для Андрея просто минет в подсобке. И понимать это было неожиданно больно.

Мариам благополучно добралась до дома на такси, встретив на своем пути из опасностей только соседскую собаку и собственные мысли. После снегопада и последовавшего снижения температуры дачную дорогу развезло. Машина застряла в грязевом месиве на въезде в кооператив. Таксист, к счастью, попался не скандальный, и безо всякой нервотрепки отпустил девушку. Правда пришлось пройтись пешком под противным мокрым снегом. Но ей было полезло остыть после такого-то вечера…

Она зашла в дом, легла прямо в куртке на кровать и приготовилась к акту самоуничижения. Это обычный этап после «Машу понесло». Но ничего не произошло. Совсем ничего. Не было ни стыда, ни мук совести, ни обещаний «Я больше так не буду». Только чуть схлынувший адреналин, возбуждение и непонимание, как теперь жить дальше. Андрей (вероятно, теперь она может звать его по имени?) оказался очень чувственным и страстным мужчиной. Когда он начал отвечать на поцелуй, Маша не поверила. А целовался он потрясающе! Девушка закрыла глаза, вспоминая, как он прикусил ее нижнюю губу, заставляя ее замедлиться, сбавить темп, и вслух застонала.

Волнующие воспоминания прервал телефонный звонок. Маша нехотя дотянулась до рюкзака и с трудом нашла в нем смартфон. На экране высветился номер и имя сестры.

— Ты мне нужна во всех смыслах, — по голосу Евгении было ясно, что случилось страшное. — Во-первых, меня отшил Вавилов. Во-вторых, я застряла в луже на въезде в кооператив. Помоги мне.

— Мне сначала наказать Вавилова или вытащить машину? — серьезным тоном спросила Мариам, натягивая сапоги.

Тракторист Семен за один единственный снежный вечер обогатился больше, чем за весь предыдущий месяц. Каждый второй автомобиль приходилось вытягивать из злосчастной (для дачников) и золотоносной (для Семена) ямы.

Дома сестры долго отпаивались горячим чаем и отогревали озябшие ноги у камина. Женя очень сдержано пожаловалась на неудачу в сближении с деканом. Советов и сострадания она не просила. Просто Мариам была единственным человеком, которому она могла рассказать такие интимные вещи.

Перед тем, как пойти спать, Маша все же решила рассказать о том, как прошел лекторий. Она произнесла вступительную речь, мягко подбираясь к главному. Сестра на автомате кивала, не отрываясь от раскрытой книги. Когда Мариам закончила исповедь, Женя медленно выглянула из-за обложки и протянула:

— Ну ты даешь! To есть не дала, — быстро поправилась она. — Но могла бы.

Евгения на время замолчала, рассматривая Машу, будто пытаясь представить, что происходило в голове у сестры в тот момент.

— Это что-то новенькое… Эко тебя понесло. Занесло, я бы даже сказала… А поцелуем нельзя было ограничиться?

— Я так и хотела! Но потом мне настолько сильно захотелось, чтобы он хотя бы на пару минут был только моим, думал только обо мне, чувствовал только меня, что я перестала себя контролировать. Это были не я! Это моя вторая сущность.

— Сучность, — с серьезным видом поправила ее Женя.

Показав обложку книги (очередное пелевинское: сестра его обожала), она зачитала отрывок.

— "Сучность — это иррациональное вроде бы поведение женщины, как правило, молодой и красивой, которое вызывает в мужчине желание". Все понятно?

— Ой, отстань от меня вместе со своим Пелевиным, — Мариам отмахнулась. — Я такого восторга от близости с мужчиной никогда не испытывала. И это при том, что сама я ничего не получила в ответ.

— Потому что сбежала, — закончила за нее Женя. — Почему, кстати?

— «Ибо не делай себе кумира. Не поклоняйся им и не служи им», — сестра смущенно отвела взгляд. — Абсурдно, но я всегда видела в нем и ученого, и профессора, и глыбу и прочее… А вот человека, живого, во плоти, состоящего из страхов, фантазий, предпочтений, со стволом (или гарпуном) — нет. Я видела его всегда так, как сегодня: на сцене, за трибуной, кафедрой, у доски, на экране монитора. Он всегда был далек и недостижим, как коммунизм в восьмидесятые. А сегодня я смогла подобраться поближе, войти в его интимное пространство. Он оказался таким настоящим! Обычный мужчина, который видел во мне обычную женщину, а значит оценивал… В общем, я испугалась.

Мариам отвернулась к окну. Погода ухудшилась: дачный поселок заметало снегом. Девушка погрузилась в свои мысли, перестав слушать заверения сестры в том, что все будет хорошо.

Деревянный идол на горе издалека кажется исполином, а как на гору взберешься — деревяшка деревяшкой, еще и сгнила наполовину. Бывает и наоборот: снизу смотрел на него, казалось, там труха одна. Но когда поднялся, в потрескавшийся лик заглянул, осмелился себя ему ровнять, тут же — раскат грома. И понимаешь, что ты всего лишь смертный, решившийся встать рядом с божеством. А если без этнографических отступлений, то Мария боялась разочароваться и разочаровать. Идолу нет никакого дела до простого человека.

А вот обычному мужчине, коим оказался профессор, ее сущ(ч)ность могла и не понравиться…

Она всю ночь думала об этом и долго не могла уснуть. Маша осознала, что натворила. Творила она, кстати, неплохо, судя по стонам профессора, но ее это нисколько не успокаивало. Девушка села, подтянула колени к груди, прижавшись к ним щекой. И как ей теперь работать? Прекрасный по чистоте и целомудренности план провален. Вторая сущ(ч)ность Маши тихонечко ликовала, восторгаясь своей смелостью, и с упоением вспоминала, как трогательно уязвим был профессор. Первую (и официальную) сущность больше интересовало, как они теперь будут это расхлебывать… А вдруг она случайно встретит профессора в коридоре или на кафедре? Как она будет смотреть ему в глаза? "С неприкрытым желанием", — прошептала вторая сущ(ч)ность.

— А ты вообще молчи, — вслух сказала Маша и надулась: не хватало еще самой с собой начать разговаривать.

Остаток ночи девушка провела, упражняясь в самобичевание. Она совсем не так представляла свое близкое знакомство с Андреем Евгеньевичем. Теперь ей вряд ли светит что-то, кроме осуждения и неприятных вопросов. Проигрывая в голове все возможные сценарии их встречи с профессором, Маша, наконец-то, заснула.

Во сне память восстановить сладостные мгновения: мягкие губы и вкрадчивый хриплый голос профессора, мужские пальцы на ее предплечьях, его стон… Р-р-р! Рациональная часть сознания спала, и эмоции, пользуясь случаем, брали верх. Тело послушно отреагировало на содержание сна. Сердце усиленно заработало, внизу живота появилась томительная тяжесть, во рту пересохло. Девушка проснулась, прижимая руку к горячему лбу. Часы показали шесть часов ночи. Градусник показал тридцать семь и восемь.

Есть законный повод не идти в университет. Отлично! Потому что если бы кто-то увидел Марию Владимировну на следующий день, то непременно решил бы, что этой женщине срочно требуется помощь психиатра. Она периодически замирала, утыкаясь взглядом в одну точку, будто рассматривала видимое ей одной. Оно ее пугало, злило, заставляло судорожно вздыхать и медленно сползать по стулу вниз. К середине дня флэшбеки настолько ее замучили, что она легла на кровать и просто перестала реагировать на что бы то ни было.

К ночи вопрос "Зачем я это сделала?" был заменен на "Как мне это аукнется?" ввиду отсутствия ответа на первый. Второй вопрос тоже был не из легких, но, по крайней мере, предполагал разные варианты ответа. Может быть, Андрей так впечатлился ее страстью, что при встрече скажет: "Выходи за меня замуж, Мариам"? Она хохотнула над своими смелыми фантазиями и решила еще раз измерить температуру: кажется, это приступ бреда.

Скорее всего, Нагорный спросит, что это было и с какой стати ему были оказаны такие, образно говоря, почести? По крайней мере, любой адекватный человек так бы и сделал. Но это же предельно равнодушный ко всему Андрей Евгеньевич, который, возможно, уже и забыл о данном происшествии. Этот вариант развития событий не устраивал девушку: теперь, когда она знала, что профессор вполне себе приятный мужчина, ей еще больше хотелось познакомиться с ним поближе. Она пока не поняла, упрощает или усложняет ситуацию ее ассистентство на кафедре, однако, их официальное знакомство с профессором явно будет не простым. Есть и совсем плохой вариант… В голове всплыли слова «харассмент», «шантаж», «статья сто тридцать первая Уголовного кодекса РФ». Но Мария пыталась не думать об этом. Ее все больше волновал жар и сменяющий его озноб. Все-таки прогулка под мокрым снегом дала о себе знать: Маша простыла.

Она позвонила на кафедру, предупредив секретаря об отмене пар. Третьему курсу написала сообщение в чате о своей болезни. И впервые за все время обрадовалась тому, что Андрей Евгеньевич не ходит на ее семинары.

Сейчас это к лучшему.

Утром Юля застонала, почувствовав, как заныло в висках. Из-за пятого бокала (а точнее его половины) она смутно помнила часть вечера. И совсем не помнила ночь.

Дима шумел на кухне и напевал что-то попсовое. «Ну вот, есть же нормальные, обычные мужики!», — думала Юлька, рассматривая интерьер. Всю стену по левую руку занимали книжные стеллажи. Девушка подошла к полкам. Аристотель, Кант, Платон, Конфуций, Хьюм, Декарт, Макиавелли, Локк, Лейбниц, Спиноза, Вольтер, Гоббс, Аль-Газали, Будда, Монтескье, Руссо, Беркли, Рэнд, Бовуар, Сунь Цзы, Бердяев… Юля почувствовала, что мигрень усиливается. И не из-за похмелья.

— Доброе утро. Завтрак готов, — Дима остановился в дверях, рассматривая девушку.

— Я только подумала, что ты нормальный… — разочарованно протянула она, указывая на книжные корешки. — А ты, оказывается, знаешь толк в извращениях. Я, между прочим, философию только с десятого раза сдала.

— Бывает, — пожал плечами Умовистов. — Я в вузе всего пару лет проработал, потом…

Его прервал звонок в дверь.

— Иди, завтракай, я сейчас.

На кухне стояли тарелки с овощным салатом. Юля прошла мимо, к кулеру с водой. Залпом выпила полный бокал и наливала второй, когда в комнату вошла девочка-подросток. Она смерила Юлю презрительным взглядом и молча ушла вглубь квартиры.

— Это кто? — почему-то Юля задала вопрос шепотом.

— Дочь, — Дима взял чашку с кофе, присаживаясь за стол. — Жена закинула на пару часов.

— Жена?

— Жена, — спокойно кивнул мужчина. — Слушай, ты мне вчера рассказывала, что Женя не любит курящих. И я хотел спросить…

— Я? — девушка нахмурилась. — Зачем я это говорила?

— А ты не помнишь?

— Нет! — слишком громко ответила Юля и сжалась от приступа головной боли. — Ой.

— Таблетку или пива? — привычно спросил он, делая глоток.

— Лучше убей меня… Я, честно говоря, после четвертого коктейля уже ничего не помню. Кроме того, что заказывала пятый. У нас секс был?

— Ну, допустим, был.

— Еще не лучше. Первый раз за год, а я его не помню, — откровенно вздохнула девушка, опираясь на столешницу. — Ура, дно достигнуто.

— Если я тебе все расскажу, то ты поймешь, что дно было пробито, — без улыбки ответил Дмитрий. — Рассказывать?

— Не надо! Мне хватит того, что я не помню пьяного секса и того, что распространялась про личную жизнь подруги.

— И не только подруги… А из-за чего больше стыдно?

— Из-за секса.

— Тогда можешь расслабиться, так как его не было. Я просто привез тебя к себе переночевать. Адрес ты свой не назвала, а оставить тебя там я не мог. Когда приехали, ты демонстрировала чудеса соблазнения, но я был непреклонен. Меня недвижимое имущество не возбуждает.

— Господи, как стыдно, — простонала Юля, закрывая глаза руками. — Давай пиво.

После пары глотков стало легче, а после целой кружки и не так стыдно.

— Я разболтала все тайны Мадридского двора?

— Женькиного двора точно, — в этот момент дочь Димы зашла на кухню и устроилась рядом с отцом. — Алена, это Юля.

Девочка никак не отреагировала, продолжив таращиться в телефон. Дмитрий через ее плечо посмотрел на экран.

— «Кретин» пишется через «е». А вообще я согласен.

— Я поеду? — Юля вызвала такси.

Он кивнул и поднялся проводить ее. Уже на пороге девушка спросила:

— У нас бы все равно ничего не получилось, да?

— Почему? — искренне удивился Дима. — Все могло бы быть.

Уже в машине Юля поняла, что лучше бы не задавала этот вопрос. Теперь ей было не только стыдно, но и жалко. Мужчина ей понравился. Но это был тот самый случай, когда винить кроме себя некого. Она, конечно, попыталась переложить ответственность на других: на несостоявшихся кавалеров, на Женю, алкоголь, судьбу, свою работу, лишний вес, психологические травмы детства, сионистский-зачеркнуть-мировой заговор… Но понимала, что испортила все сама. Еще разболтала под действием сыворотки правды с кодовым названием «Лонг Айленд» неизвестно что. Юля настолько тяжело вздохнула, что водитель такси с сочувствием посмотрел на нее. Еще бы… Запах старого «Лонг Айленда» и свежего «Францисканера» давал полное представление о ее состоянии.