По стопам Господа

Глава 45

Белые Пески

Рейчел и мне пришлось подвергнуть себя трехчасовому лекарственному параличу, чтобы Супер-МРТ отсканировала мозг каждого из нас для последующего создания нейрослепков. На протяжении этого времени и президент, и начальники штабов оставались под наблюдением «Тринити» в Вашингтоне, а персонал в Белых Песках поддерживал наступившее непростое перемирие. То, что генерал Бауэр угрожал пистолетом Ивэну Маккаскеллу, рассердило многих, но поскольку задуривший генерал был высшим военачальником в Белых Песках, лишь президент имел право применить санкции. А президент, казалось, забыл о нем и его выходке. Генерал Бауэр и сам временно залег на дно: пока проводилось наше сканирование, он отсиживался во втором лабораторном ангаре.

Сканированием управляла левинская команда интерфейса. Сама процедура была связана с риском, особенно для меня, и Рейчел сначала вообще решительно упиралась против того, чтобы меня повторно суперсканировали. Пусть загружают старый нейрослепок! Достаточно, что первый раз наградили меня нарколепсией и галлюцинациями! Вторичная процедура могла иметь еще более печальные последствия, вплоть до летальных.

Но «Тринити» настаивал на создании нового нейрослепка, и я не стал спорить. Я был в принципе согласен с позицией «Тринити»: испытанное мной во время иерусалимской комы должно стать частью опыта будущей машины, которая получится в результате слияния моего мозга и мозга Рейчел.

Подготовка к суперсканированию – сложный процесс и может быть выполнена только опытными профессионалами. Нас готовили на пару Рави Нара и доктор Кейз из университета Джонса Хопкинса. Во время обычного МРТ достаточно того, чтобы пациент старался двигать головой как можно меньше. Суперсканирование предполагает абсолютную неподвижность, которую можно гарантировать только введением препаратов, временно парализующих все мышцы тела. Поэтому во время просмотра мозга на Супер-МТР за пациента дышит легочный вентилятор, а череп обездвижен твердыми неметаллическими скобами. Обязательно дают успокоительное, чтобы предотвратить панику во время искусственного паралича, если пациент вдруг случайно очнется от сна. В уши вставляют специальные затычки: массивные магниты сканера дико повизгивают, создавая что-то вроде устрашающего рева Годзиллы из японского фильма. После того, как все приготовления закончены, неподвижного пациента задвигают в круглую дыру в машине – как труп в ящик морга.

По желанию во время суперсканирования можно и не спать, и я предпочел бодрствовать. Когда ты полностью парализован, да еще заживо похоронен в трубе сканера – поначалу это серьезный шок для психики. Однако уже через несколько минут я справился с приступом клаустрофобии и более или менее освоился со своим новым состоянием – полная потеря чувствительности тела. Первоначальная паника, наверное, была сродни той, какую нейрослепок испытывает, оказавшись в компьютере "Тринити".

Пока меня сканировали, Рейчел слонялась поблизости от пульта управления Супер-МРТ и наблюдала на мониторе, как стоящие в подвале здания компьютеры мало-помалу создают нейрослепок моего мозга. Суперсканер выдает такое чудовищное количество информации, что она умещается в памяти традиционного суперкомпьютера лишь благодаря специальному алгоритму сжатия, разработанному Питером Годином. Нейрослепок мог существовать в несжатом и, следовательно, в рабочем состоянии исключительно в поразительной по емкости памяти компьютера "Тринити".

После того, как меня наконец вынули из аппарата, Рейчел успокаивающе гладила мое лицо и руки до тех пор, пока паралич не начал проходить. Затем она предоставила себя в руки врачей.

Рейчел решила во время сканирования спать. Пока снотворное втекало в ее вену, она пошутила, уже слегка заплетающимся языком, что будет первой женщиной, которая сольется с любимым мужчиной не телом и душой, а только душой, притом в самом буквальном смысле. На этой планете столько влюбленных говорили, что мечтают слиться подобным образом! Однако прежде это была всего лишь метафора. Теперь, если «Тринити» выполнит свое обещание, Рейчел и я будем первыми влюбленными, которые действительно слились в одно существо!

Перед тем как Рейчел окончательно заснула, она вдруг выбросила вперед руку, словно защищаясь. Что ей примерещилось в этот момент? Быть может, зловещая, мстительная Гели Бауэр?..

Я осторожно положил ее руку ей на грудь. Зак Левин ободряюще похлопал меня по плечу и медленно закатил тележку с парализованным телом Рейчел в темный зев суперсканера.

Лаборатория номер два

Когда Скоу наконец появился в ангаре – с триумфально поднятыми большими пальцами, генерал Бауэр уже несколько часов беспокойно прохаживался по широкому коридору пустого здания. Костюм аэнбэшника был припорошен белым песком. В пустыне уже занимался рассвет.

– Нашли? – взволнованно спросил генерал Бауэр.

– Нашли, черт побери, нашли!

Псевдоканализационную трубу, по которой тайно шли данные от компьютера «Тринити», Скоу вместе с командой АНБ отрыл в семи милях от научного городка – там, где она была подсоединена к оптическому кабелю, обслуживающему военный испытательный полигон в Белых Песках.

– Сигнал "все в порядке" оказался простенький, но гениально закамуфлированный, – сообщил Скоу. – «Тринити» неизменно посылает его примерно на пять тысяч компьютеров, которые находятся в разных концах планеты. Если сигнал пропадет или хотя бы прервется на некоторое время, любой из этих пяти тысяч «сообщников» может принять ответные меры, суть которых заранее предугадать нельзя. Однако мы теперь способны продублировать сигнал – и прямо там, в яме, уже провели пробное подключение компьютера, его посылающего.

Генерал Бауэр довольно закрыл глаза, потряс кулаком. Потом взял брошенную на стул шинель.

– Одна проблема все-таки остается, – добавил Скоу.

– Что за проблема?

Генерал Бауэр застыл, одной рукой в шинели.

– Замену своего сигнала нашим «Тринити» не заметит лишь в том случае, если будет на что-то серьезно отвлечен. Компьютер на короткое время надо чем-то озаботить.

Закрепляя наплечную кобуру, генерал Бауэр сказал:

– Никаких проблем.

– Почему вы так думаете? По-вашему, «Тринити» будет настолько занят процессом слияния двух нейрослепков, что на прочее и внимания не станет обращать? Вы недооцениваете машину. Она способна заниматься миллионом дел сразу.

– Нет. У меня другой план.

– Какой именно?

Генерал уклончиво усмехнулся.

– Я, знаете ли, сторонник проверенных методов.

– Что вы имеете в виду?

– Устроим ему то же, что и прежде, только с вариацией.

Скоу задумчиво сдвинул брови.

– Вы имеете в виду смерть Година, после которой у «Тринити» на время крыша поехала? Но Годин не может умереть во второй раз.

– Что правда, то правда.

У догадливого Скоу челюсть отвисла.

– Ну вы даете! Неужели вы всерьез думаете, что это сойдет вам с рук?

– А почему, по-вашему, я все еще не взят под стражу? Я чуть Маккаскелла не пристрелил – и ничего, гуляю на свободе. Президент отлично понимает, что «Тринити» необходимо остановить, но вслух он об этом сказать не может. Он под строгим надзором «Тринити». А теперь у них к тому же перемирие. Однако он понимает, что «Тринити» могу остановить я. Мы с вами можем. Именно поэтому президент «забыл» арестовать меня. Он хочет, чтобы я действовал!

Скоу кивнул. Впрочем, не слишком убежденно.

– Если у «Тринити» опять будет аварийный сбой, как после смерти Година, – сказал Скоу, – его компьютеры-сообщники тут же запустят новые российские межконтинентальные баллистические ракеты.

Генерал Бауэр отрицательно мотнул головой.

– Могу дать голову на отсечение, что «Тринити» уже принял меры и подобный инцидент больше не повторится. Процедура слияния нейрослепков очень трудоемкая и производится впервые. Возможны всякие неожиданности в процессе, в том числе и временные неполадки. А «Тринити» в случайных катастрофах не заинтересован: они подрывают веру в его могущество.

– А как же Теннант?

– А что Теннант?

– Разве его идея слить в «Тринити» мужчину и женщину не кажется вам привлекательной? И он ведь добился от «Тринити» обещания добровольно отсоединиться от Интернета!

Генерал Бауэр насмешливо фыркнул.

– Вы же слышали, что «Тринити» сказал. Независимо от того, кого загрузят в машину – мужика или бабу или мужибабу, – все нейрослепки одним миром мазаны. Ни один власть над миром из своих электронных лап не выпустит. Кто бы ни сидел в «Тринити», он не согласится выйти из Интернета. А пока Интернет под ним, он волен из человечества веревки вить. Вот почему наступает момент истины. Сейчас или никогда, мистер Скоу.

Генерал застегнул шинель и зашагал к выходу из ангара.

– Вы куда? – настороженно спросил Скоу.

Генерал Бауэр улыбнулся.

– С дочуркой повидаться. А то как-то за делами все недосуг было.

Административный ангар

Генералу долго искать не пришлось. Гели курила возле ангара, где находился кризисный штаб.

Отец остановился в нескольких шагах от нее. В свете занимающейся зари генерал выглядел усталым и казался куда старше, чем в ангаре, при электрическом свете. Однако и сейчас от его фигуры исходила сила. У него и по сей день были крепкие мускулы, и он мог бы на равных схватиться с мужчиной двадцатью годами моложе. Его серые глаза смотрели в ее глаза прямо и смело, игнорируя три десятилетия боли и гнева.

– Ты мне нужна. Сделай для меня кое-что.

– Сделать? Для тебя? – протянула Гели. – Какой же ты наглец!

– Потому и занимаю такой высокий пост.

Гели исподлобья смотрела на его спокойное и самоуверенное лицо.

– Что тебе нужно? – спросила она прежним, враждебным тоном.

– После того, как нейрослепки будут слиты в один, ты должна убить или Теннанта, или Вайс.

– Или – или? Даже не имеет значения, кого именно?

– Нет. Кто бы из пары ни умер, это будет таким ударом для «Тринити», что он на время выйдет из строя. Это позволит ребятам из АНБ подсоединиться к тайной линии связи «Тринити» и начать посылать собственный успокаивающий сигнал тем компьютерам, которые управляют ядерными ракетами. В результате мы сможем вырубить «Тринити», не опасаясь актов возмездия.

Гели угрюмо молчала.

– Сделаешь? – спросил генерал Бауэр.

– Почему я?

Генерал саркастически ухмыльнулся.

– Если бы я умолял тебя не убивать их, ты бы прикончила их в ближайшие пять минут, да?

– С чего ты взял?

– Я думаю, ты ненавидишь меня так люто, что с готовностью сделаешь противоположное тому, о чем я прошу. Я не в обиде. Ненависть – эмоция полезная.

"Пользу" ненависти Гели познала на практике. Даже врагу она не пожелала бы пройти через то, через что прошла она.

– Ты хоть понимаешь, почему я тебя ненавижу?

– Конечно. В своем воображении ты на меня навесила самоубийство твоей матери.

То, что он говорил об этом так небрежно, словно о ненароком разбитой чашке, оскорбляло Гели до глубины души.

Генерал подошел к дочери вплотную и, неотрывно глядя ей в глаза, сказал:

– Ты думаешь, что к краю ее подтолкнули мои любовницы и пьянство. Но ты заблуждаешься. Твою мать я любил. Тебе этого никогда не понять.

– "Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал", – процитировала Гели. – Помнишь, как там дальше? "Коварным поцелуем – трус, а смелый – наповал".[18] По большому счету ты просто гребаный трус.

Генерал покачал головой.

– Я долго оберегал тебя от этого. Однако, похоже, настал час сказать тебе всю правду.

Гели хотела крикнуть, чтобы он заткнулся. Но волнение перехватило ей горло, и слова застряли. Кто угодно мог поплатиться бы за физическое нападение на нее. Однако против психологического насилия собственного отца она была бессильна.

– Твоя мать покончила с собой, потому что ты поступила на военную службу. Она не вынесла того, что после всех моих эскапад и так явно ненавидя меня, ты все же решила следовать по моим стопам. Именно это добило твою мать.

Гели ощутила приступ тошноты и головокружение. Однако она не дала себе пошатнуться и выдержала беспощадно-пристальный взгляд отца.

– Я сказал бы тебе об этом раньше, – продолжал генерал, – но… мы оба знаем, что потом случилось.

Руки ее дрожали от ярости. Шрам на щеке налился кровью и горел. Однако слова по-прежнему не шли из горла.

– Ты меня ненавидишь, – почти ласково сказал генерал Бауэр. – И тем не менее ты во всем моя точная копия.

– Нет, – прошептала Гели. – Нет!

– Да, да и да! Словом, ты знаешь, что надо делать. Выполняй.

Вместилище

Рейчел вышла из паралича в 6.50 утра. И несколькими большими глотками выпила почти всю воду из литровой пластиковой бутылки, которую я ей дал. Десять минут спустя Зак Левин объявил, что ее нейрослепок успешно сжат и сохранен.

Наша часть дела была сделана.

Теперь в работу вступал "Тринити".

Рейчел и я, а также Левин и Рави Нара стояли перед черной сферой. Я ожидал, что «Тринити» изречет в эту торжественную минуту что-нибудь глубокомысленное, но он ограничился будничной технической информацией.

– Я подключил к работе суперкомпьютер «Годин-четыре», который находится в подвале Вместилища, и мы начали сравнительное изучение только что полученных нейрослепков. Значительная часть данных в каждом мозге избыточна для его нового компьютерного существования, в частности то, что отвечает за поддержание функций тела. В процессе слияния все ненужное будет отброшено в целях экономии места.

– Вы уверены, – спросил Левин, – что сокращения можно осуществить без нежелательных последствий для работоспособности будущего объединенного нейрослепка?

– Да, уверен. К тому же это должно уменьшить длительность начального адаптивного шока. Или вообще предотвратить период паники после загрузки нейрослепка в компьютер. В любом случае сокращения неизбежны. Моя кристаллическая память почти бесконечна, зато конечно общее количество нейросвязей: два несжатых нейрослепка не умещаются. Приходится отбрасывать не только то, что отвечает за поддержание жизни, но и многое другое. Слияние и редактура высших мозговых функций является не только сложной технической задачей, но и серьезным творческим актом.

– И когда вы предполагаете справиться? – спросил Левин.

– Задача беспрецедентная, поэтому не берусь оценить сроки.

– Ладно, удачи вам. И спасибо за все.

Лазерные лучи внутри черной сферы вспыхивали с гипнотической скоростью. На плазменном демонстрационном экране под «Тринити» с нечеловеческой быстротой мелькали цифры и математические символы: они соответствовали внутренним действиям «Тринити» на человеческом языке, теперь машине уже практически не нужном.

Мы стояли перед сферой молча, словно зачарованные, как будто наблюдали звездный дождь или рождение ребенка. Мне лично вспомнилось, как я в детстве сидел с отцом перед телевизором и, открыв рот, смотрел кадры высадки первых астронавтов на Луне. Но то, чему мы четверо сейчас являлись свидетелями, было неизмеримо сложнее, чем эпохальный полет космического корабля «Аполлон-11». Команда Година уже совершила одно чудо: освободила человеческий мозг от тела.

Теперь компьютер «Тринити» пытался объединить то, что природа в интересах лучшего выживания живых организмов разделила задолго до появления homo sapiens. «Тринити» был в процессе объединения мужского и женского начала, мужского и женского мозга, имевших разную биохимию и формировавшихся отдельно на протяжении миллионов лет. Когда это дивное слияние произойдет, самое могучее на планете существо не будет больше страдать от своей вечной неполноты, от тоски по второй половинке, исчезнет извечная мучительная жажда соединиться с противоположностью. Возможно, это невиданное цельное существо будет новой надеждой для вида, который за столько тысячелетий не сумел избавиться от своих наихудших инстинктов.

Левин ушел на пару минут и вернулся со стульями для меня и Рейчел. Мы сели и, взявшись за руки, продолжали до боли в глазах следить за пульсацией синего света в сфере. Левин и Рави Нара сидели за нами. Поскольку пульсация в сфере то ускорялась, то замедлялась, возникло ощущение зримости процесса: мы могли наблюдать, как компьютер то задумывается, то принимает какие-то решения и что-то стремительно отбрасывает или добавляет. Мы с Рейчел были так захвачены значительностью происходящего, что не скучали ни секунды. Я понятия не имел, сколько времени прошло, когда сфера вдруг почти померкла, и зазвучал голос "Тринити":

– Ресурсы моей системы практически на нуле. Поэтому ответственность за ее безопасность передана новому комплексному нейрослепку. Завершением процесса слияния он будет управлять сам. Я оставил ему соответствующие инструкции.

Не сговариваясь, мы, все четверо, разом встали.

– Я многого достиг в своей жизни, – сказал «Тринити», и я в этот момент с особой силой ощутил, что мозг Питера Година все еще живет в машине. – Хотя кое-что из совершенного в нравственном отношении довольно сомнительно. Сегодня я сознательно ухожу из жизни и отказываюсь от неограниченной власти – дабы нечто более чистое, чем я, могло войти в мир. Возможно, этим своим поступком я впервые действительно возношусь на уровень божества. До свидания.

Рави Нара почтительно склонился перед черной сферой и торжественно произнес:

– Чудо явлено нам. Невозможное случается на наших глазах. Из двух рождается одно… Инь и ян сливаются!

Я удивленно покосился на Нара. В его словах был религиозный трепет. Я никогда не расспрашивал индийца о его отношении к религии, машинально предполагая, что он индуист. Надо при случае расспросить Нара о его вере…

Внезапно вдалеке резко загудел зуммер.

– Что такое? – сразу переполошился я, наученный за последние дни бояться всего и вся.

– Кто-то вошел, – пояснил Левин. – Мы сняли блокировку с входной двери. Но кто мог ее открыть?..

Левин коснулся кнопки на пульте дистанционного управления, и на маленьком стенном мониторе появилась картинка входа во Вместилище. У двери никого не было.

– Чудеса! – озабоченно сказал долговязый инженер и зашагал к двери в магнитном барьере.

– Не открывайте! – крикнула Рейчел.

Но Левин до двери дойти не успел. Раздался громкий глухой хлопок, и металлическая дверь вылетела из петель.

Из дыма вынырнул черный силуэт и одним коротким ударом повалил Левина на пол.

– Что происходит? – спросил компьютер тем же голосом, который использовал нейрослепок Година.

Рави Нара кинулся за черную сферу «Тринити». Я схватил Рейчел за руку, и мы помчались к двери в задней стене. Она вела не из здания, а через магнитный барьер в помещение, где стояла Супер-МРТ. Оглянувшись на бегу, я узнал человека в черном бронежилете.

– Это Гели! – крикнул я, распахивая дверь и проталкивая Рейчел в кабинет супертомографии. – Бежим в подвал!

Несколько ступенек вели в подвал, где стоял суперкомпьютер «Годин-четыре». Я знал, что сотрудники Левина находятся именно там и при них должны быть те автоматы, которыми они отбили атаку десантников генерала Бауэра.

Рейчел первой сбежала к двери, подергала ручку и в отчаянии повернулась ко мне.

– Заперто!

Я забарабанил кулаками по металлу.

– Откройте дверь, черт бы вас побрал!

Никакой реакции.

– Дэвид!

Я резко оглянулся. Метрах в десяти от нас Гели, на что-то взобравшись, осторожно выглядывала из-за трехметрового магнитного барьера. Нас она еще не заметила. Я потащил Рейчел вверх по лестнице и велел спрятаться за шкафами-компьютерами.

Почему Гели не прошла через зал и не пристрелила нас? Вне сомнения, она думала, что мы вооружены, что у нас такие же автоматы, как у левинских инженеров, оборонявших Вместилище. Мне было ясно: как только она поймет, что мы беззащитны, – нам конец.

Левин стонал на полу возле двери.

– Где она? – шепотом спросила Рейчел.

Я высунулся из-за шкафа – и тут же невидимый молот ударил по моему правому плечу. Боли не было, плечо вдруг словно онемело, зато в голове все запылало. Мне показалось, что между входом пули и звуком выстрела прошла целая вечность.

Рейчел хотела вскочить, но я грубо толкнул ее на пол.

Гели вышла из-за магнитного барьера и осторожно пересекала кабинет супертомографии. Она не торопилась стрелять, водя дулом пистолета из стороны в сторону. Гели не знала, где Рейчел и вооружены ли мы.

Защищаться было нечем. Не было даже какой-нибудь железки под рукой. Ближайшее оружие – картонные папки на столе. И бежать некуда.

Время для меня остановилось. Гели плыла в пространстве, едва касаясь пола; черная пантера, идущая по следу добычи.

Я печально и ласково оглянулся на Рейчел: пусть последним, что я вижу в своей жизни, будут ее глаза.

Рейчел взяла мою руку.

И тут я заметил большую красную кнопку на панели возле ее головы. Подпись под кнопкой гласила: включение импульсного поля.

Я не задумываясь откинул прозрачный защитный колпачок и хлопнул рукой по красной кнопке.

Что было первым, не знаю: грохот выстрела или мерзкий визг Супер-МРТ. Оба звука слились. Я поднял глаза и увидел, что Гели согнулась пополам и зажимает левой рукой правую руку, с которой капает кровь. Могучие магниты сканера, словно десница Господа, вырвали пистолет из ее руки. Возможно, даже вместе с пальцем.

Ее пистолет, казалось, приклеился к металлическому корпусу аппарата. Неподалеку от пистолета висел и нож – очевидно, магнитное поле сдернуло его с пояса Гели.

Внезапно повизгивание аппарата прекратилось, пистолет и нож разом упали на пол.

Гели медленно шла на меня. В ее глазах горело яростное желание мести. Все пальцы ее правой руки были на месте, только в крови.

Инстинктивно пытаясь защитить Рейчел, я вышел из-за панели управления Супер-МРТ – врагу навстречу. Но с голыми руками и раной в плече, что я мог сделать против этой отлично обученной боевой машины? На Юнион-стейшн у меня в руках был пистолет, и Гели все равно лишь по случайности не прикончила меня!

– Зачем? – спросил я в отчаянии. – Какая вам выгода в моей смерти?

Но Гели молча, неожиданным мгновенным ударом в грудь повалила меня на пол. Еще через секунду она сидела на мне и сжимала руки на моем горле. Я чувствовал, как ее большие пальцы ищут мою трахею.

– Остановитесь! Одумайтесь! – кричала Рейчел от пульта управления Супер-МРТ. – Теперь не имеет никакого смысла убивать нас!

Я пробовал бороться, но все преимущества были на стороне Гели. Она передавила мою сонную артерию, и я начинал плыть – совсем как перед нарколептическим сном. Однако в тот самый момент, когда черная волна готова была захлестнуть меня окончательно и навсегда, чей-то невероятно пронзительный крик пробился в мое угасающее сознание. Это был крик ребенка, на глазах у которого происходит нечто совершенно ужасающее – скажем, убивают его родителей. Крик был наполнен таким страданием, что раздирал душу в самом прямом смысле, – он был физически невыносим для ушей и мозга. Этот детский протяжный вопль вернул меня в сознание – назад к свету… А когда страшный звук пропал, наступившая тишина была пуста – как необитаемая планета.

Эту оглушающую тишину нарушил голос, казалось, идущий из моего мозга, одуревшего от кислородного голодания. Этот голос не был ни мужским, ни женским. Главным в нем было почти сверхъестественное спокойствие – не отсутствие интонаций, а именно дивный покой.

– Послушайте меня, Гели, – сказал «Тринити». – Человек под вами – не тот, кого вы ненавидите. На самом деле не Теннанта вы хотите убить. Человек, которого вы действительно хотите убить, стоит за вашей спиной.

Моя шея была по-прежнему словно в тисках, однако давление не увеличивалось. Я открыл глаза. Гели надо мной оглядывалась через плечо на что-то, чего я не мог видеть.

– Кончай его! – резко приказал мужчина. – Доделывай свою работу!

Генерал Бауэр во Вместилище!

Гели повернулась ко мне. Наши глаза встретились. Руки ее все так же сдавливали мое горло, но в глазах уже не было той смертельной ярости.

– Я знаю вас, Гели, – продолжал странный полудетский-полувзрослый умиротворенный голос. – Мое сердце обливается кровью, когда я думаю о вас. Я знаю все о шраме.

Гели окаменела. Теперь ее руки просто лежали на моей шее, и я мог отдышаться.

– Слушайте, что об этом рассказывает ваш отец, Гели. Слушайте правду.

Басистый голос генерала Бауэра вдруг заполнил помещение. Но он шел не из горла генерала, стоявшего в нескольких шагах от Гели, а из динамиков "Тринити".

– Этот жуткий шрам? Я могу рассказать вам, почему она так упрямо не хочет прибегнуть к помощи пластической хирургии. Через три недели после смерти ее матери Гели взяла увольнительную и приехала домой – чтобы убить меня. Она слышала о том, как пехотинцы во Вьетнаме разделывались с ненавистными офицерами: граната в сортир, где сидит жертва, и части тела приходится вылавливать в дерьме.

Генерал Бауэр стоял, изумленно наклонив голову, и слушал собственный голос, звучащий из динамиков. В его правой руке был тот же пистолет, которым он несколько часов назад угрожал Маккаскеллу.

– Тем вечером я крепко надрался и вырубился на кровати. Гели решила, что я сплю. Эта сучка вошла и положила гребаную фосфорную гранату на мой ночной столик. Уж не знаю как и почему, но я инстинктивно схватил Гели за запястье. Ее вскрик разбудил меня, и я увидел гранату. Старый вояка, я тут же скатился под кровать. Но Гели укрыться было негде, и она просто рванула из спальни. Граната взорвалась раньше, чем девчонка добежала до двери. Вот так она получила шрам. А вы думали в бою? Ха-ха! Именно поэтому она не хочет избавляться от шрама. Этот шрам – самоубийство ее матери, ее ненависть ко мне, вся ее долбаная жизнь. Короче, так трогательно, что хоть слезами облейся. Однако из нее получился отменный солдат. Ненависть – лучший стимул для военного человека.

Гели бросила меня, встала и пошла на отца. Руки она держала у бедер, но в полной готовности к рукопашной схватке. Ее лицо я видеть не мог; радовало уже то, что она своим телом заслоняла меня от пистолета генерала Бауэра.

Остановившись в двух шагах перед отцом, Гели спросила хриплым прерывистым голосом:

– Кому ты это рассказывал? С кем ты так лихо трепался обо мне?

– Прочь с дороги! – процедил генерал.

– Послушайте меня, генерал, – сказал тот же странный голос, который только что спас мне жизнь. – Зачем вам убивать меня? Вы уже столько всего убили в себе. Вы убили большую часть души своей дочери. А я – то чистое, что в вас осталось. То чистое, что есть в любом человеке. Если вы убьете меня, что станет с великой надеждой человечества?

Я медленно отползал за пульт управления Супер-МРТ.

Генерал целился в меня, но Гели упрямо блокировала линию огня – постоянно смещалась так, чтобы ее тело закрывало меня.

– Тьма вам милее света?

В голосе машины звучала бездна неотразимого детского простодушия. Но генералу Бауэру было на все наплевать. Он медленно перемещался в сторону – чтобы я открылся и он мог меня застрелить.

– Брось оружие! – вдруг приказала Гели, решительно поднимая обе руки ладонями вперед.

Гели в роли нашей защитницы? Ну и чудеса!

– Хватит, – сказала она. – Хватит!

Лицо генерала застыло восковой маской: ни единой эмоции. Что бы ни говорили компьютер или его дочь, он пер к цели тупо, неудержимо.

Опять Бауэр сместился влево, поближе к аппарату МРТ, выбирая момент и правильный угол для выстрела наповал. И опять Гели подвинулась, загораживая меня.

– Чтобы выполнить задуманное, ты и меня готов грохнуть? – мрачно спросила Гели.

Я оглянулся на Рейчел. Она так близко от красной кнопки. Самое время действовать! Ударь по кнопке! Ну же!.. Но Рейчел, словно загипнотизированная, наблюдала за смертельным танцем отца и дочери.

– Зачем мне тебя убивать? – процедил генерал. И вдруг метнулся вперед и ударом тяжелой рукояти пистолета повалил ее на пол так легко и мгновенно, словно Гели была просто куклой в человеческий рост.

Как только Гели рухнула на пол, генерал направил ствол пистолета на меня, но именно в этот момент супертомограф взвизгнул – и стоявший почти спиной к нему генерал упал, словно ядром снесенный. Его пистолет звонко шлепнулся о корпус Супер-МРТ и прилип к нему, как приваренный.

Рейчел упала на колени рядом со мной и быстро прощупала мою рану.

– Помоги мне встать, – прохрипел я.

– Лежи!

– Ради Бога… помоги же мне встать!

Я кое-как поднялся на колени. Рейчел подперла мое невредимое плечо, и с ее поддержкой я встал.

Гели сидела возле отца, ошеломленно глядя на него. Шея генерала была залита ярко-красной кровью, уже остекленевшие глаза открыты.

Когда Рейчел включила суперсканер, Бауэр находился между пистолетом и аппаратом. Могучий магнит притянул пистолет к себе с такой силой, что тот превратился в топорик и прорубил себе путь к металлическому каркасу машины через горло генерала.

– Джон Скоу все еще пытается отключить компьютер, – ровным голосом сказала Гели, обращаясь ко мне. – Думаю, у него ничего не получится, потому что никто из вас не погиб.

– В данный момент мне ничто не угрожает, – сказал «Тринити». – Мои соболезнования, Гели.

Мы с Рейчел медленно обошли магнитный барьер. Черная сфера, казалось, ждала нас: лазерные лучики пульсировали ритмично, словно билось огромное сердце. На демонстрационном экране под «Тринити» мы видели самих себя: мы стоим напротив черной сферы и смотрим на нее.

– Вы нас знаете? – спросил я.

– А то как же, – ответил простодушный голос. – Куда лучше, чем вы сами.