Плененная горцем

Глава десятая

Ричард Беннетт встал из теплой, благоухающей розами ванны. Ему хотелось насладиться ощущением чистоты, но он не мог отдаться этому чувству сполна. Только не сейчас, когда его все раздражало. Чтобы попасть в замок Монкрифф, он ехал целый день и половину ночи, но ни на дюйм не приблизился к объекту своей бесплодной погони. Амелия по-прежнему оставалась пленницей Мясника (если, конечно, она вообще еще жива), и Беннетт понятия не имел, где ее искать.

Он обернулся и трижды щелкнул пальцами, подзывая личного слугу Монкриффа, который, похоже, погрузился в мир грез.

— Эй ты, поспеши! — скомандовал он. — Здесь чертовски холодно!

Слуга засуетился, накрывая плечи Беннетта большим льняным покрывалом.

— Мне казалось, это место считается весьма благоустроенным, — продолжал жаловаться Ричард. — Наверное, так далеко к северу от границы воздух всегда сырой. Здесь что, никогда не светит солнце?

Он завернулся в роскошное покрывало, но омерзительно холодный воздух нагорий все же пробирал его насквозь.

— Что вы, сэр, конечно, светит.

Ричард покосился через плечо на коренастого слугу графа, который медленно пятился к двери.

— Ты смотрел на мои шрамы, я угадал? И при их виде ты потерял дар речи. Я кажусь тебе чудовищем?

Слуга продолжал смотреть в пол.

— Нет, полковник.

Покорность этого человека несколько смягчила гнев Ричарда.

— Да брось ты, признайся. Не пытайся делать вид, что ничего не заметил. Я не желаю иметь рядом с собой лжеца. Кроме того, я не слабонервный. Мне приходилось иметь дело с вещами похуже. Как, ты думаешь, я заполучил эти шрамы?

Ричард вышел из ванны, расплескивая воду на полированный деревянный пол.

Слуга несмело поднял глаза.

— Они выглядят очень болезненными, сэр.

— Вовсе нет, — ответил Ричард. — У меня давно эти шрамы. Я их совершенно не чувствую. Просто меня раздражает, когда кто-то на них смотрит и реагирует так, как ты.

Ричард стал вытирать голову льняным полотенцем.

— Так скажи мне, слуга, что тебе известно об этом презренном Мяснике, которого я имею удовольствие преследовать? Знают ли жители вашей страны, что он похитил английскую леди прямо из постели? Знают ли они, что эта леди — дочь героя войны, который пытался помочь Шотландии, восстановив мир? Казалось бы, они должны это учесть. Не молчи, я знаю, что слуги знают все. Как обычные фермеры относятся к методам Мясника? Не может быть, чтобы они все его поддерживали.

Слуга не ответил, и Ричард продолжал откровенно излагать свою точку зрения:

— Я знаю, что граф — цивилизованный человек. Если верить слухам, он настоящий джентльмен. Но как насчет простого народа за стенами замка? Окружают ли меня просвещенные люди, или это место кишит якобитами, которые, подобно Мяснику, жаждут английской крови? Следует ли мне спать вполглаза?

Слуга подошел к халату Ричарда, разложенному на огромной кровати с пологом.

— Я обещаю вам, полковник Беннетт, что в стенах этого замка вам ничто не угрожает. И вы можете запереться на ночь изнутри.

Ричард подошел к слуге, державшему наготове халат.

— Запереться изнутри, говоришь? Значит, не так уж здесь и безопасно?

Слуга нервно откашлялся.

— Я не хотел бы, чтобы с вами что-нибудь случилось, полковник. Я уверен, что его светлость очень хочет встретиться с вами и обсудить то, что сделал Мясник. Он будет готов оказать вам любую посильную помощь.

Ричард сбросил на пол льняное покрывало и сунул руки в просторные рукава халата.

— Ну, еще бы. Ни для кого не секрет, что граф помогает королю. Во всяком случае, когда усматривает в этом прямую выгоду для себя.

Слуга наклонился, поднял расшитое покрывало и аккуратно свернул его.

— Мой хозяин не хотел бы, чтобы пострадала невинная женщина. Утром он будет в вашем распоряжении.

— Что ж, я очень на это надеюсь, — произнес Ричард, завязывая пояс халата. — Весенние переговоры с герцогом Уинслоу принесли ему изрядный доход, и сейчас на кону стоит жизнь дочери этого джентльмена. Хотелось бы надеяться, что граф будет испытывать в этом отношении некоторую… признательность.

— Признательность… — почти испуганно повторил слуга. — Конечно, полковник Беннетт. Граф понимает, что такое обязательство и долг. И он желает мира.

— Ну, еще бы.

Ричард был совершенно измучен и понимал, что нуждается в хорошем отдыхе. Предвкушая крепкий освежающий сон, он взобрался на кровать с мягкой пуховой периной и опустил голову на подушку.

— А пока, — снова обратился он к слуге, — принеси мне знаменитого монкриффского виски. Я слышал, что он лучший в Шотландии.

— Да, полковник. Я немедленно распоряжусь, чтобы вам принесли бутылочку.

— Не забудь.

— Как ты собираешься встретиться с Ричардом, когда мы доберемся до замка? — спросила Амелия.

Они с Дунканом ехали по тенистому лесу, звеневшему от пения зябликов, овсянок и славок; в кронах деревьев слышалось трепетание их крыльев. Легкий ветерок вздыхал среди платанов, ласково струясь по их мощным стволам. Амелия понимала, что она наслаждается красотой и покоем леса гораздо больше, чем приличествовало похищенной мятежником английской леди, да и этот лес не был райским местечком: они ехали по дороге, которая вела их на войну, объявленную Дунканом ее жениху, и эта война обещала быть жестокой и кровавой.

— Ни для кого не секрет, что граф Монкрифф не поддерживает восстание якобитов, — продолжала Амелия, — и что он присягнул на верность королю. Наверняка он располагает армией, способной отразить такую угрозу, как ты.

— Да, — кивнул Дункан, — но разве ты не слышала, что сказал отец Бет? Отец графа перевернулся бы в могиле, если бы узнал, во что превратился его сын. Этот гордый шотландский лорд был несгибаемым якобитом. Он отважно сражался при Шерифмуре и погиб там вместе с множеством других истинных шотландцев, служивших под его началом. Поэтому замок Монкрифф разделен, и все, что нам необходимо сделать, — это въехать в его ворота с секирами и клейморами наизготове. В считанные минуты на нашу сторону перейдет не менее двухсот человек из армии графа. Не обманывай себя: твой жених не найдет там защиты, ибо замок кишит якобитами, которые с удовольствием преподнесут нам его на серебряном блюде. Вообще-то я не удивлюсь, если к моменту нашего приезда он уже будет мертв. Но меня это чрезвычайно расстроило бы, мягко говоря.

— Потому что ты хочешь убить его сам?

— Да.

Амелия поежилась.

— Что ж, я очень огорчена тем, что ты мне сообщил. Когда отец был весной в замке Монкрифф, у него сложилось впечатление о графе и членах его клана как о цивилизованных людях. Он был уверен, что они желают мира.

— Желать-то они желают, но к каким методам они прибегают для достижения этой цели — вот в чем вопрос. Некоторые добиваются этого в сражениях. Другие просто болтают языками и продают свои подписи. Но этот разговор меня утомил. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Его резкий тон задел девушку, но она попыталась ответить как можно более бесстрастно:

— О чем ты хотел бы поговорить? Только давай не будем обсуждать то, что произошло в доме Крейга и Бет.

— Почему? Тебя так сильно взволновал вид моего обнаженного тела?

Ей становилось все труднее сохранять напускное спокойствие, возможно, потому что с того момента, как она села на лошадь, ей не удавалось думать о чем-либо, кроме его обнаженного тела. Воспоминания о стоящем в ванне мужчине все утро задевали какие-то непонятные струны ее души, и как бы она ни старалась, у нее не получалось подавить возбуждение, в которое они приводили ее тело.

— Я сказала тебе, что обсуждать это не желаю. Это неподобающий для леди разговор.

— Тогда зачем ты его завела? — Он помолчал. — Мне кажется странным, что вы, английские дамы, всегда ведете себя в соответствии с представлениями о том, что есть подобающим, а что нет. Разве вам не хочется жить искренне, не пряча и не хороня свои желания?

— Ты считаешь, что я желаю тебя, Дункан?

Он легонько потерся носом о волосы у нее на затылке, отчего, к немалой досаде Амелии, ее спина немедленно покрылась гусиной кожей.

— Дело не в этом, — ответил он, — ты и сама знаешь, хотя я действительно уверен в том, что ты находишь меня привлекательным. Да иначе и быть не может.

Он был поистине неподражаем.

— Но если поведение твоего жениха, — продолжал он, — в твоем присутствии всегда было подобающим, если он всегда следил за своими манерами, как ты можешь быть уверена в том, что знаешь, какой он на самом деле?

Она на секунду над этим задумалась.

— Я уже допустила то, что не знаю его. Да, это вполне возможно.

— Вот видишь! Если человек не говорит того, что думает, или не показывает своих истинных чувств…

— Но это именно то, о чем я говорю, Дункан. В Англии приветствуется сдержанность и самообладание. И там я чувствую себя в безопасности, потому что меня окружают люди, которые ведут себя подобающим образом, строго придерживаясь свода общественных правил, а не такие, кто, подобно тебе, руководствуется своими низменными порывами.

— Ты предпочитаешь мужчин, которые следуют правилам, — уточнил он, — наподобие тех солдат у озера?

Амелия смущенно поерзала в седле. Он уже в который раз поставил под сомнения основы ее убеждений, и это вызывало у нее сильное беспокойство, потому что она чувствовала себя совершенно потерянной и одинокой в этой дикой чужой стране. Ее отец умер. Если она не будет знать, что в конце этого испытания ее ожидает цивилизованный дом и люди ему под стать, ей ни за что не удастся выжить.

— Может, не будем к этому возвращаться?

— С удовольствием, как только ты признаешь, что не все англичане — порядочные люди и что идеальные застольные манеры не делают человека благородным.

Она подумала, что переспорить этого человека не удастся никому, и поджала губы.

— Ну, хорошо, я признаю себя побежденной. А что еще мне остается? Ты, разумеется, прав. Эти люди были дикарями. Сколько еще раз мне придется это повторить?

— И офицер тоже. Он был хуже всех. Скажи это, девушка.

— Я уже сказала, — раздраженно ответила Амелия, — но я готова повторить, если это вынудит тебя сменить тему. Они все были дикарями, особенно офицер.

Дункан откинулся назад.

— Отлично, девушка! Ты делаешь успехи. Помнишь, что я сказал тебе в тот, первый, день, когда мы остановились на поляне?

Еще бы ей не помнить! Прежде чем мы с тобой расстанемся, я заставлю тебя убедиться в том, что ваши английские офицеры в своих вычурных красных мундирах могут быть такими же дикими, как любой шотландец…

Спустя мгновение он добавил:

— Но тебе следует знать, что в Шотландии тоже существуют правила. Кланы не могут существовать без правил. Слово главы клана — закон.

— А тебе следует знать, что не все англичане такие, как те солдаты.

Они долго ехали молча, и Амелия размышляла над тем, что пытался доказать ей Дункан. Он во многом прав. Чтобы понять человеческое сердце, необходимо заглянуть очень глубоко, проникнув под все защитные слои одежды и внешности. Даже поведение не всегда позволяет судить о человеке. Умом она, разумеется, всегда это понимала, но впервые в жизни ей пришлось столкнуться с необходимостью понять человека из другого мира, и это оказалось гораздо труднее, чем в теории.

Она также вспоминала все, через что ей пришлось пройти за последние несколько дней.

…Сначала она предстала полностью обнаженной перед этим горцем. Он заткнул ей рот кляпом, после чего связал и силой вынудил покинуть форт вместе с ним. Она спала в пещере и ела только что убитого кролика. В довершение ко всему, прошлой ночью она ударила его камнем по голове, едва не лишив жизни… Она и не подозревала, что способна на все это.

Как можно было верить в то, что она знает сердце другого человека, если ей не удавалось понять даже свои собственные чувства и поступки?

Она подумала о Бет, ее детях и их теплом уютном доме. Эти люди вели простую и мирную жизнь, но престарелый отец Бет когда-то сражался во многих битвах. Ему приходилось терять близких людей в кровавой резне, затеянной ее соотечественниками.

И наконец, перед ней возник образ Дункана — ее свирепого и сильного похитителя. Он вставал из ванны, и по его коже скатывались сверкающие капли воды. Он был сильным и грубым, полным жизни. Дикарь? Возможно. Но этот дикарь был неописуемо привлекателен и отважен, а ко всему прочему, еще и умен.

Она снова задумалась о покрывавших его кожу свидетельствах участия в сражениях…

— Твои шрамы болят? — спросила она.

Он ответил не сразу. Тернер мотнул головой, встряхнув длинной черной гривой.

— Да. Иногда какой-нибудь из них начинает ныть без видимой причины, и тогда я переношусь в то мгновение, когда получил эту рану. Я знаю их все наизусть: где я был, когда мне ее нанесли, за какую армию сражался, кто был нашим противником. Я помню даже глаза человека, нанесшего удар, а также то, убил я его или нет, защищая собственную жизнь.

— А как насчет шрама в форме полумесяца? — спросила она. — Похоже, это была очень глубокая рана. Как ты ее получил?

Он долго молчал, но все же ответил:

— Я сорвался с горы, когда был совсем ребенком. Катился и подпрыгивал на склоне, как камень.

Она стремительно обернулась в седле.

— Бог ты мой! Как ужасно!

— Да, я скатился прямо по каменистому склону ущелья. В придачу к порезу я сломал кисть. Мне пришлось вправлять ее себе самостоятельно.

Рассказ об этом происшествии заставил ее поморщиться.

— Сколько тебе было лет?

— Десять.

— Боже мой! Но почему ты был на той горе один? Разве не было рядом взрослых, которые должны были за тобой присматривать и позже оказать помощь и выхаживать тебя?

— Нет, я был один.

— Но почему? Разве у тебя не было семьи?

— Была, но мой отец был приверженцем строгой дисциплины. «Из колыбели — в бой», — говаривал он. Он сам отвел меня в горы и оставил там, предоставив самостоятельно искать дорогу домой.

Амелия не понимала, это было выше ее сил.

— Как мог отец так поступить?! А если бы ты погиб?!

— Он хотел меня закалить, и это сработало.

— Заметно. — Она снова села прямо и попыталась представить себе Мясника десятилетним мальчиком, вынужденным с поломанной рукой, в полном одиночестве пробираться по горам. — И сколько же времени ты провел в горах один?

— Три недели. Я поэтому и взобрался на гору. Мне было необходимо понять, где нахожусь. Но я услышал вой волка и забыл об осторожности.

— Тебе, наверное, было очень страшно.

— Да, но любой шотландец знает, как побороть страх. Мы его убиваем, а потом гордимся своей победой.

— Мой отец когда-то сказал, что смелость — это не отсутствие страха, — произнесла она. — Это то, как ты себя ведешь, когда тебе страшно.

— Да, твой отец был мудрым человеком, девушка. Мудрым и смелым. Ты уверена, что он не был шотландцем?

Она усмехнулась.

— Абсолютно уверена.

— Жаль.

Амелия хлопнула себя по шее, сгоняя назойливую мошку.

— Что еще случилось с тобой за те три недели, которые ты в одиночестве провел в горах?

— Почти ничего. Я бродил по лесу, искал еду, выслеживал мелких животных, иногда только чтобы получить удовольствие от их общества. Я помню одну белку, которая помогла мне скоротать несколько дней. У меня ничего не было, кроме ножа, но я очень скоро сообразил, как сделать копье и ловить с его помощью рыбу. Потом мне удалось сделать лук и стрелы. Я знал, что нахожусь к северу от дома. Это единственное, что сообщил мне отец, прежде чем ускакать прочь, оставив меня одного. Так что я ориентировался по солнцу.

Она подняла голову и посмотрела на небо, просвечивавшее через узорчатый шатер листьев.

Окажись я в подобной ситуации, я понятия не имела бы, куда идти.

— Имела бы, девушка. Необходимо помнить, что солнце встает на востоке. Из этого следует все остальное. — Он плотнее прижался к ней и продолжил: — Но тебе незачем забивать голову, пытаясь ориентироваться по солнцу. Ты можешь положиться на меня, а я совершенно точно знаю, где мы находимся.

— Мы едем в Монкрифф, — кивнула она, с любопытством ожидая его ответа.

— Да.

Амелия помолчала.

— Ты передашь меня под опеку графа, когда мы туда приедем? Ты это задумал? Ты хочешь сразиться с Ричардом, а потом отпустить меня?

Боже, прошу тебя, пусть скажет «да»!

Он снова пощекотал губами ее ухо.

— Нет, девушка, этого я обещать тебе не могу. Я вообще ничего тебе не обещаю.

— Почему?

— Потому что я не знаю, будет ли твой возлюбленный в замке, когда мы подъедем к его воротам. Если его там не окажется, я буду удерживать тебя, пока мы его не найдем. Или он не найдет нас.

— Понятно. — Она пыталась держать себя и свои эмоции в руках. — Возможно, ему так понравится монкриффский виски, что он решит там задержаться.

— На твоем месте, девушка, я бы день и ночь за это молился.

Внезапно тело Дункана напряглось, а сердце Амелии испуганно забилось. Мимо их голов пролетело копье и вонзилось в кору ближайшего дерева.

— Что проис…

Но она не успела закончить свой вопрос, потому что конь взвился на дыбы и они оба упали на землю. Она приземлилась на Дункана с глухим звуком, и от этого удара ее дыхание сбилось. Он перекатил девушку на бок, и не успела она даже голову поднять, как он уже стоял над ней, широко расставив ноги и держа в одной руке секиру. В ту же секунду он резким движением выхватил из ножен клеймор.