Победителей не судят

Глава 10

Спустя всего неделю после подъема флага нам пришел приказ оставить поселочек. Ну и славненько, а то засиделись, понимаешь, да еще конопатая меня всерьез замучила. Хотя и соблюдала конспирацию — сдается мне, в селе про нее будут ходить слухи, но наверняка никто ничего сказать не сможет, бывают такие ушлые бабы. А уж сплетничать, если без фактов кто полезет, явно обрежет сразу, хоть и конопатая, а не дура. К счастью, сдернули нас, а то бы выдоила досуха, зараза. Кстати, мельник-то помер. Говорят, удар хватил. Вроде как, и впрямь без криминала, ну а что никто из рабов его не пришел ему помочь — то дело такое, поди докажи. Немудрено было ему удар-то получить, обокрал я его знатно, может быть и полностью. Да и муку селяне, сдохли, но вынесли. Сообразительные. Иные, за ворота выйдя, лишнее высыпали в ручей — лишь бы гаду не досталось. Сволочи эти колхозники. Ничего, Вайм им голодомор с индустриализацией, надеюсь, обеспечит.

Войско рисское собрали в несколько огромных полевых лагерей недалеко от Эбидена, в чистом поле палатки разбили, кухни и прочее. В сам город армию не пустили, и это правильно, незачем поганить уже свой город. А то ведь солдатики, им только дай волю. И ведь не уследишь, это тебе не село какое. Князь армию пока не демобилизовал, что, впрочем, понятно — дембель процесс деликатный, тут с плеча нельзя рубить. Это вот союзные снялись, не долго думая, да и рванули до дому — им тут не светит ничего, они только кусочек предгорий и сами горы получали от Валаша. Так же поступили и баронские полки, причем, по слухам, часть полков Верген по своей привычке сразу как мир настал — сократил и расформировал — ну, привык на боевых экономить. Так что отправились домой, а то и вовсе по свету уже дембеля-ветераны, никому не нужные, с набитыми награбленным карманами и ранцами. А кто и с возами. Всякие мелкие княжества, примкнувшие к Риссу и выставившие свои «полки», иные из которых насчитывали от силы эскадрон или пару рот, тоже спешили отвести войска и распустить вояк по домам — расходы, мать их… Союзники, правда, оставили в войсках офицеров для связи — ну, военный союз пока в силе. По совпадению, а может, так и задумано — в нашем лагере от Союза остался знакомец, капитан Ури. Не то чтобы мы с ним оказались хорошие друзья, но, так или иначе, можно было сказать «вместе воевали», в отличие от всех прочих. Да и рота у меня особая — половина наличного состава — из Союза наемники.

Этот факт, кстати, нас выделял из прочих тем, что моим солдатикам дембель не светил — они контракт на полгода заключали, месяц только прошел. Остальное придется выслуживать, иначе бы князю пришлось оплатить каждому неустойку в размере жалованья за оставшиеся месяцы. Хотя… жалование все одно платить, но так хоть содержать ненужное войско не придется, кормить там и всяко. Все быть может. Но, пока что — весь лагерь полон пьяненьких офицеров и бездельничающих отсыпающихся солдат. Все в ожидании дембеля. Ну, солдаты — а офицеры в тревогах за карьеру. Кто успел, кто нет — и тут вопрос — по совокупности заслуг — двинут на ступеньку выше? Или — что успел на том и оставайся и никаких шансов на долгие годы, если войны не будет? Я, в общем, тоже задумывался, ибо мое-то положение и вовсе незавидное. С другой стороны… сержанты нужны будут всяко, а я не гордый, я с радостью из лейтенанта в сержанты перекуюсь. Ротой командовать мне не понравилось, а уж в мирное время и подавно. Может, и вовсе старшину дадут, да куданить удастся на склад забиться или в дальний гарнизон? Хотя, конечно, о карьере мечтается… А может, как раз, князю понадобятся и офицеры новые? Армию, исходя из территории, увеличивать придется, а на валашских офицеров, по крайней мере, пока — надежды быть не может… Может, в оккупационных или и вовсе местных коллаборационистских частях должность найдется? А я бы, может, и согласился, если карьерный рост будет. Только бы потом как-то с роты уйти, в штаб какой — больно уж ротным быть хлопотно… В общем, в раздумьях я, и на перепутье…

Спустя неделю скука взяла свое, и случилась первая неприятность. Среди войск и так вовсю трудились Верные, или верняки, как их называли, вербуя и всячески распутывая заговоры. Вообще чистки, похоже, не за горами, и это правильно, на войне народец как-то слишком вольности взял. Но, попасть на карающий орган правосудия, да еще с моей биографией, было бы не лучшим вариантом. Однако, чуть не угораздило. От нечего делать, тихонько накидываясь пивком, скучая, начал распевать, адаптируя под местный язык и реалии, песенку Бумбараша, ту самую, что «Наплявать, наплявать, надоело воевать!». Вроде и получилось, остался доволен. Ну и забыл. А получилось, судя по всему неплохо — через три дня солдатня горланила эту песенку по всему лагерю. Кончилось дело общим построением, нескольких человек, заловленных верняками приговорили к порке нагайками, остальным зачли грозный приказ, и запретили распевать непотребное. Я серьезно очканул, когда потребовали выдать смутьяна, песню придумавшего — но обошлось. То ли и вовсе не знает никто, то ли песня стала «народной» — такое сплошь и рядом бывает, а мне и не надо другого. В общем, обошлось, но в целом дисциплина-то все падала и падала. Какого чорта ждем, непонятно. Хоть бы учения провели, хотя… сейчас солдатиков лучше не трогать, от греха. Дембель нужен, а князь все сиськи мнет.

От греха подальше, пока верняки после скандала с песенкой лютуют (я через Ури подал идею создать «самодеятельные песенные коллективы» — пусть там солдатики под надзором идеологически подкованных товарищей глотки рвут патриотическими песнями), выбил себе без особого труда увольнение на трое суток в Эбиден. Пусть тут уляжется, а я хоть посмотрю, за что воевали.

Эбиден впечатлял. Огромный, красивый город, индустриальный, хотя заводы и не работают почти сейчас. Боев в городе почти и не было, следы местной внутренней заварушки почти не видны — да и какая заварушка без артиллерии? Широкие красивые проспекты и вовсе уж широченные, неприлично большие бульвары — я бы сказал, очень узкие парки, иногда с каналом посередине, а не бульвары. Каменные мосты, украшенные лепниной и каменными статуями здания, лестницы и парапеты из полированного камня. Сады, скверы и парки, кованые решетки и литые балюстрады (местами срезанные — уж не на металл ли?). В центре здоровенный, массивный Собор. Говорят, Эбиден построен на месте старинного, еще ТОГДАШНЕГО города, и старается его повторить. Побывав — верю. Многое выглядит не уместным, не из этого мира. Но красиво, не отнять. И шику много столичного. Впрочем, сравнивая с остальной территорией — подозреваю, что эбиденцев здесь не любят так же, как у нас москвичей. Контраст с остальным «замкадьем» разительный.

Банки, как я и думал, уже открыли свои филиалы. Точнее, по большей части — просто восстановили довоенные. Так что долго бегать не пришлось, не долго думая, скинул всю накопленную наличку на счет в Рюгельском, заодно отправил туда же, на хранение, и мои бумаги на гражданство Союза. А то пропадет еще, восстанавливай потом. Здесь они мне все одно низачем. Туда же обналичил все имевшиеся чеки и акции — ну их, не понимаю я в этих бумагах ничего. И слитки банковские сдал по их цене, мне не жалко. Зато на счету у меня теперь солидная сумма, и управляющий филиалом лично пригласил испить за компанию с ним кофе, пока все оформляли — ну, оно понятно, пока работы мало, а я весьма хороший клиент оказался. Подумав, решил перевести им же часть накоплений из Солдатского потом — процент у них выше, а пенсия по увечью мне теперь не нужна особо, война кончилась. Насчет завещать все государству тоже подождем — войны нет, а как бы не ввести в искушение кого, тех же верных. Там, пока не сменятся зубы, наверняка будут и перегибы и злоупотребления. Так что, пусть полежит. Надеюсь, Рюгельский банк им не особо по зубам будет… или придется обналичивать и куда-то прятать, да. Жаль, тут выписку со счета не получить… то есть, конечно, можно, но недели через две. Или через несколько суток, но очень дорого. Связь тут небыстрая, гелиографы только госслужбы пользуют, да военные, и только по серьезным делам. А то бы узнать, сколько мне там с часиков-то натикало…

Останавливался в гостинице почти в самом центре. За смешные деньги и был едва ли не единственным постояльцем. Управляющий смотрел с опаской и покорностью, но рад был хоть какому заработку. Ничего так люкс, вполне шикарно. Мог бы я, наверное, и получше выбрать, и еще и цену сбить, но и так хватит, да и к чему мне сия пошлая роскошь? А вот с питанием оказалось неважно — запасы еды в городе были невелики, цена на продукты большая — до голода далеко, но изобилием и не пахло. Выказав неудовольствие, больше из желания покапризничать, одарил управляющего полтинником, и велел мне все же посытнее стол обеспечить, можно и без вина вовсе, но чтоб еда была нормальная.

Второй день попросту бродил по городу, смотрел. Пару раз забрел в такие проулки, что всерьез испугался — тут и пулю в спину поймать поди, недолго, или чугунину какую с крыши. Валашцы нифига не радовались пришествию сил добра, хотя и не было никакого партизанского движения после капитуляции. От войны все устали… Хотя и воевал-то меньше года, слабаки. Ну, ничего, скоро опять привыкнут, думаю, войны теперь тут будут все современнее. Лишь бы газами травить и с воздуха бомбить не начали.

Отобедал тоже в центре, на берегу искусственного озера, соединенного россыпью островков с протоками с протекающей через город рекой. Откушал знаменитой эбиденской форели — ее ловят уже давно не в самом городе, а в ручьях в верховьях, в предгорье. Считается местным блюдом, высшим шиком. Действительно неплохо. Кроме меня прочие обедавшие — сплошь офицеры рисские и союзные. Гражданских нету, то ли не по карману, то ли соображают, что лучше не высовываться. Видел пару раз в городе, как верняки кого-то арестовывали, вязали да в кареты сажали, и имущество всякое грузили. И правильно, как иначе-то, врага надо добивать в его логове. Лишь бы эти дураки, богу молившись, мне лоб не расшибли. Я вовсе не против арестов и репрессий, и даже за. Но только чтобы не меня. По магазинам не ходил, ибо большей частью закрыты, да и вряд ли что-то там особо хорошее и нужное найду. В бордель тоже не пошел — вовсе и не хотелось. К тому же, обозрев зазывно улыбающихся девиц с низким уровнем социальной ответственности, как-то понял, что конопатая Наси выглядит гораздо лучше, да и, наверняка, во всем остальном тоже превосходит. Ну, а уж про черноглазую пассию сукиного сына Арча и вовсе речи нет. Нет уж, девушки, как-нибудь без меня, а я без вас.

На третий день, уже собираясь к отъезду, был озадачен криками с улицы. Проверив револьвер, спустился. И осведомился у портье — а что тут, собственно говоря, происходит? Оказалось — новость, газетчики орут, и вообще. Вышел, купил газету. Ага. Пойман враг человечества, бывший князь Орбелий. Он схвачен отрядом Верных, на северной границе, в горах, и в железной клетке будет доставлен в Альмару, столицу Рисса. Где над ним пройдет справедливый суд, после чего он будет справедливо и жестоко казнен. Князь Вайм обещал его зажарить в железной клетке заживо — и таки князь хоть и суров, но справедлив. Потому обещанное непременно выполнит. Жители Эбидена новость восприняли без энтузиазма, правда, и великой скорби по князю я как-то не отметил — проигравших никто не любит. Проигравших лидеров — тем более. Может быть, сильно позже, они будут вспоминать времена правления кровавого тирана, как время тихое, сытое и беззаботное. А может, и нет. Честно говоря — наплевать мне на них.

…Княжеский суд и впрямь был скорым. Через две недели всего срочным нарочным из Эбидена сообщили известие, переданное гелиографом. Казнили суку Орбелия, забарбекюрили, как князь Вайм и обещал. В компании многих княжеских сподвижников и соратников, кого не повесили или не четвертовали. Тут с этим быстро, никто Нюрнбергский процесс собирать не стал. Раз — и готово. Суров княже. Надо бы карьеру строит подалее от столицы, ну его нах.

А на другой день началась в войсках демобилизация.

***

Бальт Луррский оказался грамотным командиром. Началось все с передислокации войск. Покинули обжитые места, собрались с криками и матами в колонны, попутно повесили десяток проворовавшихся — от солдат до лейтенантов. Ибо сборы были по боевой тревоге и времени на махинации не осталось. Заодно всем напомнили, что то, что война кончилась — не отменило того, что мы в армии. Мне было проще, поскольку рота контрактная, то служба неслась более упорядоченно, все же нас окончание войны не касалось. Так и вылезли мы из лагеря не то, что змеей — серо-зеленой рекой в бодром походном темпе хлынув по указанному маршруту. С полной боевой выкладкой, даже патроны раздали. Причем немалую часть боезапаса не оставили в лагере, а везли с собой. Многие даже всерьез подумали, что что-то пошло не так, и война продолжается. Наша рота по привычке была отправлена в дальнее охранение по флангу. Нервозность и спешка в сборах подействовали на солдатиков, и когда нас попыталось атаковать стадо коров, мои орлы успешно отбили атаку. Командовавший стадом пастух был взят в плен, но вскоре отпущен под честное слово более не нападать на войска князя Вайма. Двух убитых коров я велел распластать на мясо и нести на себе, догоняя колонну — потом, на биваке похороним павших врагов. Жаль, отряда свино-егерей не попалось, не напали из засады. А так сала хотелось…

Спустя сутки колонна, обливаясь потом (уже неделю стояла какая-то нетипичная для местной зимы тепло-влажная, можно сказать, жаркая погода), втянулась в новый пункт дислокации. Это оказался, браво, герр Бальт! — такой же полевой лагерь, какой мы и покинули. И сдается мне, кто-то, такими путями, чтоб не пересечься и не пострелять друг друга сдуру, пошел в опустевший наш лагерь. И сейчас там осваивается. Таких лагерей вокруг Эбидена образовалось несколько, вот мы и провели саморотацию. Ибо известно, что бездельничающий рядовой — потенциальный преступник, а бездельничающий командир — ворюга и предатель. А так — сорвали с насиженных мест, да марш, да хлопоты по организации на новом месте — уходили-то отсюда ребята тоже по тревоге, не церемонясь.

Потом началась поэтапная демобилизация. Как и мобилизация, по волнам в очередности призыва. Правда, первые две волны совместили. По понятной причине экономии и поддержания морального духа. Больно уж мало кто выжил из этих волн. У меня, например, никого из старичков не осталось, разве те из ребят, кто ранен был, может быть выжили некоторые. Последующие волны были куда гуще. Организовано тоже все было прилично — воинам обеспечивался проход до места призыва. С транспортом, в основном, конечно, это касалось рек, и кормежкой. Кормежка, ясное дело, за счет местного населения, но, наверное, и маршруты составлены так, чтобы бремя сие понесло население равномерно. А местами полюбому приходилось, наверняка, и организованно кормить. Впрочем, особо ушлые могли и на руки получить кормовые-суточные из расчета пути (по минимальной ставке) и валить куда угодно. Хоть на оккупированной территории осесть — были и такие. Но особо дурных идти в одиночку не было — оружие сдавали, и если не было трофеев, безоружному идти некомфортно. Криминал пошаливал, а солдат расценивался как потенциально богатая добыча. Это все еще числящихся на службе, кто организованно шел — трогать так себе дороже.

Нашей роты, конечно, это все не касалось. Я вообще устал за эти пару недель — на нас пала вся тягость обеспечения порядка во все более морально разлагающемся лагере. Стремительность пусть и организованного дембеля (может, потому и стремительного, что организованного) намекала, что еще одного перехода в другой лагерь не будет, да и, что ни крути, почуявших дембель солдатиков обуздать будет все сложнее. У них и винтовки-то давно поотбирали от греха. Совместно с жандармами и комендачами мои парни едва не каждый день разнимали драки и задерживали упившихся дебоширов, а однажды и оружие применили, просто расстреляв залпами клубок драки с поножовщиной, благоразумно решив не соваться. Но, в целом, все шло на редкость организованно — вот, воевали бы мы так!

Все проходит, прошел и дембель. И остались мы в опустевшем лагере с какими-то огрызками кадровых частей, множеством офицеров и неуютностью своего положения. Моего положения. Мое место, как командира роты — резко стало предметом зависти многих офицеров, оставшихся не у дел. С одной стороны — на них не было хлопот, с другой — все уже понимали, что времена, когда можно было сделать карьеру легко и быстро, кончились с последними залпами войны. В общем, положение у меня — хуже губернаторского, который сам себя высек. По всей армии прокатилось кадрирование, и многие офицеры уже чуяли закат своей карьеры, особенно те, у кого возраст был побольше. От косых взглядов спасался ревностным выполнением обязанностей, что не оставляло лишнего времени на пьянки и прочее. Чем заслужил еще больше подозрений в желании сделать карьеру… что, в общем-то, не являлось совсем уж неправдой.

Но вскоре грянул гром в виде сокращения офицерского состава. Пришел приказ, и полетели погоны, как осенние листья. За заслуги причитались всяческие нямки и ништяки, но — пинком под зад с армии, прощай карьера. Часть, впрочем, получила предписания во всякие глухие углы новоприобретенных земель, причем наиболее неоднозначным местом будущей службы была Западная граница — там Степь, и потому присутствуют как тяготы и лишения в полный рост, так и возможность сделать карьеру. В штабах и около бушевали потаенные страсти, крутились интриги и всяческие комбинации в среде тех, кто желал выбить наиболее подходящее для него место службы.

Гром сокращения грянул вместе с молнией. Началось. Появились Верные аж из столицы, с грозными бумагами от начальника Военного отдела Верных Бирра, и понеслось. Нескольких офицеров арестовали, причем, по-моему, далеко не глупых, и не неумелых. Не знаю, как там с вменяемыми им растратами и шпионажем — по-моему, просто сводят счеты и подчищают поляну. Но пока в целом все было в пределах нормы, хотя и напрягало. Однако вскоре в лагере остались, по сути, только наша рота и хозвзвод, да несколько офицеров ожидающих назначения в окрестные какие-то районы. Вот тут началась рутина, словно о нас вообще забыли.

Солдатикам моим, кстати, предложили «по согласию», получив лишь причитающееся за едва начавшийся месяц жалование, уволиться. Дураков терять кормушку оказалось не очень много, но несколько человек вскоре покинули нас, выкупив одну из телег, и ощетинившись трофейными револьверами, (а кто-то и винтовку выкупил), отправились на юг, в сторону союзной границы. Там теперь безвизовый режим и зона таможенного благоприятствования, так как-то. Остальные предпочли еще четыре месяца гарантированной кормежки и жалования, при резко снизившемся риске получить метала в организм, или отступные от князя. Ну а меня никто не спрашивал насчет желания покинуть ряды, чему я был только рад.

В опустевшем лагере стало как-то совсем тоскливо. Солдатикам назначил серьезные задачи по охране — словно мы ядерные бомбы тут стерегли. Они, впрочем, большей частью отнеслись с пониманием — им тоже было скучно. Ну а я потихоньку вписался в офицерское общество завсегдатаев полевой кантины, благо сейчас мне уже никто не завидует. Впрочем, едва ли не чаще мы выпиваем рюмочку с капитаном Ури, все еще прозябающем в лагере — пакет с донесением им отправлен, но приказ пока не пришел, сейчас самая зимняя распутица, и если документ не срочный — то может идти неделями. Он тоже был среди рисских офицеров чужаком, так что мы с ним спелись.

Ну а вдобавок я обзавелся женой. Внезапно. Как-то эта военно-полевая девица, по имени Лиа, оказалась рядом, а вскоре и в моей койке. Благо никакого стеснения насчет отдельной жилплощади не было — у меня даже сержанты и Шмульке имели свои палатки. Худоватая баба, впрочем, со всеми положенными выпуклостями, лет двадцати пяти или чуть более, шустрая, темноглазая, с не очень длинными чуть вьющимися волосами. Мне такой тип никогда не нравился, но вот как-то прижилась. Биография ее меня никогда не интересовала, а она не лезла с расспросами ко мне. Люди взрослые, глупостями всякими не интересуемся. В целом, я знал, что она, вроде нашей покойной Мари, где-то пристала к войскам, сначала барона, потом к княжеским. Была и маркитанткой, и, наверняка, проституткой, но как-то выбилась в завсегдатаи офицерской компании в кантине, и при этом не нищенствовала отнюдь. Ну а что того, что спала, поди, с кем-то там — повторюсь, люди взрослые, такими глупостями не интересуются. Главное, при том вполне смогла обеспечить себе и здоровье, и относительно пристойную репутацию. В конце концов, одна из полковых баб вообще однажды стала российской Императрицей…

Так вот и прижились мы, несмотря, что не сказать, чтобы она мне безумно нравилась (нельзя сказать и не нравилась, конечно), но баба была справная, быт, хозяйство и уют обеспечила быстро, в койке тоже без какого-то фантастиша, но вполне удовлетворительно во всех смыслах. Ну… как-то так, вроде бы именно что — прижились. Ну и начались наметки на постоянную семью, как-то оба, наверное, решили не искать более в жизни счастья, потому, что поиски принца на белом коне, и алмазов в заднице уже наскучили. Синица в руке, пожалуй. Из серии стерпится — слюбится. И то сказать, терпеть-то приходилось больше какие-то безразличные мелочи, а в остальном все… ровно. Ну, конечно, внутри какая-то обида червячком — мол, ну не первый сорт, ты же достоин лучшего… А потом к зеркалу подойдешь — не, нормально, все соответствует.

Словно насмехаясь над моими принципами не иметь чего-то, что больно терять — завелся у меня вдобавок, едва только образовалась семья, и собак. Пришел, очевидно, почуяв уголок уюта среди этого унылого лагеря, здоровенный лохматый бело-серый пес. Тоже из приблудных к какой-то части, который по каким-то причинам остался в лагере. Под конец войны в частях покрупнее, говорят, модно было заводить собак-кошек, благо их при разбитом жилье и убитых хозяевах сыскалось много. Собака какой-то пастушеской породы, довольно крупная и еще больше лохматая, с зычным лаем, но, как выяснилось, к людям очень добрая, и ненавидящая только волков и других собак.

Так что теперь в моей палатке, у всегда протопленной буржуйки хлопочет черноволосая Лиа, готовя что-то, а у входа, под пологом, бдительно несет службу безымянный пес, откликающийся на простое «Собака!» на русском. И вдруг мне как-то немного захотелось бросить все, и податься в отставку, обжиться где-то подальше, пусть и с этой Лией… Захотелось в ту самую тихую уютную гавань, и того самого простого семейного счастья. Накатило так немного. Но тут же отогнал мысли такие — упущу шанс — потом сам от скуки вздернусь. Да и Лиа вовсе не будет жить с унылым огородником на краю географии — она на меня тоже ставку сделала, как на перспективного офицера, при том не погнушавшегося ее обществом. Так что — будем пока продолжать, как есть. Теперь даже какой-то стимул, что ли, появился.

Уже прошло больше месяца с известия о казни Орбеля, и всего чуть более пары недель с момента демобилизации армии. Впрочем, дни в пустом лагере тянулись однообразно, и мне уж казалось, что давным-давно тут сидим. Только я начал подумывать, как бы выбить увольнение в Эбиден, да смотаться туда с «женой», может быть даже и на предмет оформить брак, чем кто не шутит, как заявились к нам в лагерь новые старые гости. Приехали за каким-то хреном двое Верных, судя по всему, и вовсе проездом.

***

Шмульке взяли, судя по всему, утром, после завтрака — он завсегда помогал Лии, приносил воду и дрова, и я его слышал. То есть, взяли уже позже. На обеде его уже не было, но он мне не надобился, потому точно сказать не получалось, мог и по каким-то своим причинам пропустить обед. Ну а ближе к вечеру заявился капитан Ури. Вежливо попросив Лию оставить нас (я не большой физиономист, но она, похоже, малость напряглась — скорее всего, чего-то у нее с капитаном было, вот и беспокоилась на предмет своего будущего, тем более что я свою терпимость в этих вопросах ей не афишировал), и сходу взял быка за бока.

— Мастер Йохан — в общении не на людях мы с ним давно перешли на обращение по Союзному манеру, гражданскому — Не стану рассказывать полностью, верить или нет — дело Ваше. Но лучше бы поверить. Завтра, или, самое позднее, послезавтра, Вас арестуют.

— Хм… — пересилил себя, и не задал дурацкого вопроса «За что?!». Уж чья бы корова молчала, а бодливой все равно Бог быка не дает. Уж кто-кто, а я сам за собой назову запросто всякого, за что, имея желание, вполне можно и арестовать. Это не беря мутную биографию. Да и вовсе — служба в Валашской армии… угробился Свиррский полк, а наш взвод уцелел… угробилась рота Гэрта, и обратно мы уцелели… удачно так попали на мятеж в Улле… А вишенкой под тортом улик — прорыв то ли Орбеля, то ли еще кого из Эбидена. Да тут не арестовывать, тут сходу сажать, а то и расстреливать можно. Так что промолчим.

— Сразу видно, человек Вы опытный, раз не спрашиваете, за что — усмехается Ури — Пока, насколько мне известно, допрашивают Вашего денщика. Даже не пытали вовсе, но, боюсь, он уже все рассказал, что знает. Насколько я понял, речь идет о каких-то деньгах, укрытых от казны, при сборе трофеев…

— Ну, понятно — что тут скажешь. Что, собственно, еще им Шмульке смог бы выдать? А выдаст обязательно — при всем моем к нему отношении он своей шкурой за меня расплачиваться не должен. Пойдет на сотрудничество, заработает снисхождение… возможно. Никаких обид, на самом деле, я его еще и подставил. Хотя, так у него есть хоть, на чем меня выдать. Не придется врать. Однако, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал… «Только жениться собрался…» как говорилось в том мультике.

— Давайте говорить прямо, лейтенант — не думаю, что у Вас есть шансы выскользнуть… законным путем. Потому… Вы знаете, я к Вам хорошо отношусь, к тому же, я знаю, у Вас есть гражданство Союза. К сожалению, вы на рисской службе, и я тут ничего не смогу сделать, разве что заявить протест и ходатайство о передаче дела в суд какого-либо из городов Союза. Но… Вы же понимаете, что, скорее всего это будет как минимум — НЕ БЫСТРО. Мягко говоря. Однако, как гражданин Союза Вы можете рассчитывать на мою помощь. Если выехать под утро, чтобы можно было не опасаться переломать коням ноги, Вы сумеете к тому времени, как Вас хватятся, оказаться очень далеко. И никто Вас не догонит, да и вряд ли станет догонять. Насчёт охраны лагеря Вы лучше меня знаете — там роту можно вывести незаметно. Да и от кого его охранять, Вы же сам больше стараетесь, чтоб люди не бездельничали, чем всерьез охрану нести. А далее — отправляйтесь в Рюгель, дождитесь, пока я вернусь, и обещаю — я помогу со службой в Союзе. Союзу нужны хорошие офицеры. А у Вас не так много вариантов выбора. Решайте сейчас, времени мало.

— Ха. Так может, они и не станут ждать до завтра.

— Эм… Они уже не стали ждать, и сейчас культурно отдыхают в кантине, выгнав оттуда всех «перед лицом государственного дела». И уже, по моим прикидкам, даже имея буйволиное здоровье, вряд ли они смогут идти Вас арестовывать ранее завтрашнего полудня. Я, кстати, поскольку мой статус тут довольно серьезен, и не подчинен никаким Верным — вполне могу отужинать в кантине, и, составив им компанию, поспособствовать сему. Так что Вы решили, лейтенант?

— Благодарю, мастер Ури… Но… у меня еще и женщина…

— Вздор! Возьмете еще пару лошадей — если так уж не хотите обкрадывать рисскую армию — оставьте деньги за них, уверен, у Вас найдется нужная сумма, не придется и одалживаться. Я постараюсь засвидетельствовать, чтоб деньги просто не украли, хотя…

— Я понял, мастер Ури. Я поступлю, как Вы советуете.

— Отлично, мастер Йохан. Готовьтесь, я загляну к Вам ближе к полуночи — говорит Ури, и быстро уходит.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день в тридцать седьмом году. Доигрался хер на скрипке. Карьеру, говоришь, сделать… Павлины, говоришь… И ведь, как ни крути, а стрелять в своих, если что — никак невместно. Эти ребята, Верные, что бы там ни было, все одно — свои. Правильное, хорошее дело делают. Пусть и с перегибами, но иначе все одно никак. Если я сейчас против них пойду — точно внутри что-то окончательно скурвится. Но, с другой стороны… просто так вот башку под пулю подставлять, блея что «Это чудовищная ошибка»… Обидно. Ват кабы в бой штрафником послали, и то бы не так обидно было. Да хоть бы еще куда истратили, но чтоб с пользой, а так… Очень обидно, и не хочется так по-глупому. Так что, наверное, Ури прав. Сдернуть придется в Союз, а там уж… Напишу товарищу Сталину, а он разберется. Главное будет — просто дожить до реабилитации, пересмотра дела, осуждения перегибов и тому подобного. А оно непременно будет — а как не быть. И возможно — еще и быстрее, чем у нас там было — тут мир какой-то, несмотря, что более взрослый, а, однако молодой и резкий. Ладно, рвем когти, благо, в общем-то, особо и собраться не так долго — на всякий случай и так все давно собрано, чтоб не возиться, если вдруг приказ. Разве что вот Лиа…

Она как раз вернулась, настроение хорошее — ну да ей с чего грустнеть — мы с Ури общались тихо, едва шепотом, по понятной причине, а он ей вряд ли что сказал. Хотя иногда проскакивает что-то тревожное в глазах — все еще, наверное, переживает, не сдал ли ее капитан. Чтоб у меня все проблемы в жизни были из серии «с кем моя баба переспала»… Подумал чуть, и решил ей пока не говорить ничего. И для конспирации и вообще. Мало ли что. Человек неплохой, но с расчетом. А перед самым отходом скажу — и пусть решает. У нее барахла еще меньше, и, пока еще находясь в непонятном статусе, она, по привычке видно, особо не распаковывалась, все храня в двух здоровенных рюкзаках. Если что надо было — рылась там, а потом на место возвращала. Чтобы, если что не так, и погонят прочь — не оставить ничего из своего имущества. Привычка. Так что — если решит со мной уйти, то соберется быстро. Ну, а коли решит, что не по пути… То помешать или донести не успеет. Так решив, не стал ей ничего говорить, а сам еще раз проверил свои укладки — ничего, лишнего нет, ерунду и бросить не жаль, а так все с собой и на себе. Вышел подышать воздухом, посмотрел на пса — жаль, но придется бросить — вряд ли он отправится со мной, а если и отправится — я не знаю, выдержит ли собака такой переход? Может, и выдержит… не знаю. Недолго радовался тихому счастью. Жаль.

После ужина как-то само собой довольно рано мы с Лией оказались в койке — в первые за все время вместо «удовлетворительно» получилось не просто твердое «хорошо» а даже, пожалуй, «отлично». То ли она старалась на всякий случай дезавуировать любые инсинуации капитана Ури, то ли я в преддверии будущих событий был как-то излишне активен, а скорее все вместе — но после подумалось, что, все же, если так сложится, что не сложится — я об Лии стану жалеть. Это не конопатая Наси, все же баба-то справная… Оборвал сам свои рассуждения — не стоит программировать неудачу заранее. Сходил, проверил посты — заодно лишний раз убедился, что проблем с уходом не будет, на въезде сказали, что прибыл какой-то взмыленный нарочный с пакетом — уточнил, откуда — оказалось, из Эбидена — ну, это меня значит, уже вряд ли касается, новости какие-то срочные. Посетил конюшни, там у нас даже поста не выставлено, ибо нафиг надо. Хозвзвод лошадей обиходит, а сторожить незачем. Посмотрел на этих копытных, придется же верхом… хреново, но что делать. На телеге все же не выйдет. Ладно, потерпим как-нибудь. Вернулся, а Лиа уже спит. Утомилась тоже. Ну, и ничего, в хозяйственном тамбуре-кухне поставил лампу, нагрел чай на примусе-коптилке — скоро должен прийти Ури.

…Пальба в стороне офицерских палаток началась внезапно, и весьма густо. На рефлексах рванулся за карабином, и бегом туда, на ходу одевая бандальеру с подсумками. Добавляя веселья, в той сторон звонко шлепнул гранатный взрыв. Вот же блин, что за чорт еще — а у меня же в лагере солдатня считай, безоружная — винтовки есть, а патроны выдаются, от греха, только на караул. Сержанты, конечно, разберутся, у них и патроны есть, могут раздать, но пусть вот они и возятся. Но какого хрена?

Подбегаю, едва не застрелив солдатика из хозвзвода, безоружного, непонятно зачем прибежавшего, и на пятачке между палатками вижу: картину валяется лицом в грязь офицер из Верных, в руках — револьверы, спина в дырках. Поодаль — солдат с винтовкой лежит, дальше еще один. Что за херня-то творится?! Выскочил за угол, смотрю — на тебе, кто-то возится, какая-то перепачканная в грязи рожа в гражданском-полувоенном пытается скрутить Верного, револьверы в грязи валяются, еще один гражданский сидит у столба в стороне, плечо зажимая. Вот уж хрен, парни, даром, что эти ребята приехали меня арестовывать, но они мне свои, и они на службе, так что… Только вот как бы так стрельнуть в этого, чтобы не попасть в нашего верняка? А у того, что сидит, револьвер на поясе, его, что ли, грохнуть сначала? Уже совсем решился, как сбоку вывалилась толпа наших офицеров с оружием, орут мне:

— Не стрелять! — навалились, и глазам я своим не верю — помогают Верного вязать… Что за дела?

— Эй, господа офицеры, в чем дело? — говорю, и винтовку на них направляю, ибо пошли они нафиг, что за бардак? Тем более, слышу по голосам — солдатики мои бегут, если что — и без патронов только прикажу — переколют штыками вмиг…

— Успокойтесь, лейтенант — и впрямь успокаивающий жест делает офицер, майор Карр, комендант лагеря. Подходит без оружия, протягивает бумагу — Ознакомьтесь с приказом!

Махнув солдатикам, чтоб пока не спускали глаз, мол, сейчас разберемся — а под нацеленными штыками все попритихли, дергаться не решаются — кто ж из них знает, что, может быть, винтовки у солдат пустые, беру бумагу. Вчитываюсь, потом еще раз… Однако… Даже в затылке почесал, повесив на плечо карабин. Солдаты, уловив момент, винтовки чуть отвели, все малость отмерзло. Да, дела, мать их…

Гелиограмма из Альмары. Вчера утром заговорщиками из числа Верных убит князь Вайм. Погибли еще несколько высших чиновников. В стране объявлено военное положение, временное правительство под началом командующего Действующей Армией Бальта Луррского ждет прибытия князя Велима. Верных по всей территории приказано немедленно задержать и арестовать до выяснения, при попытке сопротивления — уничтожить. Глава Палаты Верности Марр объявлен государственным преступником, и смещен со всех постов. Его приказы отменяются. Военные на местах получают всю полноту власти. Армия на территории Валаша подчиняется только приказам командующего Валашским Краем барона Брангского, или прямым приказам командующего армией Бальта Луррского. Любые выступления против власти — немедленно подавлять силой оружия, не стесняя себя в методах. Все остальное — про строгости военного времени насчет скорого суда, а то и безсудной расправы. Верных, впрочем, предписывалось содержать для дальнейшего допроса.

Однако, такие дела. Недосмотрел князь-то. Пригрел на грудях змеюк. Эвона, как оно оказалось. Наверное, не все там, в Верных, оказались суками-то. И эти вот ребята, вряд ли при делах — просто делали свою работу. И то, что там вон валяются трупы — тоже попросту объяснимо. Если на госбезопасника нападают, пытаясь арестовать, а он за собой вины не знает — что ему еще подумать, как не о вражьих происках, и что делать, как не открывать огонь на поражение? Лес рубят, ветер носит… Жалко, конечно, что так выходит, завсегда размениваются пешки. С другой стороны, выходит, мои личные проблемы как минимум откладываются в резиновый ящик. Встретился взглядом с подошедшим Ури — тот, за спинами прочих, скривил соответствующую физиономию — мол, что поделать, жизнь такая. Как та овчарка — сам, мол, офигеваю. Да уж, и не говори. Что-то теперь будет?