Победителей не судят

Глава 6

Солдатик дверь открыл, я напрягся было, да и остальные из старичков, смотрю, ненарочно так около ружей своих оказались. Входят двое — в армейской форме и в полицейской, что ли. И с порога вопрошает мент:

— Кто здесь будет взводный Йохан?

— Ну, я взводный йохан — отвечаю. С места не двинулся, потому как, во-первых оба они сержанты, во-вторых имел я их в виду. А они чуть ли не строевым ко мне на три шага подходят, и полицай навытяжку объявляет:

— Вам надлежит явиться в Улльский Военный Трибунал, незамедлительно!

— Ничорта подобного — заявляю ему наглейшим образом, хотя очко-то екнуло. Не иначе таки нашли тех, в балочке, и теперь разматывают. Но вот фигушки вам… хотя, конечно, прижали качественно — куда отсюда денешься — через канализацию соплей не утечь, да и из одежи только простыня.

— Что?! — аж вызверился полицейский. Впрочем, похоже, чисто по профессиональной деформации — ну, не привык он к такому. А мне, собственно, плевать, обрываю его сразу:

— А то. У меня есть командир, его высокоблагородие майор РИССКОЙ армии Горн. Так что — извольте передать приказ, сержант. Или благоволите не нарушать наш законный отдых.

— Кгхм… Господин сержант… Простите, сержант Вуц несколько неверно изложил… — это вклинивается армейский — Дело в том, что господин военный прокурор, его благородие капитан Бире ПРОСИТ Вас неотложно прибыть в Трибунал. Мы извещены, что Вы изволите законно отдыхать, но майор Горн сам нам подсказал, где Вас найти… Не так ли, Вуц?

— Эм… Да. Я это. Не то имел в виду — заливается краской полицейский.

— Так, судари мои, я же ведь тоже вовсе не то имел в виду — ласково им отвечаю — Я жеж что имел в виду… Да, вот, кстати — показываю на стол — может присядете? Так вот, я, любезные мои, имел в виду, что вряд ли возможно мне предстать пред светлые очи господина военного прокурора в сём одеянии — потеребил я край простыни — да и то сказать, это-то и вовсе не мое, отдать на выходе придется. А вам же меня по городу вести — как же я там голый пойду? Невместно сие, и перед прокурором так предстать невозможно. Ну, положим, смена белья у меня в ранце есть, но увы, господа, вся моя форма сдана на стирку — и вряд ли будет готова менее чем через час…

— Господин сержант! Господин сержант! — это морской волк бежит уже от двери (а салабону, что должен был дверь запереть, или как минимум там наблюдать — влетит, делаю знак Боре — получит салага), подслушивал, ясное ж дело — Не извольте беспокоиться, господа, я передал указание, в лучшем виде все сделают, четверти часа не пройдет!

— Вы позволите мне дождаться? — спрашиваю у сержантов. А когда те кивают, снова предлагаю — Так может быть — изволите к столу? — и, обернувшись к своим, говорю — Ну?

— Эм… хм… так это… все, командир — ишь, Боря за всех отвечает.

— НУ?! — секунда молчания, вздохи, и появляется третья бутылка самогона. Может быть и действительно последняя — Вот, так-то лучше. Так как, господа сержанты?

— Кхм. Вообще-то. Не положено. Да-с.

— А вон черемша соленая, она запах отбивает. Много же никто и не предложит, вы на эти рожи посмотрите, и так-то страдают, что делиться пришлось. А закуска-то какая! Ветчина аж прозрачная, и сыр со слезой.

— Ну… если немного… То отчего нет… все равно же ждать… Как думаешь, братец?

— Так да. А сегодня стоит. Помянем всех. У нас тоже много побито народу…

— Ну, стало быть, за то и выпьем…

Попытка разговорить сержантов, на что я прокурору сдался, не удалась. Сами не ведали, напирали лишь на то, что действительно именно просили прибыть как можно скорее. Но именно как можно, а не как есть. Отправили в миссию, куда уже вернулись с недолгих похорон все риссцы, и там у Горна выспрашивали, ему же и бумагу оставив. На что Горн отправил их сюда, но без всяких приказов мне. То есть, если так подумать, оставив полную возможность мне на свой страх и риск послать прокурора подальше. Замотать все это дело, затянуть. Очевидно, что майор не хочет влезать в непонятки, не зная точно, чего мы там где успели намутить, и страхуется, чтобы если что — остаться наверняка в стороне. Ну, что ж, своя рубашка ближе к жопе.

Тут пришли работники минкультуры, притащили мою форму. Действительно выстирана и вычищена, отглажена. Утюгом что ли и сушили — сыровата на швах, но ничего не поделать, дальше кобениться нехорошо. Надо идти, пока все выглядит довольно безопасно. Хотя с прокурорскими дело иметь, так лучше б нет, чем да. Быстро облачился, назначил как обычно Борю старшим и велел по получении формы неспешно отправиться в миссию, ну и под конец навесил на себя портупею с револьвером. Никак сержанты не отреагировали, хотя, о чем я — надо будет, так и на месте отберут. Винтовку, ранец и гранатные сумки велю ребятам притащить, негоже к прокурору в полной выкладке идти. Ну и двинулись, причем сержанты вроде как не конвой, а сопровождение.

…Военный трибунал располагался в одном из помещений Старой Крепости — чорт его знает, как правильно сказать, бастион это или там равелин какой. Но однозначно ниже уровня земли, окон нет, хотя освещения достаточно, лампы мощные, белые стены. Но все одно, как-то… навевает. Пришли, сержанты доложились офицеру на входе, тот отметил что-то, и махнул рукой. Пистолет так и не отняли, а это радовало. Значит, скорее всего, по каким-то другим делам. Прошли по широкому сводчатому коридору — пушку катить, пожалуй, можно. Вошли в относительно большой зал. Н-да. Трое офицеров, в том числе полковник Палем и красномордый артиллерист. Третий майор незнакомый. Это — ясно, эти — судят. И двое перед ними, как бы друг напротив друга сидят — оба в армейской форме. Слева капитан с костлявым лицом, справа меланхоличного вида лейтенант. Ну, тут не надо быть Шерлоком. Прокурор и защитник. В стороне чуть стол — там сидят с бумагами двое — секретарь с помощником, понятно. Пока мои сопровождающие чуть замешкались при входе, отбиваю десяток шагов почти строевым шагом по направлению к капитану, и докладываю:

— Господин военный прокурор Вольного Города Улле! Сержант рисской (самую чуть выделил это голосом) армии, временный командир взвода Йохан, по Вашему вызову прибыл! — конечно, полное нарушение субординации, докладывать капитану, даже не спрося мнение вышестоящих… но они-то мне никто и звать никак, в общем-то. Пусть сразу немного уяснят. Впрочем, не вызвало особо эмоций — капитан на судей глянул, Палем кивнул — все нормально. Отослали сопровождающих, и капитан говорит:

— Господин сержант, я пригласил Вас, дабы взять с Вас показания, касательно дела о дезертирстве мичмана Улльской эскадры Олема Крафта. — и, невзначай, рукой так в сторону кажет. Я туда невольно башку чуть скосил — ах, ты ж, сучонок! Точно, сидит в уголку, распоясанный, за решеткой, в нише. Не один, правда, в соседней нише — в таком же виде солдат, которого я с донесением отправил. Вот ведь сука малолетняя, чудом тогда только обошлось, что не драпанули солдатики. Чуть всех не подвел… Ну, держись, гадёныш, в прошлой жизни у нас как-то считалось всегда западло прокурорским своих сдавать, но какой же ты мне, сука, свой…

В общем, сдал я мичмана, со всеми его потрохами, без всяких двоемнений изложив все в ключе — да, будучи обязанным возглавить командование после гибели лейтенанта Лорана — бежал с поля боя, бросив солдат на произвол судьбы. Да, мне пришлось возглавить, так как кроме меня никого не осталось — второй сержант был тяжело ранен. Да, подтверждаю, что более его не видел, в бою он не участвовал, дальнейшие его действия и местонахождение мне были неизвестны. О чем и доложил письменно своему командиру, майору Горну. Да, готов подтвердить свои слова присягой и подписью. Вот так, кранты тебе, сучонок. Защитник даже не пытался что-то у меня спрашивать. А я лишнего говорить не собирался, да и чего тут сказать еще. Только, когда капитан Бире спросил, не желаю ли я что-то добавить, сказал:

— Господин прокурор, господа судьи. Сей солдат — указываю на клетку — был мною послан с донесением, и коли иной вины на нем нет, то прошу внести мое мнение: С боя он не дезертировал, смело вместе с нами атаковал врага, и был действительно мною отослан с докладом, ввиду того, что он у меня в отряде остался один, кто хорошо знал бы город. Прошу сие мое мнение учесть.

— Хорошо, сержант, не беспокойся — улыбается уже Палем, и таки это вписывают в протокол. Ну а чего, к этому солдатику у меня претензий нету, а его, похоже, под горячую руку замели. Может, и поможет мое «мнение».

На этом мое участие в судилище и завершилось, и был я выпровожен на вольный воздух сержантом, так сказать, со свободной душой и чистой совестью. Спросил его только:

— Что, шлепнут мичманца?

— Как есть, шлепнут — усмехается — Его сами гардемарины чуть не порвали, когда узнали. Их столько полегло, а такой поганец один нашелся. Он же тоже с нашего училища. И брат нашего штаб-лейтенанта Алена. Позор на весь род… Завтра и шлепнут, порядок такой — сутки на суд, сутки на исполнение. Тут, в крепости, во внутреннем дворе и исполнят.

— Да и хрен бы с ним — отвечаю. Была б печаль.

Вернулся в миссию неспешно, чуть покружив по городу. Если что — скажу, что заплутал. Тем более действительно пару раз свернул не туда. На самом деле хотел просто прогуляться. Пожалуй, пока, из всего виденного, мне этот город нравится больше всего. Хотя как-то многовато в нем… не знаю, какого-то такого… портового. Смесь криминала, денег, полулегальных дел и интриг. Не хотел бы я тут жить, хотя, повторюсь, из всего, что видел, уклад жизни в Союзе — самый для меня привлекательный. Впрочем, ожидаемо — самое развитое государство, как технически, так и социально. Хотя с социально… вроде тут едва ли не республика буржуазная. С другой стороны — рабство узаконено вполне. Хотя… так подумать — в этом мире просто меньше лицемерия, и все называют своими именами часто. Так, наверное, и правильнее. Хотя интриг и тут, естественно, хватает.

Мои парни уже были на месте, и занимались в углу двора чисткой и приведением в вид оружия и амуниции, заодно делили вещи убитых. Подошел, принюхался, посмотрел на честные глаза, погрозил кулаком. Забрал себе Колин револьвер — пусть будет, да денег долю, как положено. Им все равно, а мне пригодится. Если буду дураком, или не повезет — и мое так же делить станут. Только не хотелось бы. Пропьют же, уроды. Лучше бы отдать все кому, на дело какое. Да вот — некому. Разве что на государство все перевести? С него не отнимут. А чего? Князь Вайм неплохо так империю строит… почему бы посмертно и не вписаться? Надо будет подумать.

Майор встретил весьма благосклонно, конечно, наперво поинтересовался, зачем прокурор звал. Изложил как есть, он только пожевал губами:

— Крафты… старый род, уважаемый в Улле… а ты им так по хвосту оттоптался…

— Господин майор! Да разве ж то я? Я его, паскуду, что ли гнал оттуда? Или бы мне прокурору врать надо? Так ведь не я один видел…

— Да понятно все… только кого это интересует — тут он, конечно, тысячу раз прав — Все одно обида будет. А ты еще и брату его глаз подбил… ну, не ты, твой солдат.

— Так что ж теперь будет, господин майор?

— А… Да ничего, в общем, то, не будет. Но вот карьеру тебе тут, как Гэрт советовал, уже вряд ли выйдет устроить. Сожрут-с. Род влиятельный, никакого там криминала или противозакония — но — сожрут.

— И куда ж мне теперь, господин майор?

— Куда… об этом чуть после, а пока вот что. Как там твои орлы? Много выпили?

— Никак нет, вашвысбродь. Три бочонка пива, три бутыли самогона, ну и наверняка что-то еще по пути сюда, но не много. Они у меня с фронта знают, а кто новые, тем объяснят враз.

— Значит, завтра в норме все будут?

— Точно так, вашвысбродь! А что, осмелюсь спросить, опять воевать?

— Нет — смеется майор — Хватит пока что. Навоевались. Завтра к полудню надобно прибыть в Цитадель, награждать нас будут. Надо быть в полной форме, без парадной обойдемся, нету у нас ее тут, только у офицеров, но выглядеть надо на отлично. Чтоб видели все, какие орлы доблестные рисские вояки! Пусть знают… Война кончится, а нам с ними потом еще мир делить… Не подведут?

— Никак нет, господин майор. Все будет в лучшем виде.

— Ну, что ж, отлично, отлично… Да, так вот…. Сержант Йохан… Теперь поговорим о твоей дальнейшей судьбе. Как, карьеру-то сделать желаешь?

— Кхм… так точно, желаю! — отвечаю ему. А что сказать? Что мне, в общем-то, наплевать на карьеру, мне б тихий уголок, и всех вас никогда не видеть? Не поверит, не поймет, подозревать всякое станет… Да и, глядя на все это — почему бы нет? Отчего бы в нарождающейся империи не попытаться сделать карьеры? Правда, там в личном деле отметки всякие… или уже нет? Вот ведь, даже личное дело свое не посмотрел, до того по пути сюда расслабился, в ожидании отдыха.

— Ну, а раз карьеру сделать желаешь, то ответь мне на такой вопрос. Уже понял ты, что в Улле тебе не светит — так уж сложилось, пусть ты и не виноват. У барона, как я понял — тоже тебе не светит. Да и неладное что-то, говорят, с бароновым войском… но то такое. Так вот, стало быть. Единственное, что остается тебе — в рисской армии карьеру делать. Так?

— Так, господин майор. Да только мне господин капитан Гэрт говорил…

— Ай, Гэрт, конечно, хитрец, но он же не может знать наперед все на свете! Ладно, хватит ходить, словно гардемарин вокруг гимназистки. Простой вопрос, сержант. Желаешь ли сдать экзамен на чин фельд-лейтенанта?

…Суть предложения майора была такова: В Риссе, несшем основную тяжесть войны с Валашем, остро наметилась нехватка младшего и среднего командирского звена. И даже не столько ввиду потерь. Сколько ввиду увеличения численности армии из-за массовой мобилизации. Новая война, что поделать. Не хватало офицеров и сержантов, катастрофически. И потому гнать в бой впереди взводов, как раньше, аж целых лейтенантов, стало совершенно невместно. Да и значение боевых единиц изменилось — редко теперь какую задачу решал меньше чем взвод, а чаще — рота. Снизились требования к командирам, задачи упростились, к тому же, генштабисты смотрели наперед — война так или иначе кончится, и армию по большей части демобилизуют. А значит, командирам этих частей военного времени — не надобно знать и уметь вести мирную службу. В общем — покочевряжившись, и, по слухам, отправив в отставку (а кого-то и сразу под замок, обвинив в чем-то) нескольких ретроградов, в Генштабе все же ввели новую систему в армии. Теперь лейтенанты командовали ротами, а сержанты — взводами. Дело это касалось в основном пехоты, в кавалерии ничего менять не стали — элитный род войск, там такое приняли в штыки. Да и потери кавалерия понесла меньшие гораздо. В артиллерии и саперах и подавно — тут дураков не нужно. Да и там потерь было немного относительно, и тут бОльшую долю нес на себе Союз Городов. А вот рисская пехота — получила не только новую систему, но и новый чин, а точнее даже тип офицера — офицер военного времени. Из гражданских, но предпочтительнее — из военных, сержантов и старшин с опытом, проявивших себя, и грамотных, после краткого курса обучения и сдачи экзаменов. Умениями и знаниями новые ротные лейтенанты блистать не должны — должны уметь хорошо выполнить приказ, и разбираться том, как живет и воюет его рота. Карту читать, основы тактики знать, технические параметры вооружения понимать. Ну, на самом деле не так и чтоб много — может, чуть посерьезнее, чем учат сержанта в российской армии. Ну, конечно — жалованье в половину от лейтенантского, но надбавки все боевые-гробовые полностью. И после войны отставка без всяких выслуг и прочего, то есть был сержантом — считай сержантом и на дембель пойдешь. Или дальше служить будешь — но опять же, в прежнем качестве. Хотя потом, может быть, и зачтется. Теоретически — можно попробовать сдать настоящий экзамен на офицерский чин. Если денег на учебу хватит. Но в целом — довольно неплохая возможность, и по деньгам, и как ступенька в карьере. В общем — согласился я.

На этом со мной пока все завершили, Горн велел завтра вечером явиться за дальнейшими указаниями и разъяснениями, а пока — отдыхать и готовиться к мероприятию. Еще и стопарик какого-то коньяка налил, лично пробив благодарность за успешное выполнение. Сам он был весьма доволен, видно, очень неплохо рисская миссия сумела навариться на ситуации. А я, выйдя от него, под действием коньяка, надо полагать, решил показать местным, с какого края надо репку чистить. Еще раз нарычав на своих, проинформировал о завтрашнем мероприятии и предупредил о последствиях. Потом Борю отозвал в сторону посоветоваться.

…Три часа на строевую — не так уж и мало. Горн, как Боря рассказал, наблюдал с ухмылкою, как он шалопаев гонял по двору. Но назавтра шаг печатали так, что любо дорого. Едущие впереди нас кавалеристы — майор с обеими капитанами и еще пара бойцов Стечкина даже оглядывались с уважением. И всего-то идти до Крепости ничего, а местные на улицах почти что и толпой. Видно, знают, что мы пойдем. Ну, не только мы — перед нами и жандармы в Крепость проследовали. Морячки и прочие солдаты и так в крепости, им ходить не надо. А мы вжарили. Не зря полночи не спали. И деньги не зря потрачены. Хотя и немного — по городу уже разнесся слух, что рисские солдаты весьма себе сильно помогли, и потому в лавках мне делали огромные скидки, деньги беря чисто символические. Так что Горн утром только головой покрутил. Ну, еще бы. Пуговицы аж горят медью (перешили за ночь), подковки на сапогах у всех новые, но на дембельский манер — не плотно стоят, звяк по брусчатке идет — словно танк едет, если не в ногу. А если в ногу дать — то и вовсе караул, так не видя — подумаешь, что рота целая идет. Сапоги, конечно же, ваксой намазаны так, что только что не сверкают. Кокарды тоже нашли и прикрепили повседневные вместо полевых, светлой бронзы. Штыки у винтовок напидорены до блеска, как и весь прибор латунный, пряжки на ремнях, и все подобное. Я еще выучил ребят, чтоб идти не как тут пехоте принято парадным, с винтовкой на плече, или на локте по-гвардейски — а как у нас в кино про парад на Красной площади — с большой дистанцией, и винтовку штыком вперед наперевес. Так оно колоритнее смотрится, и как-то более грозно — Горн же хотел на союзных повоздействовать? Вот, пусть видят, нас мало, но мы почти в тельняшках. У нас еще не только подковки, но и винты затыльников прикладов чуть ослаблены. Так что, когда по команде к ноге винтовку ставить станем, ежли чуть пристукнуть — тоже зверский совершенно звяк получается. Ну а напоследок я уже выпендрился, случайно с утра уже, обнаружив поблизости от миссии галантерейную лавку. С ее хозяином договорились быстро — и обзавелись все мои раздолбаи и я тоже шикарными кожаными перчатками, рыжими, в цвет амуниции нашей. Сначала хотел было совсем уж — белых взять. Но, посчитал, что это вовсе пижонство выйдет. Опять же, для такого надо и ремень белый. А это уже и вовсе пошлое нарушение всяких уставов, и по деньгам дорого выйдет слишком. Как строиться стали на выход, офицеры аж головами закрутили — сами-то они без перчаток. Удалось только намекнуть Стечкину, мол вон она, лавка-то, мигом солдатика послали, и выехали уже все офицеры однообразно в перчатках, и даже кавалеристов своих капитан не обошел.

В общем, прошествовали по городу, создавая нужное впечатление на обывателей. Да и в крепости, похоже, произвели. Тем более что нас было вовсе и немного, потому внимание привлекали. Встали на свое место среди выстроенных шпалерами морячков и солдат, рядом с жандармами и полицейскими. Прикладами грохнули об камень, аж звон пошел. И понеслось мероприятие. С некоторым удивлением узнал, что не было в городе никакого мятежа. Да и вообще, всего лишь были «волнения черни и бандитских элементов», которые, почему-то, пришлось усмирять армии и флоту, с привлечением артиллерии, морской пехоты и иностранного ограниченного контингента. Но, вот так. Волнения черни. А потому, несмотря на явную незначительность сего события — наиболее отличившимся выдадут медали. Полицейские. «За вклад в охрану правопорядка». Очень сильно пришлось стараться, чтобы не заржать от идиотизма ситуации. Медали дадут всем риссцам, павшим — посмертно. Лечение раненых за счет города, увечным — пенсия от города. Ну, про обещанное денежное вознаграждение не говорят вслух, но вряд ли обманут. Вот такое вот «усмирение черни». Политика-с…

Награждал нас лично Горн. Так принято — ему передали нехилый такой ящик, и он уже нам прицепил каждому на грудь малюсенькую бронзовую медалюшку без планки. Чуть крупнее пуговицы. И — каждому тут же выдал месячное жалование. Как обещано. Интересно, на убитых тоже выплатят? И куда оно пойдет? Хороший мужик этот майор, правильный, судя по всему, свой карман с чужим никогда не перепутает… Это хорошо, с такими иметь дело проще. Думал, все, отнаграждались, и так на ветерке стоять не особо весело — побережье, ветер почти постоянно есть, пусть и теплый, но влажный, и на месте стоять так пробирает немного. Нет, все тянут чего-то…

Оказалось — тут не только награждение. Вывели мичмана нашего. Палем кратко изложил прегрешения, капитан Бире зачел приговор. Все в полной тишине, только чайки орут, да прибой слышно. Вышел взвод примерно — пацаны в морской форме. Гардемарины. Многие и с перевязками, одного товарищи под руки вынесли, но в строю сам стоит. Немного, дюжины полторы от силы мальчишек. И офицер один морской, тоже полбашки забинтовано, только глаз смотрит. Вывели мичмана, да вот прямо тут, к стенке беленой и отвели. Под колени конвойные ему прикладом двинули легонько, поставили на колени. На башку мешок накинули, отошли. Мичман вроде и не дергается. Может, не соображает, чего к чему? Гардемаринов перед ним выстроили, солдаты вынесли карабины, раздали. Капитан Бире говорит, что мол — половина патронов холостые, видать тут традиция такая. Только наперекосяк все пошло — заволновались мальчишки, зашумели. Офицер их бинтованный обращается к прокурору — мол, просят, чтобы всем боевой дали. Экие злобные мальцы. Но и понять их наверное можно. Палем разрешил, выдали всем боевые патроны. Ну а дальше и вовсе просто — скомандовали им, залп — и готов мичман, завалился на бок, и не дергался, считай. Изрешетили его гардемарины, ни один не промазал. На том собственно все и завершилось, по крайней мере, для нас.

…Вечером Горн меня озадачил. Был он как-то озабочен и суетлив, и сразу перешел к делу. Выложил мне два листа с описанием того, что должен знать и уметь фельд-лейтенант, и в лоб спросил — готов ли я сдать экзамен сразу, без подготовки? Буквально завтра? Подумав, я ответил — что, пожалуй, на большинство тем я готов хоть сейчас рассказать, по своему разумению — а вот как оно должно быть с точки зрения военных теоретиков… На что Горн раздраженно махнул рукой, заявив, что это наплевать, принимать экзамен будет он с офицерами, больше некому, а право присвоения звания фельд-лейтенанта у него есть, поскольку статус у военной миссии весьма высокий, фактически приравнен к округу, не меньше. И тут же объяснил свой интерес — пришел, с первой же почтой, поступившей в город после подавления мятежа, приказ о формировании из добровольцев маршевой роты, и отправке на фронт. По согласованию с властями Союза разрешалось вести вербовку в войска Рисса на время войны, но только в пехоту. Договор об этом был заключен еще в начале войны, но до сих пор все ограничилось лишь набором кандидатов, которым обещали «перезвонить». Ну, наверняка и проверки шли. А сейчас вот срочно, как всегда, потребовалось. Впрочем, это все меня не касалось, этим займутся другие. А вот командовать ротой некому. Капитаны не согласятся, это же и понижение им теперь, и не по профилю им, а лейтенанта Лорана крайне неудачно завалили мятежники. И даже сержант Гэр ухитрился вчистую выйти со службы. Все остальные, по мнению майора, были худшими, в сравнении со мной, кандидатами. Впрочем, он намекнул, что у сей поспешности есть и еще причина «крайне для тебя, сержант, выгодная, но сначала — надо сдать экзамен!»

Всю ночь провел, штудируя выданные мне Горном материалы — больше дабы не наделать, так сказать, стилистических ошибок. А то вверну про оборудование позиций приданных противотанковых средств или минирование танкоопасного направления — и объясняй потом. Да и выслать головную машину в дозор для обеспечения марша не получится. Так в целом нормально, но засиделся, и лег только под утро. Ничего, сдадим, пожалуй. Хватит мне самому под пулями лазить, пусчай другие убиваются. А то ведь так и убиться недолго.

Утром встретил веселого Герку, с перебинтованной башкой. Разговорились, он, оказывается, пришел за отставкой. Военно-медицинской комиссии тут не требуется, и майор уже выписал ему все бумаги, сейчас только все остальное сдать-оформить — и вольный человек. Сияет, как червонец. Глаза, говорит, не так чтобы и жалко, все одно правый давно уж худо видел. Зато — у него теперь две пенсии — выплата от рисской армии как увеченному в боях, копейки, так сказать-то, чисто чтоб с голода ветеран не подох. Но на халяву, а он хоть и «тяжкое увечье» имеет — а вполне к работе гож. Это не безногий-безрукий какой, вот тем такая пенсия — единственный свет, коли родни нет или отвернутся. А вторая пенсия — от Улле. Как увеченному в боях за сей город. И тут уже не мало — не так часто тут такое выплачивают, ибо конкретно чтоб города Союза оборонять приходилось — давно уж такого не было. Ну да еще накопления в Солдатском Банке. В общем, вполне себе Гера обеспечил остаток жизни. «Под пули фашистов подставил конечность, чтоб ездить бесплатно в метро», как говориться. Как узнал, что меня в фельд-лейтенанты выдвинули — я думал, расстроится, а он аж посочувствовал — и даже с благодарностью. Мол — иначе бы, может, и ему пришлось принимать роту, да на фронт ехать. Что вообще-то вовсе и не интересно ему было. А так — очень все удачно сложилось. Намекнул бывший сержант, что и баба у него в Улле имеется, потому здесь и осядет.

— Так, поди же — опасно тебе теперь тут? — вопрошаю его — Местные же поди не забудут, как мы их гасили. Как бы мстить не начали…

— Ты, Йохан, с Севера, оно и видно — ухмыляется одноглазый — Того не знаешь, как в мире все устроено-то. Тут у них — культура! Ты думаешь, что то было? А, знаешь уже — «волнение черни», ага. Ерундовина, на один день! Ты, кстати, думаешь, что много побили? Да всего-то на самом деле под пару сотен, с обех сторон-то. Ну, ихних, может, чуть больше, сотни три. Да вчера еще, говорят, согнали в каменоломни человек тридцать, да постреляли, самых-то зачинщиков, кого нашли.

— Ну так и смотри — три сотни-то! А пораненные? А семьи? Обиду затаят, мстить начнут…

— Ой, село немощено, далёко от тракта… Ничего-то ты в кулюторе не понимаешь, братец. В городе-то все рады-радешеньки! И чистая публика, и купцы особенно кто на ремонт подряды возьмет, и торговцы малые… а уж гробовщики да прочие, кто похоронами живет! И-иии!..

— То мне понятно, а вот рабочие-то, с пригородов все — они как? Мы ж им там сколько народу побили… Да и дома иным попортили…

— Тю! Рабочие? — Рабочие рады, что вы им места освободили. Вчера уже с утра набрали взамен убитых, а еще на времянку поднаняли, восстанавливать порушенное на заводе, да в городе! Подрядов-то — во! Рады-радешеньки! Да и в солдаты примут новых, офицера опять же движение по службе имеют, мест-то мало, а желающих ого сколько. И дома не велика печаль — сам-то ты много видел хороших домов в поселке? — То-то же, а эти их халупы и так доброго слова не стоят. Да и то, кто не дурак, и не прятал у себя бунтовщиков, или вовсе сдал вовремя — тот еще и помощь от города получит на ремонт. Да и доносами многие весьма хорошо заработать успели, когда ловили эту сволочь. А семьи бунтовщиков, да самих, кого живыми взяли — в рабы продадут по закону, и в Рисс к нам и отправят — сейчас нехватка народу-то по войне станет, а там им не забалуешь. Лет пятнадцать сроку рабства дадут, и не много кто и доживет, из детей разве только. Так что — скоро тут особо недовольных и духу не станет, а остальные наоборот еще и благодарны! Ну, может, конечно, кого из рабов родня выкупит, или кто местный перекупит, здесь оставит — да то единицы. Тако-то, братец!

Вот такой он тут, капитализм с рабовладельческим оттенком. С другой стороны — по-моему, так оно и правильнее. Тебя застрелют — а ты не бунтуй. И семью потом в рабство — ибо нехрен. Пока время до полудня было, пошел, купил газет, почитал, да пообщался со своими да еще парой сержантов рисских. Ради интереса уточнил картину «подавления волнений». На редкость, все вышло почти по плану, только что артиллеристы чуть расстарались, и в Босяцкой таки устроили пару пожаров, но их и потушили местные сами быстро. Обстрел пригородов оказался сверхэффективным — от мятежников моментально отложилась немалая часть пролетариев, быстро сообразив, чем жареным пахнет. Тут же и контингент из Босяцкой ушел — а на них у пролетариев была ставка, сами пролетарии отлично понимали, что воевать не умеют — так хотели попервой этих пустить, криминал всеж привычнее. Но промеж этих классов дружба временная, хоть и близки они по сути — потому, как только густо засыпали Босяцкую шрапнелью, и бомбы начали рваться — самосознание у криминального элемента быстро переключилось с классовой солидарности на инстинкт самосохранения. Оставшиеся силы, в основном солдаты и заводские, среди которых тоже начались разлады, собрались на стихийный митинг, или вече какое, к «штабу революции» — решать, как жить далее. Часть стояла за то, чтобы атаковать город, часть желала обстреливать батареи (о том, что снарядов практически нет, и в поединке с батареями им и вовсе ничего не светит — руководители восстания старательно молчали, но отговаривали от этих затей, осознавая — один снаряд на город ляжет — и комендант озвереет, наплевав на всех гражданских, и сотрет в порошок), часть же желала запереться, блокируя город, и вступить в переговоры. Тут-то на группу, отошедшую в сторонку употребить допинг, и наткнулись наши ребята, шедшие на ликвидацию штаба революции. Группа оказалась слишком большой, чтобы удалось ее вырезать тихо, и понеслось. Нахимовцы отступать не пожелали, несмотря на приказы жандармского капитана и Стечкина, а бросать их наши уже не пожелали — и начался бой. Осложнялось все тем, что, рассчитывая в основном на бой внутри училища, наши вооружились пистолетами и карабинами легкими, да гранат набрали — а тут пришлось принимать бой на открытой почти местности. И будь у мятежных солдат поболее дисциплины, а у мастеровых — умения — несдобровать бы нашим диверсантам. Но, тут и мы подмогли, аккурат, когда гардемарины, вняв, наконец, приказу и голосу разума (а проще говоря, расстреляв магазины и барабаны), прекратили огонь, и начали отход, грохнули шрапнелью по училищу. Один снаряд из серии все же пришел низенько, и пули хорошо выбили кирпичную пыль из-под крыши, кого-то из руководителей восстания жидко пробрало, и солдатне дали приказ отбить пушки. Что они и попытались исполнить, почитай, всем составом покинув район. Тут-то наши лазутчики не сплоховали, на этот раз грамотно взяв в ножи часовых с другой стороны, атаковали с тылу Моручилище, ворвались внутрь, и устроили там внутри кровавейший массакр. Они по пути еще наткнулись на гору тел гардемаринов и преподавателей, озверели — ну и понеслось. Пленных там не было. Зачистив все, заняли они оборону, вооружившись трофейными винтовками, и, когда встретили огнем небольшой отряд, вернувшийся от Заводской — бунтовщики и сообразили, что взяли их в клещи и дело — каюк. Ну и ломанулись на штурм, тогда-то и выгнали нас с баррикад. Да уж поздно было. А потом у наших пошло и вовсе как по нотам — зачистки, аресты, расстрелы на месте оказывавших сопротивление. Особо кровавых расправ не было — все же улльским военным не так много и досталось. Похоже, тоже не спроста — Палем вовсю использовал козырь в виде иностранных солдат, а Горн, наверняка, тоже отыграл нашу карту. В итоге, все довольны. Ну, кроме тех, кто словил пулю или поедет в рабство на сельхозработы в Рисс. Все же — купцы это прежде всего прагматики, торговые города умеют жить правильно, а ведь бунт и его подавление — тоже неотъемлемая часть жизни. Это надо уметь делать, как до, так во время, и особенно — после сего события.

…Экзамен меня несколько обескуражил. Майор Горн, Стечкин и Макс — вот, собственно, и весь состав комиссии. С другой стороны — а кому еще? Но, сразу взяв быка за яйца, майор заявил, что у него есть мнение о том, что знания по тактике претендент показал на деле, и потому он считает излишним тратить на это время. Стечкин тут же согласился, судя по всему, ему это вообще не особо интересно. А бледный капитан Макс заерзал.

— Но, позвольте, господа… Нельзя же превращать серьезное мероприятие в комедию…

— Да бросьте, капитан, неужели Вы хотите тратить свое и наше время?

— Нет, но все же… ну есть же регламент…

— Хорошо… Хорг, я высказался, и я больше ничего по этому поводу говорить не стану. Какие вопросы у тебя к кандидату?

— Эм… Ну… — задумался Стечкин — Сержант… то есть… кандидат, да? Итак, какое главное умение Вы считаете необходимым для командира?

— Я, господин капитан, считаю, что для разного уровня командования — нужны разные умения — отвечаю ему — Как говорили древние фаш… горцы — «Каждому — свое».

— Хм… А поподробнее, сержант? — заинтересовался капитан

— Ну, от младшего командира надо уметь хорошо выполнить приказ, давая пример солдатам, и уметь увлечь их за собой, являть им пример в храбрости и умении. Командиру взвода уже надо уметь не только вести, но и уметь заставить идти в атаку, понимать, как правильнее выполнять приказ имеющимися силами, как маневрировать ими, сохраняя солдат и нанося ущерб врагу. Он должен уметь не только исполнять, но и отдавать приказы, и добиваться их выполнения…

— Хм… толково… А командир роты?

— Командир роты должен уметь подобрать себе командиров взводов, и уметь правильно понять приказ.

— И… все?

— Да, в общем-то, если он это умеет — то — все.

— Хм… А выше?

— Не берусь судить, господин капитан… То не по моему разумению!

— Эй, Йохан, не прикидывайся дурачком — дружелюбно вклинивается Горн — Давай, рассказывай, мне и самому уже интересно…

— Ну, тогда, не берясь считать это истиной, токмо по разумению скромному… Выше командирам надобно уметь лишь составить приказ. Понять, кого, куда и зачем отправить. А полководцу же остается одно — подпись под ним поставить. Это, я так разумею — вовсе и не просто. Одним же росчерком отвечаешь за все — и за то, как правильно приказы старшие командиры составили, и за то, каких сержантов лейтенанты понабрали, и за то, как эти сержанты умеют командовать, и за то, как ефрейтора пример подать могут… и даже за то, что у распоследнего сопляка во взводе винтовка нечищена, и штык болтается. Не приведи Боги, на мое разумение, быть полководцем…

— Ну-ну… силен ты, сержант, в философии! — хохочут офицеры, даже капитан Макс улыбнулся. А Стечкин, утирая слезу, вопрошает: — Ну, а главнокомандующий-то как?

— Хм — и тишина такая повисла — чего-то мы в шутках высоковато залетели. Как бы не упасть… — Главнокомандующий должен знать, где ему подпись ставить. Чтоб не ошибиться и конфузом протокол не испортить.

— Объясните сие, сержант — довольно холодно говорит Макс. Вот же гебистская натура. Уже и карандаш взял, видать, по привычке.

— Так ведь, вашбродь… Разве дело главнокомандующего во все остальное вникать? Его дело — рукой махнуть, куда идти врага бить, да, для порядку, по протоколу, подпись на приказе поставить. Остальными мелочами ему заниматься не резон. На все остальное у него мы с вами есть. Иначе — зачем же ему армия? Не так ли, господа офицеры?

В общем — экзамен я сдал, и получил фельд-лейтенантские погоны — без просветов, но с одной малюсенькой звездочкой. Но, пока не обмыли — не считается.