Победителей не судят

Глава 13

…Ну а тут уже и торгам время. Только кроме описания дома, вывели тут на подиум, где до того распинались распорядители, да картинки-бумаги показывали, и сам предмет торга и обременения. Хм, однако. Тут ведь раб — это не то, что там, мол, в кандалах каких и в рубище. Тут это проще, это просто статус низкий и то сказать так — вот просто «на улице» не особо большая разница. Это насчет прав всяких в суде и отношений с хозяином — то да. А так в целом рабы и приказчиками работают и некоторые даже свое дело ведут. Больше на крепостных похоже, как в книжках про это пишут, так-то я не знаю, не застал. Тут собственно даже оружие рабам вполне можно носить — но не свое, хозяйское — или с грамотой от хозяина или в его присутствии. Частенько, кстати, в охрану рабов берут. И даже в телохранители иногда. В общем, по внешнему виду раба и не отличишь, это каторжан или уже беглых рабов клеймят, да заковывают. А обычных, да с небольшим сроком, да если еще из граждан, то тут никаких излишеств. И даже татуировок, как в штрафниках, не ставят. Тут иначе — эдакий жетон на шее носить велено, цепочку как ошейник делают, чтобы и не снять было. А на жетоне, как положено — кличка животного, имя и мобильный телефон владельца. Мол, нашедшего — просьба вернуть зверушку, за символическое вознаграждение. Кстати именно символическое — на усмотрение награждающего, не менее серебрушки, что ниочем. А так положено доставить беглого раба бесплатно, по одной простой причине — иначе это может сойти за укрывательство — а это почти воровство. А воров тут не любят. Убийц так себе, если не брать опять же имущественные споры, решаемые таким путем, хоть в подворотне, хоть присылкой снайпера для любимого дядюшки. Мошенников даже почти уважают. А вот воров и укрывателей налогов — не любят. При том скупщиков краденного — уже не так жучат… лишь бы налоги платили. И это еще подкрутили гаечки из-за войны да множества всяких лихих дел в Улле и повсюду — говорят, разгул бандитизма в военное время имел место нешуточный, оттого даже вон ношение оружия в городе открытое запретили, только кому по службе. Поговаривают, что пока и послаблений не видно, хотя опчество и спрашивает робко у власть имущих — да, видать, не время еще. Родина опасносте.

Так вот, насчет, значит, рабов. Что сказать… Если б не та самая цепка с бляхой (сейчас временные, как городское имущество — у города свои рабы тоже имеются, а как же) так вполне гражданской наружности. И наружность, надо сказать, не самая плохая… Вдова незадачливого таможенника, жертва ипотеки — вполне обычная баба, довольно таки приятной внешности, разве что лицо весьма усталое и морщинки у глаз. Эдакая немного блондинка, что ли, волосы не длинные, в типа косу короткую заплетены, или как это по ихнему, по бабскому называется? Сиськи имеют место быть, хотя и не впечатляют. Попец рассмотреть не удалось, тут все же не распродажа рабов, с демонстрацией полной товара. Да и одежда вполне себе обычная. Но и так в целом видно — ничо так бабец. Даже вдувабельна вполне. Взгляд только совсем отрешенный, вроде как безразличный, мол, делайте что хотите. По моему представлению, рабыня на продаже так и должна выглядеть, как ей, Изауре, еще себя держать? Тут, правда, народ вовсе не свистит и похабщиной не комментирует вовсе, публика серьезная, да только, подозреваю, в рабство продаваться — дело неприятное. Наверное, примерно так же, как я себя в плену чувствовал. Даже немного посочувствовал бабе. Только тут дальше дело идет. Выводят следом, и рядом ставят еще и дочек ейных. Ну, а что делать, закон суров, хоть и полная дура лекс. А дочки-то, очень даже и ничего! Мелковаты, правда, но это же проходит, и то сказать, тут на это смотрят куда как проще… Девочки почти близняшки, сильно похожи, погодки, что ли, ну или, по крайней мере, разница небольшая. Старшей с виду лет пятнадцать от силы, может — четырнадцать. Сиськи, если и имеют место, под одеждой не просматриваются особо, тут обтягивающее бабы как-то не носят вовсе. Но так фигурка уже ничего, просматриваться начинает. А в целом — вполне ибабельная старшая-то. И мордочки у обоих ничего, младшая, правда, видно, что еще чуть ребенок. Блондинки уже четкие, видать, папаня корнями из степняков был — там больше русых да блондинов, в горцах еще северных, но там чисто блондины, а тут с эдакой рыжетой. И глаза серые — как у степных, у матери ихней вроде зеленые, а эти, наверное, в папку такие. Волосы в косички заплетены — у мелкой две косы, у старшей одна побольше. Этот прикол я знаю уже, значит, точно старшей четырнадцать есть — вполне можно не то что трахаться, но и замуж брать. Мать, как девок вывели, дернулась, морда у ей гримасой пошла, губу прикусила и отвернулась — ну, понятно, нервничает. Как жеж, не для того мати квиточки ростила… А сами девчонки смотрят по детски. Хотя и понимают, что происходит, не маленькие поди — но все же в глазах, как и положено детям, да еще родителями любимым и оберегаемым, эдакое выражение — не верят, что что-то плохое может быть. Молодые еще, как же, дети и есть. Однако, деточки, здесь вам не тут. Спороли ваши предки косяков. Сначала один, потом вторая — и теперь несладко вам придется…

Повернулся я, и решил идти заказывать в столовке чего-то пожрать, пока торги идут. Чего-то расхотелось смотреть, как этих покупать будут. Хотя, на невольничий рынок зайти потом надо будет — может, там тоже девок каких симпатичных продают? Я бы взял… дайте две… Уйти однако не успел, опять зацепился ухом за Феофана:

— …Вона, смотри, точно тебе говорю, кумэ, Фрол долго торговаться н станет, он хоть Торуса и уважал, тот его от суда спас, не ставши врать, что нашел тогда именно в лодках припрятанное, а что выкинуто — доказать не выйдет… а, все одно, столько денег он не спустит на это. Даром, что торусовы-то приятели ему пошли в компанию — все одно он много не положит. Сотни три от силы даст, не больше, уважение оно конечно тоже, а все ж денежка счет любит…

— А кто ж ему тогда перебивает? Смотри, вон тот, толстый. И не торгуется никто…

— А он бы и сам не торговался, сам посуди. Кто тут приезжий, тот такой дом не купит — на что оно ему хлопот лишних? Ведь и не продашь толком, пока срок их рабства не выйдет, только вместе с ними, а оно кому такое надо?

— Да, то верно…

— Отож. А наши-то в городе, даже если кто и на Торуса зло держал — все ж на такую подлость, чтоб семью его в рабы купить — не пойдет. Оно, конечно, молва не грязь, да прилипает хуже смолы, сам знаешь.

— То так — вздохнул Распутин — в купеческом деле имя честное беречь надо, молва летит впереди купца, и следом стелется на сто верст. Безмен потом найдут, а память нехорошая останется…

— Так вот-то. Кабы так — то никто бы их и не купил. Кто-то в Управе Торусу благоволил — цена-то и вовсе немалая, чтоб не соблазнился никто дешевизной. На такой цене торг бы кончился, а они с нее начали. Так бы никто и не купил, ушел бы дом городу, а семья в городские рабы. Тоже не мед, пошли бы все прачками работать на Мытнинскую, но все же. Через три года пусть и без гроша, да снова вольные люди.

— Так чего ж Фрол торгуется?

— А ты ж сам видишь — вон тот, толстый, их купить хочет… Я уж и не знаю, откуда он такой, впервые его у нас вижу…

— А он из Элбе — это снова мерзкий старец подошел. Вид у него противный, не знаю уж поему, но не нравится он мне. Однако его тут уважают. Потому надо прислушаться, чего он скажет — Он у нас обосноваться недавно решил. Только дом у него уже есть, вместе со складами на Восточном мысу, у наследников Пима Кривого купил. А это он по другой части. Девчонки ему нравятся. Молоденькие. Он, говорят, иначе как с такими, которые совсем молоденькие, и не может. Оттого и скупает их при первой возможности, все лишние деньги на то изводит, хотя в делах и прижимист весьма. Потом даже вольную чаще всего дает… годика через полтора. Так-то. Молва, как вы, господа, тут рассуждаете, впереди летит, и следом тащится. — завершает свою речь старикан, и, мерзко хихикнув, отчаливает в толпу.

— Да уж… — неопределенно выдохнул Распутин.

— Вот жеж… да-с — насилу сдержался Феофан — все ж ругаться прилюдно в таких местах не положено, могут и оштрафовать. Только рукой махнул, в такт непроизнесенным словам. — Ну, дело-то конечно плохое. Фрол, больше чем обещал, наверняка торговаться не станет, он такой. А, похоже, уже близко — смотри, как мытари-то мнутся…

И то верно, кучкующиеся вокруг степенного купца, помянутого Фрола, приятели покойного таможенника и впрямь нервничали, морды раскраснелись и явно выражают досаду. Посмотрел я и на оппонента Фрола — симпатичный такой дядька. Ну и не особо толстый, и мордочка такая, веселая. Денни Де Вито напоминает чем-то — такой добродушный и веселый эпикуреец. И глаза добрые. Настоящий педофил, каким он должен быть, эталонный — любит детей во всех смыслах слова и позициях. Глазки аж горят, как на девок смотрит. А на мамашу, поди, и внимания не обращает. Ну, а чего. Законы здешние не запрещают и вовсе, а когда у человека есть какое-то увлечение в жизни — это всегда хорошо…

— Как бы Мора-то не удавилась с горя, коли он её дочек-то… — вздыхает Распутин — С нее ж станется. Смотри, вона аж дрожит вся…

— Так это… как бы она, пожалуй, купца тогда не удавила — я ж так думаю, как он не боится то? — говорю я, и вижу, по реакции, что ляпнул глупость, отработанно ставлю защиту — Я сам севера, у нас так принято всяко, мож у вас и иначе…

— Ха. Знамо, иначе — отвечает Феофан, дико кося глазом — словно хамелеон, наблюдая и меня, и торг одновременно — Она так ни за что не сделает — ибо тогда ее саму и дочек… Лучше вслух и не говорить. Коли раб на хозяина руку поднял… Там, возле Рыночной, господин офицер, может видемши — там виселица стоит, и колеса… ржавые уже, редко пользуют, и Пыточная Палата уже давно считай пустует, однако, временами… да-с, не надо в слух и думать про такое… Да уж, Море не позавидуешь. Дочки что — молодые еще, стерпится, да и не особо и убудет, а вот она убиться может… Дочки им с мужем были как солнце из-за тучи, все на них клали, и мужа она любила — а тут вишь как — сначала он помер, потом такое, да еще и этот вот… Вона как смотрит, как кошак на сало!

— Жалко конечно — поддерживает Распутин — А то, вон смотри — цена-то уже за пять сотен вылетела. Все, похоже, сошел Фрол… Неужто больше никто не перебьет?

— Да некому кумэ, деньги-то какие…

Тут ведь торги как идут, тут не корову покупают — тут люди землю и дома покупают. Суммы большие, покупка серьезная, потому неспешно все так, никаких выкриков, все чинно, и после оглашения цены не скачет никто, не балаболит: «Ктобольше, ктобольше, ктобольше?». Ту после означения новой ставки перерыв дается в минуту примерно — чтобы все всё взвесить могли, подсчитать, прикинуть нос к хрену, и степенно свою ставку подать. А уж «ставок больше нет, продано» и вовсе оглашается неспешно, точно удостоверившись, что действительно — больше нет. Потому время понаблюдать было — вот махнул рукой Фрол, что-то раздраженно сказал донимавшим его таможенникам, и отошел с первых рядов. А эльбинец-то аж сияет, только слюни не текут. Победил, заслужил приз. Даже два. Этот, поди, не станет ждать, пока младшая подрастет, даже наоборот. До чего ж все-таки обаятельный педофил, ему бы не купцом, а учителем работать. В сельской школе. Ну как радуется. Даже завидно. Я тоже так хочу радоваться.

И вот чорт же меня толкнул. Ну, есть какое-то во мне такое гадство — ну не могу не испортить человеку радость. Смеха ради для — взял я, и, когда уже оглашали насчет «продано», а эльбинец слегка (метра на три, не более) воспарил над толпой на крыльях любви и счастья, сделал ставку, накинув самый минимум — пять золотых. А вот чисто ради понтов.

В зале как-то разом так притихло все. Неуютно мне стало — не люблю, когда на меня много народу смотрят. Сразу захотелось проверить — ширинка-то застегнута ли? Даже баба эта встрепенулась, смотрит удивленно. Ну а уж Де Вито… Ой, бедолага. С трех метров и в пике аппол с размаху. Ну до чего все же у него мимика выразительная, как он только купцом стал с таким лицом? Не иначе хороший купец, честный — такому обманывать сложно. Эдакая гамма чувств сразу, только что слезы не брызнули. И смотрит вокруг эдак «За что, люди? За что он мою любовь и счастье поломал? Что я плохого сделал? Почему так жесток этот мир?». И на меня смотрит жалобно — мол, кто ты, человече злобный, сироток у меня из-под крыла моего волосатого отобравший? Станиславский, и тот умолял его перестать издеваться.

Ну, а я чего? Настроение у меня от лицезрения этого сильно поднялось, а в таком виде я способен заделать любую гадость и глупость — ежели я весел, то центры в мозгу, отвечающие за рациональность и безопасность, как-то разом отключатся. А, провались все вдребезги, и гори оно конём! Пошел кураж. Раз такая пьянка, то покерфейс держать нет интереса. Даже наоборот. Ответил Де Вито плотоядной ухмылкой «О, да, я Вас ПОНИМАЮ!» и перевел взгляд на девочек, рассмотрел их оценивающе. И надо сказать, насчет старшей и вовсе не играясь — по мне так всеж маловата, но годик пройдет — и вполне… Маманя их снова напряглась, лицом и глазами заметалась — хоть и стоит на месте, а напомнила мне глупую птицу, что отогнать от гнезда пытается, мечась и чирикая бесполезно. Сиди уже, клуша, раньше надо было думать, таперича будем твоих дочек делить!

Де Вито очнулся, бухнул ставку — сразу двадцать пять. Пресекая так сказать, мое хулиганство. Чего?! Хрен тебе в тряпочке, по всей липкой морде. Как говорилось в том анекдоте «Будем сосать, деньги есть». Еще пять. Снова играем в гляделки с эльбинцем

«О, да Вы из наших?»

«Таки да, Вы не одиноки на планете…»

«Может, уступите? Я все равно выиграю…» — и цена растет еще на двадцать.

«Пожалуй… Нет, мне нравятся эти малышки! Они такие… такие…мммм…» — и еще пять.

Завел меня этот симпатичный толстяк. Непременно надо потом наладить контакт — это явно хороший человек, а его порок только способствует этому. Наверняка еще любит выпить и пожрать, по нему видно же. А то ведь, как известно «Что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих». А этот явно не чурается. Нравится мне этот милый извращенец, своей открытостью и непосредственность. Люди, не скрывающие свой порок, всегда привлекают.

Проблема в том, что я уже превысил сумму, внесенную городу. Технически это решаемо, представители Рюгельского банка, разумеется, присутствуют, и добавить недостающее — проблем не станет. Но надо ли оно мне? Честно говоря, решил уже было и отступить — побаловался, и будет. Обернулся посмотреть, как выйти из толпы — да наткнулся на косые глаза азартно болеющего за меня Феофана, и насмешливый взгляд Распутина, вроде как спрашивавший «Ну, чего, служивый, довыпендривался, голодрань?» Да, мать вашу, спекулянтов поганых, работников весов и прилавка, вы еще насмехаться будете?…Ну и понеслось.

Толстячок оказался упертым, но все же адекватным. Быстро сбросил ставки до минимальной пятерки, и не тянул время, благо никто более не проявлял интереса. Да и понятно — вскоре цена уже, по сути, вдвое от разумной. Коммерчески невыгодно вовсе. Сообразив, что, в общем-то, дальше играться попросту глупо, твердо решил выходить, тем более что сумма уже была значительная, тут никакой купец не станет более насмехаться. Кинул автоматом последнюю пятерку, и собрался уже уходить, ради приличия только дожидаясь, пока Вито ответит.

А он, сука толстая, взял, и не ответил. Только лишь вздохнул, как морской кит, провел рукой по лицу и махнул — мол — выхожу их игры! И на меня посмотрел мол «Мсье понимает толк в извращениях… завидую!». Что делать, игра важнее жизни, понты дороже денег — отвечаю ему улыбочкой «Ну… Вы же меня понимаете? Вам повезет в другой раз…». Тут уже и распорядитель давай допытываться, не желает ли кто и есть ли еще ставки, а там и «Продано!» внезапно. Еп ихнюю мать. Это что ж я наделал-то? Посмотрел на эту ихнюю Мору, глаза у нее перепуганные, то на девок своих косит, то на меня. Со злости, что я, сам себе дурак, так вдруг обломался и на бабки попал, сделал ей в ответ страшные глаза. Мол, готовься, ща как приедем, первым делом твоих засранок перенасилую! Плотоядно так посмотрел, в общем, ухмыльнувшись покривее, и кивнул — мол, так да, я вам ужо устрою Содом вперемешку, возможно, с Гоморрою. Твою мать, да что же я наделал? И ладно бы бабки, хотя денег жалко, аж спасу нет, но я ж теперь — рабовладелец? Здрасьте, приехали…

Повернулся, пройти чтобы к столам, где оформляют сделки, прошел мимо обалдело вылупившегося Феофана с кумом, а потом еще спиной почувствовал злобные взгляды — не иначе таможенники бесятся. Вот же фокус я отколол… Устроят мне тут белое солнце в пустыне, верещагины хреновы. А у меня и пулемета… ну то есть, есть, конечно, но такой. И гранаты тоже не той системы. Ладно, обойдемся, они ж мзду не берут, им за державу обидно, значит, будут строго по закону, а по закону в спину стрелять не разрешается. Вот они и не станут, потому что дурачки честные.

Оформил и уладил я все быстро. Деньги все же остались, хотя уже и вовсе не значительная сумма. Не маленькая, но и не много. Хорошо хоть, трат особых не предвидится. Да и деньги от Бару пока идут в объеме, значительно превышающем мои предположения. Хоть на этом пока протянем. Тут только дошло — мне ж теперь этих баб придется кормить! Положено так, раба голодом морить не выйдет, это тебе не каторжник какой и не в Валаше дело. Хотя, нет теперь Валаша, а как там при новом князе, неизвестно. То есть, на мне теперь прокорм этих трех куриц, вот радость-то… Нет, ну, положим, до того они как-то жили, значит, сами на себя заработают. Ну да, и заработок у меня есть, но на что мне эти лишние рты? Только ради сексуальных утех? Нет, девочка хорошая, конечно, младшая пока не в счет, а мама и вовсе разве в голодный год, при таком-то изобилии. Но блин, проститутки обошлись бы куда дешевле. Не так часто оно мне, наверное, и надо-то. А уж поискать если, то можно найти, поди, любую, и видом не хуже этих малолеток — и молоденькую и хорошенькую и чистенькую. На любой вкус. И кочевряжиться не станет, и отработает на все деньги. Вот же блин, не было у бабы забот, так села на воз, чтоб кобыле сдохнуть.

Остаток дня провел интенсивно. Познакомился с Феофаном и его кумом, они торговали мебелью собственного производства, знакомство полезное. С Де Вито знакомится не стал, но в памятную книжечку его данные, вежливо опросив поганого старца, записал. От новых приятелей, за обедом в соседнем с Рынком приличном кабаке, выслушал все тонкости обращения с рабами. Вот же гадость какая — я теперь — рабовладелец? Нет, ну и что мне теперь с этими сраными изаурами делать? Ну, понятно — сексуально эксплуатировать. Нещадно, на все вложенные, немалые, кстати, деньги. Но дальше-то что? Как жить-то с ними? В одном доме же придется? Или там какой сарай есть теплый, туда выгнать, чтобы обустроились? Вроде так можно, главное чтоб от холода не померли. Ну не оставаться же в гостинице жить? Хорошо хоть, неделями не будет меня. От горе-то блин…

— Ты Йохан, ловко купил себе — и дом, и прислугу! — это Феофан, уже хорошо накидавшись пивком, который раз меня просвещает — Только, дорого. Не купец ты, господин вахмистр. Вона оно и видать, тебе только бы с ружья палить, да команды кричать. А купеческое дело — оно крика да шума не любит. Тут считать надо! Да-с!

— Ы-ык… Та да — вторит ему уже начавший было задремывать Распутин — Много отдал. Зато дом точно справный. Такой, как покойник Торус был — из дерьма не станет лепить. Это в зинагр те домики с глины, да навоза. А тут — кирпич. Даже крыша медью. И- ик… Для себя строил покойник. Не на продажу. Да вишь, не пожил вовсе. Так что дом хороший… И-ык…

— Хороший, да-с! А все одно — дорогой…

***

Ближе под вечер, вызвал я смской Бельмондо, велев ему прихватить мои вещи. Пора перебираться, зря, что ли, деньги плочены. Прикатил он, съездили в казармы милиции, там я засвидетельствовал выполнение пункта контракта, потом в гостиницу, забрать барахло. С сожалением посмотрел на гостиничную девку, что уже дважды скрашивала мне одиночество — ну, страшненькая, и в койке как бревно — ну и что? Оно вот тебе надо было? С некоторой грустью расплатился с хозяином — как-то я тут и прижился, опять же — баня на территории, и кормежка неплохая… Поехали, тут я и спохватился. И давай орать на Бельмондо — собаку-то забыли! Приехали к нему, эта сволочь мохнатая, меня завидев, давай скакать, на грудь бросаться, лапами обнимает. Радуется. Даром что морда страшная, а ведь добрый, и искренне мне радуется. Затащил его в бричку, от умиления и выпитого до того портвейна с пивом даже расщедрился, и велел Полю вычесть из аренды то, что на кормежку собаки ушло. Я сегодня добрый, жаль, никого расстрелять не получится. Расстрелы очень поднимают настроение. Поль правда, уже освоившийся в городе, сказал, что недалеко от того места, где я имел глупость прикупить дом (сама покупка вызвала у него аж прямо некоторое благоговение — сумму я ему сдуру озвучил), имеется невеликая свалка-помойка местного значения. И там завсегда полно чаек, и он разок возил пьяненького господина в мундире отставного моряка, тот по этим чайкам прямо с борта брички лупил из пары бульдогов, очень азартно и мимо. Но местные, благо дело было почти днем, вовсе не протестовали — не только потому, что морячок был пьян и вооружен, но и потому, что чайки всем надоели. Чайки в приморском городе — это те же голуби, только гадят больше, орут громче и наглые не в меру — и никакой романтики. Вспомнился сразу тот тренировочный револьвер — надо купить будет, для такого дела. Издревле, говорят, для расстрелов лучше всего мелкокалиберные наганы подходили.

Ну, вот и приехали. Что имеем? Дом на участке, забор «как бы есть». Такое впечатление, что заросший тут был склон, ежевикой и шиповником, вот его и вычистили, оставив по границе участка полосу растительности метра в полтора. Там, дальше, видать какое-то подобие огорода, даже, вроде, саженцы какие-то торчат, плодовые наверно. Но так, несерьезно. А сам дом мне понравился. Даже не дом, а эдакий жилой комплекс. Так часто в Сибири старые дома строили — вот ворота, за ними двор, местами и крытый, и образован он самим домом и всякими сараями. Только там оно деревянное — а тут кирпич и камень. И впрямь солидно. Хотя и небольшой домик и пристройки. Бюджетно, одноэтажно. Но — в бюджете по высшей марке. И крыто медью (а смешно тут — цветняк едва ли не дешевле хорошей стали), и на окошках решетки кованые, пусть окошки и небольшие. Ворота добротные, доски толстые, похоже, дуб, дорожка до ворот отсыпана крупным песком, и плитки известняка набросаны — не мостовая, конечно, но аккуратно.

Открыл ворота, благо незапертые, соображают, хоть и бабы. Они-то домой заранее отправились — ошейники им перековали, новые данные выбив (за мой счет, между прочим, по гривеннику, жлобье муниципальное!), да и отпустили домой. Надеюсь, к моему приходу подготовились… Точно, встречают. Стоит мать, с совершенно отрешенным лицом, девочки малость испуганные — не иначе маманя наконец-то просветила, что их ожидает. Все равно по-детски смело смотрят, не соображают еще толком, не верят. Махнул было Полю — да тот ответил, мол, двор тесный, не развернуть там бричку, а задом пятить и вовсе сложно. Ладно, не так много и барахла. Велел Бельмондо, чтоб сгрузил все в сарай — у него лежало, и тут полежит, ранец армейский с вещами и сидор из гостиницы что взял, сам прихватил — это в дом. Вытащил с транспорта собакена, вошел на двор. Девчонки ойкнули, младшая за старшую спряталась — вид у собакена зверский, тем более он не чёсан давно, а в новом месте незнакомом очччень серьезную морду делает, деловито принюхиваясь. Хорошо хоть, гадить приучен за пределами обитаемого пространства, только что ворота снаружи еще на подходе обосцал. Псина подошел, мельком обнюхал перепуганных мать и дочек, вильнул пару раз хвостом, да и улегся рядом с невысоким крылечком-ступеньками, словно так тут всегда и лежал. Вот ведь, погоды дождливые, а тут хоть двор також плитняком каким-то выложен, но все ж не брусчатка какая, грязи собака в дом натащит, его ж лапы мыть не приучишь… прибирайся потом за ним. Стоп, чего это я! У меня ж теперь рабы есть. Раб — от слова работать — вот пусть и работают.

— Эй… Как там тебя? Мора? — Ходи сюды! — старательно придаю себе вид каноничного рабовладельца, эдакого дона Педры, или кто там Изауру пользовал? Не помню, я и смотрел-то только германский ремейк этого фильма — Хватай мое барахло, и тащи в дом, живо!

Передал ей ранец, схватила, потащила без прекословий — а чего, мне рабовладельцем быть уже и нравится! Тут же девчонки подскочили, старшая тянет руки к сидору… да забирай, тащи, и младшая пусть помогает…. Я теперь настоящий рабовладелец, суко! Барин, блять, с крепостными! Сбылась мечта каждого порядочного россиянина — иметь домик в деревне и пару-тройку крепостных девок! Эх! Баню бы еще…. Для девок-то… Чтоб и вовсе все по канону. Надо еще самовар из барахла, что Поль в сарай отволок, выкопать. Под водку. А развесистую клюкву мы потом сообразим, не впервой.

Отослал Бельмондо, и пошел обозревать владенья. Двор над воротами навесом крытый, слева — сарай каменный, заглянул — ну так, просто сарай, доски какие-то лежат, ничего особо ценного, практически — недострой. Разве в углу стеллаж сколочен. На нем какие-то бутыли, с керосином, что ли? Еще мелочь какая-то. Неинтересно, потом разберемся. Дальше навес, считай такой же сарай, но без передней стенки — там дровы лежат, плаха, топор стоит, какой-то сельхоз инвентарь. Под навесом же в углу колодец, ради интереса заглянул — вода не глубоко, полез кадушкой на цепи, матерясь, покрутил ворот — неудобно же… Пресная, смотри-ка ты. Хотя море с улицы видно. Дом вообще на краю географии — за ручьем дюны, к югу, за сараями — чьи-то сады-огороды вниз по склону идут, и дальше соленая земля, потом прибрежный пляж с торчащими из воды скалами-обломками. Только справа, за домом, на приличном расстоянии соседский стоит — участки тут большие, земля дешевая. Дом-то «первая линия от моря» — вот только радости никакой — ветер постоянно. Потому дом сараем и двором прикрыт с этой стороны. Смешно — ручей вроде бежит, а где в море впадает — не видно. Должно быть, уходит в песок под пляж, я такое видал. Наверное, ручей этот пресную воду и дает, да и в целом всякая мелиорация результат такой имеет. Ладно, что там еще? Не спеша вышел за задний забор — там к ручью спускается подобие приусадебного участка… ну, это мне неинтересно, как говорится — зачем бабу в доме держим? Пусть там выращивают чего, хотя, по-моему, пусть и не ахти какой я мичуринец, конечно, но хрен чего расти будет тут — ветер с моря, сыро, и солнце палит, и воду на полив с ручья таскать надо — не с колодца же поливать? А, не моя печаль, на то крепостные есть! Подле дома торчит тесовая крыша — ага, ход в погреб, не иначе. Понятно, дом на камне стоит, под ним не выкопать, а тут рядом уже место есть, где копать можно. Посмотрел, подошел, дверь потрогал — дубовая, замок — хрен своротишь… Надо думать — не совсем пустой-то погреб, ежли такой замок на нем? Проверим потом… Ключи-то я получил сразу после оплаты, да они где-то в ранце валяются, здоровенная связка. Чего тут у нас ее интересного видать?…Ага, а вона справа за садами-огородами, наверное, и есть та самая свалка-помойка местного значения — тот-то эти падлы скрипучие там вьются и орут. Хорошо. Если б все же винтовку под мелкан раздобыть, то прямо и отсюда бить можно, главное ни за кого не опасаясь — дальше все видно до самого моря, тут до него всего-то метров восемьсот, прибой слышно. Ничего, буду воображать, что это у меня автострада под окнами шумит… В городе вообще-то стрелять не разрешается, за это критикуют быстро и жестко. Но вот в пригороде запросто можно палить по сорным животным бродячим, и птицам. Ну, если конечно аккуратно — а если неаккуратно, то сам виноват, заплатишь штрафа немало в лучшем случае. Нет, место так неплохое, хотя и не уютное, зато людей не видать особо. Что немного напрягает, так это то, что вот прямо за ручьем метров сто от дома — уже дальше идет сосняк, считай — дикое место… Конечно, у ручья, похоже, бережок обрывистый, наверху заросли, но это ж несерьезно. А насчет видимости, так дом как на ладони издалека. Ну, бачили очи, шо куповалы… потому и дешево. То есть, конечно, недешево, но это уже сам дурак. Разозлился внезапно, плюнул и пошел обратно на двор.

А тут нате вам — почти идиллия. Не, ну вы посмотрите на них. Собака валяется, подставив пузо, младшая его вовсю чешет, тихонько смеясь, как он задней лапой дрыгает. Старшая ей временами помогает, потом вспоминает, что она «уже взрослая», и делает вид, что учит младшую. Мать за ними наблюдает только что не с улыбкой. Охренели совсем?! Я, понимаешь, на их кучу денег потратил, а им тут весело! Вот, другое дело, заметили меня, мать на девок шикнула, те вскочили, собак недовольно косматую свою башку поворотил — мол, а еще чесать?!

— Веди в дом! — командую — Показывай, что там где!

Грозно так говорю, на автомате аж руку на пояс, привычка пистоль с кобуры достать, как же. А что поделать, иначе ж нельзя, я теперь кто? Я — Хозяин! Понимать надо. Мне теперь слабины дать никак нельзя, надо сразу этих куриц в кулак взять, и не выпускать! Я им ужо вот! И еще вот что. Надо будет тут все переиначить. Не иначе как, от покойного ее мужика еще тут вещи остались да порядки… да все, и мебель и посуда. Нахрен. Все выкину. Как положено — новый самец все, что старый сделал — ломает. И детенышей загрызает. Ну, грызть я их не стану, хе-хе… если вы понимаете о чем я. Короче, все ломать! А еще это… территорию метить, да. Пока не погажу в местном сортире — во владения не вступил! Кстати, неясно, где сортир — во дворе нету. Совсем за дом, что ли бегать куда-то надо?

…Осмотрев дом, как-то поутих насчет ломать. Гадство, но и так слишком много денег отдано, и если б только это. Тут все сделано, мать его, добротно. Для себя. И дом мне достался «полная чаша» — видно, что не экономил покойник. Нет, шика какого нет, но что ни возьми — добротно, дерево — так дуб, мебель вся дубовая, а это выходит с севера везли, или со Свирре — тут не растет нихрена строительного, кроме сосен-кедров. Пол тоже в комнатах дубовый, остальной кирпичная плитка, керамическая. Дом, честно сказать, маленький вовсе. Тесный. Но крепкий и добротный. И стены толстые в два слоя кирпича, и потолки в комнатах не балки какие, а сводом, хотя опять же невысокие, и печь хорошая, и крыша натурально толстой медью крыта. Потому и тесный, что иначе при таком качестве никаких бы моих денег не хватило. Их и прежним-то хозяевам не хватило.

При входе никаких тамбуров или чего — ну, да, тут не принято, тут тепло. Прихожка не совсем чтоб маленькая, так развернуться раздеться есть где. В углу при входе отгорожено место, в кадке небольшой плавает плошка со свечой, точнее с фитилем в воске — лампадка или как правильно назвать. Это тут заместо образка в красном углу. Вроде как это и не у сильно набожных встречается, пусть будет, мне опиума для народа не жалко. Справа от прихожей гостиная-столовая, слева — хозяйская спальня. Сразу в запале пошарился — нет, нету ничего такого, что мог бы я выкинуть показательно — видать, все мужнины вещи уже продала, да и своих не так и много, из особо ценного разве швеймашинка. Ладно, хрен с ним… Комнатенка квадратов девять-десять от силы, хотя и стол у окна есть и кровать и шкаф-кладовка. Лампы везде керосиновые расставлены с отражателями — а как иначе, электрификации всей страны тут еще долго ждать. Разве что мне самому генератор на ручей ставить, и искать Яблочкова с Эдиссоном, чтобы они мне электролампу сделали. А, обойдемся, местные керосинки с колпачками из соли весьма неплохо светят, да и чего тут все одно по вечерам делать… Хотя, добротный дубовый топчан, высокий, по середину бедра — намекал, что делать. Видать, покойничек-то был крепок, и побиаццо любил. Посмотрел — под топчаном сундуки для барахла, пустые, правда, практически. Добротно. Жаль выкидывать, да и зачем? Ради предрассудков? Да так посмотреть, сколько такая мебель стоит, может, и не продешевил я? Феофан прав, стены-стенами, а вот такое вот «по мелочи» и набирает сумму.

Опять же, в столовой — здоровенный дубовый стол. Два стула и две табуретки, такие, что на глаз по полпуда весом каждая, а стулья, поди, по пуду. Особо-то больше ничего и нету, я чуть не рыкнул мол «Телевизор где?» — не хватает телевизора, однозначно. Вместо телевизора имеется маленький камин. Каминчик даже. Щепками, или шишками какими топить. Но над ним медный лист на потолке, напротив зеркало — если запалить, наверное, уютно весьма и посветлее в комнатке. В углу смотрю — часы-ходики, рядом стеллаж с книгами стоит. Невеликий вовсе, эдак больше статусно. Чорта ли книги не продали? Они тут дорогие… Сама столовка-то тоже невелика, метров двенадцать от силы, но вчетвером пожрать сесть вполне комфортно.

За столовкой дальше по правую руку — девчёнская спальня. Даже не пошел смотреть, все же как-то неловко стало, заглянул так, а в остальном… Да ладно, успеется, если что. Дальше рядом со спальней девочек, считай напротив входа в дом — кухня-хозпищеблок. Плита, она же и девчонкам стену греет, стол, рукомойник, посуды некоторое количество. Не много, но видать на мелочи размениваться не стали продавая, там, похоже, суммы были серьезные в долгах. Ну и хорошо, есть хоть с чего пождать, тарелки глиняные, но аккуратные и даже красивые. И самовар есть, причем присоединен к дымоходу, я такое дело в иных кабаках видал. Только все одно это баловство, надо керосинку покупать. И чайник. А вот подстаканник у меня свой, подрезанный в одном валашском доме по случаю, может быть, даже, и серебряный. И стакан толстого стекла граненый в нем. Тут же пошел в спальню, куда эти притащили мое барахло, порылся, достал и торжественно водрузил его посреди кухонного стола. Вот так, теперя я тут главный.

Заодно с ранца рыльно-мыльное прихватил, грозно вопросил, где тут умывальня? Оказалось — вот дверь из кухоньки, вошел — мама дорогая. Да тут сортира-то нету, тут ватер-клозет, понимаешь. Удобства отнюдь не во дворе. Натурально санузел совмещенный, все дела. Унитаз, местный аналог то бишь, как положено. Из дерева их тут делают, в основном какое-то дерево, что штормом выбрасывает — оно в море провалявшись нужные свойства имеет. Ну и обрабатывают его как-то. Не дешево, но тут с гигиеной строго — видать, тяжкое наследие древних. Слив, конечно, примитивный — кадушка рядом стоит, в ней ковшик. Ну да ничего, не переломлюсь. Так, вот теперь я территорию пометил, все, хозяин я тут…

Последнее, что осмотрел — оказалась баня. Ну, точнее, помывочный пункт. Располагалась она прямо в доме, промеж уборной и хозяйской спальней, со входом из кухни же. Вот уж тут тоже все для себя — и пол пемзой выложен, и скамейки, печь, которая и хозяйскую спальню греет, бак для воды горячей на печи, бочка с холодной рядом. Нет, не баня, конечно, каменки нет, полка нет, да и какая парная, если прямо отсюда выход в дом? Так помыться разве, в тепле водой горячей. Даже и предбанника-то нету, переодеться негде, рассчитано, что в халате, чтоль, каком прямо из дому ходить? Али в простыне? Халата у меня как-то в хозяйстве вроде нету… в плащ-палатке буду шастать, понятно… Но, однако — все одно хорошо! В описании дома-то ни слова не было, а однако, такой сюрприз… Тут кроме бани-мойки еще и прачечная — стиралка за печкой стоит. Ну обычная стиральная машина. Местная. Вертикальная загрузка, да. Корыто, поддон или скорее даже ящик деревянный, в нем на оси поперек проходящей — барабан медный, дырявый, с крышкой сборку. Как на настоящей стиральной машине. И сверху на ящик крышка — ну чтоб не брызгалось. А сбоку из ящика до стены кривая железяка торчит — крути! Только вместе с одежей в барабан закинуть всякой соды-золы и несколько камушков округлых-пупырчатых не забудь. Воды залей, и вперед, потом пробку вытащи — слей, и заново. Я такое тут уже видел. Правда, ручная стирка тоже в ходу весьма, потому как не все так отстирывается, только по мелочи, коли не сильно запачкано и заношено.

Вылез, осмотрев все, в гостиную, посмотрел на жмущихся в коридоре домочадцев. Или как их называть-то Рабы? Прислуга? Хрен разберет… Уселся в стул с подлокотниками, жесткий, деревянный, а как-то сразу на редкость удобный. Не иначе, хозяйское место было. Второй — хозяйки. Как быть теперь? Выкинуть такой стул у меня рука не поднимется. Куда его девать? Сменить на табуретку, а его как кресло использовать? Так поставить лишний стул тут особо и некуда, тут все как на подводной лодке — на своем месте. Ладно, чорт с ней, махнул — мол, садись. Присела на краешек. Девкам показал — те на табуретки присели, аки стрекозы на травинку. Темнеет уже, на юге это быстро, надо свет зажигать.

— Эта… как тебя… Мора, там я погреб видел. В нем есть чего?

— Да… господин Йохан — а голосок-то у нее эдакий, не то что с хрипотцой, коию многие по какому-то недоразумению полагают весьма привлекательной, но низкий такой, даже приятный. И почему-то это меня снова бесит — Погреб не пустой, хотя припасов и не очень много.

— Хороший погреб-то? Не попротятся припасы? — спрашиваю просто так, лишь бы прошло раздражение. Кажется, опять голова болеть будет, наверное, это уже похмелье подкрадывается, не надо было мешать портвейн с пивом. Грубейшее нарушение ТэБэ…

— Погреб хороший, даже ледник для мяса есть, небольшой… бывший хозяин… не жалел денег, господин Йохан. Погреб отделали мороженой сосной, и не протекает…

— Так! — вот мне еще лишний раз будет она про мужика своего напоминать, зараза! «Бывший хозяин», мать так! Я тут теперь хозяин! Как же бесит, сука… — Короче, Мора! Жрать давай готовь! Быстро, метнись в погреб, и принеси чего…

— Все готово заранее, господин Йохан — а я только сейчас соображаю — в доме-то пахнет нормально, жильем и жрачкой, я как-то до сего момента и внимания не обратил, потому как — жилой дом, вроде, так и должно. А она еще и смотрит на меня прямо. Наглая какая!

— Так подавай. Чего же ты ждешь-то… хозяюшка? — ласково-издевательски, растягивая фразы, спрашиваю, как обычно солдатиков об их косяках вопрошал. Чую, сейчас взорвусь, сил больше нет терпеть

— Конечно, как прикажете, господин Йохан… — сука, ну еще и эдак с поклоном, блять, как в кино каком! Я те что, бык театральный, комедию тут играть, издеваешься, да?! Пока я, вытаращив глаза, набираю воздуха в грудь, она уже ускакивает на кухню, потому ору вслед:

— И перестань называть меня «господин Йохан!»… — матерщину не добавил, только на девчонок глядя — нехорошо ругаться при детях без необходимости. Они и так подскочили и смотрят перепугано. Ну, и чего уставились?

В тишине слышно только, как тикают ходики в углу. Их звук постепенно меня успокаивает, чуть отдышавшись, спрашиваю девочек:

— Ну, а вы чего тут сидите и молчите?

Младшая испугано хлопает глазами, и, открыв рот, смотрит то на меня, то на старшую, боится сказать, и не ответить боится. Старшая, пересилив страх, выдает вдруг:

— Мы просто не знаем теперь, как нам Вас называть… — и хлопает глазами, стараясь смотреть как можно искренне.

— Меня? Называть? — и вдруг я и призадумался. А как, действительно, им меня называть? Господин или там хозяин чего-то мне не понравилось. Барин, думаю, тоже не понравится. Как-то оно противно получается, когда навзаправду. Папаша Йохан? Пошло все же слишком. Особенно с учетом, что у меня на этих подростков планы. На старшую так точно. Может, назваться им моим настоящим именем, по-русски? А зачем? Да и… мало ли что, если уж пишется везде — Йохан, так уж и соответствуй…

— Йоханом меня звать будете. Можете, эта… Дядя Йохан, да. И на ты, неча мне тут выкать… — буркнул в ответ.

— Очень приятно — заученно отвечают они мне, обе привскочили, и эдакий книксен показывают. Гимназистки, бля, румяные… А они дальше — старшая на полшага подошла: — Я Милана

— Я Алина — тут же шагнула вперед младшая.

Ну, эту хохму я знаю. Алина и Милана — так девочек-близняшек назвать могут только совсем на них сдвинутые родители. Это ж мифологические, или точнее, сказочные персонажи. Лами меня читать учила в основном же по сказкам, вот у некоего здешнего Андерсена и была своя сказка про Русалочку. Только в смеси со сказкой про Клару и Розу… то есть Цеткен и Гретхен… Ну то есть, про Розочку и Деляночку. В общем, русалок было аж две, сестрички-близняшки. И кончилось все благополучнее немного, по крайней мере, для морских обитателей — обе сестренки не померли, а женились — одна на княжиче, другая на благородном пирате, Джеке-Перепелке, в исполнении Джонни нашего Дьеппа. Мужикам, конечно, не так повезло, ибо русалочки ног вместо хвоста отращивать не стали, и как уж там их пользовали счастливые новобрачные супруги — история умалчивает. Особенно в сказке для детей — хотя Кэрр говорил, есть и вариант для взрослых, но я его не читал. В общем, ясно — так назвать родители могут сестер, только если вовсе в них души не чают. Особенно в приморском городе, где вообще насчет моря свои пунктики. Нет, ну и как мне вас, таких вот хорошеньких, морально разлагать?

— Замечательно. Очень приятно. Аж до слез. Так, идите-ка, и помогите матери собрать на стол. Стоп! Алина — иди, помоги матери. Мила — зажги в доме лампы, уже темно. Я пока камин, что ли, растоплю…

— Все лампы зажечь?…дядя Йохан?

— Не прикидывайся дурочкой! — снова начинаю я злиться — Зажги, где надо, сообразишь, тебе не три годика!

… Пока возился с камином, разжигая его, и укладывая смешные полешки, собрали на стол. Разогнулся, повернулся к столу… Нет, я их сегодня поубиваю, и пойду на каторгу. Или сбегу к степнякам нахер.

— Вашу мать! В этом доме. Всегда. Жрать будут садиться все! ВМЕСТЕ! — старательно дублирую слова стучанием по столу. А что, стол уже мне нравится, я руку отбил, а он и не вскрипнул. Головой еще постучи, подумалось. Как же они меня бесят… И ведь — десять секунд, пока снова к камину присел — оборачиваюсь — все стоит, приборы на всех. Нет, будет время — сяду им писать внутренний распорядок по дому, иначе же у меня никаких нервов не хватит, а от нервов — бессонница и импотенция, и если первое еще можно пережить, то второе, с моими планами, никак мне не подходит.

Однако, ужин сварганили они тут неплохой, морепродукты какие-то запеченные, овощи… выглядит небогато, но вкусно, и пахнет хорошо. Горячее, в духовке, что ли, держали, к моему приезду?

— Сели. К приему пищи — приступить. Молиться перед едой можете самостоятельно, лучше про себя, бормотание за столом у других отбивает аппетит… Я сейчас. — сунулся в комнату, порылся в сидоре — а как же, последняя бутылочка наливки осталась. Вышел на кухню, нашарил стопки-чашечки, навроде банок медицинских, только раза в два меньше, керамические. Поставил на стол, плеснул, одну Море пододвинул

— Извините… Извини… я не употребляю…

— Надо. Сегодня у меня был удачный день. Надо отметить. Пей. Больше не налью, не бойся.

… Уже в темноте, потушив лампу, разогнав всех спать, и даже собаку затащив в дом, где он улегся недовольно у самой двери, сижу я у прогоревшего почти камина. На редкость долгоиграющий оказался — тепла чуть, света побольше, а уюта — вполне. Вот и угольки долго-долго не прогорают. И наливка после очень даже вкусного ужина вполне себе идет. Наливку я сегодня допью всю. Имею повод. Как ни крути, а у меня тут, в этом мире таки появился свой дом. Самый настоящий дом. И даже очень хороший, пусть и маленький. А что в нем кроме меня… и моей собаки, еще кто-то пока живет… Ничего, переживем. И вообще, жизнь налаживается. Ну а что не все гладко… Ничего. И засуху победим, как говорится. Главное — я пока повсюду, как ни крути, всех превозмог и трудности победил. А победителей, как правило, не судят — и это уже очень большой плюс.

Конец третьей части.