Плохие девочки не плачут. Книга 3

Ладно, забейте. Юмором щеголяю, чего уж.

Не надо думать, что я расстраиваюсь, ревную и злюсь. Экие мелочи. На пустяки не размениваюсь.

Сразу прихожу в неистовое бешенство. В иступленную ярость. В кристально-чистый, лишенный примесей, ничем не замутненный гнев.

Зачем рвать и метать? Это забава для слабаков.

Только убивать и расчленять. Только хардкор.

Вообще, как счастливый обладатель позитивного мышления, я сначала обратилась к своему неискоренимому оптимизму.

Предположим, звоните вы любимому мужчине на приватный номер для избранных, а там отвечает неизвестная женщина с невероятно сексуальным голосом — пофиг, вальсируем дальше.

Почему «измена»? Почему «блудливый козел»? Почему «я на этого чертового ублюдка всю молодость потратила»?

Не торопимся выдвигать обвинения. Рассмотрим смягчающие обстоятельства.

Например, фон Вейганд погиб.

Нелепо и трагически, при невыясненных обстоятельствах. Посторонняя тетенька в конец обнаглела, стащила его телефон и ответила на чужой звонок. Лгала о дружбе, напускала туман, не принесла никаких соболезнований убитой горем любовнице.

— Проклятье, — цежу сквозь зубы.

Или же — фон Вейганд при смерти. Вполне положительный вариант.

Тяжелая хворь подкосила изнеженный миллиардерский организм, врачи не способны излечить опасный недуг. Мой бедняга страдает от неведомой болезни, поэтому не может принять вызов. А коварная дама пользуется сложившейся ситуацией с выгодой для себя — завладевает мобильным и мастерски разыгрывает фарс.

— Ненавижу, — сжимаю кулаки так сильно, что ногти до крови впиваются в ладони.

А сама-то веришь подобным раскладам?

Не особо.

Во-первых, не хочу, чтобы этот гад болел и тем более умирал. Во всяком случае, пусть остается в целости и сохранности, пока я до него не доберусь, чтобы придушить лично. Во-вторых, мы тут все взрослые и адекватные люди. Понимаем — таких совпадений не бывает.

Он потерял родителей, давно лелеял мечту найти виновных и отомстить. Она преодолела череду жутких испытаний, вырвалась из неведомой ловушки и жаждет возмездия. У этих двоих, что называется, общая история. Общий круг аристократического зверинца, общее прошлое, наполненное самыми разными секретами.

Любопытно, насколько они друзья.

Друзья по доверию, друзья по оружию, друзья по тактическим ходам. Друзья по постели?..

Как далеко проникла эта дружба? Как крепко повязала их друг с другом?

Мысли не просто причиняют боль. Мысли уничтожают изнутри.

Порой богатое воображение не идет на пользу. Напротив, рисует картины, которые никогда не пожелаешь увидеть. Ярчайшие кадры мелькают перед глазами. Порочные эскизы бьют под дых, мучат и глумятся, включают дальний свет, ослепляют и вынуждают тихо скулить от пугающей безысходности.

Фон Вейганд танцевал с Фортуной на балу в замке Руж, они планировали эту встречу, у них даже маски были одинаковые. Лишь стоило ей появиться поблизости, он оставил меня на растерзание Каро, Мортону и Дитцу.

Он и сейчас там. С ней.

— Стоп, — пытаюсь успокоиться, невольно перебираю версии.

Может, просто забыл телефон. Встречался исключительно по важным делам и не углядел, оставил мобильный в неположенном месте.

Ну, или трахает ее.

Точнее уже благополучно оттрахал и спит.

Официальных клятв верности никто никому не давал. Значит, никто никому и не обязан.

— Чудесно, — безрадостно усмехаюсь. — Самое время отправиться на поиски того, с кем будет приятно согрешить.

Почему напрягаюсь?

Потому что знаю, фон Вейганд не швырнет телефон где попало. Он же не идиот. У него все под контролем. Никогда не допустит фатального промаха, каждый шаг просчитает заранее.

Тогда что за дерьмо происходит сейчас — аромат свободы вскружил голову романтичного шефа-монтажника, долгая разлука с излюбленной игрушкой толкнула в чужую кровать или банально потянуло на разнообразие?

— Бл*ть, — вздрагиваю от неожиданного звонка.

Мелодия пробирает до костей, на экране высвечивается лаконичное «1». Кусаю губы, отчаянно стараюсь совладать с ураганом эмоций. Отвечаю, из последних сил пробую говорить ровно:

— Алекс или Диана? — короткая пауза, чтобы усмирить сбившееся дыхание. — С кем имею честь оказаться на связи?

— Со мной, — резко бросает фон Вейганд.

— Жив? — выясняю для протокола.

— Да, — раздается чуть удивленное подтверждение.

— Здоров? — звучит угрожающе.

— Более чем, — хмыкает.

Представляете? Ублюдок хмыкает! И это после всего происшедшего. Не извиняется, не начинает слезно молить о прощении, а попросту наглеет, действует в рамках привычного репертуара.

— Пошел ты на хрен, — сообщаю усталым тоном, не решаюсь ни отключиться, ни приступить к допросу.

— Я запретил звонить, — игнорирует грубость.

— Не на этот номер, — парирую с легкостью.

— Запрет касался любых номеров, — подливает масла в огонь.

— Прости, забыла, — вспыхиваю гневом. — Думала, раз Диане Блэквелл можно принимать твои звонки, то и для меня существуют определенные поощрения.

— Я говорил — никаких расследований, — заявляет с расстановкой. — Я обещал, что отучу твой зад от жажды приключений.

— Сначала доберись до моего зада, — не сдерживаю нервный смешок.

— Ставишь под сомнение поисковые способности? — интересуется иронично.

— Уверена, способностей хватит на всех! На секретарш, проституток, соблазнительных наследниц в костюме Фортуны…

— Советую замолчать, пока не перешла черту, — прерывает пламенное выступление.

— Боишься, оскорблю подружку? — любопытствую ядовито.

— Боюсь, наказание за чрезмерную болтливость окажется гораздо больнее, чем ты сумеешь вынести, — произносит холодно.

— Давай, наказывай. За то, что потревожила в такой важный момент. Надеюсь, ни от чего не отвлекла? — откровенно нарываюсь. — Совещание? Обсуждение? Трах?

— Я могу совещаться с кем хочу, обсуждать, что хочу, и трахать, кого хочу, — признается обманчиво нежно, прибавляет небрежно: — Не в моих правилах спрашивать разрешения.

— Договорились, — тело колотит, будто в лихорадке. — Я тоже не стану спрашивать. Жди, в ближайшем будущем обзаведешься ветвистыми рогами.

— Позволь уточнить — это сцена ревности или попытка суицида? — явно издевается.

— Поймешь, когда застрянешь в дверном проеме, — обещаю елейно, беру театральную паузу и емко завершаю: — Рогами.

— Какой же ты ребенок, — тяжело вздыхает и будто улыбается: — Маленький, непослушный, избалованный ребенок, для которого не существует понятий о логике и здравом смысле.

— Что?! — восклицаю пораженно, мигом оскорбляюсь: — Если я ребенок, то ты греб*ный педофил. Педофил и бабник, вот ты кто.

— Видишь? — замечает вкрадчиво. — Неразумное дитя, страдающее от гипертрофированного чувства собственничества и безосновательной ревности.

Ладно, в какой-то мере фон Вейганд прав. В очень незначительной и микроскопической мере. Чисто гипотетически.

Ведь тот факт, что я бы с превеликим удовольствием взяла перочинный нож и вырезала на широкой спине шефа-монтажника надпись «частные владения Лоры Подольской», не означает ничего криминального.

Не означает же, да?

Кстати, хорошая идея.

Надо при случае пометить любимого определенным логотипом. С обручальным кольцом не складывается, поэтому попробуем черкнуть пару трогательных строк несмываемым маркером или татуировочной машинкой. Свежо и романтично.

— Почему ты мне не доверяешь? — задаю самый важный вопрос.

— При чем здесь доверие? — талантливо изображает недоумение.

— Считаешь, что я слишком маленькая, слишком неразумная, слишком импульсивная для взрослых игр, — терпеливо сглатываю горечь, но эмоции больше не поддаются контролю и скопом вырываются из клетки: — Тащишься от возрастных дамочек? Опытных, зрелых и состоявшихся личностей. Сколько лет Диане? Далеко за тридцать. Ой, подожди, вспомню — она на пару-тройку лет старше тебя. Это реально возбуждает. Женщины как вино. С годами становятся все лучше и лучше. Выдержаннее, утонченнее, искушеннее. Куда там убогой переводчице?

— Глупая, — произносит спокойно, словно констатирует очевидную информацию, судя по голосу усмехается.

— Не просто глупая, а совершенно тупая! — взрываюсь. — Только полная идиотка способна сделать далеко идущие выводы, наткнувшись на фотку в Интернете. «Трагическая смерть на пике славы» — кажется, так называлась статья. В ребенке на проклятом портрете трудно опознать Ксению, а в модели на страницах мужского журнала — гораздо проще. Впрочем, это и не Ксения вовсе. Это якобы покойная наследница рода Блэквелл. Удивительное сходство, верно?

Усаживаюсь на кровать, поджимаю ноги.

— Двойника всегда можно использовать с выгодой. Пустить в расход, сбросить ненужный балласт, — перехожу к серьезным размышлениям. — Интересно, как Мортон обращается со своими жертвами? Сдаст ли наша общая знакомая сомнительных друзей? Понадобятся пытки или хватит угроз?

Молчание в ответ.

— Да, я успела догадаться, что лорд-псих похитил Ксению, — ничего не таю. — Наверное, события развиваются не лучшим образом. Твои ребята поздно спохватились, зря пасут территорию. Или надеешься, что сейчас Мортон не виноват?

— Не надеюсь, — раздается неожиданно глухо. — Мортон не скрывает причастность.

Кипяток разливается по пищеводу, желудок скручивается в морской узел.

— Сколько правды ему известно? — невольно осекаюсь, жмурюсь и продолжаю: — Правды о нас?

— Нисколько, — заявляет отрывисто. — Ксения понятия не имела о том, что хотел бы знать Мортон. А люди вроде него чересчур самоуверенны. Пешек не допрашивают, получают желаемое и следуют дальше.

Господи, все совпадает причудливо и жутко.

Лорд прошел в миллиметре от основного козыря. Мог получить важное преимущество, однако заботился лишь о поисках загадочной Фортуны. Выиграл одну битву и проиграл другую, сам того не подозревая.

— Можно как-то… — начинаю несмело.

— Нет, — моментально прерывает.

— Я не закончила фразу, — инстинктивно комкаю простынь, впиваюсь в белоснежное полотно скрюченными пальцами. — Дай договорить.

— Ксения мертва, — предсказуемый, но все равно удар.

— Откуда…

— Достаточно, — металлические ноты недвусмысленно приказывают заткнуться. — Я не собираюсь обсуждать это.

— Но придется обсудить, — заверяю с нажимом. — Мне надоело исполнять роль забавной зверушки, которая по щелчку падает ниц и приносит в зубах хозяйские тапочки. Мне надоело рыть землю в поисках истины. В поисках, того, что нормальные люди друг от друга не скрывают.

— Какую истину ты жаждешь познать? — раздраженно фыркает. — Ты не готова, и я не хочу, чтобы ты когда-нибудь была готова.

— Типа заглохни, не путайся под ногами, оставайся наивной глупышкой? — выдвигаю предположение с издевкой.

— Именно так, — соглашается.

— Не покатит, — резко поднимаюсь, наматываю круги по комнате. — Я должна понять и принять, должна до всего докопаться.

— Ты ревнуешь не к Диане, а к тому, что нас связывает, — очередное несанкционированное проникновение в мозг.

Вот как ему удается? Снова беззастенчиво прочел сокровенные мысли.

— Молодец, прямо в яблочко, — хвалю и тут же нападаю: — Хотя оба пункта бесят. Но верно, твой уровень доверия к ней злит на порядок больше.

— Дело не в доверии, а в безопасности, — пытается настроить мои извилины на требуемый лад.

— Супер. Выходит, я создана для постельных забав, а она боевой товарищ? — активно сопротивляюсь, травлю израненную душу. — Зачем вы использовали Ксению? Зачем брать дубликат, когда в наличии есть оригинал? Почему облажались и слили ее лорду, если оба такие умники?

Фон Вейганд не желает отвечать, опять плагиатит мой стиль общения:

— Кто помогал в расследовании? — от подобного тембра позвоночник стремительно покрывается льдом, а руки сотрясает мелкая дрожь.

— Гай Мортон! — отказываюсь палить Леонида.

— Кто? — повторяет настойчиво.

— Проблемы со слухом? — осведомляюсь насмешливо.

— Проблемы будут у того, кто тебе помог, — не скупится на сладкие обещания.

— Да никто мне не помог! — восклицаю гневно.

— Лжешь, — выносит короткий вердикт.

— Считаешь, вообще, не соображаю без дополнительной поддержки? — цепляюсь за соломинку. — Считаешь меня ничтожеством?

— Никакой информации ни в прессе, ни в Интернете, ни по телевизору. Сплетни тщательно курируют. Ты никак не могла узнать об исчезновении Ксении. Ты в Одессе. Кто-то другой должен был это сделать, — с наслаждением разносит в пух и прах слабую оборону. — Мои люди ведут наблюдение, изучают подозрительных посетителей дома. Существует список тех, с кем они беседовали.

Дерьмовый прокол.

— С твоим шпионом точно беседовали, — подводит итог. — Его будет легко найти.

Леониду п*здец.

Ну, ладно.

Нечего переживать по пустякам. Парень много косячил и заслужил любую расправу.

Совесть? Сбегаю на рынок, продам бедняжку. Ни капли не раскаиваюсь, глаз у меня не дергается, под ребрами не скребет.

— Расслабься, — настоятельно рекомендую фон Вейганду сбавить обороты, пускаясь в дебри бесполезного блефа: — Мне никто не помогал, ни одна скотина. Но Гай Мортон — отличный вариант! Воспользуюсь им. Позвоню несостоявшемуся любовнику, пусть выручит по старой памяти. Вдруг парниша в курсе папочкиных дел? Вдруг поведает о мифическом острове?

— Валяй, продолжай расследование, — с легкостью уступает, заверяет мрачно: — Я обязуюсь подготовить подземелья к твоему возвращению. Куплю несколько новых игрушек на свой вкус. Наглядно продемонстрирую истину, которую ты столь отчаянно стремишься познать.

Заманчивая перспектива.

Плотно прижимаюсь спиной к стене, поборов трепет ужаса невероятным усилием воли, счастливо улыбаюсь и абсолютно по-хамски заявляю:

— Звучит не очень впечатляющее, особенно учитывая расстояние между нами.

— С шутками покончено, — в голосе слышится угроза.

— Нет, мы лишь дожидаемся десерта, — опускаюсь на пол, закрываю глаза.

Ярость побеждает страх, толкает на хлипкий мост, изувеченный временем и чередой недавних потрясений. Мост, соединяющий разум и чувства.

— Значит, мне светит подвал. За авантюризм. А как на счет Дианы? Какой приговор светит за ответы на чужие звонки? — гнев отнимает остатки самоконтроля. — Если моя ревность безосновательна, то чем ты занимался таким важным, что оставил телефон без присмотра?

— Принимал душ, — ровно и спокойно, без намека на эмоции.

— Прикалываешься? — в горле сухо.

— Ты просила правду, ты ее получила, — продолжает невозмутимо. — Понравилось? Понимай и принимай. Остальные вопросы останутся риторическими.

— Вот так просто сообщаешь, что потрахался и пошел в душ? — больно в сердце.

«Технически он не сказал, что трахался», — вставляет ремарку беспристрастный судья внутри.

— Могу послать Дорика и конспирацию, ср*ные планы на будущее и греб*ный бизнес, отменить свадьбу к чертям собачьим и никогда не приехать обратно, — ледяной озноб сотрясает тело. — Ясно? Вообще, никогда.

— Ясно, — веет морозным холодом. — Можешь, но не будешь рисковать.

— Почему?

— Потому что я везде тебя достану, — хрипло, будто звериный рык: — Потому что ты моя.

— А как же Диана? — гнев успешно пожирает вспышку преступной слабости. — Легкий флирт? Она занимает почетный караул под дверью ванной комнаты, вы извращаетесь исключительно вербально? Ах, нет. Загвоздка в другом. Правильно? Раньше ее трахал Мортон, а ты не опустишься до того, чтобы трахнуть после него. Угадала?

Выдерживает паузу, оглашает результат:

— Не угадала.

— Неужели? — сомневаюсь.

— Если бы ты узнала, что именно произошло между лордом Мортоном и Дианой Блэквелл, ты бы очень пожалела о своих словах, — его голос наполняется неизвестными нотами, полностью меняет тональность. — Хорошо, что не узнаешь.

— Не расскажешь, — скорее утверждение, чем вопрос.

— Даже не думай об этом.

Ну, прелесть же.

Действительно — зачем думать о том, как твой любимый мужчина принимает душ с посторонней женщиной под боком? С безумно красивой и сексуальной женщиной. Зачем грузиться тем, что он оберегает чужую барышню, искренне беспокоится, холит и лелеет, словно экзотическое тепличное растение? Зачем обращать внимание на то, как ставит тебя на место, лишь стоит задеть ее честь, и как резко меняется его голос, когда о ней заходит речь?

Реально, зря понтуюсь, нет никаких поводов для волнения.

Фортуна имеет вас? Не напрягайтесь, не страдайте. Постарайтесь получить удовольствие.

Простите. Не бывать этому, пока я жива. Не уступлю, не прогнусь. Не намерена мирно обтекать.

— Объявляю ультиматум, — шумно выдыхаю, делюсь подробностями: — Либо ты открываешь мне всю правду, какой бы она ни была. Либо… ты молчишь, и я молчу. Не говорю ничего.

— Должно страшно прозвучать? — насмешливо бросает фон Вейганд. — Не похоже на ультиматум. Наоборот, манна небесная.

— Значит, ты не против, что мы больше не будем разговаривать? — тоже смеюсь. — Спасибо и прощай. Точнее — прощай или вспоминай то, что хотел мне сообщить. В деталях, а не только про душ.

Нажимаю на сброс вызова, отключаю мобильный.

This is war. (Это война.)

Нельзя проиграть.

Ставка слишком высока, ставка дошла до предела.

All in. (Ва-банк.)

Под хрупкой коркой тонкого льда полыхает адский огонь. Жерло спящего вулкана вновь пробуждается к жизни. Карательное пламя, затаившееся на дне, отчаянно рвется на волю, томится и терзается, распахивает жадные до крови челюсти, выпускает острые когти хищника, мечтательно взирает на манящее серебро Луны и воет.

Воет от голода и боли. Воет так, что стынут горящие жилы.

Я и есть это пламя. Я есть огонь. Я есть Ад.

Глава 13.2

Однажды прочла любопытное выражение.

«Часами просиживать в Интернете и гордиться тем, что не смотришь телевизор, все равно, что сидеть на героине, и радоваться, что не употребляешь алкоголь».

Смехота, агась?

Меня зовут Лора, и, к сожалению, я не сижу на героине.

Ситуация обстоит гораздо хуже.

Я безнадежно подсела на Александра фон Вейганда, и теперь меня жутко ломает.

В городе холодно. Без тебя.

Внутри пусто. Без тебя.

Ощущение, будто летишь по трассе, выжимая сто пятьдесят километров из запоротого движка. Ощущение, будто скользишь по встречной, другие авто противно сигналят, а дождь идет стеной, заслоняет обзор. Ощущение, будто все вокруг застилает густой вязкий туман, фары выключаются и отказывают тормоза.

Ощущение, будто умираешь.

Причем сегодня агония длится мучительно медленно, практически бесконечно, а завтра занимает одно мгновение.

Ощущение, будто жизнь пленена в огне стремительно догорающей спички.

Еще немного — конец. Но занавес падает и поднимается вновь.

Добро пожаловать, на сцену. Хоть вены режь, хоть вешайся — не поможет.

Хочется кричать, хочется выть. Хочется выпрыгнуть из собственной кожи. Вдруг сработает? Избавит от проклятья, разорвет порочный круг, уничтожит обжигающую спираль.

Вот только ничего не работает. Никакие кнопки, никакие педали, никакие рычаги. Ничего не избавляет от сосущей необратимости внутри.

Люди движутся, а я замираю на месте. Парализована и обесточена, совершаю хаотичные попытки освободиться по инерции.

Всякий раз труднее сбрасывать очередной входящий вызов от фон Вейганда, моментально удалять его же смс, не читая. Всякий раз искушение вонзает клыки глубже и беспощаднее. Всякий раз организм алчно требует дозу.

Начинаю понимать скрытое значение некоторых фраз.

Потому что я везде тебя достану. Потому что ты моя.

Смысл гораздо серьезнее, нежели кажется на первый взгляд.

Дело не во власти денег и не в могуществе миллиардерского влияния. Дело даже не в замашках прирожденного манипулятора. И уж конечно не в садистских наклонностях оригинального характера.

It’s about me. (Дело во мне самой.)

It’s about addiction. (Дело в зависимости.)

В жутком и пагубном, порой изматывающем, а порой окрыляющем чувстве, с которым я не способна совладать. В наркотике, который неумолимо поглощает энергию капля за каплей. В демоне, который преследует неотвратимо, не ведая усталости. В отражении, которое вижу на окровавленных осколках разбитого зеркала.

В моей любви.

Той, что обрушивается без дополнительного предупреждения. Той, что подстерегает за углом, словно вор в темном переулке, и стреляет без промаха, поражает прямо в сердце. Той, что дольше банального «на века», слаще пьянящего экстаза страсти, горше гнетущей боли утраты.

В той, которая настоящая.

Куда бежать, если это пропитало плоть? Где скрыться, если это льется по венам?

Нет мне ни спасения, ни покоя.

— Тварь я дрожащая или право имею? — сцепив зубы, отклоняю новый вызов.

Боже, как тут не капитулировать, не повестись на слабость, не поддаться соблазну? Как не вкусить отравленный плод? Как не обезуметь от непрекращающихся мук, дробящих кости и выворачивающих внутренности наизнанку?

— Соберись, Подольская, — решительно удаляю смс. — Ты волевой человек, а не половая тряпка.

Боже, фон Вейганд никогда прежде не писал мне сообщения.

Историческое событие. Надо бы отпраздновать. Занести дату в календарь.

Интересно, там что-то относительно ласковое вроде «вернись, meine Schlampe, я добрый, все прощаю» или же напротив нечто угрожающее а-ля «мой самолет уже в пути, готовь антигеморройные свечи для романтического ужина»?

Как-то пошло прозвучало. Ну, про самолет в пути.

Черт, как же я скучаю по его самолету.

Может, таки смотаться в аптеку за специальными свечами? Смазкой? Ледокаином?

Если честно, по остальным частям телам тоже скучаю. Хронически, блин. Неизлечимо, неоспоримо, нереально сильно.

Но уступать нельзя. Вот прочту сообщение, растаю или испугаюсь, сменю гнев на милость, потом отвечу на звонок. И не успею опомниться, как начну глупо улыбаться и хихикать, растекаясь теплой лужицей перед хозяином и властелином.

С другой стороны — вдруг бедняга созрел для подробной исповеди? Готов мгновенно расколоться, торжественно и с почестями. Целые трактаты в смс настрочил, а я беспечно удаляю важную информацию.

Эх, зная боевую закалку немецкого качества, совсем не уверена в столь радужном раскладе.

И все же надеюсь на чудо.

— Mister Wallenberg wants to talk to you, (Мистер Валленберг хочет поговорить с тобой,) — Дорик счастливо лыбится, тычет мне свой мобильный.

Нашел на какой козе, хм, на каком козле подъехать. Молодец, хвалю за изобретательность.

— Tell him to fuck off, (Скажи, пусть отъеб*тся,) — сообщаю безэмоциональным тоном.

— I don’t think it is a good idea, (Не думаю, что это хорошая идея,) — ссыт качок. — I will not interfere. You should talk to him. Not me. (Я не стану вмешиваться. Ты должна говорить с ним. Не я.)

— Fine, (Ладно,) — покорно принимаю телефон.

— It is a wise decision, (Мудрое решение,) — рано радуется.

— Really, (Точно,) — киваю с усмешкой, перевожу дыхание, стараюсь пропитать вопрос безразличием: — Как на счет правды?

— Никак, — хмуро бросает фон Вейганд. — Тебе повезло, что я занят и не могу приехать.

— А какой резон приезжать? По-любому не добьешься ни единого слова в ответ, — заявляю мстительным тоном.

— Значит, удовлетворюсь стонами и криками, — парирует с чарующей мягкостью, окутывает темным шелком, погружая во мрак. — Обещаю, ты у меня очень громко закричишь.

— Ой, боюсь-боюсь, пупырчатые мурашки по всему телу, — дурачусь, несмотря на враз сбившийся пульс. — Прости, ультиматум нужно строго соблюдать. Нет твоих откровений — нет наших задушевных бесед

Гордо расправляю плечи, набираю побольше кислорода в легкие и прощаюсь не слишком вежливо:

— Fuck off! (Отъеб*сь!)

На последнем выражении мой фигуристый жених вздрагивает, явственно меняется в лице и отступает назад. Даже бугристые мышцы чуток сдуваются.

Нажимаю на сброс.

— Dorian, thanks. Now I feel much better. Let’s go and buy a wedding dress. (Спасибо, Дориан. Теперь чувствую себя намного лучше. Пошли, купим свадебное платье.)

Дни плавно перетекают в ночи, черно-белая разметка мелькает вдоль извилистой дороги. Широкий экран то загорается, то гаснет, придирчиво отражая суровую документальность событий.

Маша ноет и закатывает истерики, выдвигает очередные претензии, пытается расшевелить горе-партнера по опасному бизнесу. Родители заботятся обо мне, помогают в организации ненавистной свадьбы. Бабушка таскает кастрюльки с фирменным пловом, мама пытается пробить защитную броню, беспокоится и переживает, окружает заботой и вниманием. Папа хранит молчание, ограничивается скупыми репликами, потому что уже скучает и не представляет, как это — взбалмошная дочка уезжает на другой континент.

Они не понимают, я уже давным-давно на другом континенте. Жаль, но нельзя объяснить им детали. Меньше знают, крепче спят.

Хотя…

Мне пофиг. Знаю или не знаю, а сон не идет.

Абонент вне зоны доступа. Абонент медленно и верно сходит с ума. Абонент сгорает от любви. От испепеляющей ревности и затаенной боли.

Абонент верит и надеется, что фон Вейганд сорвется, и, не выдержав давления, сдастся, уступив условиям ультиматума.

Эх, некоторым мечтам лучше оставаться мечтами. Никогда не выплывать на поверхность, не нарушать обманчивую гладь озера, не бередить раны попусту.

Можно спонтанно задать интимный вопрос?

Хм, а как часто вы находите подарки Судьбы на своем пороге?

Наша жизнь, с*ка, удивительная. Прекрасно разбирается в сногсшибательных сюрпризах.

Кое-кто действительно не выдерживает. Кое-кто срывается. Этот загадочный кое-кто не я и не фон Вейганд.

Есть предположения? Наверное, самое время устроить тотализатор.

***

Я понимала, что морозиться вечно у меня не выйдет. Допускала, что рано или поздно придется отступить. Исключительно при совсем уж плачевном положении, при полном отсутствии позитивного результата.

Терпение у фон Вейганда далеко не безграничное. Лопнет в самый неподходящий момент и так, что мало не покажется.

Однако стоило рискнуть. Потрепать нервы в экспериментальных целях, прощупать слабые стороны противника и побороться за главный приз.

Шеф-монтажник мужественно штурмовал крепость две недели и три дня. Упорства не занимать. Весь в меня пошел, не иначе. А потом резко затаился и притих. Ни звонков, ни смс. Тотальный игнор. Даже обидно.

Неужто забил на все болт и больше не ждет ответа? Вот и верь после такого мужчинам. Поматросил и бросил, блудливый ублюдок.

Или сетую зря. Вдруг он порешал свои дела и первым же рейсом вылетел на Украину? Тогда надо подстраховаться. Приобрести железный пояс верности, заковаться в него, а ключ отправить в круиз по гостеприимным просторам канализации. Только так есть шанс спасти драгоценную задницу.

Ну, а что? Бойфренды приходят и уходят, а попа у меня одна. Любимая и неповторимая, стоит ее поберечь. На будущее пригодится.

Снова не сплю, опять сражаюсь с бессонницей. Бездумно переключаю каналы, пытаюсь найти утешение в телевизоре. Вибрация мобильного отдается голодной дрожью в каждой клеточке вмиг напрягшегося тела.

— Need some sleep, you can't go like this, (Нужно немного поспать, больше так нельзя,) — мой телефон заливается соловьиной трелью посреди ночи. — I'd tried to count some sheep but there more than one I miss (Я пытался считать овечек, но пропустил больше, чем одну.)

Настенные часы показывают 2.15, на мерцающем дисплее мобильного высвечивается Unknown — засекреченный номер. Фон Вейганд использует новую тактику?

— Everyone says I'm getting down too low, (Все говорят, что я пал слишком низко,) — не унимается мелодия. — Everyone says «You just gotta let it go». (Все говорят: «Ты просто должен отпустить».)

Легко сказать — отпусти, забудь, расслабься.

Интересно те умники, что так охотно дают советы, пробовали испытать их на себе? Пробовали отпустить, забить и расслабиться? Включить мозг и отключить чувства? Перерезать кабель в сердце.

Это сложно, ребята. У меня ничего не получается.

— I need some sleep, time to put the old horse down, (Мне нужно немного поспать, время пристрелить старую лошадь,) — методичное воздействие по болевым точкам. — I'm in too deep and the wheels keep spinnin' round. (Я зашел слишком далеко, а колесо продолжает крутится.)

Колесо Фортуны не остановить. Вечный двигатель продолжает вращаться, несмотря ни на что и всему вопреки. Задев механизм единственный раз, больше не сумеешь вернуться назад, активировать вечную паузу или благоразумно притормозить сразу.

Ответить или сбросить?

Руки мелко дрожат, невольно поджимаются пальцы на ногах. Волна тревоги овладевает мною. С чего бы?

Принимаю вызов молча, не говорю ни слова, ожидаю, когда в разговор вступит мой невидимый собеседник.

— Hello, (Здравствуй,) — этот голос обдает холодом.

Нервы натягиваются, будто тетива лука, натягиваются до предела, исторгая противный скрип. Совсем чуть-чуть — тонкая струна самообладания порвется.

— Hi, (Привет,) — с трудом выдаю в ответ.

— You recognize me, right? (Узнаешь меня, верно?) — следует риторический вопрос.

Ну, разумеется.

Как не узнать Диану Блэквелл? Мы же столько лет болтали по телефону, столько зим трещали без умолку. Да я вся истосковалась по нашим душещипательным беседам!

— I hope you don’t think Alex made me call you, (Надеюсь, не думаешь, что это Алекс заставил позвонить,) — жестоко обламывает.

Каюсь, мелькнула мыслишка, закрались некоторые подозрения. Даже нарисовалась милейшая картина маслом: фон Вейганд на коленях умоляет свою лучшую подружку прояснить ситуацию, сообщить истеричной переводчице, что ничего криминального не произошло, ввернуть за него пару словечек и выпросить халявную индульгенцию.

Но не сложилось.

Прискорбно, и все же куда разумнее предположить иной расклад.

— I guess he would never allow, (Полагаю, он бы никогда не разрешил,) — выдвигаю смелую гипотезу.

— He has strictly forbidden, (Он строго запретил,) — подтверждает мигом.

Эх, вот теперь все логично.

Значит, дама проявила личную инициативу.

В преддверии разгадки моя кожа покрывается инеем, неприятно сосет под ложечкой, а тело невольно напрягается, инстинктивно готовится к защите.

— He doesn’t want us to communicate, (Он не хочет, чтобы мы общались,) — подвожу итог.

— It’s a real disappointment, (Настоящее разочарование,) — звучит с легкой иронией.

— We may become friends. We may have a cup of coffee someday, (Можем стать друзьями. Можем как-нибудь выпить по чашечке кофе,) — отражаю удар.

— I’d rather have some tea, (Я бы предпочла чай,) — принимает негласные правила.

— It is up to you, (На твой выбор,) — вежливо признаю.

— I am sure you understand that we are not going to become friends, (Уверена, ты понимаешь, что мы не станем друзьями,) — снимает маску.

— I do, (Понимаю,) — коротко соглашаюсь и, помедлив, прибавляю: — Actually, I understand many various things. (Вообще-то, я понимаю много разных вещей.)

Слишком много разных вещей. Слишком много для маленького мозга. Слишком много для больного сердца.

— You are smart, (Ты умна,) — замечает вкрадчиво. — Otherwise Alex couldn’t be serious about you. (Иначе Алекс не относился бы к тебе серьезно.)

Ничто не раздражает сильнее, нежели его имя в ее устах.

Тест-драйв в парке аттракционов святой инквизиции — постная фигня по сравнению с этим. Колодки, тиски, дыба, раскаленные иглы под ногти — детский сад.

Алекс…

Бьет прямо по печени. Если не хуже, если не глубже.

Так могу говорить я, больше никто не имеет права. И уж точно не с таким придыханием, не с паршивым оттенком сопричастности, не с нотами щемящей нежности в удивительно сексуальном голосе.

Черт, все-таки хуже, все-таки глубже.

Если при нашем первом разговоре некие факты ускользнули из вида, то теперь хаотичные фрагменты складываются в цельную картину.

— I doubt if I am smart enough, (Сомневаюсь, что я достаточно умна,) — осторожно зондирую почву, решительно затыкаю вопли эмоции. — I have no idea about the reason of your sudden attention to me. (Понятия не имею о причине твоего внезапного внимания ко мне.)

— Check the news about Caroline Blackwell, (Проверь новости о Кэролайн Блэквелл,) — не спешит открывать тайну.

— What for? (С какой стати?) — криво усмехаюсь. — I don’t miss this charming lady (Не скучаю за этой очаровательной леди.)

И, сказав фразу, вспоминаю приключения в Лондоне. Проклятый портрет, призрачный стук в дверь, планомерные попытки довести вдову до помешательства.

Вдруг Диана выяснила, что я была там? Хм, стопроцентно выяснила.

Вдруг в апартаментах Каро тоже установили видеокамеры? В конце концов — чем фон Вейганд не шутит? Возможностей достаточно.

А если за мной следят? Вернее — если она следит сейчас?

Вездесущая Фортуна. До телефона добралась, могла и камерами завладеть.

— Just check the news, (Просто проверь новости,) — повторяет настойчиво. — Right now. (Прямо сейчас.)

В очередной раз тошнота подкатывает к горлу, дыхание затрудняется, липкие щупальца ужаса не ведают пощады, с мерзким хлюпающим звуком ворочают внутренности.

— Wait a bit, (Подожди немного,) — не двигаюсь, не тянусь к ноуту. — I’ll google. (Погуглю.)

Нужно провести эксперимент.

Молчу, не тороплюсь подчиниться. Если действительно наблюдает за мной, то выдаст себя хоть как-то.

Минута, две, три. Терпеливо ожидаю результат.

— Have you managed to take a hint? (Ты сумела уловить намек?) — Диана первой нарушает затянувшуюся тишину.

— I am trying to, (Пытаюсь,) — бросаю уклончиво.

— It is not a warning. And surely it is not a threat. (Это не предупреждение. И, конечно, это не угроза,) — тень волнения не удается утаить. — I only wish to show you that not all people are able to handle even their own secrets. (Я лишь желаю показать, что не все люди способны справиться даже с их собственными секретами.)

Подобные заявления настораживают.

— It is not your game. It is not your secret. (Это не твоя игра. Это не твой секрет,) — добавляет уже абсолютно спокойно. — I advise you to stay aside. (Советую держаться в стороне.)

— A secret may kill, (Секрет может убить) — вырывается автоматически.

— A secret will kill, (Секрет будет убивать,) — уверяет с явным торжеством и уточняет: — But only the guilty ones. (Но только виновных.)

Резко хватаю ноут, спешно вбиваю в поиск «Caroline Blackwell» и постепенно обалдеваю от высветившихся данных.

— Have a good night, (Спокойной ночи,) — прощается.

— You, too, (Тебе тоже,) — единственное, что способна озвучить на данный момент.

…this morning…found dead…heart attack… (…этим утром…найдена мертвой…сердечный приступ…)

Строчки расплываются перед глазами, новости пестрят однообразными статьями на разных форумах.

Секрет может и будет убивать. От Фортуны нереально убежать.

Покойся с миром, Кэролайн.

Впрочем, гибель вдовы — не такой уж и великий сюрприз. Министерство здравоохранения предупреждает, что миксовать алкоголь с медикаментами весьма рискованное развлечение. Не угадал с дозировкой и слегка превысил норму, пиши пропало. Сегодня пронесло, зато завтра огребешь по полной и склеишь ласты.

В памяти тут же всплывает стол, щедро украшенный бутылками, стаканами, упаковками таблеток.

Н-да, учитывая ненасытный аппетит покойной леди Блэквелл, она вряд ли соблюдала технику безопасности при работе с веществами.

Депрессия, угрызения совести, проклятые картины и призраки прошлого — все это мало способствует спокойствию, толкает на сомнительные подвиги вроде принятия сердечных капель за компанию с порцией виски.

Трудно понять, от чего произошел фатальный приступ. Организм отказался переваривать очередное взрывоопасное сочетание, нужные препараты смешали специально и невзначай заставили употребить, Диана предстала перед мачехой лично, сорвала маску и толкнула эффектную речь.

Вариантов не перечесть.

Но разве это важно?

Каро заслужила. Наверное. Не знаю. Не хочу знать. Если честно — плевать.

Важно понять, что мне самой делать в подобной ситуации. Как воспринимать нежданный звонок?

Готова поспорить, посыл приблизительно таков:

«Привет, маленькая дрянь.

Я совсем не в восторге от того, сколько ты обо мне узнала. И, конечно, с удовольствием сплясала бы на твоих поминках. Жаль, Алекс не позволит. Он слишком сильно прикипел к забавной умненькой невинной девочке Лоре. Охраняет и оберегает любимую игрушку.

Думаешь, ревную? Ничуть.

Ты его игрушка. Подчас для траха, подчас для души. Все зависит от настроения.

Я его друг. Я проникла гораздо глубже. Я знаю вкусы не только в постели, но и по жизни. Знаю, какие женщины ему нравятся. Знаю, что ему интересно и что для него значимо. Знаю множество ходов, которые он лишь планирует совершить, ведь мы решаем вместе.

Запомни — вместе.

Сражаемся бок о бок, держась за руки, ступаем по клеткам шахматной доски.

Ну, а твое место в постели. Ты не создана для этой битвы. Будь потише, глупышка. Не влезай, иначе заденет взрывной волной и погребет под осколками».

Готова поспорить, Диана Блэквелл любит фон Вейганда.

Называйте меня эгоистичной идиоткой, чокнутой ревнивицей, психопаткой с неизлечимой манией преследования. Правда не изменится.

Греб*ная интуиция.

Не надо собирать дополнительные доказательства, станется услышать, с каким оттенком звучит заветное имя. Имя моего мужчины на чужих губах. На губах женщины, которая ему действительно близка.

Ни грамма хвастовства, ни тени фальши.

Близка по-настоящему.

Так, как только я одна мечтала быть близка.

***

Маша поймала меня врасплох. Где-то между обжорством и попыткой суицида.

Я накупила вредного фаст-фуда, заперлась в офисном кабинете и собралась предаться унынию. Решила мирно использовать стандартную программу развлечений — размышлять о несправедливости судьбы, рвать волосы, резать вены, посыпать голову пеплом.

Повод?

Ну, во-первых, умным людям повод для рефлексии никогда не требуется, благополучно выезжаем за счет образного мышления. А во-вторых, иногда повод все-таки есть.

Например, Диана Блэквелл.

Дама спокойно завладела чужим телефоном и нагло приняла вызов, потому что чудесно понимала, наказания не последует. Потом она решилась позвонить лично и толкнула загадочную речь, ведь прекрасно сознавала, даже если посмею сболтнуть лишнее фон Вейганду, ничего не изменится. Ее не ожидает никаких последствий.

Думаете, это легко и приятно? Должно понравиться?

Не стервозная жена, с которой он связан исключительно официально. Не любовница из прошлого, что давно осталось позади. Не пешка и не разменная монета, а истинная королева в большой игре.

Ладно, на самом деле, я больше не грузилась. Или создавала видимость, что не гружусь.

Мне чертовски надоело строить гипотезы, терзать изрядно поредевшую шевелюру, латать вновь изувеченные запястья и зря расходовать ценный пепел сгоревших надежд. Поэтому я включила новый сезон «Игры престолов» и позволила жизни наполниться чередой куда более серьезных вопросов.

Кто наваляет Джоффри и принимает ли сценарист во внимание пожелания кровожадной аудитории? Как Дени могла предать память о Дрого и замутить с дешевым стриптизером? Неужто не нашли ей никого поприличнее? Почему Якен Хгар не главный герой? Наконец, самое важное — когда белые ходоки жестоко отымеют остальных персонажей и загребут себе Железный трон?

Вот где-то здесь меня и поймала Маша. Между пожиранием средиземноморского ролла с креветками и просмотром очередной серии.

— Полюбуйся, — хмуро говорит подруга, протягивает навороченный телефон с сенсорным экраном.

— Что это? — осведомляюсь с опаской, маскирую съестные припасы документами, спешно вытираю грязные пальцы влажной салфеткой. — Хвастаешься обновкой?

— Держи, — нажимает на что-то, кажется, включает видео.

Принимаю высокотехнологичный агрегат, придирчиво изучаю движущуюся картинку.

— Хм, пробная съемка твоей ноги, — задумчиво киваю, и не удерживаюсь от подъ*ба: — Прям секси. Слушай, достали уже смартфонами. Сфоткай еду, иначе не поверят, что ты можешь позволить себе тирамису в том дорогом ресторане. Запиши эпичный видос на фоне ноги, будь в тренде. О, кладешь телефон в карман. Интимная обстановка. Пошалим?

— Дура, включи звук, — раздраженно заявляет Маша, ругается, замечая мою полнейшую беспомощность, и сама активирует нужную опцию.

А дальше приходится изучить компромат несчетное количество раз. Сначала не могу поверить в происходящее, попросту отказываюсь признавать очевидное.

…- Не бойтесь, никто не причинит вам вреда, — мужской голос за кадром. — Мы друзья.

— Сомневаюсь, своих друзей я обычно запоминаю в лицо, — отвечает Маша, отваживаясь на смелый блеф: — Наверное, стоит позвонить папе. Он прокурор нашей области, если что.

— У прокурора сейчас совещание, — мягко спускает с небес на землю.

— Ради дочери прервется на паузу, — произносит едко.

— Верно, дети превыше всего, — соглашается и заявляет вкрадчиво: — Только у него два сына.

— Официально, а реально нас у папочки немножко больше, — щебечет нарочито сладко, чувствуется, что напугана, однако уперто хорохорится. — Любит гульнуть, этого не отнять.

— Ваш папа первый помощник капитана, три месяца находится в рейсе на судне Pigeon, а мама, к слову, домохозяйка и сейчас отправилась в салон красоты, — обламывает, резко и без особых церемоний.

— Чего надо? — подруга не сдается, моментально переходит в режим нападения. — По какой такой причине собираете подробное досье?

— Полагаю, догадываетесь, — темнит.

— Без понятия, — ловко имитирует полнейшее неведение.

— Денег много не бывает, — поясняет охотно. — Прибыль в бизнесе практически нулевая, вряд ли уложитесь в срок, а это означает лишь одно — очень скоро вы все потеряете. Пора подумать о будущем.

Продолжительная пауза.

— Уточните, — глухо требует Маша.

— Вы рассудительная девушка. Уверен, сумеет вынести правильный вывод из данной ситуации, — намеренно медлит, дабы эффектно вскрыть карты: — Если разорвете негласный договор со своей очаровательной подругой и укажете ей на дверь, то сохраните бизнес и получите дополнительную компенсацию.

— Компенсацию? — пораженно переспрашивает.

— За моральный ущерб, — в голосе сквозят насмешливые ноты.

— Предлагаете прихлопнуть двух зайцев сразу? Не делиться ни с кем и дополнительно навариться на кидалове?

— Вроде того, — не спорит. — Единственная поправка — я бы не называл подобное решение «кидаловом».

— Как иначе? — удивляется. — Подставой? Предательством?

— Выгодной сделкой, — обезоруживает. — Соблюдением собственных интересов. Не стоит путать политику работы с личностными отношениями.

— Класс, — присвистывает.

— Не торопитесь, взвесьте «за» и «против», — дает ценные советы. — Держите визитку, там мой номер, набирайте в случае необходимости.

— Ну, ладно, — презрительно фыркает. — Друг.

— Конечно, друг, — мужчина смеется. — Иначе бы не разрешил записать этот разговор.

— В смысле? — машинально идет в отказ.

— В смысле вы включили запись видео и спрятали телефон в карман…

Здесь беседа прерывается.

Допиваю колу, доедаю ролл. Включаю ролик заново. В тысячный раз слушаю компромат, с трудом перевариваю поступившую информацию.

— А потом? — только теперь замечаю, что Маша выглядит непривычно испуганной.

— Потом я обоср*лась! — грубо восклицает она. — Проанализировала расклад и опять обоср*лась. И обсер*лась всю дорогу до офиса.

— П*здец, — хочется принять кое-чего покрепче банальной газировки.

— Затолкали меня в машину, покатали по городу и вернули обратно, — окидывает провизию голодным взором. — Я с жизнью успела попрощаться. Чудом доперла поставить телефон на запись. Мы с папой так ГАИ-шников записывали, когда те пытались развести нас на левый штраф. Кто эти ребята? Реально мафия?

— Угощайся, — протягиваю гамбургер, щедро отсыпаю картошку фри.

— Осталась неделя, а мы вернули скромные двадцать процентов из вложенного капитала, — бормочет, прежде чем жадно наброситься на уцелевшие припасы.

— Ну, темпы нарастают, есть шанс, — заявляю уклончиво.

— Темпы нарастают недостаточно быстро, — удрученно качает головой. — Сотку нам никак не удастся отбить.

— Не паникуй раньше времени, — звучит не слишком оптимистично, потому как я сама не слишком оптимистична.

— Может согласиться на предложение? Ну, сделать вид? — планирует авантюру.

— Типа предать, отжать бабло у мафиози, а после отыграть назад? — улавливаю мысль.

— Не худший вариант, — Маша увлекается фаст-фудом, выдает фразу с набитым ртом и, понимая, что я не въезжаю, упрощает: — Опа-опашно?

— Ошень опашно, — хмурюсь. — Не прокатит. Только если зайдем в тупик.

— В тупике все средства хороши! — заключает торжественно, снова отвлекаясь на еду.

— Разберемся, — улыбаюсь. — Где наша не пропадала? Мы прямо как Бонни и Клайд, всегда тусуемся вместе и неизменно побеждаем.

Подруга давится, долго кашляет, прочищая горло, и недовольно напоминает: — Вообще-то, их убили.

— Давай другой пример подберу, — покорно отступаю. — Как Зена, принцесса-воин, и ее верная спутница Габриэль. Они точно бессмертные.

— Может сериал и хорош, но лесбийский подтекст меня сильно смущает, — брезгливо кривится.

— Тебе не угодишь, — отмахиваюсь. — Окей, значит, мы как Сэм и Дин Винчестеры.

— Я не смотрю этот сериал — возмущается.

— Тогда забираю роль Дина, ведь он сексуальнее, прикольнее и любит пожрать, — наглею.

— Совсем обалдела? — угрожающе тянется за вишневым пирогом. — Это я сексуальнее, прикольнее и люблю пожрать.

— Бросим монетку, — проявляю дипломатичность. — Но для начала мы должны расквитаться с по-настоящему важным мероприятием.

— Эм? — издает таинственный звук, уплетая вредные продукты за обе щеки.

— Грядет великий праздник, — мечтательно закатываю глаза. — Мы должны заказать милых пони, крутые фейерверки и поющий оркестр. Должны отметить сей выдающийся день.

— День рождения Ленина? — интересуется неуверенно.

— Дура, мой день рождения, — старательно изображаю оскорбленную невинность. — Ленин родился двадцать второго апреля, а нам до апреля, словно Украине до Евросоюза. Рукой подать, но все-таки не там.

***

Поражаетесь пофигизму? Рано поражаетесь.

Полагаете, не настучу фон Вейганду по бритой башке? Зря полагаете.

Ни секунды не сомневаюсь: это его проделки. Уже сумел вывести Анну на чистую воду, теперь взялся за Машу. Действительно надеялся подкупить и побуждал к предательству или меня доставал и вызывал на эмоции?

Если бы хотел добиться результата с моим бизнес-партнером, действовал бы тоньше. Не позволил записывать беседу, нашел иные рычаги давления.

Кого пытаюсь обмануть? На что уповаю?

Александр фон Вейганд никогда не проигрывает и всегда достигает поставленных целей. Ни перед чем не остановится, хладнокровно уничтожит преграду, спокойно переступит горстку пепла и двинется дальше.

Он желал получить реакцию, и, клянусь, он ее получит.

— What happened? Are you all right? (Что случилось? Все в порядке?) — обеспокоенно спрашивает Дорик.

Игнорирую вопросы. Едва переступив порог квартиры, уединяюсь в спальне и запираюсь на ключ. Считаю до трех, тщетно пробую урезонить пульс. Не помогает. Закрываю глаза, чтобы не расплакаться. Наощупь исследую содержимое сумки, выуживаю из недр темного лабиринта мобильник.

Секунда на сомнение? Спасибо, не нуждаюсь.

Звоню, прижимаю телефон к виску. Будто дуло пистолета, будто орудие смерти.

— Ты все еще злишься? — звук его голоса прошивает изнутри стальной иглой, вынуждает содрогнуться.

— А ты все такой же ублюдок? — отвечаю в тон, закусываю губу, чувствую, как рот наполняется медным привкусом. — В отношениях наблюдается приятная стабильность.

— Подруга испугалась? — явно насмехается.

— Нет, ей по кайфу экстрим, — стараюсь обрести равновесие в иронии. — Но ты не собирался использовать грязные методы. Ты меня разводил на срыв ультиматума. Угадала?

— Допустим, — почти признается.

— Замысел удался, — нервно посмеиваюсь. — Я в бешенстве, я повелась, я набрала твой номер сама. Вот только говорить мы будем не об этом.

Напрасно пытаюсь проглотить горечь, становится лишь хуже. Желудок сводит судорогой, кожа покрывается испариной.

— Думаешь, это ревность? Ладно, может это ревность. Эгоизм, собственнический инстинкт, ребячество.

Вдох-выдох, мобилизуем силу воли. Только бы не удариться в слезы.

— Думаешь, мне нужны твои деньги? Власть? Положение в обществе? Или дебильный бизнес? Дурацкое брачное агентство? — пауза на мобилизацию сил. — Думаешь, мне нужен ты? Такой крутой и классный, опасный, мозговыносящий. Или может твой огромный член, которым ты отлично умеешь пользоваться? Или улетный секс, когда не сомкнуть глаз до рассвета и когда нет желания сдвигать ноги?

Бездарно проваливаюсь. Больше не контролирую ситуацию. Обжигающие ручейки струятся по щекам.

— Нет. Мне ничего этого не нужно. Забирай обратно в любой момент.

Видит Бог, не хотела говорить.

— Дитя, верно, правильно подмечено, — шепчу сбивчиво. — Глупое, ревнивое, неразумное.

Но промолчать физически не способна.

— Мне больно. Больно каждый день. Давно больно, а теперь особенно. До крика, до хрипоты, до безумия. Почему? — задыхаюсь, продолжаю с трудом. — Потому что я готова смириться со многим. С твоей нынешней женой, с моим будущим мужем. С тем, что у нас никогда не будет ребенка. С ложью родителям, с уроками этикета, с вынужденной диетой.

Фразы, точно сорванные печати. Падают вниз с оглушающим грохотом, заставляют вздрагивать всем телом. Оголяют суть, обнажают правду, не оставляют места секретам.

— Готова изворачиваться и лгать. Научиться абсолютно всему. Чему потребуешь, тому и научусь.

Отступать некуда.

— Но бывают особенные вещи. Неприкосновенные. Между двумя, — сжимаю телефон так крепко, что белеют костяшки пальцев, осталось совсем чуть-чуть и пластик не выдержит жестокого напора. — Такие, которые никому другому не говорят, не открывают, хранят на дне души, глубоко под сердцем. Такие вещи делают тебя особенным, значимым, выделяют из толпы.

Damn. (Проклятье.)

— Когда ты рассказывал все то, в Лондоне… после… в капсуле… В общем, я подумала, что это знаю только я, что это нас объединяет. Не только доверие, а близость. Что это делает нас особенными друг для друга. Навсегда.

Bloody hell. (Кровавый ад.)

— А потом… все то же самое знает и она, да? Можешь не отвечать. Понимаю, ощущаю на уровне греб*ного подсознания. Она знает больше, гораздо больше, чем я. Нет, все-таки скажи. Скажи ответ — она знает?

Пожалуйста. Ну, пожалуйста. Не надо лжи. Или наоборот — солги. Не пытай тишиной. Не молчи.

— Да, — ровно, без эмоций, одно короткое слово.

Слово, которое разбивает мир на тысячу острых осколков. И они безжалостно вонзаются в трепещущую плоть, проникают под воспаленную кожу, заставляют истекать кровью.

Снова и снова, не ведая ни пощады, ни милости.

Боже мой.

Отключаюсь, опускаюсь на не застеленную кровать. Роняю телефон на пол, роняю голову на леденеющие ладони.

Верю и надеюсь на автомате, чисто машинально. Замираю в немом ожидании чуда.

Но ничего не происходит.

Фон Вейганд не перезванивает.

Глава 13.3

Одиночество в сети. Одиночество внутри.

Разломано, обесточено, ни единого шанса на заземление.

Наверное, я могу написать об этом целую книгу. Я, блин, даже могу целую серию книг написать, адаптировать под крутой голливудский сценарий и экранизировать в ярких красках.

Почему именно в «ярких»?

Потому что в упор не вижу одиночество блеклым, серым, мрачным. Скорее уж кислотно-малиновым или ослепительно оранжевым, непременно в серебристую крапинку. Чуток безумным, чуток игривым. С ароматом мандаринов, приторным привкусом ванили и терпким имбирным послевкусием.

Так безумнее, так правдивее. Так и должно быть.

Одиночество гораздо страшнее, чем кажется. Больнее и мучительнее, жадно вгрызается в сердце, безжалостно вспарывает податливую плоть.

Одиночество не прячется в квартире, не томится в четырех стенах и не скребется о запертую дверь. Наоборот — настигает в толпе, на щедро освещенной софитами сцене, прямо посреди гудящей массовки.

Одиночество — это когда сотни прохожих готовы дать ценный совет, десятки способны реально поддержать, а остальные создают эффектный фон, но жгучую потребность испытываешь лишь в одном-единственном человеке.

В спасении? В погибели?

В зависимости.

Наивно искать лекарство в отделе, где продают яд.

Наивно полагать, будто новая доза поможет притупить токсичное вожделение внутри.

Наивно надеяться на абсолютно чужого и постороннего человека. Верить, что он никогда не предаст, не растопчет остатки гордости, не заставит плакать и проклинать коварную судьбу, не повергнет в непрерывную тягучую агонию.

А я ищу. Я надеюсь. Я верю.

И жду.

Ночи напролет не сплю. Вообще. Не хочу жить. Совсем. Без него не хочу. Без него не могу. Без него попросту не получается.

Господи.

Подхожу к зеркалу, не узнаю собственное отражение. Вздрагиваю и жмурюсь, отчаянно стараюсь не разрыдаться.

Откуда столько голода в глазах?..

Воспоминания о хлестком «да» вновь и вновь раскалывают мир на тысячи уродливых осколков. Дробят реальность на хаотичные фрагменты, пробуждают сокрушительный вихрь эмоций и замыкаются гнетущей тишиной.

Тишиной, которую больше не с кем слушать.

— Я слишком умна для тебя, фон Вейганд, — шепчу, едва разлепив онемевшие губы. — Задаю вопросы, глубоко копаю, постоянно вторгаюсь на частную территорию. Иначе не умею, не признаю полумер. Подписываюсь только на полный пакет развлечений, не потерплю никаких исключений.

Всегда приходится выбирать.

Либо доводишь себя до исступления, либо завязываешь с экспериментами. Либо игра стоит свеч, либо пора нажать на паузу. Либо двигайся дальше, либо замри.

Но вдруг уже поздно делать ставку?

Приоритеты обозначены, рот искажает кривая ухмылка, а во взоре пылает безудержное желание скорее припасть губами к источнику пьянящего наслаждения и с первобытной алчностью вкусить запретный плод. Сдаться на милость пагубной зависимости, изгнать одиночество любой ценой. Стальным лезвием пройтись по венам, выпуская на волю не то кровь, не то дикого зверя.

— Давай, — подстегивает отражение, расплываясь в пелене непрошенных слез. — Прогнись в очередной раз. Позвони, напиши, скажи, что ошиблась. Что готова стерпеть и смириться, навечно остаться трахательной игрушкой господина фон Вейганда.

Нет.

Н-никогда.

Осторожно касаюсь груди, хочу запечатлеть трепещущий контур. Пальцы лихорадочно дрожат, резко срываются ниже, точно каплями дождя, скользят и плавно обводят вдоль линии бедер.

У меня нет.

Н-ничего.

Лицо сменяет бесчисленные маски для него. Тело хранит память о его прикосновениях. Кожа пылает ради него. В глазах горит его отражение.

Мне самой ничего не принадлежит.

Кроме безумного одиночества. Кроме вязкой зависимости. Кроме бредовой стойкости.

Что пульсирует под ребрами, обдавая жаром с головы до ног? Что слышится сквозь эхо сбившегося дыхания? Что срывается с пересохших губ, будто последняя молитва?

Ему. Его. Абсолютно все для него.

Сбрасываю одежду слой за слоем, сдаюсь и обнажаюсь, полностью капитулирую. Не торопясь ступаю в роскошную ванну, наполненную искристой пеной и лепестками роз. Горячая вода обжигает, расслабляет мышцы, отнимает напряжение, слегка притупляя боль.

На одной чаше весов пузырек с лекарством, ударная доза опасного препарата. На другой — бритва. А посередине замираю лично я, не решаясь пошевелиться.

Одного глотка будет достаточно, хватит единственного движения. Сердце перестанет биться, персональный ад прекратится. Настанет черед вечного покоя.

Разве не заслужила отдых? Разве нельзя остановиться?

Нужно всего лишь найти оптимальный способ. Развеять этот жуткий кошмар, изгнать наркотический морок.

Поспеши. Не оттягивай неизбежное.

Какой резон ломать комедию? Разыгрывать дурацкий фарс дальше?

Нервно сглатываю, закрываю глаза и опускаюсь ниже. Широко распахнув руки, открываю объятья. Призываю мрачную вечность, ныряю в зияющую пропасть. Ухожу глубоко под лед, испытываю организм на прочность.

Интересно, когда закончится кислород. Когда захочется воздуха.

Пальцы судорожно сжимают бортики ванной, ногти царапают прохладную поверхность.

Сначала считаю до трех, потом до десяти.

Был бы пистолет, была бы Русская рулетка. Хотя нет. Слишком мало смелости. Не сумею пустить пулю в висок. Не способна изрезать запястья, не отважусь проглотить таблетки. Кишка тонка.

Тук. Тук. Тук.

Прямо по венам, по застывшим жилам, уничтожая ледяные оковы, не страшась разбиться об острые скалы.

Боже мой.

Ну, пожалуйста.

Ну, быстрее.

Очень прошу.

Умоляю.

Почему не затихает?..

Тук. Тук. Тук.

До чего упертый и гадкий звук. Невозможно, невыносимо терпеть.

Забери скорее.

Не медли, не пытай.

Отнимай мой дар, мое проклятье, мою необходимость.

Ненавижу этот стук, ненавижу собственное сердце. Ненавижу эту ядовитую слабость, неизбежно проникающую в плоть и кровь. Ненавижу это сладкое безумие, принуждающее свернуться в комочек, зажать рот ладонью, тщетно пробуя заглушить утробный вой.

Потому что больно и жутко.

Потому что не могу, отказываюсь возвращаться.

Содрогаться, задыхаться, погибать.

Снова и снова.

Безотрывно, беспрерывно, безостановочно.

Тук. Тук. Тук.

Always on my mind. (Всегда в моих мыслях.)

Always inside. (Всегда внутри.)

Без тебя меня не существует.

Ты и есть мое сердце.

Сердце?..

Тук. Тук. Тук.

Плечи обдаёт морозным холодом, обжигает грубо и резко, будто зажимает в тисках ледяных прикосновений.

Странная, неведомая сила словно подбрасывает вверх, разрывает паутину безумия, мигом выталкивает на поверхность. Бьёт по вискам зловещим шепотом крови.

Господи, что это?

Буду проклят.

На Земле и в Аду.

Если отпущу её одну.

Господи, кто это?

Пульсирует внутри, неизменно отражается в каждом ударе.

Пробирает до дрожи, доводит до изнеможения, сокрушает всё на своём пути.

Существует вопреки законам логики, вопреки здравому смыслу. Не уводит за грань, а ломает грани.

Тук. Тук. Тук.

Срываюсь и выныриваю. Жадно глотаю воздух вперемешку с водой, захожусь в приступе безудержного кашля. Истерически смеюсь сквозь слезы, закрываю лицо руками.

С ужасом понимаю — в действительности у меня ничего нет. Никаких «кроме». Совсем ничего не осталось, банально сдохнуть не имею права.

Фон Вейганд незримо рядом, постоянно наблюдает сквозь сотни километров между нами. Присутствует даже там, где нет камер, умудряется контролировать на расстоянии.

Чёртов ублюдок, которого люблю и ненавижу. Одинаково сильно, в равной степени пугающе, неизбежно и необратимо.

Чувствую, как он приближается вплотную ко мне, медленно проводит тыльной стороной ладони по щеке. Чуть отстраняется, наматывает влажные пряди волос на кулак. Властным движением притягивает ближе, рычит:

— Meine, (Моя,) — вынуждает трепетать от привычной смеси страха и возбуждения.

Спорим, именно сие слово высечено на каждой косточке бренного тела. Пожалуй, если сделать вскрытие, можно обнаружить вещественные доказательства.

— Алекс, — бормочу сбивчиво: — Если бы только знал, как тебя не хватает.

Мой Бог. Мой Дьявол.

Моя религия.

Это всё ты. Всё о тебе.

— Поздравить не хочешь? — оглядываюсь вокруг.

Фантом исчезает, остаются лишь скучные декорации. Туалетные принадлежности, стиральная машинка, унитаз, ванная, убогая пенка с ароматом клубники, мыльные лепестки роз.

— Круто, — горько усмехаюсь. — Меняю любое из выше перечисленного или вместе взятые агрегаты на романтичного шефа-монтажника.

Ладно, расслабьтесь.

Я не собиралась умирать. Я же не идиотка.

Хотя…

Так — проехали, забыли, сменили пластинку.

Стандартные рыдания, очередной приступ рефлексии, а на десерт попытка самоубийства. С кем не бывает?

Учтем печальную дату, в конце концов, опять меняю третий десяток. Как гласит народная мудрость: старость — не радость, маразм — не оргазм. Сплошные поводы для расстройства и обострения шизофрении. Кайфа не светит, секса тоже не обломится.

Будем надеяться, вечер окажется лучше, чем утро.

И, подтирая сопли близлежащим полотенцем, я даже не догадывалась, насколько лучше окажется этот знаменательный во всех отношениях вечер.

***

— Happy Birthday! (С Днем Рождения!) — счастливо скалится Дорик, протягивает шикарный букет цветов.

— Thanks, (Спасибо,) — благодарю сдержанно, плотнее затягиваю пояс на халате, не спешу принять торжественное подношение.

Признаюсь, мне немного стыдно за собственное поведение.

Товарищ старается, в лепёшку расшибается, готовит приятные сюрпризы, из кожи вон лезет, дабы угодить вышестоящим инстанциям. А я самым коварным и предательским образом пытаюсь убиться.

Нехорошо это, невежливо, некультурно даже.

Допустим, причем исключительно в экспериментальных целях, без дополнительных инсталляций и наглядных примеров, вот чисто гипотетически представим — обнаружили несчастного парня с моим хладным трупом на руках.

Кому такое понравится? Уж точно не фон Вейганду.

Причем мне-то нормально. Хоть садист при любом раскладе останется садистом, но над бездыханным телом глумиться неинтересно. Мертвецы довольно молчаливы, не кричат и не плачут. Скукотища. Максимум пнуть бесполезную тушку носком начищенного до блеска ботинка, перешагнуть и последовать дальше.

Зато бедняге Дорику буде непереливки (тяжело и не до шуток). Именно на нём выместят всю нерастраченную злобу. Именно ему придётся претворять в жизни смелые фантазии хозяина.

«Не издевайся над нашим воображением», — жалобно скулит внутренний голос.

Ну а что?

Фальшивый жених дал маху, недосмотрел, облажался. Виноват? Пускай расплачивается.

Надо быть внимательнее, особенно с психически больными, хм, нестабильными экземплярами вроде меня. Надо придавать значение мелочам, просекать подозрительные перемены и реагировать по ситуации.

Утро дня рождения. Бокал дешёвого коньяка, по старинке разбавленный стопкой кока-колы. Сигареты с ментолом. Меланхоличная мелодия High Hopes, под которую я давно обещала вышибить мозги. Ванна с ароматной пеной и лепестками роз.

Всё буквально вопило о предстоящем суициде.

Я бы сразу раскусила подставу, бросилась на помощь и не позволила бы случиться беде.

Но я это я, чего уж скромничать. Звёзды сияют с небес. Куда там жалким неудачникам, попросту не дотянуться. Никакая табуретка не спасет. Зубы поломают, пальцы прищемят. И всё равно к истинному величию ни на йоту не приблизятся.

На чужой корешок не разевай роток, ага-ага.

— The official gift, (Официальный подарок,) — достаёт из кармана куртки продолговатый футляр, обитый тёмным бархатом, пытается вручить мне вместе с цветами. — From future husband. (От будущего супруга.)

Принимаю заслуженные презенты, деваться ведь некуда.

— You mean the one which is bought by your master, (В смысле тот, который куплен твоим хозяином,) — иронизирую автоматически.

— Right, (Верно,) — кивает Дорик, удаляется в другую комнату и возвращается с квадратной коробочкой, упакованной в яркую бумагу и украшенной золотистым бантом. — The real gift. (Настоящий подарок.)

— From whom? (От кого?) — хитро щурюсь.

Неужели решил подлизаться?

— From a friend, (От друга,) — невозмутимо пожимает плечами, ставит любопытный предмет на стол и отступает.

Поспешно избавляюсь от букета, укладываю на пуфик. Мельком оцениваю содержимое бархатного футляра.

Жемчуг в золоте. Ожерелье и серьги. Какая прелесть — камень невест, камень слёз. Всё включено, что называется. С трудом удерживаюсь от очередного неприличного жеста, адресованного скрытым камерам.

Приступаю к осмотру неожиданного подарка. Срываю бантик, безжалостно терзаю цветастую упаковку. Извлекаю картонную коробку, открываю и офигеваю.

— How could you know that snow is a kind of sick obsession for me? (Откуда ты можешь знать, что я безнадежно повернута на снеге?) — допрашиваю с пристрастием, сканирую жениха пристальным взором.

— I guessed, (Догадался,) — отвечает осторожно, мнется несколько секунд и уточняет: — After I have read your profile. (После того как прочёл твоё досье.)

— Anyway I thank you, (В любом случае — благодарю,) — отворачиваюсь, подхожу к окну.

Крепче сжимаю игрушку дрожащими пальцами, кусаю губы, отчаянно стараюсь не расплакаться.

— I hope you will like, (Надеюсь, понравится,) — звучит искренне.

Бесполезный сувенир, рядовая безделушка из отдела никому ненужных товаров. Впрочем, хоть мелочь, всё равно приятно.

— I already do, (Уже нравится,) — не лгу.

Стеклянный шар на резной гипсовой подставке. Внутри красуется милый мишка, вокруг которого заморские буквы выстраиваются в традиционное Happy Birthday.

Но главное не это. Главное — снежинки. Множество искристых снежинок, оживающих при малейшем движении. Поразительно. Не отличить от настоящих.

Игнорирую мрачность весны на улице, изучаю таинство зимы в миниатюре. Отдаюсь во власть воспоминаний.

Новый год, Лапландия, Северное сияние. Любимый праздник, страна, влекущая обратно в детство, завораживающее чудо природы. И мужчина рядом. Единственный. Тот самый.

Зачем возвращаюсь туда снова и снова? Зачем тревожу незатянувшиеся раны?

Всякий раз, устремляясь к манящим небесам, помни о печальных последствиях. Ибо чем выше поднимешься, тем ниже падешь. Изгнанный из соблазнительных чертогов грешного рая, сгоришь в безжалостных языках адского пламени.

Пора забыть про несбыточные мечты.

Фон Вейганд не приедет, чтобы стоя на коленях поздравить меня с Днем рождения. Не бросит на самотёк важные дела, не пошлёт к чёрту основные обязанности. По привычке ничего не станет объяснять. Искусно притворится, будто ничего не произошло, будто это не он вырвал моё сердце из груди, бросил на грязную землю и растоптал своим коротким «да». Своим проклятым «да», звучащим, словно смертный приговор.

Пора осознать очевидные факты.

Есть только проливной дождь, промозглый ветер и пустота внутри. Никакого снега, никакой любви.

В горле ком. Солёные ручейки опять струятся по щекам.

Встряхиваю игрушку, прикладываю к окну и смотрю. Там пляшут снежинки, скрашивают серую реальность ощущением праздника. Пусть обман, пусть иллюзия. Плевать. Сойдёт и так.

Слышу приближающиеся шаги. Крупная ладонь мягко ложится на моё плечо, ободряюще сжимает, замирает на срок не дольше позволенного, вскорости отстраняется.

Ничего не говорю. Не подаю никаких признаков жизни. Талантливо изображаю статую. Борюсь с собой несколько бесконечно долгих минут.

И проигрываю.

Резко поворачиваюсь, обнимаю Дориана. Просто нужно кого-то обнять, почувствовать чужое тепло и поддержку. Лучше здесь, не при родителях. Не при маме.

Цепко впиваюсь пальцами в массивную спину, больше не сражаюсь с истерикой, даю волю рыданиям.

Я надену другую маску. Счастливую, беззаботную. Ту, которая довольна жемчужным комплектом, предвкушает идеальное будущее с женихом из Америки и не ведает горестей.

Надену чуть позже. Дайте время.

Никто не увидит настоящее лицо, искажённое гримасой боли. Никто не заметит правду, похороненную глубоко внутри. Никто никогда ничего не узнает.

Для моей семьи всё должно быть хорошо.

И всё будет хорошо.

***

Театральным жестом сбрасываю пальто на пол, но Дорик портит шикарный замысел, ловко подхватывает вещицу на лету.

Вот зараза. Весь кайф обломал.

Ладно, справимся.

Очень медленно поворачиваюсь, демонстрирую оригинальный наряд.

Маленькое чёрное платье точно вторая кожа, идеально повторяет линии тела, выгодно подчёркивает каждый изгиб. Едва прикрывает бёдра, норовит обнажить кружево чулок.

Быстро вращаться вокруг собственной оси не получается. Во-первых, у меня хронические проблемы с вестибулярным аппаратом. Во-вторых, сами попробуйте грациозно двигаться на таких каблуках.

Не каблуки, а каблучищи!

Металлический никелированный корпус, девятимиллиметровый калибр. Тьфу, ошиблась. Платформа толщиной в три сантиметра плюс шпилька высотой в семнадцать. Башмачки современной Золушки или орудие жестокого убийства? Тут уж как повезёт.

В целом выгляжу прилично — никаких глубоких декольте, экипирована почти под горло, даже плечи прикрыты. Только спина абсолютно голая. Но кого заботит позвоночник, чуть тронутый сколиозом? Всё равно попа надёжно спрятана тончайшей синтетикой, ничего криминального не выставлено на обозрение.

— Круто, согласитесь, — подсказываю правильный ответ слегка обалдевшим родственникам.

— Ох, — выдыхает бабушка, прислоняется к стене. — Немного чересчур.

— Рискованно, — осторожно замечает мама.

— Ты вроде забыла надеть платье, — папа наигранно щурится, наводит фокус и мрачно спрашивает: — Где же оно?

— Ну, — тяну обиженным тоном, невинно хлопаю ресницами, мило улыбаясь: — Тебе не нравится?

— Какому отцу такое понравится? А жених куда смотрел? — возмущению нет предела. — Как выпустил тебя на улицу в… этом?

— Дорик совсем неревнивый, — отмахиваюсь.

В отличие от господина фон Вейганда.

— Почему не похвастаться, если есть чем? — нескромно, зато справедливо.

— Хвастовство слишком далеко зашло, — бросает, сурово сдвинув брови, а через мгновение предлагает с явным энтузиазмом: — Может телогрейку сверху? Есть одна, на охоту одеваю. Как твоя мама её постирала, так она и села. Теперь отлично подойдет по размеру.

— Ты в своём репертуаре, пап, — старательно демонстрирую недовольство, обиженно надуваю губки, закатываю глаза.

Теряю равновесие и спотыкаюсь. Очевидно сказывается переизбыток эмоций. Впрочем, у моего американского бойфренда отменная реакция. Спасает невесту от позорного падения, поддерживает за талию, шутливо чмокает в макушку и сообщает:

— Good team, (Хорошая команда,) — буквально лучится радостью.

— Definitely, (Определенно,) — не спорю.

Вынуждена признать, изнурительные тренировки не прошли впустую. Талантливые актёры прекрасно чувствуют друг друга, научились блестяще работать в паре и достойны продолжительных аплодисментов.

— Видите? — заявляю с неподдельным торжеством в голосе. — Этот парень предугадывает каждое движение.

Господину фон Вейганду не мешает поучиться, перенять бесценный опыт.

— Давай ещё покалечься, сверни шею прямо у нас в коридоре, — ворчит папа. — Сколько раз повторять, что обувь должна быть удобной.

— Конечно, безопаснее носить валенки, галоши, сапоги на низком ходу…

Такие высокие чёрные кожаные сапоги, начищенные до блеска, невероятно эротичные, сексуальные и возбуждающие.

Ох, чёрт.

Интересно, я умею думать о чём-то помимо фон Вейганда и тех мелочей, из которых он состоит?

К счастью, праздник медленного, но верного старения было решено отмечать в узком семейном кругу. Никаких дальних родственников, закадычных друзей, прочих «залётных» товарищей. Чем меньше посторонних свидетелей, тем лучше. Ломать комедию на публику труднее. Поэтому приглашены только самые близкие и Маша.

Ведь без Маши никуда. Бизнес-партнёр, неизменный соучастник преступлений разной степени тяжести, а так же просто замечательный во всех отношениях человек.

Я очень старалась выглядеть нормально. Получалось паршиво, сквозь скрежет зубов и вымученную улыбку, но могло быть хуже. Наверное. Надеюсь, никто ничего не понял, не заподозрил и не задаст лишних вопросов.

Мне удалось вполне натурально изобразить веселье, беззаботность, граничащую с пофигизмом, и абсолютно фейковую влюблённость. Оставалось лишь протянуть зачётку для выставления высшего бала по лицемерию.

Мерзко? Пожалуй. Гадко? В точку.

Хотя ложь настолько вошла в плоть и кровь, что начинала казаться неотъемлемой частью реальности. Пить, есть, дышать, лгать — в сущности, невелика разница.

Минуты на вес золота, неизвестно, когда представится следующий шанс навестить родные края. Надо наслаждаться, не анализируя, расслабиться, плыть по течению и не бороться против системы. Запечатлеть в памяти приятные события, спрятать их глубоко-глубоко, у сердца. Доставать исключительно по мере надобности, если совсем невмоготу. Лелеять, любоваться, заряжаться теплом пополам с толикой грусти.

Но как отключить мозг? Научите. Где проклятая кнопка? Нажмите.

Бабушка протягивает маленькую деревянную шкатулку. Едва сдерживается, чтобы не заплакать.

— С Днём Рождения, Лорочка, — голос предательски срывается, пальцы дрожат.

Мама тоже готова разрыдаться, а папа мастерски отмораживается, вперив взор в экран телевизора.

— Ну, дебил! Просрать чёткий гол! — негодующе комментирует действо. — Какой имбецил этого кретина на поле отправил?

— Idiots, (Идиоты,) — резюмирует Дорик.

Открываю подарок, замерзаю изнутри. Серьги и кольцо, золотые, задорно сверкающие крохотными бриллиантами. Стоят недёшево.

Просила же ничего дорогого не покупать. А кто послушает. Ради единственной дочери и внучки выложат всё до копейки. Не догадываются, что у меня полно драгоценностей, что эти ледяные камни уже давно не греют, вызывают отвращение, лишь усугубляют мучения.

Я готова выбросить на помойку сияющие безделушки, пожертвовать брендовыми нарядами, отказаться от громкого титула. Готова заложить душу дьяволу лишь бы…

Лишь бы мой личный Дьявол был сегодня рядом. Обнял или оттолкнул, поцеловал или ударил. Не важно. Главное — никакого молчания. Пусть звонок, пусть короткое смс. Любой знак внимания оживит скорбно тлеющую нить накала между нами.

— Спасибо, — улыбаюсь.

Рассказываю о жемчужном комплекте, хвалю будущего супруга. Не выдаю истинных терзаний, загоняю раскалённую занозу глубже, в очередной раз преодолевая боль.

Жутко тянет исповедаться. Выложить настоящую историю от начала до конца, как на духу, ничего не утаивая, не подбирая выражения, не заморачиваясь над эвфемизмами.

Но нельзя.

Проглочу слабость, запью горечью. Заткнусь, зашью рот суровой нитью. Не проболтаюсь.

— Поздравляю! — лучшая подруга возникает на пороге с лаконичным почтовым конвертом в одной руке и с воздушными шариками в другой

Маша опаздывает на час, а я не в обиде. Спешить некуда и незачем. На вечер заказан столик в модном клубе «Me gusta», ибо набивший оскомину «Адмирал» отправлен на заслуженный покой. Однако нет ни малейшего желания отрываться под ритмы зарубежной эстрады.

Сколько не танцевала? Тысячу лет. И ещё столько же не захочу.

Бал в замке Руж, лорд-псих, незавершённый виток вальса.

Маски прочь? Не смешите. Есть вещи, от которых невозможно избавиться.

Проклятая Фортуна. Ненавижу.

«Тогда пляши», — советует скептик внутри.

Выражай гнев, выплёскивай энергию, не храни в себе, не замыкайся. Выпусти демонов в ночь, позволь пламени гореть. Не сдавайся, устанавливай правила. Не зря вырядилась в шлюху. Будь ею. Без тормозов, без ограничений. Смелее. Взорвись и освободись.

«Не забудь о главном, — заявляет многозначительно, берёт паузу и рявкает: — Положи х*й на эти пафосные п*здострадания».

Мотивирует, не правда ли?

Банкет завершён, вызываюсь помочь маме с мытьём посуды. Ничто не предвещает беды. Нет ни грома, ни молнии. Даже капли дождя не барабанят по стеклу. Вытираю тарелки, параллельно глушу шампанское. Между прочим, пью весьма элегантно, из своей детской чашки с фиолетовыми бегемотиками.

— Лора, — раздается вкрадчивое обращение.

— У? — выдаю нечленораздельно, активно лечу психическое расстройство алкоголем.

— Я видела Стаса, — ровно и спокойно, совершенно безоблачно.

Никаких хлопушек, никакой барабанной дроби. Но от подобных объявлений и помереть не долго.

Поперхнувшись шампанским, начинаю надрывно кашлять, стучу кулаком по груди.

— Что? — уточняю осипшим голосом. — Где? Когда?

— Около недели назад, в супермаркете, — мама выключает воду, поворачивается и с удивлением изучает мою порядком обалдевшую физиономию.

— Почему раньше не сказала?! — восклицаю возмущённо.

— Думала, знаешь, — пожимает плечами.

Оскорбительная шутка.

— И молчу? — не перестаю офигевать.

— Ты часто молчишь. Лишний раз словом не обмолвишься, постоянно не договариваешь, избегаешь откровенности, — вздыхает. — Бабушка переживает. Ты очень отдалилась от нас.

В её глазах столько боли, что мне становится стыдно. По-настоящему.

Мужики приходят и уходят, вдребезги разбивают мечты, плюют на осколки, не клянутся в любви до гроба, не хранят верность. А семья всегда рядом. На первом месте? Нет, вне всяких мест и категорий.

Сегодня утром я облажалась. Почти убила себя. Практически преступила черту.

Зачем? Ради чего? Какого хрена эта убийственно гениальная идея поселилась в бедовой голове? Кому и что я собиралась доказать?

Бедную девочку обидели, не поставили в известность о грядущем и минувшем, не включили в элитный список доверия Александра фон Вейганда.

Отличный повод для суицида. Нужно забиться в угол, нарыдаться всласть, потом порезать вены или выпрыгнуть из окна. Алгоритм прост до безобразия, именно так поступают в трудных ситуациях. Сливаются в унитаз, самоуничтожаются, даже не пытаясь разобраться с проблемой.

Правильно, не расхлёбывай дерьмо. Наоборот, торжественно и с почестями нагадь сверху кучу побольше. Пусть все поймут, оценят и пострадают.

Пока Диана будет дальше подбивать клинья к моей собственности, я окажусь в гробу, чем невероятно обрадую близких людей. Венки со слезоточивыми надписями, аккуратная ограда вокруг могилки, крышесносные поминки. Не картина, а загляденье.

Еб*ть, я идиотка!

Хуже тупорылых футболистов, которые просерают чёткий гол, решающий исход финала. Хуже безмозглых водителей, которым папа частенько обещает засунуть бейсбольную биту прямо в…

Ну, приблизительно по гланды и совсем не с классической стороны.

— Всё нормально, мам, — улыбаюсь. — Ничего от вас не скрываю. Просто грустно, ведь не знаю, когда смогу приехать опять.

Если, вообще, смогу.

— Но сейчас речь не обо мне, а о Стасе, — нервно постукиваю пальцами по столешнице. — В последний раз я видела его за неделю до свадьбы. С тех пор ничего не изменилось.

Сущие пустяки — я заняла вакансию бесправной рабыни миллиардера, потом успела переквалифицироваться в польскую баронессу, познакомилась с убийцами, садистами и прочими няшными сильными мира сего. Даже влюбилась по уши в одного из них, пережила ложную беременность, разгадала несколько жутких тайн.

Короче, нет времени объяснять. Сплошная постная фигня.

— Это точно был Стас? — необходимо внести ясность.

Паранойя не дремлет.

— Да, — подтверждает мама.

Маниакально-депрессивный психоз порой неслабо помогает докопаться до истины.

— Как ты можешь быть уверена? — автоматически ищу подвох.

— Он поздоровался со мной.

Охренеть.

— Ублюдок, — выполняю корректный перевод.

— Что за выражения, — журит за сквернословие.

— Мам, он подставил меня накануне свадьбы! — осекаюсь и спешно исправляюсь: — Хм, послал. Послал, а не подставил. Он пропал, ничего не сказал, тупо свалил в закат.

Оставил на память нехилый долг Киевской братве. Пятьсот кусков зелени, за которые нас всех собирались пошинковать на капусту скальпелем.

— Стас не мог поступить так без серьёзной причины, — уверенно заявляет и бросает сакраментальное: — Он же любит тебя.

— Ой, ладно, — раздражённо отмахиваюсь. — Прошла любовь, завяли помидоры, а сок томатный не волнует кровь.

— Это видно, — не сдаётся. — Если Дориан вызывает у меня подозрения, то в Стасе я ни на миг не сомневалась. Иначе не отпустила бы тебя в Киев.

— Конечно, — фыркаю. — Идеальный жених.

Чёртов мошенник.

— Иногда создается очень странное впечатление, — протягивает задумчиво. — Будто Дориан играет роль.

— На Дориана я готова целиком и полностью положиться, — пресекаю бунт.

Парень скорее повесится, чем кинет меня. Его верность щедро оплачена.

— Но Стас, — хмурюсь. — А как он выглядел? Руки-ноги целы?

— Выглядел хорошо, немного похудел, — прелестный ответ.

— Может, вы и поболтать успели? — закипаю.

— Только поздоровались, — признаётся мама. — Я сначала не поняла кто это. Потом хотела догнать, но его уже не было.

— Этого козла быстро след простыл, да? — вспыхиваю во сто крат сильнее: — Стоп. Что это мне напоминает? Точно! То, как он смылся перед нашей свадьбой. Скотина неблагодарная. Я на него лучшие годы жизни потратила.

— Вы же месяц встречались, — замечает осторожно.

— Значит, лучший месяц своей жизни! — охотно исправляюсь.

— Мне было бы спокойнее, если бы ты осталась со Стасом, — заявляет открыто. — Он мне нравился намного больше Дориана.

— Он бросил меня, — пытаюсь достучаться.

— Должна быть причина, — не намерена отступать.

Упёртая женщина. В кого же она такая?

— Причина есть, — обиженно поджимаю губы.

Стас — грёб*ный аферист.

— Он сволочь последняя, — произношу вслух. — Блин, данной фразой я оскорбила всех сволочей. В моём лексиконе нет определения подходящего для этого гада! Чтоб его…

— Ты к нему неравнодушна, — прерывает.

— Я ему смерти желаю, — мстительно ухмыляюсь. — Медленной и мучительной.

— Ты не можешь простить, вполне естественно, — обезоруживает. — Но Стас любил и любит тебя. Это странно, что он пропал. Жаль, я не сообразила его расспросить. Вот увидишь, он ещё появится и всё расскажет. Там какая-то тёмная история.

Звонок в дверь спасает меня от внеочередного приступа рефлексии.

Интересно, кто пожаловал?

Если не фон Вейганд, пускай проваливает.

Ладно, сегодня знаменательный день, нужно быть добрей.

Если не фон Вейганд, не Джерард Батлер и не Нейтан из «Отбросов», то даже на порог не пущу.

Не смотрю в глазок, не хочу испортить сюрприз.

Надеюсь, это не распространители вакуумных пылесосов, не Свидетели Иеговы и не сектанты сомнительных косметических марок.

— Приветик, — обольстительно улыбается мой самый страшный кошмар.

— Зачётный сюрприз, лорд Мортон, — хвалю перед тем, как грохнуться в глубокий обморок.

Шучу-шучу.

Снова повелись? Да ладно, не верю. Что реально купились на такой примитивный развод? Капли успели глотнуть? Валерьянку али покрепче? Эх, ничему вас жизнь не учит.

Гоню инстинктивно, по привычке. Пора бы уже привыкнуть.

— Привет, Леонид, — отвечаю вежливо и скучно.

Хотя жажду озвучить куда более незаурядную речь.

Например, поражённое:

— Тоже жив и здоров. Какого чёрта?! Ладно, Стас, он мошенник со стажем, но у тебя-то нет мозгов, чтобы долго скрываться.

Или сетующее:

— Похоже, в нашей поисковой бригаде трудятся сплошные бездари. Иначе тебя бы давно вычислили и пристукнули. Или долго пытали бы, а после пристукнули. Или пытали бы так, что лучше бы пристукнули. Разница не принципиальна.

Бывший не догадывается о нависшей над ним опасности. Счастливо лыбится, протягивает стандартные семь роз и коробку конфет.

— Поздравляю, — оглашает торжественно.

— С чем? — удивлённо округляю глаза.

— У тебя сегодня день рождения, — спокойно напоминает.

— Кто сказал? — подозрительно хмурюсь.

— Вижу цветы и воздушные шарики, — наглец успел рассмотреть компрометирующие декорации.

— Не подглядывай, — пытаюсь захлопнуть дверь, но тщетно — нога Леонида мешает.

— Харе ломаться, пора раздеваться, — не сдаётся, роняет щедрые дары на пол, рвется в коридор.

Как мило. Прямо ностальгия одолевает. Бедняга повторял сие выражение аки мантру, когда в очередной раз шёл на штурм неприступной крепости, то бишь меня.

— Завязывай долдонить эту дурацкую фразу, — стараюсь вытолкать его на лестничную клетку. — Неужели с её помощью удалось хоть кого-нибудь развести на секс? Раньше не прокатывало. Думаешь, сейчас подфартит?

— Завязывай копошиться в прошлом! — восклицает с долей обиды, изо всех сил стремится отыскать брешь в обороне.

— «Копошатся» в дерьме, ну, на худой конец в навозе, — неожиданно возникает на арене граммар-наци. — А в прошлом «копаются», туда возвращаются, там ностальгируют на пепелище, перечитывая старые письма, погружаются в гипнотический транс, сотканный из сожалений и несбывшихся мечтаний.

— Умница моя, — запечатлевает короткий поцелуй на лбу и хамски ржёт.

— Давно не твоя, — отстраняюсь, отступаю от греха подальше.

— Как скажешь, — не спорит, однако прожигает взглядом насквозь.

— Спасибо за подарочек, — киваю в сторону презентов, которые в ходе сражения оказались разбросаны по коридору.

— Всегда к вашим услугам, — приседает в дурацком реверансе.

— Неужели до сих пор помнишь адрес? — интересуюсь для порядка.

— Конечно, — заявляет с полной уверенностью.

— Но я могла переехать.

— Но не переехала.

Наивный. Откуда такие берутся? Загадка.

— А если бы меня тут не было? — улыбаюсь.

— Поцеловал бы дверь и свалил нафиг, — подмигивает.

Флюиды так и прут, ощущаются кожей.

Смотри и плачь, фон Вейганд. Твоей шлюхе плевать хотелось на запреты. Напропалую флиртует с бывшим парнем. Даже не стыдно ни капельки. Давай, отругай, отшлёпай по попе, оттрахай в грубой форме.

Ой, прости. Забыла, что ты за тысячи километров отсюда, поэтому не сумеешь дотянуться и осуществить справедливое наказание. Наслаждайся беспомощностью. Таким знакомым мне чувством.

— Буду отмечать в “Me gusto”, - прозрачно намекаю.

— Приглашаешь? — брови Леонида удивлённо ползут вверх, подобно их обладателю не верят в нежданно-негаданно свалившееся счастье.

— Сам решай, — отвечаю равнодушно. — Через полчаса я, мой американский жених и Маша вызываем такси.

Парень присвистывает.

— Прямо совсем жених? — решает уточнить.

— Прямо очень жених, — развеиваю сомнения.

— Жду вас внизу, — разводит руками, медлит, после прибавляет для ясности: — Красная Mazda.

— Настоящая? — приходит мой черёд поражаться.

— Игрушечная, — ухмыляется и с наигранным возмущением заявляет: — Че я лох какой без колёс по городу мотаться?

— Вот это гости, — папа появляется в коридоре. — Ничего себе наглёж средь бела дня.

— Уже вечер, — спешно замечает Леонид, невольно начинает отступать назад.

— Помнишь, я говорил: увижу на пороге — закопаю, — произносит обманчиво-спокойным тоном, вздыхает и продолжает: — Я не нарушаю обещания.

— Помню, — нервно сглатывает, пытается оправдаться: — Кто старое помянет, тому глаз вон.

— А кто забудет, тому оба, — пожимает плечами. — В общем, отлучусь за своей двустволкой.

— Папа шутит, — заверяю примирительно, обращаюсь к отцу: — Солдат ребёнка не обидит, разве не так?

На горизонте возникают внушительные габариты Дорика.

— Что за бугай? — доселе светлый лик бывшего омрачает печаль.

— Мой американец, — представляю радостно, работаю по всем направлениям: — My friend Leonid. (Мой друг Леонид.)

— Nice to meet you, (Приятно познакомиться,) — привычно скалится жених.

— Ну, до скорого, — запал окончательно тухнет, Леонид ракетой устремляется на выход, вероятно, жалеет о поздравительном визите.

Но поздно, батенька, пить «Боржоми», когда почки отвалились. Катафалк давно заказан, музыкантам щедро заплачено. Ретироваться нельзя, придётся выложиться по полной программе, иначе нельзя.

— Ты издеваешься?! — Маша бурно реагирует на спонтанное дополнение в составе нашей делегации.

— Нет, экономлю семейный бюджет, — сочиняю на ходу. — Лёнчик подвезёт нас, нечего тратиться на буржуйское такси. Потусуемся и расслабимся, вместе же веселей.

— Ты с ним встречалась, ты с ума по нему сходила, — выдвигает смехотворные аргументы. — Это неправильно, сталкивать лбами Дориана и…

— Ой, не грузи, — обрываю словесный поток. — С каких пор вступила в партию зануд?

— С таких, что у тебя скоро свадьба, а ты собираешься наставить будущему мужу массивные рога.

Отдаю должное интуиции. Догадка недалека от истины.

Впрочем, я не настолько сбрендила, чтобы переспать с одним назло другому. Как минимум негигиеничное решение, как максимум преступление, грозящее смертным приговором.

Однако подразнить, раздраконить, вывести из состояния равновесия — за милую душу. Нельзя отказываться от удовольствия. Если подвернулся отличный шанс развлечься, грешно им не воспользоваться. Верно?

Когда в жизни ничтожно мало приятностей, лучше использовать любую возможность на полную катушку.

— Do you mind if my friend who used to be my boyfriend many years ago will join us tonight? (Ты не против, если мой друг и по совместительству мой бывший парень присоединится к нам этой ночью?) — скромно дополняю: — In the club. (В клубе.)

Дориан мысленно анализирует полученные инструкции, ищет требуемый пункт и, кажется, не находит. Запрета не получено, а значит:

— I don’t mind, (Не против,) — раздаётся закономерный ответ.

— Между нами никаких секретов, — заявляю с неподдельным самодовольством. — Полное взаимопонимание.

- “Many years ago” mean “three years ago”, («Много лет назад» подразумевает «три года назад»,) — глаголет Маша на ломанном английском, хватается за соломинку, надеется пробудить подозрения.

— It doesn’t matter, (Не важно,) — американец непреклонен. — I trust Lora in everything. (Я во всём доверяю Лоре.)

— Вот и чудно, — потираю ручки в предвкушении.

— Ты планируешь всех своих мальчиков собрать? — скептически спрашивает папа.

— О, да, — киваю и расплываюсь в дебильной улыбке.

Жаль, главный мальчик на спектакль не придёт. Может, заценит репортаж с места событий?

Давайте начистоту.

Думаете, перегибаю палку? Зря подставляю Леонида и нарываюсь на неприятности? Ой, ладно. Парень давно обречён, при любом раскладе получит люлей за бескорыстную помощь мне.

Думаете, надо остановиться, перевести дыхание и отказаться от коварных планов? Ведь куда разумнее накатить пузырёк валерьянки, устроиться в уютной кроватке и видеть сладкие сны до рассвета? Не соглашусь. Подобный вариант не актуален.

Начхать на занудные доводы здравого смысла.

Хочу крушить и ломать. Окружающих, саму себя, кого получится — не принципиально.

Хочу выпустить на волю внутреннего зверя. За последствия не отвечаю.

Я зла. Очень зла. Наверное, заметили.

Желаете пикантных подробностей? Приходите завтра, а сегодня соблюдайте технику безопасности. Отойдите подальше от клетки.

Как говорят у нас на Родине: не стоит доёб*ваться до раненого медведя. И уж точно не стоит доёб*ваться до раненной меня. Не стоит мешать безумию.

Запасаемся поп-корном, морально готовимся к впечатляющему действу.

Lights! Camera! Action!

(Свет! Камера! Экшн!)

***

«Ну, какой же новый год без даты, без даты?

Дата у нас есть, с 31-го на первое…»

— Фу, переключи, — взмолилась Маша. — Сейчас даже не Новый год!

Леонид рассмеялся, нарочно сделал громче. Звуки нереально шедевральной композиции от невероятно гениальных артистов Насти и Потапа наполнили салон авто, вызывая у неблагодарных обывателей смешанные чувства, дрожь в позвоночнике и лёгкую тошноту.

«Мы поем на нашей вечеринке,

И танцуем танцы неприличные»

— Это психологическая атака? — иные версии отпадают.

— Подожди, — строго грозит пальчиком. — Сейчас будет самый классный момент.

«Ждут под елкой манда-мандаринки, мандаринки.

Мне так хорошо аналогично»

— Манда-манда-мандаринки, — Леонид продолжает подпевать, даже когда лучшие строки миновали, определённо издевается.

— Мандаринки у кого-то вместо мозга, — негодует Маша.

— Сбавь скорость, — включаюсь в непринуждённую беседу я. — Не хочу умереть под эту дурацкую песню.

И только Дорик сохраняет завидное спокойствие. Хладнокровная скотина.

Гордо расположился на переднем сидении, по правую руку водителя. Возможно, получает удовольствие от стремительного полёта ядовито-красной Mazda по ночным улицам города.

Что с него, непритязательного иностранца, взять? Слов не разбирает, кайфует от ритмов музыки.

В общем, тихой сапой, выжимая сто километров в час, обгоняя все встречные и поперечные машины, жестоко истязаемые хитом поза-поза-позапрошлого сезона, мы добрались до клуба “Me gusto”.

Welcome to Hell. (Добро пожаловать в Ад.) Однако Hell ain't a bad place to be, то есть не такое уж плохое место, вполне можно потусить, особенно в хорошей компании.

Новое злачное место полностью вытеснило старый-добрый «Адмирал», подкупая публику заманчивыми акциями типа «закажи одну порцию виски — получи целых три в подарок, а за тележку до дома изволь доплатить» и приманивая жадный до зрелищ народ известными ди-джеями, пи-джеями, танцорами пилонного жанра.

В общем, теперь местная гопота, тьфу, элита собирается здесь.

Сдаёшь верхнюю одежду в гардероб, проходишь по узкому тёмному коридору, а потом попадаешь в главный зал с гигантским танцполом в форме гитары. Точнее нескольких гитар. Слой за слоем накладывается друг на друга, каждый подсвечен голубоватым сиянием изнутри, а вместе они образуют многоуровневую систему. В центре красуются сверкающие шесты. Восемь штук, а девятый располагается на возвышении посередине.

Стильный интерьер придаёт общей атмосфере разврата особую изысканность и даже некую утонченность.

Огромные аквариумы с экзотическими водоплавающими встроены в стены, невольно приковывают взгляд и поражают оригинальностью. Натяжной потолок серебристо-фиолетового цвета кажется зеркальным. Забавные подвесные светильники в виде сомбреро добавляют фривольности.

На втором этаже находятся VIP-залы для избранных гостей. Беспредел, творящийся в великолепных чертогах, надёжно скрыт от посторонних глаз тонированными стеклами.

Подобно простым смертным, мы заказали обычный «диванчик». Хоть иногда надо быть ближе к народу.

Администратор проводит нас к деревянному столу, вручает меню, желает приятного вечера.

«Диванчики» в основном зале отделены перегородками, чтобы люди не стеснялись чужого внимания и могли заниматься любыми неприличными вещами.

Рассеянный свет пронизывает пространство насквозь, растворяет границы. Тихая мелодия льётся из динамиков, расслабляет, служит лёгким аперитивом перед основным блюдом.

Такой себе лаундж.

Располагаемся поудобнее, заказываем роллы, шампанское и нектар из голубой агавы. Проще говоря — текилу. Ещё проще — самогон.

Градус повышается, вечеринка набирает обороты, сентиментальные треки сменяются более жёсткими. Классическое иноземное Moby — Find My Baby уступает место более хардкорному и патриотичному The HARDKISS — Make-Up.

Напиваюсь, медленно, но верно ступаю на пагубную тропу алкоголизма. Приторная газировка совершенно не вставляет, обращаюсь к тяжёлой артиллерии.

Белая смерть заживляет раны. Обжигающий алкоголь дурманит. Кислота разъедает грусть.

Мне нравится сам процесс. Соль — текила — лимон. Нравится повторять его раз за разом.

Вновь и вновь. По венам, прямо в кровь.

Притупить эмоции, загнать боль в угол.

Позволить глубокому голосу вокалистки проникнуть под кожу:

«You wonna be my lover

Don’t you realise it’s insecure?»

(«Ты хочешь быть моим любовником,

Неужели не понимаешь, что это небезопасно?»)

Быть моим любовником действительно небезопасно.

— Отвали, — сбрасываю осмелевшую ладонь бывшего с колена.

Чего так пялишься, Леонид? Совсем страх потерял? Подотри слюни, не позорься.

— Everything is all right? (Всё нормально?) — уточняет Дорик.

Киваю.

Не помню, о чём идёт разговор потом, не помню, над чем мы радостно смеёмся.

Не помню ничего вокруг.

Реальность расплывается, сливается в единый поток черноты, расцвеченный лишь яркими вспышками светомузыки.

Крутая композиция. Действительно крутая, без шуток. Вроде бы знакомая, сложно сказать. Лень запускать всезнающий Shazam*.

*программа, осуществляющая поиск информации о песнях (прим. авт.)

Стоп.

Что за фигня?

Кажется, я танцую.

Блин, танцую на танцполе. Хотя логично. Где же ещё это делать? Лилового дивана не видно, деревянного стола тоже нет. Маша и Дорик? Пропали, утрачены из поля зрения. Зато куда не глянь — абсолютно неизвестные извивающиеся тела.

— Тоскую по тебе, — влажный поцелуй в шею, обжигающий шёпот: — Тоскую жутко.

— Прекрати, — брезгливо морщусь, отстраняюсь.

— В моём сердце кровавая рана, — продолжает пьяные признания Леонид, нагло заключая в объятья, притягивает. — Не могу тебя забыть. Сколько не было девчонок, все отличаются, все не те. Все не ты.

— Мне жаль.

Лгу, на самом деле, мне плевать.

— Люблю, — руки бывшего как бы нечаянно соскальзывают ниже, вдоль позвоночника к пояснице.

— Нет, — решительно отталкиваю парня.

Устремляюсь вон, подальше отсюда, от гудящей толпы и оглушительного боя динамиков. Жмурюсь, закрываю уши, содрогаюсь.

Господи, так больно.

Ну, почему?

Почему опять?

Неотвратимо трезвею. Сбрасываю остатки злобы наземь точно чешую, моментально забываю про разумное, доброе, вечное.

Возвращаюсь в утро, в свою ванную. По кончикам пальцев стекают минуты, по кончикам пальцев стекает моя собственная жизнь.

Жизнь… разве есть жизнь без него? Без того, чьё имя слишком больно называть.

Больно… неужели теперь всегда будет настолько больно? Невыносимо, непостижимо, невозможно.

Кто-то толкает меня, едва удерживаю равновесие, хватаюсь за край платформы. Взор инстинктивно движется выше, упирается в сверкающее серебро шеста.

Новый трек, будто разряд электрического тока. Целая череда разрядов разной степени мощности.

Знак судьбы или обычное совпадение?

Не особо фанатею от техно, не прусь по дабстепу. Вообще, не слишком разбираюсь в модных тенденциях. Но эта композиция заводит невероятно сильно. Чёткая, ритмичная и вместе с тем плавная, гипнотическая, погружающая в иную Вселенную. Порочную, манящую, желанную. Вселенную, где не существует ограничений, где дозволено всё, без скучных исключений.

Усмехаюсь, расправляю плечи, делаю шаг вперёд. Поднимаюсь по ступенькам, затыкаю пискливый возглас стыдливости, уверенно достигаю вершины.

Пленительно нежно, с физически ощутимым придыханием из динамиков доносится — You may be a bad machine.

Возможно, ты…

Чёрт, нет.

Ты можешь быть…

Damn. (Проклятье.)

Затрудняюсь с переводом. Плохая машина? Устройство с неисправностями? Совсем как я. Модель, вышедшая из строя. И починить, исправить неполадки может только один человек на свете.

Хм, scheissegal. (Хм, пофиг.)

Обхватываю гладкую поверхность пилона.

Чему учила чокнутая тренерша? Не важно, всё равно не сумею повторить.

Хотя…

Какая разница. Целиком и полностью отдаюсь музыке. Неспешно, чувственно, стараясь поймать нужную волну.

И ловлю.

Погружаюсь глубже, опускаюсь ниже. До упора, до дрожи, до изнеможения.

Чарующе, с долей стеснения, с оттенком разврата.

Поруганная добродетель, распятая страстью. Надкушенный плод, низвергающий святость в грязь. Дикий зверь, обезумевший от боли и ужаса.

Движение бёдрами — быстрее, сильнее, горячее. До трепета в напрягшемся теле, до леденеющей кожи, неотвратимо покрывающейся испариной.

Меня лихорадит.

Не от музыки, не от танца.

Странное и жуткое чувство, будто за мной наблюдают.

Сжимаю пилон, крепче впиваюсь пальцами. Облизываю пересохшие губы.

Прыжок. Поворот.

Обнимаю шест ногами. На мне чулки, очень подходящие к случаю. Здесь нужно держаться голым телом, капрон только скользит.

Замираю в коронной позе «стульчик». В той единственной позе, которую помню.

Пилон вращается. Вращаюсь и я.

Аплодисменты талантливому аматору. Свист, подбадривающие возгласы. Краем глаза замечаю пару осмелевших девиц вроде меня. Повторяют подвиг, лезут на другие шесты, извиваются, словно клубок змей.

Эйфория от успеха толкает на подвиги. Затаив дыхание, отпускаю руки, отклоняясь назад.

Выгибаю спину, красиво и эротично, соблазняюще.

На изломе, на грани отчаяния, на последнем издыхании.

Меня бьёт озноб.

Не от авантюры, не от напряжения.

Необъяснимое и завораживающее чувство, будто чьи-то горячие и сухие ладони касаются плоти, неспешно ласкают, вырывая из груди надсадные стоны, обращают лёд в пламя.

Мелодия обрывается, танец окончен. Но я по-прежнему ощущаю покалывание в каждой клеточке тела.

Отхожу от пилона, поправляю платье, игнорируя плотоядные взгляды. Спускаюсь, собираясь найти свою компанию. Желательно Машу или Дорика.

Впрочем, соглашусь и на Леонида. Если только он не слишком перевозбудился от увиденного.

— Эй! — восклицаю недовольно, когда какой-то козёл неожиданно хватает меня за плечи, явно не намереваясь отпускать.

— Тише, — прямо по курсу возникает здоровенный амбал.

— Какого чёрта? — тщетно пробую освободиться.

По бокам появляется подкрепление, ещё двое подозрительных субъектов шкафоподобной наружности.

Самое время паниковать.

Оглядываюсь по сторонам в надежде на помощь. Ни одного знакомого лица. Где хренов Дориан, когда так нужен? А бывший куда подевался?

Ладно, здесь полно людей, надо просто заорать. Никто не посмеет тронуть девушку в битком набитом зале.

— Тише, — повторяет амбал, наклоняется ближе и настоятельно советует: — Сохраняйте спокойствие, иначе можете серьёзно пострадать.

Что-то холодное упирается между лопаток, и моей богатой фантазии достаточно, чтобы представить дуло пистолета.

— Не заставляй стрелять в тебя, крошка, — сообщает мне на ухо козёл, чуть ослабляет хватку.

Значит, это реально дуло пистолета, что уже как бы намекает — ничего положительного не жди и не строй далеко идущие планы.

Вот бл*ть.

Я хотя бы успею помолиться перед смертью? Получу отпущение грехов?

— Пойдём, — толкает к выходу.

Не остаётся ничего кроме как подчиниться.

***

Рот грубо затыкают кляпом, руки резко заводят за спину — сталь обжигает запястье, раздаётся металлический щелчок. На голову набрасывают мешок. Плотная тёмная ткань полностью закрывает обзор. Становится труднее дышать.

Фильм ужасов? Увольте, фальшивку не потерпим. Всё настоящее, никаких декораций. Отработаем гонорар до копейки.

Со мной особо не церемонятся. Тащат вперёд, видимо к машине. Всего несколько шагов. Отворяется дверца авто и меня заталкивают в салон. Амбалы усаживаются рядом, слева и справа.

Чьи ребята? Фон Вейганда или Мортона?

Стойкое дежавю, не правда ли? Тогда опасалась Доктора, сейчас же ставки взлетели до небес, приобретая гораздо более угрожающие масштабы.

Хочется надеяться на лучшее, отчаянно пытаюсь проснуться от кошмара, сбросив липкие путы жуткого сна.

Безрезультатно.

Считаю удары сердца, считаю повороты по дороге. Стараюсь определить путь, понять, куда именно везут.

Только что это даст?

Спастись не удастся. Элементарно страшно сопротивляться. Не тяну на героиню крутого блокбастера, которая легко разбрасывает мускулистых мужиков по разным углам, ломает кости и выбивает зубы на раз. Ну, а я кто? Никто, рядовая неудачница.

Едем недолго, минут пять, и мягко притормаживаем.

Значит, находимся в центре города, не на выселках.

Выжидаем немного, двигаемся дальше, вниз.

Заезжаем во двор или в гараж? Трудно определить.

Останавливаемся окончательно. Двигатель умолкает.

Меня вытаскивают наружу, подхватывают под локти, увлекают в неизвестность. Едва успеваю передвигать ноги, постоянно спотыкаюсь. Высоченные каблуки не способствуют устойчивости. К тому же асфальт странный. Не то брусчатка, не то криво положенная плитка.

Где мы?

Не чувствую холода, полностью парализована животным страхом.

Разумеется, моё пальто не догадались забрать из гардероба. Похитили невинную жертву в чём была.

Маленькое чёрное платье — не лучшая одежда для местной весны с температурой в ноль градусов.

Быстро оказываемся в помещении. Хлопает дверь за спиной. Поднимаемся по лестнице. Одни пролёт, второй. Идём по коридору. Замираем на мгновение и ступаем дальше.

Что это за здание? Офис? Не припомню в этом районе. Отель? Слишком тихо. Дом? Вполне вероятно. Лихорадочно перебираю в уме знакомые здания.

Меня отпускают. Не удерживаю равновесие, падаю на пол не слишком грациозно, будто подкошенное дерево. Больно ударяюсь коленом, взываю от неприятных ощущений. Рада бы заматериться, но кляп мешает.

Похитители не удостаивают словом. Спешно удаляются. Напоследок клацают дверным замком. Неужели запирают на ключ?

Охренеть.

Дебильные предосторожности. Как будто улизну отсюда скованная наручниками, с мешком на голове, в шлюшном прикиде.

Сначала продолжаю вести счёт времени, но быстро сбиваюсь. Мысли путаются, сбивают с толку, вводят в заблуждение. Пробую анализировать ситуацию логически, разобрать по полочкам, закономерно лажаю. Паникуя, теряю стройность суждений.

Мама, мамочка, спаси, пожалуйста.

Как страшно.

Не хочу умирать. Только не так. Не в такой день, не здесь и не сейчас. Потом сдохну с радостью, чуток позже, лет эдак через сто. Потеряв остатки здравого смысла, погрязнув в маразме. Когда начну мочиться под себя и…

Блин, основательно подпорчу пафосность момента, но из песни слов не выкинешь.

Кажется, ещё немного и я реально обмочусь. Прямо на этот чудесный мягкий ковёр.

Может, таки предпринять попытку к бегству? Подобные штуки лихо получаются на экране кино.

Ну, почему не умею открывать наручники шпилькой для волос? Проклятье, у меня нет шпилек. Кстати, почему?

Скептик внутри не торопится подать голос. Зассал, бедняга.

Эх, что же делать. Просто ползти? Громко стонать? Не очень-то выходит орать с кляпом во рту.

Не знаю, как долго валяюсь, распластавшись на боку. Руки и ноги затекают, теперь становится по-настоящему прохладно. Начинаю дрожать. Буквально зуб на зуб не попадает, сотрясаюсь точно в лихорадке.

Ключ снова поворачивается в двери.

Вздрагиваю от неожиданности, чувствую, как по телу тягучей свинцовой волной разливается жар. Стараюсь не шевелиться, застываю, притворяясь мёртвой.

Ох, сейчас начнётся самое интересное.

Ковёр заглушает звук приближающихся шагов.

Господи, не бывать этому.

Пульс сходит с ума, бьёт все допустимые рекорды, пронзает виски раскалёнными иглами.

Боже, невозможно.

Забываю дышать, забываю собственное имя. Не смею довериться горько-сладкому предчувствую.

Господи, боже мой…

Мешок срывают с головы одним движением. Быстро и резко. Спутанные пряди волос закрывают лицо.

Темнота.

Глаза наполняются слезами. Моргаю, кивком отбрасываю непослушные локоны, впиваюсь взглядом в мрачную фигуру, возвышающуюся неприступной стеной.

Мой Бог. Мой Дьявол.

Мой?..

Небрежно толкает носком сапога под рёбра, заставляет повернуться на спину, пристально рассматривает, а потом наклоняется ниже. Проводит пальцами по щеке, едва касаясь, почти ласково. Привычным движением наматывает волосы на кулак, тянет, вынуждая глухо простонать. Упивается властью, наслаждается превосходством, подчиняет горящим взором.

— С Днем Рождения, — мягко поздравляет фон Вейганд.

Глава 14.1

Words come easy to me. (Легко подбираю слова.)

Отражаю нужные эмоции, выстраиваю сложные схемы, обращаю различные фрагменты в единое целое. Будто нанизываю жемчуг на шёлковую нить. Плавно и непринуждённо, едва совладаю с мелкой дрожью предвкушения. Шаг за шагом, точно по натянутому канату. Не оборачиваясь, не глядя по сторонам, не страшась разверзшегося под ногами вулкана.

Без напрасных сомнений, без ложных опасений.

Только вперёд.

По пылающим углям, по осколкам разбитых зеркал. Мимо земных искушений, мимо коварных капканов. Вдоль нетронутой тропы.

К вожделенной цели.

Не в ад и не в рай.

Туда, где сбываются мечты.

Possession. (Обладание.)

Змеиный шёпот обдаёт холодом. Подчиняет, покоряет, порабощает. Отнимает жалкие остатки воли, проникает под кожу, будоража, пробирает до ледяного озноба. Отмечает принадлежность, выжигает клеймо на ритмично бьющемся сердце.

Obsession. (Одержимость.)

Утробный стон опаляет жаром. Возбуждает и воспламеняет, доводит до исступления, уверенно овладевает обезумевшим пульсом. Вонзается глубже и глубже, вынуждает покрываться испариной, вырывает истошные вопли из напрягшегося горла, заставляет извиваться в тщетной попытке обрести свободу.

Crash. (Крах.)

Крушение. Столкновение. Взрыв.

Без надежды спастись, без права на новую жизнь.

Билет в один конец. В пьянящую неизбежность, в манящую потребность, в испепеляющую зависимость. Билет на удачу.

Story of my life. (История моей жизни.)

Не лучшая и не худшая. Местами странная и даже дикая, местами заурядная и подходящая под стандартный шаблон. Наполненная сладостью и горечью, расчерченная чёрно-белыми контрастами, подсвеченная непоколебимой верой в чудеса. Неповторимая, необъяснимая, подчас невыносимая, невозможная. И всё же — обычная. Настоящая.

История жизни в трёх словах.

Possession. Obsession. Crash. (Обладание. Одержимость. Крах.)

Уже не играю, уже не щекочу нервы.

Давно позабыла об осторожности, давно преступила допустимый рубеж.

Хочу бежать. Освободиться, разрушить колдовские чары, любой ценой вырваться из оков собственного тела, только бы не…

Нет, не продолжай. Не смей, даже не думай.

Поздно. К сожалению — слишком поздно.

Признай очевидное.

…только бы не чувствовать.

Не погружаться туда опять. Не растворяться в зыбком омуте горящего взгляда, не сгорать дотла в плену обжигающих прикосновений. Не совершать последнее грехопадение.

My personal brand of heroine… hmm, of hero. (Мой личный сорт героина… хм, героя.)

Мой хозяин. Моя смерть. Моё наказание.

Не потребует тело, не потребует душу.

Возьмёт всё и сразу. Иссушая и опустошая, выпьет до капли, не ведая жалости. Наполнит собою, подтолкнёт к зияющей пропасти и заставит упасть.

Заставит очень долго падать вверх с широко закрытыми глазами, насильно разомкнёт плотно сомкнутые губы, сорвёт печати, оставленные раскалённым воском, и проникнет в оголённую суть.