Пленник замка Зенды

Глава V. В роли его величества

Я покончил с завтраком и тщательно проверил оружие. Меч мой отлично ходил в ножнах, пистолет был под рукой. Вполне удовлетворенный осмотром, я вышел на платформу. Фриц и полковник Сапт неотступно следовали за мной. Нас встречала группа офицеров различных родов войск. Во главе этого пестрого отряда стоял высокий старик. Несмотря на преклонный возраст, его отличала безупречная выправка. Грудь его мундира усеивали ордена и медали. Среди прочих наград я заметил желто-красную ленточку Алой Розы — высшего ордена Руритании, который, кстати, сейчас украшал и мою самозваную грудь.

— Это маршал Стракенц, — прошептал Сапт.

Я кивнул в ответ: маршал Стракенц был ветераном руританской армии, и его имя знали во всей Европе.

За маршалом стоял маленький щуплый человек, облаченный в широкую красно-черную мантию.

— Канцлер королевства, — продолжал напутствовать меня шепотом Сапт.

Приветствие маршала отличалось лаконизмом. Он выразил мне свою преданность, затем передал извинение от герцога Стрелсау. По словам маршала, герцог внезапно плохо себя почувствовал, и это досадное обстоятельство помешало ему встретить меня на вокзале. Но, продолжал маршал, герцог непременно придет в собор. Мое (а вернее — не мое) величество милостиво выслушало извинительную часть маршальской речи, а затем постаралось выразить на своем светлейшем лице как можно больше озабоченности здоровьем герцога. Потом на меня, как из рога изобилия, со всех сторон посыпались комплименты, причем никто из присутствующих явно не заподозрил никакого подвоха. Это обстоятельство несколько меня успокоило, и я начал постепенно свыкаться с ролью, которую вынужден буду играть до исхода дня. А вот Фрица волнение по-прежнему не отпускало. Лицо его было бледно и, пожимая руку маршалу, он не смог унять сильной дрожи. И все же можно сказать, что встреча короля прошла безо всяких осложнений.

Вскоре на платформе выстроилась процессия, в сопровождении которой я и два верных моих телохранителя пошли к выходу в город. На улице меня ждала лошадь. Пока я садился в седло, маршал держал стремя. Штатская часть свиты расселась по каретам. А я двинулся верхом. Справа от меня ехал маршал, слева — Сапт, который занимал сие почетное место в свите на правах моего главного адъютанта.

Столица Руритании являла собой причудливую смесь средневековой и современной архитектуры. Большие современные бульвары, новые кварталы с широкими улицами обступили со всех сторон центр с узкими, извилистыми улочками и средневековыми зданиями, которые, казалось, по сию пору хранили какие-то древние предания и тайны. Таким образом, город был разделен как бы на два округа — внешний и внутренний. Внешний вмещал в себя фешенебельные жилища высших классов, внутренний ныне был отдан под лавки и магазины. Красивые фасады последних нередко скрывали во внутренних дворах утлые домики. Тут в ужасающей тесноте ютились люди низших сословий. Именно здесь зарождались планы большинства бунтов и мятежей, и именно отсюда начинало свой путь огромное количество самых разных преступников.

Подобное деление, по словам Сапта, значило немало для меня лично. Новый город целиком и полностью принял сторону законного короля. Кумиром старого города был Майкл, герцог Стрелсау и, как уверял Сапт, они не постоят за ценой, если представится хоть малейшая возможность посадить его на трон.

Когда мы ехали по Большому бульвару, глазам моим предстало зрелище, которое растрогало бы любого монарха. Сотни моих (вернее — не моих!) сторонников наперебой стремились выказать свою преданность королю, По обе стороны бульвара, до самой площади Королевского дворца, не нашлось ни одного дома, с которого не свешивались бы красные полотнища, флажки или королевские гербы. Вдоль улицы на складных стульях сидело множество людей. Когда я проезжал мимо, на меня сыпались приветствия и благословения, и мне приходилось то и дело раскланиваться в ответ. На балконах сидели и стояли нарядные дамы; они приседали в реверансах, хлопали в ладоши и испепеляли меня кокетливыми взглядами. А потом на меня обрушился целый ливень из красных роз. Одна роза застряла в гриве моего коня, я подхватил ее и вдел в петлицу мундира. Маршал взглянул на меня, и губы его растянулись в мрачной ухмылке. Я пристально посмотрел на его лицо. Но, видимо, этот сдержанный вояка научился скрывать свои чувства. Лицо его ничего не выражало, и понять, как он ко мне относится, было невозможно.

— Красная роза для Эльфбергов, маршал, — весело сказал ему я.

В ответ он лишь кивнул.

Написав «весело», я не оговорился: меня действительно охватило какое-то нервное веселье. Я чувствовал себя так, словно я действительно король Руритании. Справившись с цветком, я вновь поднял горделивый взор на балкон, и тут же лицо мое вытянулось от изумления. Сверху вниз на меня надменно взирала прекрасная Антуанетт де Мобан. Я вздрогнул, но от меня не укрылось, что и с ней творится нечто странное. Вглядевшись в мое лицо, она невольно отпрянула от перил и чуть раскрыла рот, словно силясь что-то произнести. Мгновение спустя я опомнился. Справившись с замешательством, я на всякий случай нащупал рукоятку револьвера (вдруг бы Антуанетт вздумалось завопить: «Это не король!»), а затем твердо посмотрел ей в глаза. Что бы там она ни собиралась сделать, мой взгляд, по-видимому, успокоил ее, и мы беспрепятственно продолжали путь во дворец.

Вскоре новый квартал кончился. Перед тем как мы въехали в квартал герцога Майкла, маршал подал знак своим кирасирам, и они сомкнулись вокруг меня кольцом. Теперь я был надежно защищен от толпы, и мы двинулись дальше. Действия старого маршала красноречивее всяких слов показали мне, до какой степени настроен против короля старый город. Однако я уже согласился играть свою роль и теперь чувствовал себя обязанным, по крайней мере, достойно исполнить ее. Вот почему я счел своим долгом тут же осведомиться:

— Почему перестроились, маршал?

— Меры предосторожности, ваше величество, — закусив седой ус, пробормотал он.

Я натянул поводья.

— Велите тем, что впереди, отъехать на пятьдесят ярдов, — скомандовал я. — Вы, маршал, и вы, полковник Сапт, оставайтесь на месте, пока я не проеду эти пятьдесят ярдов. Следите, чтобы никто из друзей не приближался ко мне. Мой народ должен убедиться, что я не сомневаюсь в его преданности.

Сапт схватил было меня за рукав, но я оттолкнул его руку: я уже настолько вошел в роль, что не нуждался ни в чьих подсказках.

— Вы поняли меня? — строго переспросил я.

Маршал снова закусил ус и отдал команду. Старый Сапт укоризненно покачал головой, но, приглядевшись внимательней, я заметил, что он украдкой улыбается в бороду. Впрочем, он, пожалуй, рисковал не меньше меня. Если меня убьют на улице, один Бог знает, что придется выдержать Сапту.

Тут стоит уточнить, что на мне был ослепительно белый мундир. Голову мою увенчивал серебряный шлем с золотой отделкой, а на груди алела лента ордена Розы. Конечно, я мог бы не рассказывать о своем внешнем виде, но, мне кажется, я оказал бы плохую услугу королю, если бы скрыл из ложной скромности, что выглядел чрезвычайно эффектно. Видимо, это сыграло немаловажную роль. Когда я въехал на неприветливые улицы старого города (замечу, что, в отличие от новых кварталов, они почти не были украшены), по толпе сначала пронесся неодобрительный ропот, затем он неожиданно сменился приветственными возгласами, и наконец женщина, глядящая из окна продуктовой лавки, выкрикнула старинную поговорку руританцев:

— Если он красивый, значит, настоящий!

Я засмеялся и, отвесив ей поклон, сдернул с головы шлем.

Стоило мне обнародовать свою рыжую голову, как толпа вознаградила меня криками «ура».

Ехать без охраны оказалось гораздо интереснее. Я слышал все или почти все, что говорили обо мне люди.

— Что-то он сегодня такой бледный? — заметил один.

— Если будешь вести такой образ жизни, ты тоже побледнеешь, — безо всякого почтения к королевской особе ответил другой.

— Я думал, он ниже ростом, — сказал третий.

— К тому же он еще красивее, чем на портретах, — громко провозгласила хорошенькая девушка.

По четкости, с какой она выговаривала каждое слово, я понял, что она стремится донести свое мнение до моих ушей. Разумеется, я не был настолько глуп, чтобы поддаться на столь явную лесть.

Но, несмотря на отдельные возгласы одобрения, толпа все же была настроена против меня. Мне попадалось множество людей, которые даже не старались сделать вид, что приветствуют меня. Они стояли молча, и в их взорах я читал явную неприязнь. Заметил я и иной знак, который, быть может, ярче прочего свидетельствовал об истинных настроениях старого города. Во многих окнах красовались портреты Черного Майкла. Даже если они и хотели выразить таким образом почтение к королю, то способ выбрали весьма необычный, и я, честно говоря, радовался, что вижу это я, а не настоящий король. Я уже имел случай познать его вспыльчивый нрав и почти был уверен, что он не смог бы проявить должного хладнокровия.

Всему рано или поздно наступает конец. Закончилось и полное треволнений шествие по городу. Мы остановились у собора — устремленной ввысь серокаменной громады. Его фасад украшали сотни статуй, а дубовые врата по праву считались одним из самых изысканных творений европейских резчиков по дереву. Именно сейчас, созерцая этот величественный храм, я впервые осознал всю дерзость нашего замысла.

Теперь уверенность в себе у меня поубавилась настолько, что я едва нашел силы спешиться. Оказавшись на земле, я испытал такой ужас, что едва осознавал происходящее. Маршал и Сапт стояли рядом со мной, но я различал их как сквозь пелену тумана. Шеренга священнослужителей в сияющих облачениях поджидала меня, но, несмотря на блеск парадных одежд, я даже их едва различал сквозь пелену сковавшего меня страха. Страх владел мной и тогда, когда под звуки органа, наполнявшие своды, я прошествовал по широкому проходу к алтарю. Я не видел нарядной толпы, обступившей меня со всех сторон, и едва не прошел мимо кардинала, который поднялся мне навстречу с архиепископского трона.

И тут с внезапной ясностью я увидел двух людей. Первой была девушка, прекрасное лицо которой обрамляли ярко-рыжие эльфберговские локоны (следует сказать, что женщинам они особенно к лицу). Второй — толстощекий мужчина с пунцового цвета лицом, черной шевелюрой и глубоко посаженными черными глазами, в коем я без труда разгадал Черного Майкла. Едва он заметил меня, как красная его физиономия разом побелела. Пальцы невольно разжались, и шлем, который он держал в руке, с грохотом упал на пол. Было совершенно ясно: Майкл и мысли не допускал, что король может прибыть в Стрелсау.

Дальнейшее я помню очень смутно. Кажется, я преклонил колени перед алтарем, а кардинал помазал мне голову мирром. Потом я поднялся, принял из его рук корону Руритании и водрузил себе на голову. Настал момент королевской присяги, которую — да простит мне Бог это святотатство! — я принес по всем правилам и получил святое причастие. Тут снова во всю мощь заиграл большой орган, маршал отдал герольдам приказ, повинуясь которому они громогласно провозгласили восшествие на престол короля Рудольфа Пятого. Вот так был коронован новый властитель Руритании. Придворный живописец очень хорошо запечатлел этот момент. Портрет короля чрезвычайно удался. Он и по сию пору украшает стену моей столовой.

Когда все было позади, рыжеволосая красавица поднялась со своего места и в сопровождении двух пажей, которые поддерживали шлейф ее платья, приблизилась ко мне.

— Ее королевское высочество принцесса Флавия! — громогласно объявил герольд.

Принцесса низко присела, поднесла мою руку к губам и поцеловала.

Я растерялся и не знал, как поступить. Правда, замешательство мое длилось недолго. Мгновение спустя я притянул принцессу к себе и поцеловал сначала в одну, а потом в другую щеку. Тут кардинал оттеснил Черного Майкла на задний план, поцеловал мне руку и вручил письмо от Папы римского. Забегая вперед, скажу, что ни до, ни после Папа римский мне больше не писал.

Ну, а потом настал черед герцога Стрелсау. Он шел ко мне, и ноги его заплетались. Он озирался по сторонам, и мне казалось, что больше всего ему сейчас хочется сбежать. Лицо его пошло пятнами, а когда он подал мне руку, я имел случай убедиться, что она дрожит, губы же его пересохли от волнения. Я обменялся взглядами с Саптом, и тот снова едва заметно улыбнулся. И тогда я понял, что должен совершить благородный поступок. Само положение, в которое мне суждено было попасть, обязывало меня к этому.

Схватив дорогого братца за руки, я поднял его с колен и чмокнул в щеку. Мне показалось, что он испытал при этом не меньшее облегчение, чем я.

Я неусыпно наблюдал и за принцессой, и за другими окружающими меня людьми. Никто не выказывал ни малейшего подозрения. Видимо, сходство между мною и королем и впрямь было таково, что, когда мы не стояли рядом, никто не мог нас различить. Несколько успокоившись, я позволил себе расслабиться и тут же почувствовал себя таким усталым и пресыщенным почестями, словно всю жизнь просидел на троне. А ко мне подходили все новые лица. Теперь мне выражали почтение послы. Среди них, разумеется, был и посол моей родной Британии, почтенный лорд Тофэм. Я часто бывал у него дома на Гросвенор Сквер, и когда он приблизился, чтобы поцеловать мне руку, я, честно говоря, испугался. Но и тут мне повезло: старик Тофэм так плохо видел, что не признал старого знакомого.

Когда же желающие выразили мне наконец радость и благодарность, мы отправились во дворец. Толпа в старом городе громко приветствовала Черного Майкла, но Фриц потом рассказывал мне, что Майкл был совершенно подавлен неудачей и, казалось, ничего не видел и не слышал вокруг. Такое малодушие осудили даже сторонники герцога. Все сошлись во мнении, что Черному Майклу следовало бы отнестись к поражению с большим мужеством. Что касается меня, то я ехал в карете с красавицей Флавией. Увидев нас, какой-то грубиян из толпы выкрикнул:

— Скоро ли свадьба?

Другой простолюдин ударил его по лицу и заорал:

— Да здравствует герцог Майкл!

Я взглянул на принцессу. Она раскраснелась от смущения и делала вид, что внимательно изучает дорогу. Сейчас она выглядела еще прекраснее.

Тут я вспомнил, что допустил досадную оплошность. Я не успел выяснить у Сапта, как должен относиться к принцессе, и теперь находился в весьма затруднительном положении. Мне принцесса очень понравилась, но я не был уверен, что у нас с королем совпадают вкусы, и предпочитал помалкивать.

— Я удивляюсь вам, Рудольф, — первой нарушила молчание принцесса. — Вы сегодня совсем не такой, как всегда.

Если Флавия рассчитывала меня удивить, то она зря старалась. Своим заявлением она добилась только одного: я не на шутку встревожился.

— Вы стали гораздо серьезнее и уравновешенней, — продолжала она. — И по-моему, вы чем-то взволнованы. Неужели вы стали серьезней относиться к жизни?

Из слов принцессы можно было заключить, что она относится к королю приблизительно так же, как ко мне относилась леди Бэрлсдон. Молчать дальше я не мог и, собрав все мужество, ринулся, как в омут, в беседу:

— А если и так, вас бы это обрадовало?

— Вы знаете, что я думаю об этом, — сказала она и отвернулась.

— Как видите, я стараюсь.

Лицо ее зарделось от радости. Убедившись, что стою на верном пути, я совершенно искренне продолжал:

— Да, я взволнован, дорогая кузина. Ни разу в жизни я еще не испытывал такого.

Она одарила меня счастливой улыбкой. В следующее мгновение на лице ее промелькнула тревога.

— Вы заметили, как вел себя Майкл? — шепотом спросила она.

— Да, — ответил я и секунду помолчав, добавил: — Он не очень-то радовался.

— Умоляю, будьте осторожны. Вы недооцениваете его. Вы не знаете…

— Знаю, — перебил я. — Он не прочь бы завладеть тем, что по праву принадлежит мне.

— Прошу вас, тише! — взмолилась принцесса.

Но я уже снова обрел уверенность и, войдя в роль, зашел так далеко, как, быть может, не заходил даже подлинный Рудольф Пятый.

— Да, — продолжал я, — и ведь он хочет присвоить себе не только мое королевство, но и вас. А ведь я собирался завоевать вас сам.

Флавия не замедлила с ответом, и на месте короля я бы сделал вывод, что у меня есть шанс покорить ее сердце.

— Я вижу, кузен, ответственности за страну вам на сегодня мало, — ответила она.

На улице раздался грохот. Сквозь окно кареты я увидел несколько ярких вспышек. За разговором мы не заметили, как поравнялись с дворцом, и лишь пушки, палящие в мою честь, заставили меня вспомнить, зачем я тут.

Под грохот пушек, с которыми соперничал оркестр, мы с принцессой вышли из кареты и сквозь шеренги лакеев поднялись по широкой мраморной лестнице во дворец. Теперь, согласно руританским традициям, я считался полноправным хозяином дворца и мог по-хозяйски усесться за собственный стол, что и осуществил с большим удовольствием. По правую руку от меня сидела принцесса Флавия, за ней — Черный Майкл. Слева было место кардинала, а Сапт стоял за моим стулом. Я огляделся. На другом конце стола Фриц фон Тарленхайм, нарушая элементарные приличия, быстро осушил бокал шампанского. «А кстати, — переключился я на другое, — интересно, чем там занят король, пока я за него вхожу во владение Руританией?»