Плененная горцем

Глава пятнадцатая

Амелия высвободила руку и тщательно поправила рукав платья.

— Я тебя презираю.

— Твое право думать обо мне все, что тебе заблагорассудится, но прежде я предлагаю выслушать меня.

Она отошла от него, направляясь к окну.

— Выслушать тебя? Что ты можешь мне сказать? Какие тут могут быть объяснения? Ты обманщик! Неделю назад ты был одетым в килт дикарем. Самый заклятый враг Англии размахивал секирой над моей постелью. Сегодня утром ты джентльмен, облаченный в шелк и кружева. Ты вел переговоры с моим отцом, английским герцогом, который был о тебе самого высокого мнения и расхваливал тебя перед королем. — Она резко развернулась и вызывающе посмотрела ему в глаза. — Я никогда тебе этого не прощу! Ты меня одурачил. Когда я вспоминаю последние несколько ночей… как ты меня соблазнял…

— Я тебя соблазнял? — Он расхохотался. — Ты этого хотела так же сильно, как и я, девушка. Если память меня не обманывает, ты что-то сказала относительно того, как тебе было приятно. — В его глазах светилось желание. — Не обманывай себя. Ты хочешь, чтобы тобой овладевал настоящий мужчина, а не этот вежливый английский хлыщ, которого ты называешь джентльменом. И не пытайся это отрицать. Тем самым ты оскорбляешь и себя, и меня.

Она резко шагнула к нему и открытой ладонью ударила его по лицу.

— Что с того, что ты безукоризненно одет? Что с того, что ты благородных кровей? В тебе нет ничего от джентльмена.

Он не шелохнулся, будто не заметив пощечину. Этот безжалостный человек явно был сделан из стали или камня.

Амелия вернулась к окну и остановилась, глядя на озеро. Звук легких шагов за спиной заставил вспыхнуть нервные окончания в ее теле.

— Во мне больше от джентльмена, чем в твоем женихе, девушка. Просто ты не видела его другую сторону.

— Неужели у всех мужчин есть вторая, тайная сторона? — спросила она, думая о том, что еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой и растерянной. — У вас у всех есть тайны? Если это так, то как можно кого-то узнать по-настоящему? Как можно доверять людям? Или любить их?

Она наблюдала за уткой, пролетевшей над озером. Коснувшись крыльями поверхности, птица мягко опустилась на воду. Амелия отчаянно боролась с желанием разрыдаться и, прильнув к коленям этого человека, умолять его о том, чтобы он все ей объяснил. Только это могло помочь ей понять собственные чувства. От потрясения и разочарования у нее кружилась голова. Какая-то часть ее души по-прежнему его желала, но она силилась и не могла понять, кто же он на самом деле.

Его ладонь опустилась ей на плечо. Большим пальцем он начал поглаживать ее затылок, и она ощутила, как с грохотом рушатся все возведенные ею защитные бастионы.

— Ты не боишься, что я сдам тебя королю? — спросила она, пытаясь укрыться за все еще существующей между ними враждебностью, чтобы не отдаться сжигающей ее страсти.

— Ты не сделаешь этого, девушка, — ответил он.

— Как ты можешь это знать?

— Потому что я тебе не безразличен, — продолжал он, и она ощутила, как по ее лицу разливается румянец смущения. — Я почувствовал это прошлой ночью, когда держал тебя в объятиях. В такой момент мужчина способен очень многое узнать о женщине.

Что-то вынуждало ее возражать.

— Это неправда! — воскликнула она.

И все же сегодня утром, когда она его покинула, ей хотелось плакать.

Он встал между ней и окном, заслонив вид на озеро, и поинтересовался:

— И ты еще называешь меня лжецом?

Его голос прозвучал странно приглушенно, а его глаза горели таким желанием, что у Амелии оборвалось все внутри. Она подняла к нему лицо и несколько мгновений стояла, пытаясь отогнать воспоминания о том, что произошло между ними минувшей ночью, хотя и понимала всю бесплодность этих попыток.

Он привлек к себе ее дрожащее от возбуждения тело и впился губами в ее губы. На мгновение окружающий мир прекратил свое существование. Внутри все пылало. Амелии хотелось прикасаться к нему, обнимать его. Она была готова умолять Дункана избавить ее от этих терзаний.

Но вдруг в ней вспыхнула мучительная обида, и она уперлась ладонями ему в грудь.

— Прошу тебя, не надо меня так целовать, — взмолилась она. — Может, я и твоя пленница, но я не твоя женщина. Я не хочу тебя любить. Поэтому, пожалуйста, отпусти меня.

— Зачем так все усложнять? — ласково возразил он. — Нужно всего лишь отдаться своим естественным порывам.

— Моим порывам? — она подняла на него глаза, и в ее взгляде вспыхнуло негодование. — Что, если мои порывы подскажут мне пронзить тебя мечом?

Дункан заставил ее попятиться и прижал к стене. Тут же его рот нашел ее губы в новой попытке предъявить права на обладание ею. Он долго и страстно целовал ее, а затем обнял и притянул к себе. Эта близость сломила ее сопротивление. Его язык скользил у нее во рту, а ее тело сотрясала волна безумного желания и неожиданной тоски: она была ему не пара и ненавидела его за это.

— Что ты будешь со мной делать? — спросила она, пытаясь собрать остатки надежды, что ей удастся его оттолкнуть.

В очередной раз ее попытка завершилась провалом.

— Я собираюсь оставить тебя у себя, девушка. Я не позволю тебе снова от меня убежать, — произнес он мягким и хрипловатым от страсти голосом.

Ее мысли окончательно смешались.

— Что ты хочешь этим сказать? Что ты никогда меня не отпустишь? Что я навсегда останусь в замке в качестве твоей пленницы?

Он осторожно накрыл ладонью ее грудь.

— Наверняка ты обо мне лучшего мнения, девушка. Я же говорил тебе, что я не идиот. Я не отпущу тебя, потому что ты станешь моей графиней.

Она подняла к нему лицо.

— Прошу прощения? Ты говоришь, что хочешь на мне жениться?

Его глаза потемнели от страсти.

— Да. Мне невыносима мысль о том, что ты вернешься к своему жениху. Он никогда и пальцем тебя не коснется, во всяком случае, пока я жив. Я хочу отнять тебя у него.

— Так значит, все дело в желании отомстить? — уточнила она, пытаясь понять, что все это означает. — Ты желаешь отнять у Ричарда свадьбу, так же как он лишил венчания тебя? Я угадала?

— Да, и не стану отрицать, что это доставит мне огромное удовольствие.

Собрав остаток душевных сил, Амелия проглотила тугой комок разочарования и гнева.

— Выходит, что женитьбу на мне ты собираешься использовать в качестве оружия против своего врага?

Уголок его рта приподнялся в хищной усмешке.

— Я собираюсь использовать и тебя самыми разными способами, и не только в качестве оружия. И обещаю, что нам обоим это понравится, как понравилось то, что произошло вчера ночью у костра.

Амелия высвободилась из его объятий и отвернулась.

— Дункан, это уж слишком! Ты не можешь так со мной поступить. Ты не можешь предъявлять на меня такие права и не можешь рассчитывать на то, что я прощу тебе все, что произошло между нами вплоть до этого момента. Ты меня похитил, связал веревкой, угрожал моей жизни и собираешься убить человека, который до сих пор, несмотря ни на что, остается моим женихом. Ты не имеешь права на подобные притязания. Я никогда не стану твоей.

Он только фыркнул.

— Снова твои дурацкие английские условности. Ты будешь моей женой, Амелия, и мне нет дела до того, что об этом подумает Ричард Беннетт. Уверен, это недолго будет его волновать.

— Потому что ты по-прежнему намереваешься его убить?

— Я не успокоюсь, пока справедливость не восторжествует.

Она покачала головой.

— Дункан, тебе не стоит этого делать. Забудь о мести.

— Нет, это невозможно.

Она подошла к нему.

— Возможно, Дункан. Ты отказываешься это признать только потому, что не желаешь расставаться со своим гневом и ненавистью.

Он пересек галерею и замер перед камином, повернувшись к ней спиной. Она ожидала, что он что-то скажет. Ну хоть что-нибудь. Должен же он отреагировать на ее просьбу о помиловании!

— Ты хочешь разоружить меня, девушка. Ты хочешь умерить мою ярость.

— Да, это так. Неужели тебе не хочется жить в мире с собой и без гнева в душе?

Он молчал. Ей отчаянно хотелось увидеть его лицо.

— Я не могу ответить на этот вопрос, — наконец произнес он. — Все, что я знаю, так это то, что ты затронула мою душу, чего не удавалось еще ни одной женщине. Когда я проснулся сегодня утром и обнаружил, что ты исчезла, я представил себе, как ты спешишь в объятия этой свиньи. Что я могу сказать, девушка? Это привело меня в ярость. Я тебя хочу. Я настолько сильно тебя хочу, что готов на все, лишь бы ты осталась со мной, а не вернулась к нему.

— Ты готов на все? — уточнила она. — Ты даже способен отречься от мыслей о мести?

Наконец Дункан обернулся и мрачно посмотрел на нее. Двигаясь медленно, как во сне, она приблизилась к нему.

— Я верю в то, что ты способен на сострадание, Дункан. Я видела это в тебе. Я ощущала это в твоих прикосновениях. Ты не лишил меня девственности, когда у тебя была такая возможность. Тот мужчина, который прошлой ночью держал меня в объятиях, был добрым, ласковым и… — На мгновение она замолчала, а затем заговорила о другом: — Я никогда не смогу выйти замуж за Мясника. Я не смогу стать частью его мира. Я не смогу закрывать глаза на смерть и убийства, не смогу по-настоящему полюбить тебя, если ты продолжишь идти по пути кровопролития.

Его лицо все еще было гневным, но все-таки он был готов ее выслушать.

— Ты предъявляешь мне ультиматум? — поинтересовался он. — Ты хочешь сказать мне, что не станешь моей женой, если я не сложу оружие?

Амелия заколебалась, внезапно усомнившись в том, что, собственно, хочет сказать: она была на грани чего-то отличного от ее недавних желаний. Неужели она и в самом деле только что выдвинула условия своего вступления в брак с этим человеком? Или она просто пытается выиграть время в надежде предпринять новую попытку побега? У нее было слишком мало времени, чтобы всерьез все обдумать. Он никогда не перестанет быть Мясником. Эту часть его жизни стереть невозможно — он всегда будет жить в тени убитых им людей. На его сердце всегда будут отметины от отнятых им жизней…

— Ты мог бы согласиться поручить восстановление справедливости суду. Пусть судьи определят Ричарду наказание, если они найдут его виновным, — предложила она.

Он презрительно фыркнул.

— Ты пытаешься сказать, что согласна пожертвовать свое тело и душу мне, грешнику, обреченному гореть в геенне огненной, только ради того, чтобы спасти этот кусок дерьма от лезвия моей секиры?

«Помилуй меня, Господи!» — мысленно взмолилась Амелия.

Она кивнула.

Но в самом ли деле она собиралась стать его женой?

Он сощурил глаза.

— Я не стану лгать тебе, девушка. Если я дам тебе такое обещание, я его сдержу. Для меня это будет делом чести, и я не убью Ричарда Беннетта. Но этот брак будет настоящим. Ты будешь спать в моей постели и родишь мне детей. — Он подошел ближе. — Но я тоже возьму с тебя обещание. У меня есть ответственность перед моим кланом и людьми, которые последовали за мной как за предводителем мятежа. Я должен обеспечить им безопасность и защиту. Я должен быть уверен, что ты их не выдашь.

Она настороженно смотрела на него.

— Ты настаиваешь на том, чтобы в обмен на твою клятву сохранить Ричарду жизнь и позволить суду решать его судьбу я должна сохранить твои тайны?

— Да.

Он стоял, уперев руки в боки, и пристально смотрел на нее.

— Что скажет Ангус? — дерзко поинтересовалась она, зная, что этот вопрос выведет Дункана из равновесия. — Он этого не одобрит, и тебе придется защитить меня от него.

— Я это сделаю.

Амелии стало трудно дышать. Когда она так и не смогла дать ему ответ, он взял ее за подбородок, приподнимая лицо вверх, и посмотрел ей в глаза.

— Вот что я еще хотел бы знать, девушка: как я узнаю, что тебе можно доверять?

— А как мне узнать, что можно доверять тебе?

Они молча смотрели друг на друга. Внезапно в комнате стало темнее: солнце зашло за тучу.

— Я действительно тебя люблю, — наконец сказал он, и она изумилась беззащитным ноткам, вдруг прозвучавшим в его голосе. Ничего подобного прежде Амелия не слышала. — Я намереваюсь тебя защищать и буду это делать, если ты станешь моей женой.

— Ты имеешь в виду, что я буду защищена от Ричарда?

Дункан смотрел ей прямо в глаза.

— Да, и от всего остального, что есть в мире плохого. И я надеюсь, что когда-нибудь ты поверишь в то, что мне можно доверять.

«Доверять»… Это слово потрясло ее. Неделю назад он был поглощен единственным желанием — убить Ричарда Беннетта.

Он все еще оплакивал свою утрату. Он не мог исцелиться от этого горя всего за одну неделю только потому, что физически возжелал ее, Амелию Темплтон. И вот он уже предлагает ей замужество с требованием обоюдной преданности… Кроме того, он с самого момента их знакомства лгал ей относительно своей личности.

— Как насчет моего дяди? — спросила она. — Он мой опекун. Я не могу вступить в брак без его согласия.

— Я за ним пошлю.

— И что дальше? — с издевкой поинтересовалась она. — Ты завоюешь его уважение?

Дункан поднял на нее глаза.

— Да. Я спас тебя от Мясника Нагорий, разве не так? И я готов побиться об заклад, что твой отец был бы счастлив, попроси я у него твоей руки, когда он гостил здесь весной.

Подобная самоуверенность ошеломила Амелию.

— А знаешь, у меня есть приданое. И оно достаточно внушительное.

— Мне нет до этого дела, девушка, но я его приму. Для блага Шотландии. Так значит, решено?

Она сделала глубокий вдох и ответила, отчаянно надеясь на то, что поступает правильно:

— Да, решено.

Он направился к двери.

— Отлично! Сегодня ты напишешь Беннетту и разорвешь помолвку. Только не запечатывай письмо. Я прочту его, прежде чем отправить.

— Как насчет доверия?

Он покачал головой:

— Еще рано.

Она уныло вздохнула и, прежде чем он вышел из комнаты, сказала:

— Сейчас я тебе уступлю, Дункан, но в будущем…

Он замер, ожидая окончания фразы.

— Если тебе нужна кроткая жена, то тебе следует знать, что во мне ты ее не найдешь.

Он прямо посмотрел ей в глаза.

— Меня не интересует кроткая жена. Мне нужна ты. И мне нравится то, что ты способна за себя постоять, даже имея дело с такими, как я. Но, поскольку ты теперь моя, сегодня вечером я приду к тебе в постель. Ты примешь меня по доброй воле?

Она вздернула подбородок.

— Если ты не принесешь с собой секиру.

Он улыбнулся.

— Договорились, со мной будут только мои руки. И мой рот. И кое-что еще.

— Я полагаю, ты имеешь в виду свое чувство юмора? — парировала она. — Или, возможно, свое мальчишеское обаяние?

Он посмотрел на нее глазами, в которых светилась улыбка, а затем предоставил ей возможность в одиночестве поразмыслить над масштабами того, на что она только что дала согласие.

Амелия не только согласилась стать графиней Монкрифф — она позволила ему сегодня вечером прийти в ее постель, а ведь они еще не стали мужем и женой.

Лишит он ее девственности или все будет, как в прошлый раз? Остановится ли он, если она его об этом попросит?

Захочет ли она его об этом просить?

Нет, решила она. Нет, она этого не захочет. Но тем не менее, несмотря ни на что, ее желание отдаться ему было безграничным. После всего, что они делали вместе, она уже принадлежала ему душой и телом, и сегодня он фактически сделает ее своей женой. Отступать поздно, да он этого и не допустит.

Отогнав эти бесполезные мысли, она решила сосредоточиться на том, чего ей удалось достичь. Она поставила на кон жизнь солдата и выиграла. Теперь его судьбу будет решать королевская армия. И это правильно.

Но, что было гораздо более важным, она поставила на кон душу Дункана и не сомневалась, что раскаиваться ей не придется.

— Они говорят, что и в глаза его не видели, — пояснил майор Уильям Джоунс, выходя из домика, запирая дверь снаружи и снова садясь на лошадь. Его мутило. — Жена утверждает, что он не более чем легенда.

Командир Уильяма, полуполковник Беннетт, натянул поводья, сдерживая своего норовистого белого коня. Услышав слова майора, он с силой хлестнул лошадь по задним ногам.

— Мясник реален, майор Джоунс. Он такое же существо из крови и плоти, как вы и я, и этим горцам отлично известен. Они якобиты. Сжечь их.

Его конь встал на дыбы и испуганно заржал.

— Полковник, там дети…

Беннетт яростно оскалился.

— Вы ставите под сомнение мои приказы, майор?

— Нет, сэр.

Уильям опасался, что его сейчас вырвет.

— Тогда делай, что я говорю, и сожги их. У них должно быть окно, через которое они смогут выползти, если им захочется жить.

Беннетт помчался к конюшне и прокричал уже издали:

— Сожги все! Перестреляй скотину и убей это шелудивое животное!

Он махнул в сторону черно-белой овчарки, которая разрывалась от лая в дверях конюшни.

Уильям сделал над собой усилие, борясь с душевной болью. Он посмотрел на окутанные белесой дымкой вершины гор, на прозрачный речной поток, сверкающий и переливающийся на солнце… Его плечи приподнялись и опустились в глубоком вздохе, как бы желая изгнать из головы непрошеные мысли. Он объехал вокруг крытого соломой домишка, чтобы убедиться, что в нем и в самом деле имеется заднее окно. Обнаружив таковое, он произнес краткую молитву Господу о собственном прощении и о спасении тех, кто был заперт в доме, а затем поджег факел и швырнул его на крышу.