Плененная горцем

Глава двадцать шестая

Отец Дуглас прибыл в форт Уильям в среду. Его экипаж, запряженный тройкой великолепных гнедых лошадей, прокатился по деревне Марибург и ровно в полдень въехал в ворота крепости. Его поприветствовал молодой часовой, после чего священника провели в офицерскую столовую и накормили горячим обедом из свиного рагу с ржаным хлебом, за которым последовал десерт — фруктовый пирог со сладкими сливками.

Окончив трапезу, отец Дуглас имел удовольствие побеседовать с полковником Уортингтоном в личных апартаментах этого доблестного командира. Полковник угостил его бокалом кларета и проинформировал о том, что Мясника Нагорий минувшим утром судили по обвинению в государственной измене и вынесли обвинительный приговор.

Приговор был следующим: через пять дней его увезут из форта Уильям и доставят в башню Толбут в Эдинбурге, где он проведет в заключении двадцать семь дней. На двадцать восьмой день его повесят.

Полковник Уортингтон был против подобной демонстрации. Он не исключал возможности мятежа, не говоря уже о высоком риске побега во время перемещения Мясника в другую тюрьму. Он придерживался мнения, что горца необходимо казнить в форте Уильям, притом сделать это как можно скорее. Но, как ни грустно, политические соображения взяли верх, и при вынесении приговора судьи руководствовались мнением королевских советников, которые еще шесть месяцев назад прислали подробные инструкции относительно действий в случае поимки Мясника.

— Вот почему я солдат, а не политик, — с глубоким вздохом произнес полковник, сделав очередной глоток кларета. — Вся эта показуха меня не интересует. Мне нужны результаты, а не бессмысленная трескотня и шумиха.

Позже, в этот же вечер, два хорошо вооруженных охранника проводили отца Дугласа в тюрьму. Они отперли дверь камеры, а сами остались в коридоре, предоставив священнику возможность выслушать исповедь Мясника.

На следующее утро раздался свисток. Оба охранника проснулись в тюремной камере прикованные к стене. Головы обоих раскалывались от боли, а оружие исчезло. Третий охранник, промчавшись по коридору, заколотил в дверь камеры:

— Просыпайтесь, болваны! Немедленно!

Пока два запертых солдата, пошатываясь, поднимались, тот, который был за дверью, уронил связку ключей на пол, наклонился, чтобы подхватить их, отпер в конце концов замок и распахнул дверь в камеру.

Взгляд его широко раскрытых глаз упал на священника. Отца Дугласа приковали к стене, заткнув ему рот кляпом из обрывка зеленого пледа. Он крепко спал, одетый в одну лишь холщовую сорочку. Все остальное его облачение исчезло.

Охранник поспешил его освободить. Он снял со священника наручники и извлек кляп изо рта.

— Отец Дуглас, с вами все хорошо?

Отец Дуглас прижал ладонь к затылку и застонал.

— Клянусь Богом, кто-то ударил меня дубиной по голове. — Тут он заметил явный недостаток одежды на своем теле. — Почему я полураздет? Где моя сутана?

Охранник растерянно озирался вокруг.

— Похоже, вас ограбили, святой отец.

— Ограбили? Кто?

— Кто, как не Мясник?

Отец Дуглас нахмурился, глядя на охранника снизу вверх.

— Но я пришел сюда, чтобы выслушать его исповедь. Он был прикован к стене и, насколько я понял, стоял одной ногой в могиле. Как мог он осуществить подобный трюк? И где он сейчас?

Охранник помог отцу Дугласу подняться на ноги.

— Если бы я рискнул выдвинуть предположение, то сказал бы, что он где-то на полпути в Ирландию.

— Наверное, мне следует порадоваться, что он взял мою одежду, оставив все остальное, — произнес отец Дуглас. — Я чрезвычайно рад тому обстоятельству, что моя голова по-прежнему при мне.

— Всевышний вас оберегал, — кивнул охранник.

— Похоже, он оберегал не только меня, — заметил священник, — но и сбежавшего заключенного.

Охранник вывел отца Дугласа из камеры.

— Не волнуйтесь, святой отец. Справедливость восторжествует. Господь всегда карает злодеев.

Они медленно поднимались по лестнице.

— Но мы на шотландской земле, молодой человек. С вами многие не согласятся. Более того, они объявят Мясника героем.

— А вы, святой отец? Кем считаете его вы?

Отец Дуглас долго размышлял над вопросом молодого охранника. Затем усмехнулся:

— Я нахожусь в английской тюрьме, но по крови я все-таки шотландец. Поэтому я просто скажу, что ему улыбнулась удача.

Сидя на краю поляны, неподалеку от домика семейства Маккензи, на берегу холодного говорливого ручья, Амелия пыталась переосмыслить необычайные события своей жизни. Несколько дней назад она бежала из английского гарнизона, в котором был заключен в тюрьму Дункан, надеясь на то, что ей удастся получить помощь, необходимую для спасения любимого.

Сейчас она сидела у этого ручья в шотландской глубинке и молилась о том, чтобы ее план не провалился и чтобы Дункан выжил.

Она подняла глаза и огляделась. Это было то самое место, где они остановились после стычки с английскими солдатами на озере Фанних. Именно здесь Дункан впервые предстал перед ней в ином свете, за мгновение до того, как рухнуть к ее ногам в результате травмы головы, нанесенной ему Амелией. В ту ночь она тоже бежала, оставив его одного, но уже в поисках помощи.

В этот момент что-то привлекло ее внимание: мелькнуло серое пятно на другой стороне ручья. Дункан? Но ее сердце замерло, пропустив один удар, когда она узнала гостя.

Как ни странно, но Амелии не было страшно. Волчица обнюхала прилегающие кусты и наконец встретилась взглядом с девушкой, которая сидела, неподвижно наблюдая за ней.

Эта новая встреча с диким зверем казалась Амелии совершенно невероятной. Она сожалела, что ей нечем угостить волчицу, хотя и понимала, что совершила бы ошибку. Это заставило бы хищницу вернуться и обнаружить, что у Маккензи имеется целый хлев упитанной и аппетитной добычи.

Но в том, чтобы обрадоваться встрече с волчицей, не было ничего дурного. Во всяком случае, так казалось Амелии, которой с трудом верилось в то, что она чувствует себя так спокойно в присутствии грозного зверя.

Внезапно волчица подняла голову и насторожила уши. В следующую секунду она уже метнулась в сторону и скрылась в кустах, исчезнув из виду так же стремительно, как и появилась, и предоставив Амелии теряться в догадках, не привиделось ли ей это.

В лесу все снова стихло, но затем у нее за спиной раздался совершенно отчетливый шорох листьев и веток, за которым последовал приглушенный топот копыт по покрытой мхом земле. Она быстро обернулась и встала.

Неужели это сон? Неужели глаза обманывают ее второй раз подряд?

Но на этот раз перед ней действительно был Дункан. Могучий и опасный горец сидел верхом на гнедом коне, одетый в знакомый зеленый плед. Его густые, цвета воронова крыла волосы растрепал ветер, левая рука была скована шиной. Его глаз все еще украшал кровоподтек, но отечность стала значительно меньше. Это был почти прежний Дункан. Он был жив и свободен!

— Ты здесь, — произнес он с сильным шотландским акцентом, который она так хорошо помнила.

Он сурово смотрел на нее.

Амелия не могла вымолвить ни слова. Ей казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет у нее из груди. Несмотря на все совместные радости и удовольствия и на то, что теперь ей было известно и о его богатстве, и об аристократическом происхождении, она чувствовала, что он по-прежнему способен по собственному усмотрению превращаться в грубого и устрашающе грозного горца.

Она с усилием сглотнула и буквально выдавила из себя ответ, потому что не собиралась позволять ему себя сломать:

— Да. А ты сбежал.

— Да, от англичан. — Он перебросил ногу через спину лошади и спрыгнул на землю. — Мне сказали, что ты сыграла определенную роль в осуществлении плана по спасению меня из английской тюрьмы. Что это ты предложила привести в мою камеру отца Дугласа, чтобы он одолжил мне свою сутану.

Она облизала губы.

— Да. И он с радостью согласился.

— Но тебе не следовало так рисковать, девушка. Если кто-нибудь об этом узнает, за твою голову будет объявлено вознаграждение. Тебя могут обвинить в государственной измене. — В его глазах полыхнул гнев. — О чем ты только думала? Ты подвергла себя опасности, и это снова порождает во мне желание покрепче тебя связать. Все, что угодно, лишь бы ты не пострадала. Тебя следует запереть и никуда не выпускать.

Лицо Амелии вспыхнуло от возмущения.

— Запереть? Честное слово, Дункан, ты до сих пор считаешь меня наивной и испуганной пленницей, которой не выжить без твоей мудрости и защиты! Что мне сделать, чтобы убедить тебя в том, что я уже давно не та девушка, которую ты похитил из форта Уильям? Я очень близко познакомилась с окружающим миром и узнала о нем много нового. И теперь я абсолютно самодостаточна. Я тебя покинула, ты не забыл? Я не испугалась того, что, выйдя из замка, мне придется взять на себя ответственность за свою жизнь. Поэтому не смей спрашивать, не булыжники ли у меня в голове вместо мозгов. Я вполне способна принимать самостоятельные решения и делать то, что считаю необходимым.

У горца на щеках заходили желваки. Он прищурился.

— Девушка, ты будишь во мне зверя, тебе это известно?

— Да, и мне до этого нет никакого дела. Будь ты хоть трижды диким зверем, я тебя не боюсь.

Он долго молча смотрел на нее, будто решая, продолжать ему этот спор или нет. Затем он пересек поляну, направляясь к ее противоположному краю.

— Твой план сработал отлично, — несмело произнес он, и она вздохнула с облегчением, потому что ей стало ясно, что Дункан выбросил белый флаг. — Отец Дуглас нам очень помог и, кстати, нисколько не возражал против наручников.

— А как дела у Фергуса и Гавина? — поинтересовалась Амелия, решив не злорадствовать и не торжествовать победу, потому что понимала, как трудно ему было уступить подобным образом. — Они тоже в безопасности?

— Да. Они вывезли меня через главные ворота, но, едва миновав деревню, мы бросили карету и пересели на лошадей, сочтя за лучшее разделиться.

— Чтобы вас было труднее выследить?

— Да. Но если об этом кто-нибудь узнает…

Он обернулся к ней, и его глаза предостерегающе вспыхнули.

Она улыбнулась.

— Я знаю, знаю. За мою голову объявят вознаграждение. Пусть будет по-твоему. Если это случится, я буду нуждаться в защите.

— Со стороны очень могущественного мужчины.

Амелия расхохоталась.

— Да.

Наконец он подошел к ней и взял за руки повыше локтей.

— Я перед тобой в большом долгу, девушка. Ты продемонстрировала изрядную отвагу и спасла мне жизнь.

Она снова засмеялась.

— Ты меня тоже спас.

В ее душе вспыхнуло такое ликование, что она с разгону бросилась в его объятия, едва не сбив с ног.

— Я думала, что потеряла тебя.

С трудом сохраняя равновесие, он прижал ее к себе.

— Я тоже думал, что уже никогда тебя не увижу, девушка. Но сейчас тебе лучше оставить мои ребра в покое.

Она сделала шаг назад, и они замерли посреди поляны, вглядываясь в лица друг друга. Наконец его рот нашел ее губы, и он припал к ним в жадном поцелуе. Его руки заскользили по ее телу, возбуждая и лаская.

— Я больше не хочу с тобой расставаться, — говорила Амелия, обнимая его лицо ладонями. — Без тебя я была несчастна. Поэтому я так и не смогла уехать из Шотландии и попросила дядю остаться в форте. Ты снился мне каждую ночь, и я не была уверена, что поступила правильно, покинув тебя. Я хотела вернуться и спросить у тебя, нельзя ли нам все начать сначала. Я хотела подробнее расспросить тебя о том, как это случилось с Ричардом. Но потом в форт прибыло известие о сумке с его головой, и все сразу заговорили об ужасном Мяснике Нагорий. Я совсем растерялась… И тут дядя стучит в мою дверь, и…

Она не смогла закончить свою мысль.

Дункан целовал ее губы, щеки, лоб.

— Ты должна знать, что я приехал в тот вечер в пещеру отдать Ангусу свой щит, — наконец произнес он. — Я сказал ему, что больше не желаю этим заниматься, что отказываюсь убивать людей. Последним, что ты мне сказала, было то, что ты не сможешь любить человека, который лишает других людей жизни и ничего при этом не чувствует. Я хотел сказать тебе, что у меня очень много чувств. Я бы даже сказал, слишком много. Все, что я сделал, будет преследовать меня до самой могилы. Я уже давно чувствовал себя совершенно несчастным, но не знал, как это изменить.

Она коснулась его щеки.

— Когда я приехала в Монкрифф за помощью, Лэйн и Джозефина сообщили мне, что произошло между тобой и Ангусом, и я окончательно уверилась, что должна тебя оттуда вытащить. — Она склонила голову. — Я так перед тобой виновата! Если бы не я, тебя ни за что не схватили бы.

Он покачал головой.

— Нет, девушка. Я ни о чем не жалею. Если бы все произошло иначе, я бы сейчас здесь с тобой не стоял и не чувствовал бы себя достойным твоей любви.

Она привстала на цыпочки и поцеловала его.

— Но действительно ли я тебя достоин? — спросил он, когда она оторвалась от его губ. — Я ведь нарушил данную тебе клятву. Я убил Ричарда Беннетта.

Она посмотрела на него, и ее сердце сжалось от тоски.

— Я верю в то, что у тебя были на то причины, Дункан, и ты должен каким-то образом себя простить.

Она произнесла эти слова с глубокой убежденностью, хотя какая-то ее частичка продолжала оставаться настороже. Амелия подумала о том, что, наверное, никогда не сможет вполне ему доверять. Он утратил контроль над собой и убил человека. Он убил многих людей.

— У меня действительно были свои причины, — кивнул он, — но если мы хотим быть вместе, ты должна кое-что понять. — Он коснулся ее щеки тыльной стороной указательного пальца, повернулся и подошел к берегу ручья. — В тот день, когда я убил Ричарда Беннетта, я кое-что о нем узнал, — продолжал он, опускаясь на колени и погружая руки в воду.

— И что же ты узнал?

Он помолчал.

— Я узнал, что мы с ним очень похожи, мы почти как зеркальное отражение друг друга. Одновременно одинаковые и противоположные.

— Как это?

— Мы оба были воинами, и нас с рождения растили для того, чтобы сражаться, уметь выживать и терпеть боль.

Она нахмурилась.

— Но ты совсем не такой, как он, Дункан, потому что этот человек, за которого я едва не вышла замуж, помнил свою собственную боль. Он стремился причинять страдания другим в попытке как-то компенсировать то, что пришлось пережить ему. Или же хотел удовлетворить какую-то темную жажду мести всему миру, — Дункан выпрямился и обернулся к ней, поэтому она продолжала: — Но теперь я знаю, что ты всегда хотел предотвратить страдания других людей. Ты думал, что стремишься к мести, хотя на самом деле ты хотел остановить Беннетта, помешать ему совершать все эти ужасные поступки по отношению к ни в чем не повинным людям.

— Одинаковые, но разные, — повторил Дункан и подошел ближе. — Но прежде всего я не мог допустить, чтобы он совершил эти ужасные поступки по отношению к тебе, девушка. Я никогда не скажу тебе, о чем он говорил перед тем, как я лишил его жизни, но я сделал то, что сделал, чтобы защитить тебя.

— Ты сделал это ради меня? — спросила она, продолжая ощущать, как в глубине ее души шевелится червячок сомнения.

— Да.

— Но как же Муира?

Он остановился перед Амелией и нахмурился.

— Что Муира?

Амелия отвернулась, глядя на плакучую иву, опустившую ветви в воду, затем снова перевела взгляд на лицо Дункана, на котором еще не до конца зажили порезы и кровоподтеки.

— Однажды вечером, когда мы были вместе, ты сказал мне, что больше не желаешь, чтобы я когда-либо произносила ее имя. Я ощущала, что между нами стоит твоя любовь к ней, Дункан. Но я больше не могу позволить этой любви разделять нас. Я должна понять, что ты чувствуешь к ней и ко мне.

— Тут нечего понимать, — растерянно произнес он. — Я ее любил, но ее больше нет. Я это знаю.

— Но любишь ли ты ее до сих пор? — спросила Амелия. — И буду ли я когда-нибудь так же дорога тебе, как некогда была дорога она? Я ведь не могу соперничать с призраком.

— Соперничать? — Он посмотрел на нее так, как будто у нее вдруг выросли усы и борода. — Я не хочу, чтобы ты с ней соперничала, девушка. Я просто тебя хочу, вот и все.

Она вздохнула.

— Но, Дункан, в этом и заключается проблема. Ты хочешь меня. Ты меня желаешь. Я это знала с самого начала, и твоя страсть доставляла мне наслаждение, так же как и моя собственная.

В том, что нас влечет друг к другу, у меня никогда не было ни малейших сомнений. Но…

— Но что, милая.

Лицо Дункана выражало искреннюю растерянность.

Она не знала, как ему сказать, как объяснить, чтобы все стало ясно, как потребовать того, чего она жаждала на самом деле.

Тут Дункан поморщился и, приподняв ее лицо за подбородок своей большой рукой, укоризненно покачал головой, как будто сокрушаясь о такой непроходимой глупости.

— В ту ночь я не хотел говорить о Муире, — произнес он, — потому что боялся даже представить себе, что могу потерять тебя, как потерял ее. Сама мысль об этом причиняла мне нестерпимую боль. Именно поэтому я и не хотел, чтобы мне об этом напоминали. Но сейчас я люблю тебя, девушка, и я люблю тебя всей душой, всем сердцем. И если бы не ты, от меня бы уже ничего не осталось. Во всяком случае, сейчас в моей груди что-то бьется. И я чувствую, что наконец-то получил то, о чем всегда мечтал: мирную и в то же время страстную женщину в жены.

— Ты меня любишь? — спросила Амелия, осознавая, что после его признания она не слышала уже ни единого слова.

— Ну конечно, я тебя люблю, глупышка. Или у тебя в голове булыжники вместо мозгов?

Она громко рассмеялась, но Дункан уже не слушал. Он сгреб ее в охапку и прижался губами к ее рту в жарком поцелуе, от которого у нее перехватило дыхание, а тело загорелось огнем.

— Я люблю тебя, девушка, — повторил он, — и я намерен оставить тебя себе. Станешь ли ты моей женой? Только тебе придется пообещать мне никуда больше не убегать.

Она совсем потеряла голову от любви к нему.

— Обещаю. Для этого надо быть совсем уж полной дурой.

Он нежно прижал ее к себе.

— А я обещаю быть джентльменом, которого ты хотела во мне видеть. Таков мой обет отныне и навсегда.

Амелия усмехнулась и покачала головой.

— Я уже не хочу выходить замуж за джентльмена, — прошептала она, — Я хочу стать женой настоящего горца и воина. Я всегда этого хотела, только не знала об этом.

— Что ж, на всякий случай я попытаюсь быть и тем, и другим.

— Ты уже и тот, и другой, — заверила его она. — А какую жертву ты хочешь, чтобы принесла я, Дункан Маклин? Могу ли я быть твоей английской женой? Или мне следует освоить шотландский говор?

Он улыбнулся.

— Ты можешь быть кем захочешь, девушка. Главное — оставайся страстной.

— Значит, я могу позволить себе быть счастливой прямо сейчас?

Он на мгновение задумался.

— М-м… Пока нет, но очень скоро.

— Как скоро?

Он поцеловал ее в губы, одновременно расстегивая лиф платья.

— Когда ты будешь лежать на спине вот в этой самой траве, выкрикивая мое имя и умоляя не останавливаться.

Она рассмеялась.

— В таком случае я буду счастлива уже через несколько минут.

Он наклонил голову.

— Неужели ты меня так плохо знаешь, девушка? Твое счастье будет гораздо более продолжительным, чем несколько минут.

Ее руки скользнули ему под килт, и она с радостью убедилась, как пламенно и безгранично любит ее этот красивый горец. И, будучи верным своему слову, в скором — ну, не слишком скором — времени он уже входил в нее со всей силой и нежностью, на которую был способен, а она задыхалась от восторга и наслаждения.