Победителей не судят

Глава 5

Пока жандармусы не добрались окончательно, расстегнул кобуру, на Борю посмотрел — тот соображает, осклабился, из кармана трофейный револьверт показал. Я ему легонечко так киваю — понятное же дело, враг не дремлет, может и в жандармский мундир переодеться! Снова на убитых посмотрел. Жалко, конечно. Нет, ну не то чтобы вот прям жалко. Это дурацкая такая мода у нас там была, всех жалеть. Особенно незнакомых. Ах, как мне жаль, как я вам сочувствую! А что ты врешь-то, ты первый раз эти тушки видишь, тебе на них пофигу вообще, не ври хоть себе-то. Так… досадно, конечно, обидно, им бы еще жить и жить, и так далее. Самое, конечно, поганое, что ничего не поменяешь тут — убить человека оно зачастую так и случается — быстро просто и насовсем. Оп — и готово, получите и распишитесь, вот вам хладный труп, а душа это вообще поповские сказки. Паршивее всего, конечно, когда вовсе и не хотел. Приложил кого в драке, или там на машине тебя на встречку унесло, тому такое подобное — и вот есть тушка, тобою сделанная, и всё уже, ничего не поправишь. И тебе оно пофиг и даже и не надо, ты бы без этой тушки жил и жил — а ничего не исправишь. Это — да. Это вот — жалко. А вот остальное — да нифига не жалко. А еще у нас, там. В прошлой жизни, очень модно было рассуждать, кто в чем «виноват». Как будто, чтоб тебя убили, обязательно надо быть в чем-то виноватым? Ну, вот эти вот — классические «невинные жертвы». Оказались рядом с нехорошим, не в то время, не в том месте. Не повезло. Бывает. Как там, в переводе Пучкова, говорил один негр? — «Возьми белого друга. Белый друг означает разницу, между штрафом, и пулей в заднице». Чего со своего транспорта повыскакивали? Завалились бы там кучей, может быть, и не постреляли бы. Или не насмерть. Ну, хотя б детей может быть не достало бы. Может быть. И вообще-то у меня на них только злость, что они вот тут оказались, и то, что они теперь мертвые — мне наплевать, если честно, а у меня сейчас неприятности вырисовываются.

…Прискакавшие трое жандармов спокойно и вежливо интересуются причиной стрельбы. Рассмотрев, что старший у них всего-то сержант, не докладываю, а попросту отвечаю: — Мол, бандит какой-то с пистолетом попался, наших подстрелил. Ну а мы их всех в ответ. Врать не буду им, на сегодня уже столько обиды и злости накопилось, что где-то на периферии сознания мысль была, что лучше бы всего было этих жандармов пристрелить тоже. Потому что за сегодня — это был лучший способ решения любых проблем. Вот, пристрелим их — нас больше никто не побеспокоит. Но крышечку, тихонечко поехавшую, все же придерживаю — в конце концов, именно потому, что это дело быстрое, и бесповоротное — торопиться не надо. Всегда успеем. Старший жандарм слезает с коня, идет все осматривать. Я следом, Боре мигнув, чтоб тех двух опекал. Ну, картина-то ясная, и ходить далеко не надо — волосатик всего несколько шагов пробежал. Осмотрел его сержант без интереса, хмыкнул, сплюнув, характеризовал «туда и дорога», и к телегам. Ну, я даже и не напрягся особо, просто подумал, что если что — вот прямо тут и пристрелю. И пошло оно все лесом. Однако сержант на дедка мертвого вскользь глянул, на пустую телегу, тут же пояс у деда проверил — и оглядывается вопросительно. Я на Борю смотрю, тот разом сообразив — протянул жандарму два невеликих мешочка — дедов, надо полагать, и этого волосатика. Тот взял их, и тут я только рот открыл — куда там гаишникам. Он мешочки, из рук у Борьки не забирая, развязал, глянул… И забрал, ловко так, вдвое отощавшие кошельки! Борька тока что монету не упустил с кулаков. Ну, Кио просто, престидижитатор высшей марки! А он мешочки еще в руках помял, вроде как рассматривая, и поднимает над головой почти, считай пустые кошельки, видно, что на донышке там, и возглашает: «Вещественная улика!» Все, мол, видят, свидетелей много. Да, стаж. Поневоле зауважаешь. Но все одно вовсе не расслабляемся, я Боре снова мигнул — нам еще тех посмотреть надо. У раненного бородача остановились, посмотрел он, я поясняю:

— Это вот его вез. С револьвером был, кстати. А у деда того обрезок под сидухой был.

— Понятно — кивает. И дальше идем. Подошли, посмотрел на побитых равнодушно, брезгливо в барахле стволом карабина порылся. Кивнул — мол, все ясно. Вот так вот.

— Ну, все понятно. Мы этого — на раненного кажет — с собой заберем. Коли выживет, все про бандита расскажет, что знает. И телегу его заберем, так положено — и смотрит выжидательно. Не, ну а чего, там этого льна-конопли прилично, и телега справная.

— А эти? — показываю вокруг на мясозаготовку-то — Их-то всех куда?

— Ну… этого — на скубента кажет — Этого мы тоже увезем, а остальные…

— Угу — угрюмо ему отвечаю, землю сапогом ковырнув. Земля тут неплохая, не хуже, чем в Валаше, мягкая, но у меня ж лопат нет. Штыками и прикладами опять ковырять? — Слышь, сержант. Мои парни сегодня и так замаялись. Мы с утра в деле, считай, четверть осталась, от того, сколько вышло. А ты хочешь, чтоб мы землю ковыряли?

— Ты чего, братец? Не злись на пустом месте-то! — сержант скалится — Нешто не понимаю, все устали, вам-то что, а нам всю ночь еще вязать всякую сволочь. Вот еще их копать. В тую телегу с тряпками их стащите, да отгоните — там вон в километре балочка есть, там и оставьте. Всего-то делов.

На том и порешили, тут же я загрузил работой парней насчет уборки, а сержанта вопросил — способен ли он передать от меня письменный доклад моему командиру? Жандарм помялся — видно, что не хочется ему лезть к начальству и вообще что-то необычное делать. Хороший мужик, правильный — от всего непонятного подальше, к кошельку поближе. Без глупостей в голове. Но, все же понимает — скажет он сейчас, что мол, не имеет возможности — а вдруг у меня важное чего? Или случится чего потом, а выяснится, что он мог, а не сделал. Все одно ж доложит о происшествии (наверняка еще и этого волосатого на себя запишут), а там уж эстафетой передать пакет в штаб и вовсе не сложно. Кивнул он мне нехотя. Быстренько на листке из блокнота накидал — доложил Горну о потерях, и выполнении заданий, а потом открытым текстом не выбирая выражений в рамках субординации накатал — что если нам не пришлют хотя бы дюжину свежих людей — то я сам больше пары смен не отстою, а за людей уже не отвечаю. И, все одно, вскоре мы все тут будем спать беспробудно, и резать нас можно будет тупым ножом, не проснемся. Потому что есть предел человеческим возможностям, и я, осознавая свою ответственность, тем не менее, вынужден предупредить о последствиях. Отдал листок сержанту прочесть — так надежнее, чтоб не «потерялось» — пусть знает, что не гадость про себя какую везет. Тот глянул, кивнул, сложил вдвое и в карман — обещал непременно поскорее передать. Особо-то я не рассчитывал, и думал даже, как бы все же своими силами обойтись, но — лишняя бумажка, как копейка — береженому рубль бережет, а небереженому — мачеха.

…Горн оказался мужик, что надо. Сумерки не успели сгуститься, как, заранее подсвечиваясь фонарями от греха, к нам прикатили аж три пролетки с чистенькими, аж морду набить хочется, свежими, орлами из тех, что остались охранять миссию. Тонкошеий молоденький ефрейтор доложил, что его отделение прибыло нас сменить, но до утра господин майор велел ночевать на месте, будучи в качестве резерва. И еще нам прислали провизию, пологи и одеяла. Молодец майор Горн, мое почтение. Даже благоволил лично черкануть не то чтоб приказ, а прямо-таки пусть и краткое, но письмо. С благодарностью за отлично выполненное задание. Провизии нам и так хватало, даже прибывших угостить можем, а вот что хорошо — среди присланного несколько бутылей вина. Недешевого. Ефрейтор поясняет — лично господин майор купил на свои деньги, в ближайшей винной лавке. Ессесно, там на всех наших-то выйдет по стакану от силы, а новоприбывшим и вовсе — хрен. Не заслужили еще. Тут же распорядился всем быстро, растянули пологи, расстелились, распределил свежих в караул, дал указания никого не пропускать, а всех подозрительных стрелять, только чтоб из своих кого не подстрелить, жандармов там, или как. Никаких паролей-отзывов же нету, все в спешке и наспех. Всех подвел и потыкал носом в свежих убитых, разъяснив, что вот они — лопухнулись. И поэтому их убили. Пусть сами выводы делают. Ефрейтора назначил ответственным за все на свете вообще, и отбыл к своим под полога — приговорить аршин, и спать завалиться. Как есть, особо не рассупониваясь, выкушали по кружке весьма и весьма недурственного вина, сухого красного — кислятина, но самое то, что надо сейчас. Выпили молча без тостов, здравниц или упокойных — просто засадили дозу, и готово. Да так и повалились дрыхнуть. Сегодня кончилось. Все, не кантовать. Перед тем как вырубиться успел на четверть секунды перепугаться — дошло, что ведь, я же реально только что на миллиметр не пострелял этого жандарма. Вот бы уж тогда я себе нагреб неприя…

***

За ночь просыпались несколько раз, хватаясь за ружья. Наши сменщики с испуга принимались палить во все, что им казалось страшным. Не знаю, был ли там кто или нет, или просто мерещилось — но патронов у нас было в избытке, собственно сказать, на зачистке в основном гранаты тратились. Да и то, до того, в бою — патроны в основном у пулеметчиков уходили, у нас разве что подсумки расходовались, а уж в ранцах набито полно было, просто некогда возиться было. В общем, шарашили они почем зря, только нас будили. Мы, впрочем, проснувшись, только головы поднимали, ружья нашарив, послушивали, что в ответ никто не стреляет, да и эти тоже видно что заполошь просто так, ну и ложились обратно спать, тут же и засыпая. Эка невидаль, стреляют. Надо чего от нас будет — позовут.

Утром проснулись хмурые и помятые, бочку воды извели на мытье, тут же послал новеньких на дедовой телеге с бочкой в поселок по воду. Им тут ещё неизвестно сколько стоять. Нажучил, что в селе наших теперь не любят, так что пускай не хлопают там ушами. Потом устроили завтрак, своим я сделал построение и приведение в порядок и вид — нам сейчас к начальству шествовать. Восемнадцать человек всего. Таков был печальный итог, ага. Ну, ещё кто-то в раненых остался, конечно. Интересно, сколько всего в городе побитых, с обеих сторон? Если везде такое месилово, как у Заводоуправления, то изрядно…

Завтрак наш был прерван самым непотребным образом. В Кузнечном вдруг вспыхнула перестрелка, жаркая и обильная, но недолгая. А потом со стороны поселка показалась, в клубах пыли, несущаяся в нашу сторону бричка. Или тачанка — пёс её знает, как они тут правильно именуются, рессорные скоростные повозки. Из-за пыли и не поймешь сразу — двое там лошадей, или трое. Но шибко скачут. Только, нас завидев, сворачивают в сторону, в поле, и давай гнать, только пыль полосою.

— Не стрелять — ору, эти ж идиоты сейчас засыпят пулями поселок, и тех, кто преследует повозку-то. Попасть с полкилометра все одно вряд ли, а вот случайно кого из своих — запросто. Словно подтверждая мои мысли из пыли вылетает еще какой-то тарантас, но этот идет по дороге. В нашу сторону — велю всем рассыпаться и залечь, приготовиться к бою, так и ждем. Недолго, однако — там снова вспыхивает перестрелка, едва полпути прошел тарантас, вот и лошадей убили, остановился — мелькают вокруг него верховые, вроде даже знакомые синие мундиры видать. Пуля дурная над нами высоко свистнула — правильно я сделал. Что стрелять запретил, и положил всех. А там уже, видать, добивают — выстрелы пистолетные, неспешные. И — к нам верховые жандармы несутся, видно уже хорошо. Тут командую всем — с колена, да по той бричке, что полями уходит — как раз по-напротив нас вышли, по дуге обходя — ясное дело, по полю им не оторваться, обойти, да на дорогу ладятся, там могут попробовать уйти. Метров четыреста до них, хотя чорт поймет. Быстро ору своим:

— Ты, и ты и трое! — прицел пять! Вы и эти — прицел четыре! Остальные прицел три! Целься по коням, первая пуля перед ними, вторая — в них, три патрона — огонь! — тако-ото вот оно вернее будет. Даем три залпа — готовы коняшки, срезало ближнего, упала бедолага и тащат ее по земле. Ну, тут же скомандовал еще два патрона, и перезарядиться, а потом по паре магазинов дать по самой бричке. А сам кошусь на жандармов — мало ли что, сейчас всякое быть может. Нет, все нормально, подскакали те, оттормозились, и с седел давай лупить двое по бричке, а остальные, не снижая скорости, чуть по стороне к ней рванули — ну, ясное дело, у этих карабины, а те со своими рычажками, под тех пистолетный патрон. В драке накоротке чуть не как пулемет лупит, а револьверный патрон тут хорош, вроде нашего сорок четвертого специального, мало не бывает. Но вот вдаль кидать, больше, чем на сотню метров, даром, что ствол длинный для такого патрона, сантиметров в сорок — все одно нездоровый оптимизм. Решивши не тратить патроны, благо и так хватит — бричка уже встала, лошадка бьется там, а вот и вовсе упала, достали её, значит — немного осматриваюсь. И тут у меня только что челюсть об пряжку ремня не брякает, как я на жандармов-то обратил внимание, точнее на одного из них. Так я челюсть едва и успеваю подобрать, чтобы вовремя приказать прекратить огонь — доскакали жандармы, как бы не зацепить. Там у брички снова выстрелы пистолетные, с карабинов значит своих лупят, немного, но так густо — ну, ясно, живьём брать не интересно, а подранков опасаются, страхуются издалека. Прискакивают обратно, притащили какое-то барахло, винтовки еще что-то, доложили что, мол, были там солдат какой-то, и парень с девкой молодые, из «чистой публики». А мне все это вовсе не интересно, я все отойти не могу, насилу в себя пришел, когда лейтенант жандармский стал нам благодарность выговаривать за помощь, и вопрошал, есть ли возможность притащить этих инсургентов дохлых сюда. Как-то деликатно так выспрошал, значит, порядок в городе восстановлен, и потому чужим войскам жандарму хоть в каком чине командовать не выйдет. Ну а помочь — отчего бы и нет, свистнул новеньких, велел телегу дедову взять, да и прикатить сюда или бричку целиком, коли справятся, или просто дохлое мясо со всем барахлом. А я, тут же улучив момент, когда все поразбежались по делам, полюбопытствовал:

— Господин лейтенант, позвольте поинтересоваться, а что у Вас за интересное такое оружие? — потому как, может, я чего и не понимаю, но по той бричке с седла этот перец совершенно отчетливо лупил с самозарядки, только гильзы летели.

Лейтенант вдруг расплывается в счастливой улыбке, а его товарищ, тоже вроде как лейтенант, только младший — у жандармов есть тут свои тонкости во всей этой бижутерии, начинает весело скалиться. У него, кстати, карабин тоже примечательный — рычажная винтовка, но под патрон обычный винтовочный, и заряжается обоймой, как русский винчестер девяносто пятого года. Тоже доселе не видел таких, и оформлена, как охотничья — ложа короткая, и вроде даже насечкой подукрашено малость. Но то-то понятно, а вот полуавтомат!

— Интересуешься, сержант? — весьма как-то благосклонно лейтенант спрашивает, и я соображаю — похоже, любимая игрушка, а тут такой шанс похвастать.

— С детства оружие люблю, вашбродь, но вот такого не видал, и даже не слышал! Видать сразу, что знатное изделие, и не дешевое, поди! А уж как стреляет — картечнице не угнаться! Вот уж диковина!

Неуклюжая лесть свое дело вполне сделала — лейтенанты благоволили сойти со своих кобылопедов на твердь земную, и начать производить впечатление. Что на самом деле было нетрудно, я и так впечатлен был, и жаждал подробностей. В итоге получил в руки короткий, но увесистый карабин. Тяжел, фунтов десять тянет, поди, то бишь четыре кило примерно. На килограмм почти тяжелее моего карабина, хотя ствол не длиннее. Осмотрел внимательно. Сделано качественно, сразу видно, ручная работа, высший класс. Армейской массовой поделкой и не пахнет. Так, как тут? — затвор стоит на задержке, лейтенант, отстреляв, не зарядил, оставил. Понятно, студит оружие — от частой пальбы ствол весьма горячий, он же патронов тридцать выпустил, если не больше, только вот пока с седла стрелял. Видать, наконец-то представился случай в деле любимую цацку применить. А магазин тут, смотрю, обычный, от винтовки, так же в один ряд пять патронов и отсечка. И набивается обоймой. А как же его дальше?

— Ты затвор-то отведи назад, и железку в магазине вниз сунь, оно дальше само — подсказывает мне младший лейтенант. А как его отвести-то? Рукоятки-то нету!

— Снизу посмотри — владелец вундервафли советует. Посмотрел — и таки точно, в недлинном цевье снизу паз сделан, а в нем виден рычажок эдакий, то ли рукоятка, потянул ее чуть назад, чую — подается! Отвел, уперев прикладом в бедро, нажал на подаватель, отпустил, только что пальцы успев убрать, и затвор с лязгом, таким знакомым, аж ностальгия, и захлопнулся.

— Ай, красота — не удержался я, отчего лейтенант и вовсе расплылся от счастья. Поприкладывался — баланс не особо, конечно, на ствол перевес сильноват почему-то. Но в целом очень приятно. Обнаглел вовсе и спрашиваю — Разрешите пальнуть пару разков, вашбродь? Ни разу в жизни с такого не пробовал!

— Ну… что ж… изволь, братец — лейтенанту аж прям льстит не сказать как. Но, как я, оттянув вновь затвор, вытащил из подсумка обойму, как он жестом остановил, и свои патроны протягивает. А младший ухмыляется, отчего лейтенант как-то смутился. Только я от нетерпения спрашивать ничего не стал, схватил его обойму, затолкал, да тут же патрон в ствол. Посмотрел — на другой стороне от дороги в поле метрах в двухстах камень лежит, по бедро считай, вот в него и начал садить. Ощущения — непередаваемые. Колбасит сильно, но отдачи после карабина, считай, нет и вовсе, оно и ясно, что автоматика съедает. Первый промахнулся, но рядом — пылью бросило, второй точно в камень, брызнуло крошкой белым облачком. Остаток добил беглым огнем, вызвав уважительное «Ого!» лейтенанта. Так-то, могем тоже. Но до чего же классный аппарат! Как же оно устроено, и кто тут такой умный нашелся?

… Лейтенант настолько радовался возможности распушить понты перед новым зрителем, пусть и сержантом, но все же не самым пустым — видно по нас было, что не отсиживались, да и наверняка в городе уже много чего порассказали, вряд ли побоище на Заводской площади обошли вниманием. Потому удостоился я и наглядного урока по разборке и краткой лекции об самом оружии. Разбиралась это загогулина примерно как наше ружье охотничье, «мурка» которое. Под стволом, на конце ложа — отвинчивалась здоровенная гайка, а потом ствол и затвор вынимались вперед из коробки. В остальном все вполне понятно, пружина под стволом, на тот же стержень, на который крутится гайка насажена, затвор вдоль ствола как у пистолета идет… а чем же его запирает? Как в старинном браунинге-эмцэ-двадцать один на отдаче что ли? Но ведь ствол намертво гайкой крепится! А оказалось — никак. Как в ППШ — свободный затвор. Я так и офигел — как же так. Так же не бывает, это же винтовка! Потом подумал — патрон-то считай автоматный. И тут вспомнил, что мне это ружье напоминает — были и в том мире такие игрушки, в начале двадцатого века делала их фирма Винчестер. Самозарядки, под патроны, мощнее револьверных гораздо, но слабее винтовочных. Они, в общем-то, и на войне использовались, и даже в России, покупные, естественно. А потом долго любимы были во всякой охране да полиции, ну и наоборот. Даже какой-то бандит знаменитый вроде очень любил. Не помню, как его… Дер… Дир… Нет, Дирлевангер жидов мучал, Дерринжер американского премьер-министра Кадилака Линкольна убил, отчего у них гражданская война была. А этот… Дилижансер какой-то там. А может, и вовсе не он, а тот самый Боня Клайд. Но точно что-то читал. Так вот эта стрелялка сильно похожа.

А делает их, по заказу, для охотников — некий Варенг-младший. Я завспоминал, откуда мне сия фамилия знакома, но лейтенанты подсказали — ну, как же, огромный Концерн Военных Фабрик, Варенг КВФ в Рюгеле — тут я и вспомнил — ножик типа швейцарского, почти мультитул, у меня их производства. Кстати, весьма неплохой. Оказалось, это серьезное предприятие, в собственности семьи Варенгов. Занимается всем от корабле- и пушкостроения, и до всякой мелочи. Но младший из братьев держит магазин-мастерскую, где лично ваяет собственноизобретенные всякие вещи. Вот как этот самопал. Или, к слову сказать — рычажная охотничья винтовка младшего лейтенанта — тоже его выделки. Разумеется, на вооружение армии это никто не принял. Да и частники всякие тоже сторонились ввиду действительно немалой цены — до двадцатки золотом! Я аж аххренел, услышав. Дерут с трудящихся в три-дорога. Но, с другой-то стороны — какая лялечка! Хотя и не без изъянов… Кое-что я бы в ней и поменял, но…

— А что ж, вашбродь, я так думаю — а она сильно надежная-то? В бою не заклинит? — и сразу видно, попал по больной мозоли — снова хмыкает мамлей, а владелец оружия нехотя сознается, что да мол, есть и минусы. Впрочем, он тут же сразу и выкладывает — точность, конечно, не та, что у карабина, дальше четырехсот шагов, то бишь около трехсот метров если, уже только что «пулями засыпать». А после сотни отстрелянных — чистить надо, иначе гильзу оборвать может, потому-то и согласился на разборку лейтенант — заодно и вычистил патронник. Ну, это-то мне понятно. Даже знаю, как этому младшему Варенгу подсказать, чтобы чуть лучше стало. Но тут вклинивается мамлей, ехидно замечая, что это только на оооочень дорогих патронах ручной сборки того же Варенга-младшего. А на обычных армейских или даже дешевых охотничьих — и клинит иногда, и чистить надо вдвое чаще. В общем, печалька с этим.

— Зато…когда-нибудь… в бою она мне может жизнь спасти! — запальчиво говорит лейтенант.

— Ага. Или наоборт, если заклинит не вовремя — возражает ему младший — и видно, что у них спор этот давний и вялотекуший, хотя сами по себе друзья вполне — А вот моя красавица не боится любых патронов, если что — дернул и готово! А стреляет тоже быстрее карабина военного!

— Быстрее-то быстрее, да все ж не то! И кстати, она у тебя тоже чаще клинит, и гильзу намертво прикусывает, чем армейский с поворотным затвором! — парирует лейтенант, отчего его оппонент хмурится — ну, понятно, что рычажная винтовка, левер — завсегда менее надежная, чем болтовая.

Однако спор у них еще продолжается, а я все подумываю, при случае бы мне в Рюгель… Как там было в сказке? «…Славный город навещу»? — вот именно. Интересно бы на такую пушечку разориться, это может быть именно то, чего мне тут так не хватает, до полного счастья. И деньги пока есть. Но — потом. Сейчас у нас дела текущие насущные. Выспросив у лейтенантов про то, как найти в Рюгеле магазин этого Варенга-младшего, заодно еще раз повосхищавшись винтовками (я и рычажную опробовал, и похвалил, хотя, конечно, не то…), начал собирать своих в путь. Жандармы согласились сопроводить нас до центра города, проведя главное через посты на Раковке — там еще вовсю был пропускной режим, и пришлось бы долго ждать, пока все бы выяснили и утрясли. Тем более что мы им подвозили мясо на дедовой телеге, которую я объявил взводным трофеем. Туда же загрузили и наших убитых, завернутых в плащ-палатки — всех везут к городскому госпиталю, но там уже переполнено, и оттуда, по словам жандармов, все равно потом везут на мясной двор, там уже освободили пару ледников. Я ляпнул, что хозяева ледников, поди не рады — оказалось, чуть ли не драка шла, ибо город компенсацию немалую дает… Вот так, кому горе, а кому нажива. Так-то сказать, ничуть не сочувствуя этим революционерами — жаль, что никого из этих толстопузых не убили. Вот бы их стравить с пролетариями, и оба класса самоистребить. И полицейских туда же. И криминал. И… В общем, один останусь. Ладно, поехали, нам к начальству надо.

…Когда сгружали во дворе госпиталя убитых, вышла заминка. Принимать убитых бандитов не хотели, ссылаясь, что некуда, но отправленный с нами жандарм, даром, что рядовой, начал отменно орать на принимающих, заявляя, что он сейчас лично повыкидывает тушки на улицу, а этих — разместит, как приказано. Ибо их пока хоронить не станут, а еще опознавать будут. Нам же и вовсе отказали принять убитых, заявив, что надо, мол, везти в рисскую военную миссию — там принимают. Я, в общем, и возражать не стал. Уже собрался уходить, выспросив дорогу, чтобы не заплутать — все ж первый раз в городе. И тут как-то краем глаза зацепился — лежащий на носилках во дворе показался знакомым. Присмотрелся — ну, точно же. Сержантский мундир союзной армии, а морда-то знакомая. Сержант-писарь, что с меня за винтовку деньги взял в казну.

— Здрав будь, братец. Куда ж тебя угораздило? Помнишь ли меня?

— А? — раненый открыл глаза, всмотрелся — Не припоминаю, господин сержант… — голос слабый, тихий, но внятно говорит.

— Так ты ж, братец, с меня деньги за винтовку господину барону Вергену, да продлятся его дни и слава, стребовал — при упоминании барона стоявшие поодаль медикусы, санитары чтоль какие, сразу оглянулись — у Вергена тут слава… своеобразная. Как в прошлой жизни любили говорить, «неоднозначная». — Не помнишь ли? Все ты переживал, что вам медалей не дают. Никак ты тут за медалью-то и полез?

— А… Вспомнил… братец… как же… Ты уж… это… извиняй… Да вот… за медалью… Как думаешь? В поселке бунтовщиков искали… Мне с револьвера в живот… Вот.

— Да чего тут думать, конечно, могут и дать… — а про себя подумал, что я не врач, но как-то так он выглядит… чего-то сдается мне — насчет медали какой неизвестно, а вот жить он будет, наверное. Но может быть насчет службы уже и вовсе негоден. Не знаю уж, почему так подумалось. Но подбодрить надо — Ты того, братец. Не печалься особо, поправляйся, а награда она тебя найдет. Так что, давай уж, поправляйся.

Козырнул ему, да и пошел. Чего ему еще скажешь? Вот ведь сам полез, да и нарвался. Хорошо хоть, я все цацки, которые с утра в ожидации похода к начальству нацепил, еще перед боем попрятал. Кому примета чтоб в бой во всех орденах, а по мне так чем меньше всякой ерунды, тем лучше. И не потеряешь, и не звякает. А то, пожалуй, невеликим пусть иконостасом, но все ж добавочно еще бы раненого расстроил. А ему и так невесело, поди.

Город в чистой части уже вполне себе оживал. Пока еще не очень бойко, эдак с опаской выглядывая, но приходил в обычный ритм. Вот и конка нас согнала с середины улицы, вот мальчишки с интересом бежали, подпрыгивая, заглядывали в телегу на убитых, пока Боря не огрел самого ретивого прикладом легонько, попались какие-то барышни с корзинками, видать кухарки или прислуга на рынок, глазки строят, ахают. Магазины открываются, приличного вида господа незаметно морщатся при нашем виде — ну, да, видок не самый парадный. Зато какой-то старый хрыч, в мундире без погон и знаков различия — так тут отставники ходят — но с кобурой на поясе и в блестящих сапогах встал на углу и под козырек, гаркнув что-то одобрительное — мол, молодцы, орлы и соколы, защитнички, мать вашу! Скомандовал — и прошествовали мимо него подобием строя, немного печатая шаг, и чуть-чуть в ногу — старость надо уважать. Старикам везде у нас дорога, благо им только в сторону цвинтара. Дважды приводил в некоторое смятение постовых полицаев, уточняя дорогу. Последний, короткоусый толстяк в возрасте, даже отсалютовал телеге с убитыми, пройдя несколько шагов типа как в карауле. Не наиграно как-то, видно что-то личное. Впрочем, не только он, еще некоторые господа снимали шляпы при встрече, даром, что на нас рисская форма. Ну, эти-то суки толстопузые отлично понимают, что бы с ними стало, приди сюда озлобленные пролетарии. Чует кошка, чью крысу съела. Таким макаром мы к одиннадцати часам и прибыли уже к рисской военной миссии, где, как выяснилось, нас уже вполне ждали.

Двор миссии представлял из себя мрачноватое зрелище — вдоль стены вереницей гробы, некоторые уже заколочены, некоторые еще открыты. Нас именно что ждали, точнее Колю с безымянным для меня солдатиком. Их тут же приняли, и бережно понесли к открытым гробам. Собственно, без всяких там сантиментов, амуницию всю мы с них еще утром обобрали, разве что сапоги снимать побрезговали. Так что воины в последний поход вполне готовы. Телегу я сдал дряхлому сержанту, сообщив, что это трофей моего взвода, на что он только кивнул. Понурые тут все — ну, да и понятно, полсотни гробов пусть и в не очень тесном дворике не способствуют веселью. Едва успел сдать телегу, как пришлось забирать ее обратно — выбежал тот самый бледный рыхлый капитан, на которого оставляли безопасность миссии — судя по всему, как раз и есть местный особист. И велел, раз «всех привезли», грузить на телеги и везти хоронить. Как-то излишне быстро, с одной стороны, с другой — все понятно, хоть и поздняя осень, но тут, у моря, на юге — тепло. Потому — лучше побыстрее похоронить. Вот и впрямь, даже подобие оркестра есть, союзные, видать прислали на мероприятие. Приготовился морально к участию в похоронах, не люблю это дело, и не потому что, а просто как-то столько уже народу еще в той жизни зарыл, и своего, и чужого, что пришел к формуле «помер Трофим, и хер с ним». Живым надо почести и прочее хорошее делать, если хочешь что-то сделать. А этим уже поздно, все. Был человек — раз — и стал кусок мяса. Пусть по форме и похожий. Иногда. А иногда и вовсе лучше и не смотреть. Так что не люблю я всех этих пышных и формальных похорон, поминок и подобного. Но, надо.

Однако ж, майор нас избавил от сего. Выйдя, оглядел нас, я только что руками не развел… а может, и развел даже — мол — а что я сделаю — что осталось, в каком есть виде. Наплевав на бестолковые приказы капитана, построил и дал доклад по всей форме. Кратко, но емко. Все задачи выполнены, все годные к бою в строю, о потерях ранеными точных данных нет. Посмотрел на нас майор, вот не соврать, прослезился самую чуть, поблагодарил зычно, мне даже руку пожал. И — отправил отдыхать. Оно и понятно — в таком виде мы любое мероприятие испоганим. Да и действительно, отдохнуть бы. Хотя, надо сказать, неплохо мы и выспались. Но Горн и вовсе добил — приказал какому-то молоденькому сопляку нас сопроводить — в городские бани. Там, говорит, вам сегодня бесплатно и в количестве. Форму сдать в стирку и починку, это тоже все оплачено, город платит. А уж дальше и вовсе срезал, прям отец родной. Достает из кармана деньги, и отдает с приказом — в лавке за углом взять на всех пива пару бочонков. Ибо баня без пива — время на ветер. Но, тут же построжил — в меру. Чтоб без перебора. К завтрему чтоб все были как оловянные солдатики. Потому как завтра будем получать все причитающееся. Смотрю, глазенки-то у моих загорелись. А он и вовсе добивает — а как все «это» в городе совсем закончится, дня через два-три, не позже — будет нам всем по двое суток увольнения. Гаркнули «Рады стараться!» так, что только что штукатурка не посыпалась. Вот, это я понимаю, это жисть!

***

Баня местная — это не парилка какая. Сауна там или чего. Тут на море так не принято. Тут это то ли хамам, то ли термы, так и не скажешь. Не был я ни в хамам, ни в термах как-то, и в общем, не особо переживал, но, по моему глубокому внутреннему убеждению — так вот оно и должно быть. Нехилый такой банно-прачечный комплекс. Практически безлюдный, что понятно — увеселительные мероприятия в виде приятного времяпрепровождения в бане сейчас в городе… не модные. Могут ведь и не правильно понять. Но здоровенная труба вовсю дымила, сразу понятно — баня работает! Нас тут действительно ждали, судя по всему, Горн выбил таки из Палема или из этого Пуца, или еще из кого, нам спецобслуживание. Ибо представительного вида дядя-администратор, с седыми бакенбардами, сразу навевающими мысль об отставном моряке, принял степенно, но радушно. Выделили нам можно так сказать, целый зал, заверив, что опасаться за сохранность вещей и оружия не стоит. Форму в стирку и чистку тоже обещал принять, выдали нам и кусок мыла, на всех, правда, и жесткие мочалки, из водорослей, по-моему, и по куску какой-то пемзы. И даже здоровенными полотенцами-простынями снабдили. Сказал сей страж помывочного пункта, покосившись на три бочонка и корзины с закусью, что время у нас не ограничено, но раньше, чем часам к пяти форма готова вряд ли будет. Когда я его сопровождал до двери, выпроваживая с благодарностью, тот шепнул, что если очень надо, то девок он может вызывать, хотя они пока и сидят попрятавшись. Пару секунд подумав, решил, что пока обойдемся — мне чего-то не хочется, а остальные и тем более. Дедушке виднее, кто хочет какать, а кто — нет. Приготовились, разделись, отдали пришедшим с прачечной нашу драную, пропахшую порохом, потом и кровищей, а у тех, кто в зачистке по подвалам лазал, еще и всякими маринадами и чорт знает еще чем, форму в узлах, да для начала и треснули по кружечке. Эх, понеслась!

Однако, это пусть и не баня, а тоже хорошо. Помыться — отдельный закуток, там пресная вода из крана, здоровенные латунные вентили, и горячая, и холодная, там же и деревянные лоханки, скамьи, где сесть, решетка над сливом. Но это утилитарное, а вот для удовольствия… Нет, парной нету. На побережье это не принято как-то. Вообще тут париться, как у нас принято, чтоб с веничком — не умеют. У горцев есть подобие сауны, там парят, иногда травами в смысле запах дать, а вениками хлестать — нет. Да и горская сауна тут за дурной тон считается. Тут вместо этого — огромные ванны из какого-то то ли известняка, то ли даже пемзы какой — и не поймешь — вроде и гладко, а не поскользнешься, и камень теплый на ощупь, как газобетон какой или вовсе пенопласт. Наверное, все же — пемза. И полнехоньки эти огромные ванны горячей морской воды. И сиди, или лежи в ней, как в джакузе, наслаждайся… пиво можешь с собой взять, рядом на камень поставить — кружки тут местные нам выдали, обычно под залог дают, но нам просто по счету. Оспадя, блаженство-то какое! Вот только сразу как-то стало ясно, сколько же любимая тушка за прошедшие сутки перетерпела. Все порезы-ссадины-царапины и прочее разом прочувствовалось. Выли мы поначалу и стонали, кое у кого и посерьезнее раны были, правда что бинты грязные мы сразу в мусор, а чистые с собой есть, потом намотают. Ох, и болело же все поначалу! Как кошки драли, а ведь до того и не замечал вроде. Однако потом постепенно утихло, как-то полегче стало. Так вот и ходили от ванн к столу и опять к ваннам, даже и разговоров то не было особо, все просто нежились. После этого велел я, чтобы доставали уже… это. Еще вчера вечером, перед тем как употребить гостинец от майора, предупредил всех. То, что самогон наверняка нашли и сперли на зачистке, я не сомневался. Вряд ли много, но есть ведь, наверняка. Предупредил больше для не моих, остальные с фронта знают — если что — пристрелю нафиг. А теперь пусть достают — ибо пиво на ветер деньги без водки. Достали две невеликие бутыли — тут уже сели, помянули всех, у одного паренька аж истерика случилась — ну, понятное дело, отходняк. Ничего, бывает. Потом помылись, погрелись на лежанке… да и снова в ванны! Когда еще такое выпадет. Между прочим, в эти «чистые» бани попасть стоит аж два гривенника — очень даже себе сумма. Ну да, это, в общем-то, не то чтоб помывочный пункт, а вроде как в аквапарк у нас сходить. Или вроде того. В «простой» зал сходить, где помыться можно обычно — стоит пять копеек серебром. Тоже много, но и баня все ж городская, и все условия. Есть и гораздо дешевле, а босяки какие и попросту в море мыться могут. Так что, похоже — городские нам весьма уважение выказали. Когда прикончили второй бочонок, подумал, что зря вот так сразу от девок отказался. Не любитель я конечно такой групповухи, и наверняка это в оплаченные городом услуги не входит — но и закутков с ваннами тут пара есть, чтоб народ не смущать, и денег у нас имеется, в общем-то. Пока мысль эту лениво додумывал, в дверь вдруг весьма настойчиво застучались. Хорошее настроение не то чтобы улетучилось, но весьма себе насторожился. Придвинулся поближе к тому месту, где револьвер в кобуре лежал, и послал молодого солдатика отпереть. Не нравится мне, когда так стучат. Что-то подсказывает, что вряд ли это подопечные морского волка к нам ломятся, с навязчивым предложением продажной любви, или хмурые ребята с министерства культуры принесли постиранную-поглаженную форму. А как все хорошо начиналось…