Победителей не судят

Глава 9

Потом ходило много слухов. Основной, конечно, о том, что это именно так прорвался в горы князь Орбель с охраной. Хотя горы — в другой стороне, но, наверняка, там его ждали, и, по уму-то, прорваться на юг, когда тебе бежать на север, в таком варианте не самое глупое. Но вполне может быть, что и вовсе отряд какого-то лихого спецназа, наемники или какое формирование спецслужб местных так ушли из-под удара — и растворились потом в тылах, ушли в зелень. Одно было очевидно — ни разу не рядовые армейцы это были…

Оставшиеся в живых часовые божились, что не спали, но видимость с этим дождем-туманом и низкими тучами была околоникакая. Я им, в общем, верю, в такую погоду всякое бывает, а дорога была старательно перекрыта несколькими барьерами с колючкой. Причем никакой не змейкой — наглухо. Некому тут ночью к нам ехать, да и вообще с той стороны наших нету. Так что, самую чуть часовые расслабились, вполне закономерно. И когда из темноты и мороси на них вынырнул конный отряд в, от силы, по следам судя, три десятка всадников — попросту остолбенели. Я не придумал ничего другого кроме как — подползли эти ребята и растащили загородки, а когда рванулись все остальные от леса, то попросту те в седла лошадей, которых им в поводу привели, запрыгнули. Иначе никак не объяснить. Последняя рогатка была на виду у часовых, но ни один из них не вспомнил, как она оказалась на обочине. Не иначе, одетые в темное, пластуны ее откинули в последний момент, прямо перед появившимся уже отрядом. Почему не зарезали тихо часовых… наверное, не решились рисковать, важнее было, чтобы отряд прошел — а от леса доскакать не долго, но любая случайность, и все сорвется. Это, кстати, говорило за вероятность бегства если и не князя, то кого-то важного. В общем, грамотно сработали, спецназ он и есть спецназ. И дальше тоже как на учениях…

Я только и успел выскочить на выстрелы, увидел даже не силуэты, а темную массу какую-то, ломящуюся по дороге. Карабин я теперь не ношу, оставив в обозе — если что винтовок лишних дочорта, а так пистолета хватит. Но даже к кобуре не потянулся, некогда — рванул к пулемету. И все. Вряд ли меня приложили по затылку прикладом, или, тем более, шашкой. Они вообще холодняком не пользовались, судя по отсутствию колото-резаных. Только огнестрел и гранаты. При том — скупо, очень скупо. Вот гранатой-то меня и приложило, похоже. Повезло, что у валашцев гранаты дерьмо, больше фугасного действия. Осколков во мне не было, просто контузило. А все остальные шишки и царапины я получил, когда пролетел немного от могучего пинка взрывной волной, и успокоился рядом с так и не расчехленным пулеметом, у мешков с песком. Пулемет так никто и не расчехлил, я бы наверняка хоть вслед всадил, но солдатики настолько были обескуражены, что я и не ругал никого. Вот так — считанные секунды, пара десятков выстрелов из револьверов, три гранаты — и все. Полурота разбита и превращена в ноль в боевом отношении. Удар хорошо подготовленного спецназа — это даже не страшно. Это быстро и неотразимо. И наше счастье, что мы не были их целью, а просто помешались на пути — и они нас смахнули с пути, словно городошная бита кегли в боулинге. Прошли, не заметив, как штык через гавно. Самое похабное — когда я пришел в себя, то ощущение от увиденного было — что я чудом выжил, и прежде всего, расчехлив пулемет, ибо иначе, мне казалось, не отобьемся, если что, устроил перекличку. Думал, что остались единиц, как в старом советском кино про войну, когда танки перепашут позицию, и потом вылезают из засыпанных окопов оглушенные и раненные бойцы. Хрен там. Шестеро убитых, одиннадцать раненных и контуженных, считая меня. Из них четверо — тяжело, но вряд ли смертельно. Таков был позорный итог. Они даже не пытались нас убить. Постреляли — кому не повезло, или кто сдуру пытался наверное сопротивление оказать — и ушли. Один солдатик сознался, что они проскакали мимо него, и он их видел, они разве мельком на него посмотрели, проскакав мимо. Он-то уже с жизнью распрощался, зажимая простреленное плечо, и пытаясь на спине отползти подальше. Но винтовка его валялась поодаль, и они все просто проскакали дальше, хотя добить его было секундным делом, и вряд ли у них у всех были пустые пистолеты. Просто не посчитали нужным. Вот так вот, такие вот у нас пирожки с котятами… Да, с нашей стороны так и не прозвучало ни одного выстрела.

Последствий, однако, практически не последовало. Доклад я отправил обстоятельный, ничуть не умаляя своей вины, ибо не о том речь — если в тылу такие волки рыщут. Но приехавший через день вместе с нашим обозом рисский капитан лишь осмотрел все, хмыкнул, и сказал, что мы вообще легко отделались. Чуть дальше эти хмыри встретили на биваке аж целый батальон, и, почему-то не сумев разминуться, так же прошли его, проредив весьма значительно. Недосчитались более чем взвода сразу, и еще часть помрет точно. Так что, можно сказать, повезло. Так что и от начальственного гнева мы ускользнули — нашлись и более интересные козлы опущения. Более того — начальство смилостивилось, учтя потери, и велело нам восстанавливать боеспособность и ожидать возвращения раненых и подхода пополнения именно в этом поселочке. Чему мы были вовсе только рады. Собрал местных, и предупредил — вот теперь будем грабить. Как только пополнения подойдут, чтоб все же оборону нормально держать — устроим веселье. По-моему, они не очень этому обрадовались. Но кто их спрашивать станет.

Но моим разбойным планам не пришлось осуществиться. Все вышло несколько иначе. Потому что война внезапно закончилась. Князь Орбель действительно бежал, за ним побежали (в основном в лапы заградотрядов и застав Антанты, уже замкнувших в кольцо город, а зачастую и добровольно в плен) его приближенные и сановники. Сопротивление рухнуло, в Эбидене даже успел возникнуть бунт, кто-то старался выслужиться перед новой властью. Говоря забегая вперед — не помогло. Повесили и посадили на кол всех практически прежних. Без исключений почти, из серьезных фигур только Радо Сарежского отправили на отсидку в крепость. В Эбиден вошли войска коалиции, кто-то там самый старший и представляющий власть подписал капитуляцию, и война завершилась. Я всерьез заскучал насчет трофеев — ведь всем известно, что грабить теперь уже княжеское имущество… Конечно, местные скорее всего промолчат, особенно если брать в меру. Но ведь могут и не промолчать. А учитывая рьяность Верных… И будет мучительно больно и обидно. Особенно если и взять-то всего в меру. Эх, что ж непруха-то такая… Нет в этом мире гармонии!

Я уже собирался по-тихому нажраться в одиночестве реквизированной при посещении местного трактирчика наливочкой, снять стресс (валяясь после контузии первые дни, я вдруг отчетливо ощутил, насколько я устал за последние недели командования ротой — все же это ничорта не легко и не просто командовать сотней людей!), как здешний мир снова меня устыдил.

Едва я улегся поудобнее под пологом, в командирской выгородке (пока не объявили конец войне, я решил держать всех в укреплении, накидав только побольше траверсов — дома расположены далеко и неудобно, если что — чистая мышеловка), и приготовил кружку, разложив закусь, как послышался стук копыт. Потом окрики часовых, беготня дежурной смены, щелканье затворов, остальные зашевелились, скрежетнул поворачиваемый на станке пулемет. Пуганая ворона на воду ссытся. Мы теперь службу несем так, что о-го-го. Даром, что война кончилась. Дебилы, блять. Кого там еще демоны принесли?

В здоровенном пакете оказалось много бумаг. Если коротко обрисовать ситуацию — то до особого распоряжения все части по приказу князя Вайма становятся гарнизонами там, где в данный момент находятся, за исключением тех, кто на марше. Кроме отдельно оговоренных случаев, командиры частей становятся комендантами данных населенных пунктов, со всеми вытекающими. Что и подтверждал присланный на мое имя приказ из штаба полка, к которому мы сейчас приписаны — фельд-лейтенант рисской пехоты Йохан Паличь назначается военным комендантом поселка Радовицы, со всей полнотой власти, с правом суда и т. д. и т. п. Я взгрустнул еще сильнее — мало мне моих долбоебов, так еще и навесили местных… Но следующая бумага озадачила. Приказом князя Вайма, с полудня завтрашнего дня, и до полудня послезавтрашнего, во всех рисских комендатурах оккупированного Валаша объявлен «День до флага». По истечении сего срока следует поднять над комендатурой (ну или вывесить, если поднять негде, понятное дело — такие мелочи в приказе не указаны) рисский флаг. Флаг кстати в пакете прилагался — и то не сказать флаг — флажок. И с момента поднятия флага территория сия считается невозвратно территорией Рисского Княжества, по праву меча, то бишь с боя взятая, на вечные времена. Со всеми вытекающими последствиями законодательными и административными. Это что ж выходит, я лопухнулся, и пограбить можно было? Вот жеж… впрочем, еще есть тот самый «день до флага»… Наверное, не так часто тут происходит подобное, ибо кто-то умный приложил к приказу памятку, написанную просто и доходчиво — самое то, чтобы прочесть солдатам. Итак, это день до флага был тем самым днем, когда армии официально разрешалось грабить. Гулять на полную, нажираясь вхлам, и насиловать женский пол. И даже немножечко убивать — при попытке оказать хоть малейшее сопротивление. Не пресловутые «три дня на город», но всего лишь сутки, однако — официально… Ограничения, конечно имелись. И если так подумать — немало, и серьезные — просто так убивать и калечить нельзя, ломать иное имущество тоже (исключение, весьма расплывчатое и многозначительное «в поиске сокрытых ценностей» — то есть в принципе можно, конечно, и по камушку все разнести). За поджог — и вовсе смерть, за утерю оружия по пьянке и т. д. Ну то есть вполне разумные ограничения, в плане сохранения народного (княжеского) достояния. Запрещались так же разборки между собой, вплоть до драк, но драки «на усмотрение коменданта» а поножовщина — уже сразу каторга. Стрельба — расстрел на месте. Право первого, независимо от чина. Если солдат уже занял дом, то сам главнокомандующий туда сунуться не смеет. Правда, и разбирать трофеи разрешается по старшинству, с верхов — но потом менять «только по бесхозности либо согласию». Распространялось это на все — от медяка на улице или кувшина вина в кабаке, до барской усадьбы или бабы — кто первый встал, тому и в дамки. Забрать себе можно было любое движимое имущество, кроме рабов, ну и брать в рабы никого нельзя тоже, это логично. А остальное — хоть золотом карманы набей. Исключение на всякие особо ценные вещи типа предметов искусства — их положено сдать в казну. Но строго за вознаграждение. В общем — гуляй, рванина. Отдельным пунктом прописывался приятный мне, как коменданту, бонус. Комендант имеет право выкупа. То есть он имеет право собрать в одном месте на эти сутки всех жителей, заплативших ему выкуп. Причем размер выкупа не оговаривался — на усмотрение коменданта. Собранные там жители не могли подвергаться никакому насилию, находясь под защитой коменданта. Вещей им с собой брать не положено, спасают только свои жизнь и здоровье. С учетом того, что фактически любого в эти сутки можно пристрелить, сославшись на сопротивление, и хрен оспоришь…. Ну а про баб и девок и говорить нечего. Село тут такое… зажиточное, и моя жаба нетерпеливо заерзала…

Быстренько прикинув дебет с кредитом, не откладывая резину в долгий ящик, велел согнать местных на площадь, построил тут же всех своих, и зачитал им сию бумагу. Солдаты без команды проорали ура князю, а местные только что не обоссались от ужаса. Ничего, уррроды, пришло время пощупать вас за влажное волосатое вымя… Давайте, прячьте свое барахло, чтоб моим солдатам было интереснее ломать ваши дома. Сбежать из города никому не выйдет — я местных сразу предупредил, а парни сами будут в караулах бдеть, соображая, что к чему, сегодня ночью поселок будет моими полностью оцеплен. Жизнь снова налаживалась, фортуна, повернувшаяся было жопой, начала ею игриво повиливать, поднимая подол… От избытка чувств пригласил обоих оставшихся в живых сержантов и последнего ефрейтора, и бутылку настойки, а потом еще две моих и три из их запасов мы раскатали вместе. Салют по убогой башенке здания сельской администрации, на которую нам через сутки с лишним надо вывесить флаг, из пулемета — был просто шикарен. Как оружие эта митральеза полное дерьмо, зато она вовсе безопасна при использовании в пьяном виде — и не выстрелит сама, и заклинивает довольно быстро, не доводя забаву до ЧП. Надо будет после войны забрать ее себе.

***

Собрал все население рано утром, и передал мою волю. Значит, так. Село богатое… не все дома конечно, но видывал, и не мало, куда как беднее. А потому, жЫрные абизяны — по золотому с каждого жителя. С баб и девок — три. Дети и старики по полтине. Вот так… Малчать, жывотные! Никого не неволю, кому цена не нравится — может сидеть дома! Да, обдеру до нитки… а вы что хотели? Ну, найдется у средней семьи полдюжины-дюжина золотых, я же знаю! Так что… Объявил всем, чтоб собрались с деньгами в половину двенадцатого перед храмом.

С самого утра я уже переговорил со стариком-священником. Когда явился к нему в сопровождении Шмульке, тот был весьма печален — тут кроме войны какие-то межконфессиональные терки идут. Но я его обнадежил, мол, мне это без разницы. Даже наоборот — пара упоротых среди солдатиков просилась в церкву. Не люблю леригиознутых, но чувства верующих надо уважать. И вообще, святой отец, мы здесь не за этим. Объявил ему, что с полудня на сутки его культовое сооружение превращается, сооружение превращается… в элегантный концлагерь! Так что пусть примет меры по размещению и поддержанию порядка. Ибо кто окажется за оградой в веселый день — лишится любой защиты. А лучше бы и вовсе чтоб никто на улице не маячил. Сохранность таким образом его пункта по раздаче опиума народу я обеспечу. И с него лично… а, ладно, я щедрый! И с тех, кто еще с ним там живет — выкуп не беру. Старик не то чтобы просиял, но малость успокоился. Вопрос с размещением населения я таким образом решил. Сразу вопросил насчет бывшей администрации. Помявшись, поп отвечал, что село «коронное», то есть принадлежит лично князю, и управлялось приезжим чиновником из администрации князя, который, вместе с приезжим же полицейским, исчез, едва дошли слухи о приближении войск коалиции. Наверное, в столицу сбежал. Я, грозно посопев, обещал проверить — но, по-моему, не врет служитель культа.

После этого застроил своих. Провел еще раз инструктаж. Запретными для разграбления объявил церковь, ну и ессесно управу. Это княжеское, это грабить нельзя. Были у меня трое шалопаев, насчет которых имелись сомнения. При всех им лично внушил — лучший вариант им выбрать на троих кабак, и там, пограбив и набрав бухла, запереться в какой комнатке и напиться вусмерть. Ибо если что… Намекнул, что за утерянную винтовку или даже штык — упеку на каторгу, а за дебош — расстреляю. Кажется, прониклись. Авось обойдется, ну а если что… Еще сказал, что, поскольку нас мало, то добычи должно хватить всем. Так что чтоб без глупостей. Застращал, что буду шляться по городу, и лично контролировать. И сержанты тоже. И не приведи Боги…

Пока местные, рыдая, вскрывали кубышки, а солдатики готовили мешки и прочую тару для хабара, зашел таки в управу. Все одно потом можно списать будет на грабежи — на самом деле нет нигде правил, что мол управа — это княжеское. Ничего такого в приказе, это я просто соврал — здание небольшое, но добротное, занять, так нам и хватит на постой. А то разломают. В администрации царил легкий беспорядок, свойственный при суматошном съёбинге. Сейфы пооткрыты, ничего ценного нет, бумаги разбросаны, но их немного — то ли и было не много, то ли увезли-спалили. Зато список жителей нашелся. Никаких финансовых-налоговых документов, правда, не нашлось. Жаль, было бы неплохо. В одном из кабинетов нашелся «план героической обороны» и список тех, кого надо привлечь в ополчение. Судя по тому, что в нас тут не то что не стрельнул никто из местных, но даже какашкой не бросил — не осуществленный план. А потому… Подумал, да и спалил сей листок в пепельнице. Мне все равно, а людям тут жить. Шантажировать этой бумажкой все одно толком не выйдет, да и совсем паскудно как-то. Кабы в нас тут стреляли… тогда, впрочем, мы бы, скорее всего, тут просто живых никого не оставили.

Кроме этого, в углу кабинета стоял огромный ящик из нестроганых досок. Вскрыл его, и узрел… мам дорогая, что это? Вызвал солдатиков и велел вытащить на улицу. Ну-ка… Это же натурально еще один пулемет! И патроны! Однако, до чего же он… Покрутил, разобрал… Походу, совсем плохо дело у Орбеля шло под финал. Если до того нам попадались пулеметы упрощенные, лишенные пружинного привода, с эжекторами не из латуни, круглыми, а согнутые в шестигранник из жести, с магазинами вместо ленты, но все же как-то похожие на исходный рюгельский образец, то это… Типичный франкенштейн «тотальной войны». Станок из деревянных брусьев, сам собран на огромном полене, иначе не скажешь — переходящая в приклад-упор для левого плева двухдюймовой толщины доска, с боку к которой на петле приделана коробка. И защелкнута едва не на шпингалет. На прикладе на затыльник прибита полоска брезента — продевать в нее руку, чтоб уже точно никуда не делось ничего. Здоровенное колесо с шестерней, передача прямо на виду. Все открыто… хотя грязь не помешает, все и вывалится сразу. Откинул короб — устройство примитивное, чем-то напоминает дверные замки-щеколды — пластина с прорезью, диск с торчащим штырем… повернул колесо — за один оборот диск четыре раза провернется, четыре раза пластина-щеколда туда-сюда прыгнет, четыре выстрела даст. Штырь на диске и по ударнику бьет — значит, крутить надо быстро, а то осечки будут. Магазин в виде планки открытой, и сами планки по двадцать патронов. Ствол торчит, к полену-ложу притянут хомутами. Прицельные приспособления постоянные на ствол приварены грубо. Ствол сам короткий, и толстый. Снаружи следы грубой обработки — не иначе прямо из заготовки ствола карабина сделан. Кстати сказать, последние дни отметил — почти все у валашцев вооружены короткими карабинами паршивого качества — металл и на стволах экономили. Первая война на истощение, да… Чем-то мне этот уродец понравился, мы такие в детстве делали, похожие. Однозначно, вот его я точно себе заберу. И никто не будет против. А разобранный он и вовсе на что угодно похож, но не на оружие. Надо только будет все же опробовать.

Очень нервно восприняло население, собиравшееся на площади, мою оживленную возню с пулеметом. Кто-то, приведший «на спасение» наиболее ценных членов семьи, кинулся выкапывать остальные заначки, решив, что шутить тут не станут. Вернулись быстро и с соседями, которые до того, видать, хотели пересидеть. Это хорошо… Война кончилась, а деньги мне понадобятся. Тем более что не так много с выкупа я получу на самом деле-то. Половина уйдет в казну. Четверть — в казну части, в ротную, то есть, из них половину — то есть от всего осьмушку — солдатикам. Ну а четверть от всего — моя. Не очень-то и много. Хотя…

Зычно объявил, что сейчас начнется регистрация взносов. Велел вынести из управы стол, поставил у ворот церковной ограды. Усадил туда Шмульке, велел подходить главе семейства сдавать валюту, а только потом подводить, и только тех, на кого оплачено. Остальные чтоб не лезли. Поставил на стол здоровенную кадушку — туда кидать бабло, ее потом при всех пересчитаем. Чтоб без обмана и нарушений. Шмульке по привычке изготовился список вести, пришлось шикнуть. Быстро провел с ним разъяснительную работу, пообещав, если нае… обманет, со свету сжить. Значит так. Всем подошедшим делай предложение насчет скидки. Они своих дедов и сопляков совсем мелких по домам оставить думают. Предлагай два по цене одного. Но нам. А остальное — по списку князю. Давай, работай, Циолковский!

И панеслась. Пару раз подходил, забирал у Шмульке излишки. Неплохо, неплохо. Даром что всего чуть больше половины жителей решили откупиться. В белой кассе набралось всего-то под сотню золотых. Четвертак — мой. Ну и черным еще столько же… даже за минусом пятерки Шмуле. А неплохо! В процессе получения выкупа узрел непонятное. Стоит себе какой-то мужичонка, по виду на последнего украинского президента похожий. Всклокоченный, глазки бегают. С сумкой здоровенной. А к нему очередь. Одиночки и семьями. Подходят, в бумаге ему что-то пишет, он им деньги выдает — и те на откуп идут. Не понял. Это что за жидовские замашки на моем празднике жизни?! Подошел к толпе стоящих поодаль — в основном нищеброды, у кого денег на откуп нет. Пришли, похоже, милости выпрашивать, только хрен, а узрев пулемет и вовсе не решаются. Стоят, с дитями, мужики шапки мнут, бабы платками глаза вытирают. Экая мерзость, недостойная цивилизованного человека! Почувствовал себя эсэсовцем в прифронтовой деревне. Подошел, они шарахнулись чуть, я девку конопатую, что ближе всех стояла, поманил. Та, было, шарахнуться дальше хотела, да толпа ее разом выкинула. Скоты же, конечно, кого угодно, хорошо, не меня. Подошла, трясется. Нужна ты мне, конопатая… С тобой разве кто из солдатиков пойдет, и то половина из жалости. Мне информация нужна.

Поняв, что прямо тут ее честь никто отнимать не станет, по крайней мере сразу, девка осмелела, и даже глазками стрелять немного начала. Нет, баб понять невозможно… Пришлось прикрикнуть, пришла в норму. Довольно смышленой оказалась, выложила все, что знала. На морду не красавица, зато в курсе дел, сплетница видать еще та. Это местный мельник. Выжига и сволочь. Он сейчас деньги в долг дает, а кто берет в рабы на год пишет. А иных и на три — это кто за бабу свою берет. Ну не бабу же этому козлу на три года отдавать? Вот так, сами пишутся в рабы за небольшие деньги — месячное сержантское жалование. Но — нету у них лишнего, и деться некуда. Детей многие выкупить хотят. Иные и вовсе, говорит, хотят денег на семью взять, а самим на солдат броситься — и семья цела и этому хрен в тряпке! Ну, это правда, один такой нашелся и то, больше разговоров, наверное. Так-так-так… Чего-то я злиться начинаю. Нет, я все понимаю, кто сам без греха пусть первый идет удавится, но все же… и такой наглости. Ах ты ж, скот…

— Значит так, слушай сюда, конопатая… Да не дергайся ты! Нужна ты мне больно… Иди скажи людям: Не надо у него покупать ничего, у кого денег край — пусть все идут, на мельнице собираются. Поняла? Мельницу я сам себе возьму, все там отсидитесь, не тронет никто вас, нужны вы кому больно. А этому — денег не давать! Все поняла? — Иди!

Тако-то. Сучья морда. Ты тут на людском горе и моем гешефте решил нажиться? На страданиях народа и моей прибыли?! И без процентов?! Ну, я устрою тебе… Очередь к нему и впрямь иссякла, да и толпа вмиг рассеялась, тем более что до объявленного срока осталось менее четверти часа. Но мельник, так похожий на того незадачливого кондитера, так и простоял практически до самого полудня. Жадный… Ну, что ж. Будем перевоспитывать. А я и без бинокля вижу, как бегут на мельницу фигурки, большие и маленькие, кто-то, старикан или бабка какая и вовсе ковыляет еле-еле. Не все, наверное, в курсе, кто-то и отсидеться решил в домах, но главное не так много успели в кабалу вписаться к этой твари. Ничего, ничего… А вот и время. Посмотрел на моих, выстроенных, уже и Шмульке в строю, все готово. Картинно вскинул руку с «Бару», дождался, пока по моим будет точно двенадцать, и пошел к пулемету. Батюшка в церкви как раз жахнул в колокол, когда и я провозгласил наступление «Дня до флага» короткой очередью на шесть патронов вдоль улицы. Больше не вышло — заклинило. Прекрасный аппарат, однозначно беру. Первый раз в жизни провернул свинцовый фарш из патронов, иначе ощущения и не описать. Ну-с, а теперь — приступим-ка мы к делу… Подошел, махнул своим — вольно.

— Итак, орлы. День до флага. Гуляй, рванина. Правила вы знаете. Повторять не стану. Завтра в полдень — все тут, в каком виде сне не важно, но чтобы и ружье и вся амуниция при себе. Итак… я себе беру… беру… а пусчай мне, братцы, мельница будет? Никто же не против? Ну, еще бы… Таперича господа сержанты, идите, выбирайте. Потом господин ефрейтор, ну а дальше сами. И чтоб без глупостей… пааашли!

Нет, все же, я хороший командир. Авторитетный. Никто не рванул сразу. Пока я не покинул площадь, никто не стал никуда бежать. Да и то, немалая часть солдат за мной следом пошла к мосту, по пути уже, правда, сворачивая к домам побогаче. Ну сержанты где-то в другой стороне себе выбирают…

Калитка забора, за которым стояла не особо и богатая хатынка, распахнулась, и из нее, наперерез нам, как кошка под грузовик, рванулась какая-то девка. Машинально поймал ее в охапку, только пискнула что-то жалобно, сзади раздался веселый солдатский ржач, какой-то наглец прокомментировал довольно похабно мою удачливость, но сегодня прощаю. На крыльцо выскочила баба, вскрикнула — не иначе мать этой дуры. К ней в калитку тут же завернул немолодой солдатик, и баба тут же заткнулась. Ну, а чего вы хотели? Посмотрел на девку — лет восемнадцать от силы, черноволосая, коса толстенная, глазищи с испугу на пол-лица. Губу кусает… а сиськи ничего. И даже весьма. Если я ее сейчас отпущу, подумал, то трех шагов не пробежит, осчастливит кого-то. А у той чуть ли не слезы с глаз.

— Иди, не рыпайся, красавица! — говорю, и под руку ее волоку дальше, под хохот солдатский. Та рядом семенит, башку наклонила, вроде даже всхлипывает… Ладно, тоже мне… Чеж ты такая дура-то побежала куда-то, дома не сиделось?

Вошел на мельницу, закрыл за собой ворота, оглянувшись — мельница на краю поселка, никто за мной уже и не шел. Прошел дальше, в большое помещение. Хрен его знает, как правильно называется — терминал типа. Погрузка готовой продукции, разгрузка сырья. Сюда и телега въедет. А вот и весы, вон туда на прилавок подавать, отсюда с окошка забирать мешки или что там. Ну и народ тут же торчит. С узелками, с детьми, молчат, как мышки. А прилично их набралось, только взрослых человек под тридцать, наверное. Толкнул к ним девку, буркнул, чтоб обождали, и пошел осмотреться. Сама мельница не работает — выглянул с эдакого балкона на дамбу — лоток почти полностью перекрыт, немного воды идет разве по дну, колесо не прокручивает, оно вон еще и застопорено. А чтоб не поломало запруду — свободный ход рядом открыт, идет через него вода прозрачным изгибом. Красота. В соседней с мельней комнате — склад готовой продукции. Немало так мешков лежит. Денег стоит, зима все же, да и сколько того урожая в военный-то год собрали. Это хорошо. Рядом выход на задний двор — ну, тут ерунда всякая… инструмент, запасные жернова, еще что-то нужное в мельничном деле… ага, погребок… со жраньем и бочонок есть… то, что надо. Кухня летняя, здоровенная, с печью на манер русской — хлеб, что ли, выпекать? Вполне логично в общем. Вернулся в помещение, залез на второй этаж — комнатка невеликая, по всему видно, один жил, то ли жадный очень, то ли еще чего. Ладно, сойдет. Спустился к народу. Присел на чурбак какой-то, осмотрел всех. Затихли, что через толстые стены слышно, как вода на плотине журчит.

— Ну, голодранцы, что делать с вами станем? — смотрю, засопели мужики, бабы сейчас реветь начнут — Тихо! Пошутил я… сказал же, не трону. Так… кого бы мне… Во, ты! — тыкаю пальцем в бородатого мужика, виду вполне приличного, непонятно даже — чего он тут? — Иди сюда! Как звать?

— Бролт… Ваше благородие… — басом отвечает. Не то чтоб нагло, но так, с достоинством.

— Ишь ты… Кто таков, Бролт? Чем занимаешься?

— Столяр, вашбродь. Мебели на заказ и всякое делаю, в Эбиден вожу.

— Чего ж ты, Бролт, тут оказался? Нешто у хорошего столяра денег нет? Али, плохой ты столяр?

— Столяр я справный, не хвастаясь скажу. Да только, аккурат перед… появлением вашим… закупил я материала впрок… так рассудил — какое-то время не до того будет, а мебели могут и понадобиться… и опять же — гробы…

— Это ты верно подметил… И что ж — решил все бросить, и сюда?

— Ну, а чего ж? Когда Наси — кивает в сторону конопатой девки, в первых рядах стоящей — рассказала нам, что Вы велели, ну так и решил. Материал — а чего ему сделается? Там и дуб и лиственница даже — не утащат его, поди. Сжечь не должны, а поломать… Замучаются, ломаючи. А я, если жив останусь, то все по мелочи и восполню. Я бы и заплатил, да вот денег нет, а в долг у Вашего благородия попросить, боюсь, осерчали бы Вы. А к этому Пеце в кабалу все одно бы не пошел! Дома бы сидел, глядишь, и обошлось бы. Да только, так, думаю, надежнее — солдат, он же что — тот же ребенок, только… хм… орган мужской поболее, и ружье настоящее. Я сам в армии пушкарем служил, ефрейтора выслужил, и в эту войну призвали, сначала в пушкари, да пушек нет, потом в пехоту, да и ружей не хватило, так вот и обратно отправили.

— Так вот, тебя-то мне, Бролт, и надо было…. - встал я, пояс поправил, и гаркнул: — Так, слушай все! Вот его! -

За плечо потрепал Бролта, снизу вверх, между прочим — слушаться во всем! На нем — порядок тут. Все ясно? Ну и хорошо. Так, Бролт — теперь еще вопрос. Что за человек этот ваш мельник?

— Пеця-то? — Говно он. А не человек, прости, ваше благородие, на таком слове. Жаден без меры, к бабам пристает, деньги сулит, да только к нему разве совсем по нужде кто пойдет…

— Из-за яво муж у меня помер! — бабка какая-то из задних рядов. Она тут не иначе ради компании — вряд ли солдат боится, просто скучно, а тут такое событие — Захворал, старый, как я просила у яво муки в долг, так и не дал!

— Мы через то едва с голоду не померили!

— Он к моей Ниське приставал!

— Я ему в рабах полгода за хлеб и воду работал, спину сорвал!

Ну и всяко разно такое из толпы, в основном бабы, но и мужики иногда тоже. Жестом остановил — мол, понял все. Ну, они, конечно, так сказать, пристрастные, а уж мне в такой ситуации и подавно скажут как выгоднее. Это ясно. Да и наплевать, все одно я все решил, это так, комедия.

— Слушай сюда, селяне! Мне ваш Пеця-мельник тоже не понравился. А на вас у меня зла нету, так что… значит, Бролт, распорядись. Тама, во дворе — погребок. И доски там какие-то валяются, да жернова. Отряди людей — пусть жернова прикатят, и положат, на них доски, и будет стол. Мешки с мукой тащите — на них рассядетесь. И — все что в погребе есть — на стол! Думаю, попировать вам хватит. Ну, и мне-то кусочек оставь на вечер, хе-хе-хе! И бочка там — и ее кати, думаю, винишко там, его тоже на стол… уж насчет посуду сами придумаете что, хоть по очереди, ваши заботы… Да, и вот еще что… — заметил я, как у троих мужичков морды повеселели, при упоминании вина. Вышел за ворота, где-то тут… ага. Оглобли, что ли, куски. Вернулся, протянул Бролту — Вот, этим охаживай, кто барагозить станет, в питье меры не знать будет, или еще чего учинить беспутное. Эту дубину помощнику дай, сам выбери.

— Есть, вашбродь — отвечает, а лица у мужичков сразу поскучнели, и видно, что вовсе они вообще совсем и не хотят пить. Тем более Бролт выкликнул здорового ростом, но хромоногого белобрысого парня, вручив ему дубину, и еще какого-то паренька вертлявого себе в помощники назначил. Ну, тут все нормально. Отошел в сторонку, наблюдая. А ничего, селяне за чужой счет пожрать не дурни, быстро организуют все. Ну, да, так ему и надо, скотине. Велел мне потом принести винца, да закусить чего-то, и отправился наверх, пересчитать бабло, да раскидать, кому чего сколько. Княжью долю и ротную-солдатскую, подумав, чуть побольшил, из неучтенки — ее оказалось больше, чем я думал, а так будет не особо подозрительно. Все одно, вкупе со своей официальной долей — стал я богаче на сотню золотых, а это… ну, скажем так — можно и домик в деревне приобресть. С учетом того, что у меня уже нахомячено… а я вполне себе состоятельный… если только после войны цены не рванут вверх, конечно. Но… еще же наши часовые дела… сколько-то там в Рюгельском Банке уже накапало… Надо, кстати, эти деньги туда перевести, а не в Солдатский. Не стоит все яйца в одну штанину складывать. И, по возможности, не откладывая надо перевести — не хочу наличность таскать. Банки-то филиалы свои пооткрывают моментально — война кончилась, сейчас кто первый тот и король.

В дверь постучались, я на всякий случай кобуру расстегнул — мало ли… спрятал деньги, крикнул, мол — можно. Вошла конопатая, принесла кувшин и глиняный стакан, на блюде нарезали мяса вяленого и сыр, хлеб свежий. Кивнул, мол хорошо, поставь, она неуклюжая с испугу, чуть не пролила все. Обругал и отправил вон, придав ей ускорения по жопе, на ее ойканье сказав, чтоб не боялась, сказано ж, не трону. Едва успел откушать неплохого вина, раздумывая, как бы все правильно устроить, и что сделать в первую очередь, что потом, как снова постучали. Крикнул, мол, можно — а в этот раз Бролт пожаловал.

— Ну? — Как оно? Что гарнизон?

— Гарнизон, вашбродь, занят приемом пищи и употреблением напитка. Все благочинно, смею доложить — в тон мне отвечает Бролт. Сам он, видать. Тоже приложился, но такому это же не доза, так, чисто для.

— Тогда чего ж пожаловал? — спрашиваю. Этот мой капо мужик толковый, просто так беспокоить не стал бы.

— Я, так сказать, вашбродь…

— Ну?

— Я, это… Ну, я так посоветовался, с народом… с некоторыми… Ну, в общем…

— Не тяни коня за яйца, Бролт.

— Ну, народ Вам, вашбродь, благодарен…

— Бролт, ну не за этим ты меня от неплохого же вина оторвал?!

— Так я это… чего и говорю… Вы, вашбродь, осерчали, видно же, на Пецю-то… Так мы… народ, то есть… Ну, в общем. Хольц, паренек тот, помощник мой, что на хорька похож. Он дело говорит. Наверняка у него, у Пецы-то, спрятано тута чего-то. Он же жадный, в банк городской деньги не повезет, я-то и то не очень доверяю, но иные клиенты приучили. А этот — нееее… Тута у него кубышка-то. И, поди, не одна…

— Тааак… И как же ее найти? Дом весь разобрать по доске по камушку? Ну, в принципе, если всех вас напрячь…

— Не надо всех, вашбродь… Вы, это… если можно, не говорите вообще никому, а? А то нам… ну народу, то есть… Нам-то тут с ним потом еще жить… А так, вроде как Вы сами нашли, а?

— Так а где искать-то? Я, что ли, по твоему, с ломом стены долбать бегать стану?!

— Низачем, вашбродь. Я столяр хороший, я на звук тихонько простучу тут все, а потом уж вы сам и достанете, да и то сказать я подмогу если что. Только как бы Вы мне прикажете… А Хольц полазает еще поищет тоже, он мастак на такое дело. Он вообще-то… ну, умеет он. А все пусть сидят, вы их оттуда не выпускайте, только до уборной. Так и скажите, чтоб там сидели. Все одно он бы там прятать не стал — слишком место людное, мало ли что.

— Хм… ну… А давай! Так, конопатую эту сюда, пусть еще принесет и мяса пожирнее! А ты начинай, пока там все проверь, потом я прогуляюсь, здесь осмотришь!

Бролт вышел, вскоре принесла мне конопатая Наси здоровенный кусок чего-то типа буженины и еще вина… эдак и много станет, ну ничего. Отправил ее, снова приложив по жопе — а теперь она и не ойкает. Да еще и вроде как, предугадав шлепок, малость подуперлась, чтоб отдача сильнее была… А ничего задница! Аж рука гудит. Даром, что конопатая.

Первую захоронку нашел этот хорек малолетний. В кухне, в печи, аж в дымоходе, в горшочке, стоявшем в нише, обнаружились какие-то золотые цацки. Немало, в основном довольно аляповатые, некрасивые, серьги, кольца и всякое подобное. Бролт сказал, что это может ему вместо денег приносили, а может и краденое скупал. С такого станется. Но, тем не менее, припасем. Сдать на лом — тут не меньше полтинника. Молодец Хольц, догадался. Печь огромная, в нее залезть можно, а внутри в дымоходе и выпрямится — и вот если еще и руку протянуть и пошарить… Выдал ему полтинник серебром за работу. Аж просиял, гопник малолетний. Отравил его под плотину отмыться, и велел в тряпье мельника что-то подыскать, а это застирать. Чтоб народ не задавал вопросов. Итак, Марио, твоя принцесса в другом замке, но ты выбил пятьдесят кредитов…

Пока Хольц полоскался и стирался, обрадовал уже Бролт. Нашел две захоронки — в полу жилой комнаты и в стене коридора. В комнате большой ящик с монетами — и золото и серебро, всего на сотню с лишним, в коридоре — несколько золотых, наверное, брусочков — банковские слитки, что ли? — и кипа бумаг. Векселя какие-то… на предъявителя — заберем… расписки, расписки…. Много расписок, и не только с этого села, ну оно и понятно, мельница на всю округу ближайшую… Так, банковские облигации — тоже изымем… Если столяр прав, то это, скорее всего, тоже ему приносили вместо денег. Нет, ну зачем тебе столько, жирная рожа? И еще односельчан в рабы скупал? Нет, так дело не пойдет… Расписочки… а зря, что ли, камин в комнате? Жаль, до тех, что в сумке, не дотянуться, ну да ничего. Выдал столяру от щедрот золотой. Тот принял степенно, вроде как и небрежно, мол, подумаешь… Аккуратно поставили доски и камни на место, пусть сюрприз будет.

Но сюрприз принес синий и дрожащий Хольц. Заявился, как был с купания, и поведал, что есть у его мысль, где еще может быть заначка. Пошли проверять, что поделать. Перекрыли полностью лоток, и полез по скользкому от водорослей деревянному желобу паренек под самое колесо. Возился там долго, вылез, нож попросил, полез снова. Но достал. Снова кувшин небольшой, залитый глиной, что ли сверху, с монетами. Золотые. Сотня ровно. Ну, заслужил, скотыняка малолетний, держи еще… полтинник, облезешь с бОльшего.

Неплохой улов, нечего сказать. Хорошо, когда ограбляемый — жадина. Запер всю добычу в комнате, спустился, велев вскочившему народу продолжать отдых, и отправился проверять своих орлов. Ибо мало ли что.

…Вернулся я с проверки уже к сумеркам. Все шло чинно и благородно, даже трое шалопаев исправно пили в трактире, не запершись, но уверяя, что скоро уйдут вечерять. Наливающийся бланш у одного из них я тактично не заметил. Впрочем, бывшие там же солдаты заверили, что они проконтролируют. Потом я прошелся по селу — нет, не слышно ни воплей, ни визга бабьего — все как-то относительно мирно. Заглянул в церкву — там конечно не праздничная атмосфера, но все в порядке. Батюшка заверил, что никто их не беспокоил, а один солдат на вечернюю молитву заглянувший, никак никого не притеснял и пущен в храм был с согласия всех присутствующих, вежливо пред тем попросясь. Ну, и ладушки. Походил еще, встретился с немного окривевшим сержантом, вылезшим тоже проверить, что и как. Выпили с ним немного, прошлись, стращая всех тем, что начальство не дремлет и бдит. Вернулись к нему, в богатый дом, где, кроме прочего обнаружилась, по общему виду — явно не из этого дома, зареванная баба, не выглядевшая впрочем ни особо одетой, ни сильно печальной своей судьбой. Мы немного посидели, выпили, потом я отправился искать второго сержанта, но не нашел. Парочка обнаглевших пьяненьких солдат от чистого сердца пригласили отведать шикарной медовухи. Отведал, чего обижать дураков, праздник сегодня. Поняв, что вечер скоро перестанет быть томным, направил стопы свои к моему маленькому личному концлагерю на один день.

Встретил меня Бролт и известием, что Хольц нашел еще денег. Видно, все, что было не спрятано, расходное — собрал Пеця в сумку, да зашвырнул в ручей. Только паренек глазастый, усмотрел, но нырять боится. Ха! Всего делов. Скомандовал, и спустили мы за полчаса запруду. Постарались ничего не сломать — мельница местным еще нужна. Спустили, на метр где-то, и потом полностью перекрыли — она теперь полдня набираться будет. Точнее, полночи. А ниже по течению — вот она, сумочка лежит! И главное, мужики, что ворот крутили, видят. Загнал их обратно, Хольца отправил за сумкой… а потом и сам полез. Не зря — под плотиной еще горшок нашли. Ну, до чего же жадный Пеця! Но ничего, все изымем. Мокрую тяжеленную сумку притащил, вывернул на пол прямо — брезгливо поворошив ногой, по-царски велел:

— Серебро и золото мне принести, остальное, Бролт — подели на всех по своему разумению! — ну, на кой хрен мне с медью возиться? — Так, селяне. Пошел я отдыхать, а вы — чтоб тихо себя вели… Вина мне еще притащите, но в меру!

Только я идти хотел — смотрю, толпа как-то зашевелилась, и нате вам — выталкивают из нее девку ту, с косой, ей в руку кувшин, тарелку — и гонят за мной следом. Поднялся, ей показал куда поставить, и машу, мол, проваливай, не искушай без нужды. Но не идет, дура. Стоит, глазами лупает.

— Чего тебе Сказано же — иди.

— Меня… господин офицер… опчество к вам отправило…

— По что?

— Ну… на ночь…

— Таак… — нет, я вообще-то и не против, но вот такое сволочное поведение «опчества» мне категорически не нравится. Как разорять мельника, так все горазды, а сами — такие же? Ну, мать вашу… Встал, да, руку разминая, к двери. Да только это глазастая вдруг ко мне кинулась, и давай шептать горячо:

— Господин офицер! Не прогоняйте! Матушка, ежели узнает, что я с Арчем Длинным гуляла, меня из дома выгонит, а батюшка проклянет, как есть! А я, похоже, затяжелела от него уже… Вашбродь, смилуйтесь! Так-то все люди на Вас подумают, а вам-то что, полное право имеете, и все видели, и матушка тоже, как Вы меня словили… Ну, что Вам стоит? А я все умею… все, что скажете сделаю!

…К проблеме создания девице Арине алиби мы подошли серьезно. Рассматривали проблему долго, вопрос обсуждали со всех сторон и под разными углами, прорабатывая все возможные варианты. Со всеми, так сказать, вытекающими последствиями и звуковыми эффектами. Стены толстые, но, кажется, и в поселке могли слышать. Очень меня это обсуждение утомило, вырубился, как убитый. Но утром все же быстро и энергично повторили основные наработанные тезисы и наиболее важные моменты. Сукин сын этот Арч, даже завидно. Если найду его — заставлю жениться, пожалуй.

…По утру народ выглядел помято — ну, ночевать на полу или на мешках конечно не особо комфортно. Но ничего. Зато отожрались, похоже. Бролт молодец, порядок соблюден, и даже уборную не загадили, хотя нагрузка явно превысила проектную. Ну, может, и загадили, да отмыли. Толковый капо попался.

— Так, селяне — на часы глянул, слышу — кто-то вздохнул завистливо, тут-то про такую моду только узнали, как же! — Значит, сюда слушай. Я вот чего придумал. Времени у нас еще остается чуть — так что доедайте, чего там еще осталось, впрок наешьтесь…

— Так, вашбродь — Бролт вклинивается — Тама уже и осталось-то токмо на завтрак всем… ну и Вам конечно самое лучшее! А так-то все подмели…

— Ну и отлично! А после того — я сейчас вот напишу расписку. Что мое решение такое — каждый из вас, кто сколько сможет, на себе унести, как хочет — хоть за щеки набивай, имеет право МОЕЙ муки забрать. На каждого — сколько унесет. Там вон мешки пустые есть — рассыпьте муку по ним, кому сколько. Расписку отдам Бролту, да копию потом в управе оставлю, от греха. Все ясно? — ну, тогда за работу! А мне — завтрак тащите! — сказал им, да наверх пошел. Хрен в кармане тебе останется, Пеця.

Притащила завтрак снова конопатая. Привычно я ее уже шлепком по заднице к двери отправил, снова смачно получилось, специально ж упирается, зараза. Только, в этот раз не подействовал шлепок — встала, как вкопанная. Ну, еще я ей отвесил, аж с протягом. На третий раз руку на заднице задержал… Господи, надо бы будет как-то отдохнуть в ближайшее время! Здоровье-то не казенное, а организм не паровоз, это паровозу все равно, он железный… Нет, ну до чего ж ты все-таки конопатая, везде у тебя конопушки, даже, понимаешь, на…

А внизу радостно шумел народ, старательно экспроприируя изъятую у него капиталистом-частнособственником прибавочную стоимость, и несомненно, веря в свое счастливое, светлое будущее.