Пленник замка Зенды

Глава VIII. Свет и мрак

Жизнь короля вообще исполнена забот и трудностей. Но все это ничто в сравнении с заботами и трудностями, которые испытывает король мнимый. Я поднялся с постели, и Сапт начал просвещать меня по части обязанностей правителя Руритании. На объяснение того, что мне следует делать и знать, ушло добрых три часа. Наконец я сел завтракать, но и тут Сапт не оставил меня в покое. Он принялся рассказывать, что любит король и чего не любит. Из этого я заключил, что его величество пьет за завтраком белое вино и терпеть не может острых блюд.

Сапт отравил мне гастрономическими наставлениями весь завтрак. Не успел я встать из-за стола, как явился канцлер, и я провел с ним еще три часа, которые никак не могу счесть самыми прекрасными в жизни. Этот государственный муж выложил передо мною кучу разнообразных бумаг, кои требовали моей немедленной подписи. Продемонстрировав ему забинтованный палец, я объявил, что не могу писать. Никогда не видел, чтобы пустячная рана вызывала такую суматоху. Канцлер усиленно ломал голову, что делать. Наконец после долгих раздумий и восклицаний он нашел схожий прецедент в государственной жизни, и я стал вместо подписи ставить «королевские следы», а канцлер скреплял их торжественными клятвами. Потом ввели французского посла, который вручил мне верительные грамоты. Эта процедура оказалась менее тягостной. Новому королю она была не более знакома, чем мне, и я не очень боялся в чем-нибудь ошибиться. Забегая вперед, скажу, что за неделю я принял весь дипломатический корпус — такова обязанность нового короля.

Покончив с государственными делами, я призвал нового слугу, взятого на место бедного Джозефа. Это был совсем молодой человек, который обладал одним бесспорным достоинством: он никогда в жизни не видел настоящего короля. Я велел слуге принести бренди с содовой.

— Ну, теперь-то, надеюсь, мне можно передохнуть? — осведомился я у Сапта.

— Тратить время на отдых, когда нам дорога каждая минута! — возмутился Фриц фон Тарленхайм, который вошел в комнату вместе с Саптом. — Мы должны немедленно расквитаться с Черным Майклом!

— Взял бы ты лучше себя в руки, дружок, — сурово ответил Сапт. — Не ты один такой умник. Я бы с еще большим удовольствием с ним поквитался, но сейчас нам это может дорого обойтись. Даже если мы внезапно нападем и победим. Мы уничтожим герцога, но он убьет короля.

— Дело обстоит еще сложнее, — вмешался я. — Если король сейчас в Стрелсау, какие у него могут быть претензии к любезному братцу Майклу?

— Значит, вы вообще не собираетесь ничего предпринимать? — еще больше возмутился Фриц.

— Мы не собираемся предпринимать никаких глупостей, — брезгливо отозвался Сапт.

Атмосфера явно накалялась, и я решил разрядить ее.

— Знаете, Фриц, ситуация, в которую мы попали, больше напоминает не реальную жизнь, а театр. У нас, в Англии, драматурги очень любят такие ситуации. Представьте себе театральные подмостки. На сцене стоят два молодых человека с револьверами. Каждый хочет выстрелить в другого, но ни один не решается. Вот так и мы с Майклом. Ни он не решится разоблачить меня, ни я его — ведь таким образом я разоблачу самого себя…

— И короля, — добавил Сапт. — Очень трогательная ситуация.

— Если он меня все же разоблачит, я во всем признаюсь и начну бороться против герцога, — твердо сказал я. — Но пока он этого не сделал, нечего рисковать.

— Пока вы тут осторожничаете, он убьет короля, — не сдавался Фриц.

— Он не сделает этого, — уверенно возразил Сапт.

— Трое из Майкловой «шестерки» сейчас в Стрелсау, — сообщил Фриц.

— Только трое? — Сапт оживился. — Ты уверен?

— Уверен.

— Значит, король жив! Никогда не поверю, что Майкл оставил троих головорезов охранять труп короля, — сказал Сапт.

— Вы правы! — воскликнул Фриц, и лицо его оживилось. — Иначе они спрятали бы тело, и все шестеро были бы уже тут, с Майклом. Кстати, полковник, вы знаете, что Майкл вернулся в Стрелсау?

— Знаю, чтоб ему провалиться!

— Постойте, друзья мои, — поспешил я воспользоваться минутной паузой в разговоре. — Объясните, что это за шестерка такая?

— Боюсь, встречи с ними вам не миновать, — «обнадежил» меня Сапт. — Это шестеро дворян, которых Майкл приблизил к своей особе. Они преданы ему до фанатизма. Один из них француз, другой — бельгиец, третий — ваш соотечественник, англичанин. Трое остальных — руританцы.

— Это настоящие убийцы. Если Майкл прикажет, они отправят на тот свет кого хотите, — в свою очередь решил «порадовать» меня Фриц.

— Недурные перспективы, — насколько мог весело отозвался я. — Выслушав вас обоих, я убедился, что шестерка Майкла состоит из чрезвычайно благовоспитанных джентльменов. Ничуть не удивлюсь, если кто-нибудь из них перережет мне горло.

— Я тоже не удивлюсь, — с какой-то садистской готовностью поддержал меня Сапт. — Вы не знаете, Фриц, кто те трое, которых Майкл взял с собой сюда?

— Де Готе, Берсонин и Детчард, — ответил Фриц.

— Ну ясно. Он взял с собой иностранцев, а соотечественникам поручил самую ответственную работу — охранять пленного короля. Майклу надо, чтобы руританская знать тоже впуталась в это.

— Значит, среди тех, у охотничьего домика, никого из шестерки не было? — разочарованно спросил я.

— Увы, мой мальчик, — столь же разочарованно произнес Сапт. — Это было бы слишком удачно для нас. Ведь тогда от шестерки осталась бы только четверка.

И тут я поймал себя на том, что, будучи всего лишь мнимым монархом, тем не менее обретаю подлинное монаршье лукавство. У меня созрел собственный план борьбы, однако я не стал посвящать в него ни Сапта, ни Фрица. Это была моя «государственная тайна». Суть же ее заключалась в следующем. Я постараюсь завоевать популярность среди подданных. По отношению к Майклу буду выказывать полное дружелюбие и с помощью такого маневра, возможно, обрету сторонников даже среди той части страны, которая относится к его приверженцам. Даже если поклонники Майкла и не полюбят меня, они перестанут видеть во мне угрозу своему кумиру, а мне и этого достаточно. Если мой план осуществится, никто не сможет больше считать Майкла жертвой. Стоит ему хоть что-то предпринять против меня, и общество расценит это как черную неблагодарность.

Впрочем, в глубине души я совершенно не рассчитывал на открытое выступление Майкла. Я чувствовал, что он не решится этого сделать. Но я считал своим долгом укрепить власть короля. «Уж если я вынужден замещать его на троне, — размышлял я, — значит, не следует попусту тратить время». И я торжественно пообещал самому себе, что если за время моего «правления» власть Майкла и не уменьшится, увеличиться ей я, во всяком случае, не позволю.

Я приказал оседлать коня и в сопровождении Фрица и Сапта проехал верхом вдоль широченной аллеи королевского парка. Я старался отвечать на все поклоны встречных и чувствовал, что делаю это не зря. Затем я предпринял еще одну небольшую акцию. Проезжая по одной из центральных улиц, я увидел хорошенькую девушку, которая продавала цветы. Я остановился, и она протянула мне букетик. Я в ответ вручил ей золотой. К этому времени за моей персоной следовало не меньше пятисот человек, и малейший мой жест не оставался без внимания. Доехав до дворца принцессы Флавии, я остановился и повелел узнать, примет ли она меня. По толпе пронесся одобрительный гул, я почувствовал на себе сотни пристальных взглядов. Впрочем, я знал, что делаю. Ведь мне уже было известно, что принцесса Флавия — самая популярная личность в Руритании. Даже канцлер намекнул, что чем скорее состоится мое бракосочетание с принцессой, тем больше станут любить меня подданные. Разумеется, канцлер не знал самого главного. Думаю, иначе он поостерегся бы так торопить меня с женитьбой на Флавии. Однако я рассудил, что ни принцессе, ни настоящему королю не станет хуже, если я нанесу ей визит вежливости, престиж же мой в народе, несомненно, поднимется.

Я действовал на свой страх и риск. Вот почему я очень удивился, что Фриц явно поддерживает меня. Правда, в следующее мгновение он разъяснил, в чем дело. Оказалось, сам он был влюблен в графиню Хельгу — фрейлину и самую близкую подругу Флавии, и мой визит вполне отвечал его собственным намерениям и сердечным склонностям. Меня провели в комнаты принцессы, Фриц же остался беседовать с Хельгой.

Впрочем, сейчас мне было не до Фрица, ибо, переступив порог этого дома, я начал играть самую трудную и опасную часть своей роли. Предстояло достигнуть почти невозможного. Я хотел, чтобы принцесса была мне предана, но проявляла равнодушие. Самому же мне следовало выказать ей нежность, но не влюбляться. Иными словами, я должен был бороться за любовь другого человека. Если бы речь шла о какой-то заурядной принцессе, у которой нет иных достоинств, кроме богатой родословной, моя задача не казалась бы столь уж трудной. Но в том-то и беда, что Флавия отличалась редкостной красотой. Все же, собрав волю в кулак, я приступил к делу, но с первых же шагов понял, что отнюдь не преувеличивал трудностей.

— Вы заслуживаете золотых лавров, — с очаровательным смущением объявила Флавия. — Вы напоминаете шекспировского принца, который, став королем, изменился к лучшему. Но простите, сир. Я, кажется, забылась. Ведь вы же действительно стали королем, и мне не пристало говорить с вами таким тоном.

— Можете говорить все, что велит вам сердце. И не называйте меня сиром. У меня есть имя.

Мгновение она молча разглядывала меня.

— Вы радуете меня, Рудольф, — вдруг сказала она. — Теперь я горжусь вами. У вас даже лицо стало какое-то другое.

Комплимент Флавии пришелся мне по душе, но она затронула опасную тему, и я поспешил переменить разговор.

— Я слышал, мой братец вчера съездил в Зенду, а сегодня вернулся.

— Да, — подтвердила принцесса.

И я сразу понял, что воспоминание о Майкле не доставляет ей удовольствия.

— Бедный Майкл! — продолжал я. — Не может долго оставаться без брата! Что ж, мы тронуты его вниманием. Пусть живет рядом. Чем он ближе, тем нам спокойнее.

Принцесса внимательно посмотрела на меня. Лицо ее вновь оживилось: мои колкости в адрес Майкла явно понравились ей.

— Итак, кузен, вы хотите…

— Видеть, что он замышляет? — договорил за нее я. — Возможно. А что, вас тоже радует, когда он рядом?

— С чего вы взяли?

— Так многие говорят, — уклончиво ответил я.

— Не могу же я отвечать за все, что обо мне говорят.

— Мне иногда тоже кажется… — начал я.

— Настоящие короли не ошибаются, — перебила она и всем своим обликом изобразила ироническое почтение, — но…

Она замолчала.

— Что «но»? — спросил я.

— Вынуждена вас огорчить. На этот раз вы ошиблись, ваше величество. Мне совершенно безразлично, где находится герцог Стрелсау.

— Какое счастье, что короли иногда ошибаются! — воскликнул я. «И как жаль, что я не настоящий король!» — с горечью додумал я про себя.

— Значит, вам нет никакого дела до кузена Майкла? — продолжал я вслух.

— Кузен Майкл? — пренебрежительно произнесла Флавия. — Никогда я его так не называю. Для меня он герцог Стрелсау.

— И все-таки при встрече вы обращаетесь к нему по имени.

— Увы, так повелел ваш покойный отец.

— Значит, теперь вы будете называть его так, как прикажу я?

— Да. Вы оставляете приказ в силе?

— Разумеется. Все мы просто обязаны обращаться как можно лучше с нашим милым Майклом.

— Ну, а его друзей вы тоже прикажете мне принимать?

— Шестерку?

— Вы тоже их так называете?

— Не может же король отставать от моды. А вам я приказываю: вы не должны принимать никого из тех, кто вам неугоден.

— Разумеется, на королей приказ не распространяется? — улыбнулась Флавия.

— На других распространяется. А я буду просить вас о снисхождении.

Слушая меня, принцесса подошла к окну и выглянула на улицу.

— Герцог! — воскликнула она. — Герцог Стрелсау приехал!

Я улыбнулся и промолчал. Принцесса тоже не возобновляла беседы. С минуту мы молча смотрели друг на друга. Шум на улице утих. Зато послышались шаги в прихожей. Я завел с принцессой совершенно пустую беседу. Мы проговорили несколько минут. Майкл все не появлялся, и я ломал голову, куда он пропал.

— Кузен, вы нарочно его злите? — неожиданно спросила Флавия.

— Злю? — удивился я.

— А вы думаете, ему приятно, что вы заставляете его ждать в передней?

— Но я вовсе не хочу, чтобы он ждал в передней, дорогая кузина!

— Значит, ему можно войти?

— Конечно, если вам это угодно.

Она изумленно посмотрела на меня.

— Вы не забыли? — спросила она. — Пока я с вами, никто не имеет права войти.

— Мне это нравится! — нашелся я. — Теперь я вижу, что после коронации и впрямь стал всемогущим. Ну, а скажите, кузина, если бы у меня был кто-то в гостях, а вам понадобилось бы войти, вы бы имели на это право?

— Вы не хуже меня знаете, что имела бы. Ведь мы с вами королевской крови. — И она снова удивленно посмотрела на меня.

Из-за того, что Фриц не удосужился посвятить меня во все эти тонкости, я вынужден был выкручиваться. Раздавая в мыслях самые нелестные для него эпитеты, я как можно веселее воскликнул:

— Каюсь, кузина! Никак не могу запомнить всей этой чуши. Но раз уж я совершил оплошность, придется ее исправлять.

С этими словами я встал с кресла, распахнул дверь и вышел в переднюю. За столом с самым что ни на есть мрачным видом сидел Черный Майкл. Все остальные стояли. Все, за исключением Фрица фон Тарленхайма. Не обращая никакого внимания на Майкла, он вальяжно развалился в кресле и беседовал с графиней Хельгой. Увидев меня, он тут же вскочил на ноги, демонстрируя не столько почтение королю, сколько пренебрежение к Майклу. Герцог чрезвычайно выразительно посмотрел на Фрица. Легко было понять, что Фриц не снискал любви Майкла.

Я протянул Майклу руку, а потом, сердечно обнял его, провел в гостиную Флавии.

— Любезный брат, — виновато проговорил я. — Поверьте, знай я раньше, что вы тут, вам не пришлось бы ждать ни минуты. Я тотчас попросил бы у принцессы соизволения принять вас.

Майкл тут же заверил, что очень тронут такой заботой, однако сердечности я в его тоне не уловил. Вполне вероятно, что у этого человека было множество способностей, но актером он был никудышным. Он изо всех сил старался показать, что не подозревает подвоха и по мере сил играл роль любезного и почтительного брата. Увы, получалось это у него настолько плохо, что даже не очень внимательный наблюдатель сразу догадался бы, до какой степени мой любезный братец меня ненавидит и как неприятно ему, что я сижу рядом с Флавией. А я развлекался тем, что то и дело обращался и к нему, и к принцессе по имени. Если Майкл настоящего-то короля не жаловал, воображаю, каково ему было терпеть панибратство от самозванца!

— Вы поранили руку, сир? — со всей заботливостью, какую только мог изобразить, спросил Майкл.

— Да, братец, я играл с собакой, и она меня вдруг укусила. Вы же знаете, эти полукровки такие взбалмошные… — решил позлить его я.

Майкл так свирепо посмотрел на меня, что я понял: колкость моя достигла цели. Я думал, он сейчас выдаст себя. Но, собрав остатки сдержанности, Майкл обуздал гнев и выдавил жалкое подобие улыбки. И тут Флавия нанесла ему еще один удар. Посмотрев на меня с тревогой, она воскликнула:

— А рана не опасна?

— Не волнуйтесь, кузина, — поспешил успокоить ее я. — Конечно, если бы я позволил укусить себя сильнее, неизвестно, чем бы все кончилось. Но я не позволил.

— Надеюсь, эту свирепую тварь усыпили? — спросила принцесса.

— Пока нет. Врач сказал, что сперва надо выяснить, не даст ли укус осложнений.

— Врач боится осложнений? — осведомился Майкл, лицо которого по-прежнему кривилось от кислой улыбки.

— Да, милый брат. Если мне станет хуже, пса придется умертвить.

— Но если его оставят в живых, обещайте, что больше никогда не будете с ним играть! — потребовала Флавия.

— Не могу. Вдруг мне захочется развлечься.

— Но он может вас опять укусить.

— Пусть попробует, — с улыбкой ответил я.

На этом я почел за лучшее прекратить выпады.

Я уже и так достаточно выказал Майклу презрение. Дальше продолжать в том же духе было опасно. Этот несдержанный субъект мог сорваться и, забыв о собственной выгоде, пойти на открытый конфликт со мной. Но я пока не мог себе позволить такой роскоши и поспешил переменить тему. Не дав Майклу и рта раскрыть, я принялся что есть силы расхваливать его полк. Вначале я разглагольствовал о великолепной выправке и прекрасной строевой подготовке стрелков, затем отметил преданность, с которой полк Майкла приветствовал меня во время коронации. Справившись с дифирамбом полку, я начал превозносить охотничий домик в Зенде, особенно напирая на то, что нигде еще не находил такого уюта и не чувствовал себя так безмятежно, как там. Только я стал входить во вкус беседы, как пришлось замолчать: Майкл явно не захотел больше слушать похвал в свою честь и начал поспешно прощаться. Уже в дверях он остановился и, повернувшись ко мне, сказал:

— Ваше величество, не окажете ли вы чести троим моим друзьям? Они давно уже ожидают в передней и будут счастливы, если вы дозволите мне представить их вам.

Я тут же подошел к Майклу и предупредительно взял его под руку. Майкл просто затрясся от ярости. Я возликовал: ни одно мое слово не пропало даром.

Мы вышли в переднюю. Это было трогательное зрелище. Монарх, благостно улыбаясь, шел знакомиться с друзьями горячо любимого брата.

— Вот, ваше величество, — с достоинством и в то же время почтительно начал Майкл.

Учитывая его явно невысокие актерские способности, оставалось только удивляться, насколько хорошо он сейчас играл свою роль. Майкл подвел меня к троим головорезам и продолжал:

— Это мои самые близкие друзья. Позвольте заметить, ваше величество, что они всей душой преданы вам и не пожалеют жизни ради вашего процветания и могущества.

Я снова вынужден был отметить, что на этот раз он справляется со своей ролью просто замечательно. Говорил он свободно, жестикуляция отличалась непринужденностью и изяществом.

— Ну, если они преданы не только мне, но и вам, я рад их видеть вдвойне, — сказал я.

Они по очереди приблизились ко мне для рукопожатия. Де Готе отличался высоким ростом, изяществом и стройностью. Нафабренные усы и жесткая, коротко стриженная шевелюра как бы довершали образ этого галантного воина. Бельгиец Берсонин являл собой полную противоположность. Тучный, не слишком рослый, неуклюжий, он к тому же, несмотря на молодость, был совершенно лыс. Мой соотечественник Детчард был самым молодым из троих. Коротко остриженный, светловолосый, он словно воплощал типичный образчик спортсмена-англичанина. Эти атлеты с широкими плечами, узкими бедрами и мало выразительными глазами всегда представляли для меня загадку. По-моему, от них можно ожидать любых выходок. Я решил поговорить с ним по-английски. Я нарочно говорил на родном языке с легким руританским акцентом. Мой соотечественник одарил меня в ответ ехидной улыбкой, и я убедился, что он в курсе дела.

Отделавшись от любимого брата и его чудесных друзей, я вернулся в гостиную, чтобы попрощаться с кузиной. Она ждала меня в дверях. Я взял ее за руку.

— Рудольф! — прошептала она так тихо, что я едва расслышал. — Будьте осторожны, прошу вас.

— Что вы имеете в виду?

— Я не смею говорить об этом. Но вы ведь сами все понимаете. Не забывайте, ваша жизнь нужна…

— Кому? — перебил я.

— Ну… — Она замялась. — Руритании.

Чем больше я оставался рядом с Флавией, тем дальше заходил в своей лжи. Разумеется, я клял себя на чем свет стоит за эту бесчестную игру. Видит Бог, я с радостью сразу признался бы Флавии, что я не король. Но я не мог этого сделать. Прочие же уловки с моей стороны были бы не более честны. И я продолжал играть роль влюбленного короля, ибо, если и не был королем, то в принцессу и впрямь уже почти что влюбился. И я ответил ей:

— Выходит, кроме государства, моя жизнь никому не нужна?

— Она нужна еще вашим друзьям.

— Друзьям?

— И вашей верной кузине, — добавила она шепотом.

Тут у меня пропал дар речи. Молча поцеловав ей руку, я в самом скверном расположении духа вышел в переднюю.

На глаза мне тут же попался счастливчик Фриц. Не обращая никакого внимания на слуг, он весело болтал со своей возлюбленной.

— Нельзя же жить одними интригами! — пылко объяснил он мне, когда мы выходили на улицу. — Я люблю и любим и не собираюсь жертвовать своим счастьем.

На нас уже глядели прохожие. Заметив это, Фриц вновь превратился в королевского придворного. Чуть пропустив меня вперед, он почтительно засеменил сзади.