Поцелуй разбойника

Глава 4

Чарлз сидел за письменным столом и смотрел в окно. За окном царила ночь, и он видел лишь свое неясное отражение в стекле, слабо освещенное стоявшей на столе масляной лампой, да, впрочем, поглощенный своими переживаниями, он и не хотел ничего видеть.

С тех пор как на празднике он встретил Маргерит, его ум был в смятении, и все его думы были только о ней. Не говоря уже о чувствах, которые после стольких лет ожили вновь. Мысль о том, что он не сумел завоевать ее любовь, причиняла ему нестерпимую боль.

Отвергнутый и несчастный, он теребил гусиное перо и тупо смотрел на покрытый чернильными кляксами лист бумаги, лежавший перед ним. Только кляксы — и ни одного слова, чтобы описать события последней недели. Ему хотелось написать о многом — не только о том, как изменилась его жизнь, но и о любви, много лет таившейся в самых потаенных уголках его души. О том, как любовь вырвалась на свободу, пробудив и взбудоражив его чувства. Но все, что он испытывал сейчас, — это отвращение к себе за свою слабость.

Он решительно обмакнул перо, и его рука вновь замерла над листом бумаги. И на нем появилась еще одна клякса. Издатель требовал от него новых стихов для следующей книги Б.К. Роуза. Чарлз обещал прислать их, но назначенный день уже прошел.

«Маргерит… Маргерит… Маргерит…» писал он, вспоминая ее янтарные глаза и ослепительную улыбку. Вдруг ее образ возник перед ним, и сразу нашлись слова. Он писал их, повторяя вслух:

Чарлз почувствовал знакомое волнение, как бывало, когда его посещало вдохновение. Такое случалось с ним много раз и, вероятно, будет случаться и впредь, пока он жив. Поэзия была для него благодатью и проклятием.

К черту! Чарлз отшвырнул перо, не закончив стихи. Ничего не получалось. Все написанное звучало как невыразительная чушь, как жалобы отвергнутого любовника. Но будь он проклят, если опустит руки теперь, когда цель так близка! Если он не поверит в свои силы, не изменит свою жизнь, если не ухватится за представившийся шанс, чтобы добиться ее, в его стихах всегда будет звучать слезливая жалость к самому себе.

Он раздраженно отодвинул стихи, над которыми трудился, решив, что в четвертый том Б.К. Роуза, который издадут «Бербер и сыновья», войдут стихи, исполненные силы, истинного вдохновения, в них не будет трагического отчаяния его ранних произведений, сделавших его знаменитым. Правда, английские леди любили трагическое отчаяние, упивались им. Они считали, что поэзия должна вызывать слезы, иначе это не поэзия.

По его мнению, стихи, воспевающие счастье, должны стать не менее популярными, чем те, которые заставляют женщин лить слезы. Часто он чувствовал, что его страстное желание выразить себя в словах — тяжелое бремя, а не радость, но не мог остановиться. Пока. А может быть, не сможет никогда.

Кроме всего прочего, он нуждался в деньгах, которые Б.К. Роуз помещал на его счета. Без этих денег его поместье давно лежало бы в руинах, а сейчас в нем поддерживался относительный порядок. Благодаря этим поступлениям Чарлз содержал дом, его фермы процветали, давая доход, позволявший Эмми жить безбедно, а Джорджи лакомиться засахаренными фруктами.

Чарлз встал и расправил затекшие плечи. Его взгляд упал на письмо, которое он получил от Джоуэла Бербера, старшего партнера в фирме «Бербер и сыновья». Чарлз помнил это письмо наизусть.

«Мы обеспокоены тем, что издание Вашего следующего тома стихов задерживается. Мы убедительно просим Вас предоставить нам Ваши сочинения в самое ближайшее время, иначе мы будем вынуждены разорвать с Вами контракт…»

Прежде у Чарлза не возникало затруднений со сроками, но на этот раз ни одно из стихотворений ему не нравилось. Он не мог отослать издателю то, что было ниже его обычного уровня, но что скажет Бербер, если тон его произведений сменится с отчаяния на надежду? Чарлз пожал плечами. Что ж, ему придется смириться с тем, что жизнь меняется и вместе с ней меняется и поэзия.

Каминные часы негромко пробили десять раз. Пора выпить стаканчик бренди и отдохнуть с листком лондонских новостей в руках, который прислал ему поверенный.

Но сначала глоток свежего воздуха. Через балконную дверь он вышел на террасу и по разбитым каменным плитам спустился в сад. Где-то в лесу ухала сова, и теплый ветерок играл листьями старого вяза.

Чарлз с наслаждением вдыхал запах свежескошенной травы и влажной земли. Нигде на свете не было такого глубокого покоя, как в Мидоу.

Он замер, услышав звук торопливых шагов по посыпанной песком дорожке, ведущей к дому. Дженкинс, садовник, не станет работать ночью. Воры? Шаги звучали уверенно и громко, и, увидев в свете луны широкие плечи и темные волосы Ника, Чарлз с облегчением вздохнул.

— Ник, старина, что ты делаешь в темноте? Это что — новая шутка, или ты ищешь клад?

Ник рассмеялся и, подойдя к Чарлзу, пожал ему руку.

— Нет, но твое предположение наводит меня на мысль в следующий раз устроить моим гостям новое развлечение — поиски клада. Я решил подойти к дому с этой стороны, чтобы не тревожить слуг. Боттомли такой мрачный тип, что я и днем боюсь с ним встречаться. — Он взглянул на окно кабинета. — Так и знал, что ты, как всегда, копаешься в бумагах. Даже ночью занимаешься делами?

Чарлз покосился на стол, стоящий у окна, прикидывая, успеет ли он спрятать стихи, прежде чем Ник их заметит. Чарлзу не хотелось, чтобы его лучший друг раскрыл его тайну. Если все узнают правду, то Б.К. Роуз перестанет быть романтической загадкой, заставляющей дам терять голову, а Ник будет безжалостен в своих насмешках. Нельзя сказать, что это было так важно для Чарлза, но он не испытывал никакого желания становиться посмешищем для друзей, поскольку сочинение и чтение любовных стихов не являлись любимым занятием его приятелей. Они предпочитали заключать пари, охотиться и играть в азартные игры.

Чарлз вошел в кабинет и, небрежно сложив бумаги, сунул их в ящик стола.

— Не хочешь сыграть в вист для двоих, Ник? Я чувствую, сегодня мне повезет, так что следи за кошельком, а то он к полуночи опустеет.

— Какая самоуверенность, — засмеялся Ник. — Я вытрясу твой кошелек. Десять фунтов за роббер.

Они сели за ломберный столик у камина, и Чарлз, тасуя карты, наблюдал за другом. Лицо Ника было сосредоточенно, губы крепко сжаты. Волосы, как всегда, забраны в небрежную косичку, и хотя его серый костюм для верховой езды был безупречен, Чарлз заметил, что Ник чем-то обеспокоен и с трудом сдерживает гнев.

— Что тебя гложет, Ник? Неужели прекрасная Маргерит сказала, что не желает видеть твое уродливое лицо?

Глаза Ника угрожающе блеснули.

— Не смей так говорить со мной! Она не отдает тебе предпочтения, и у нас равные шансы. — Он взял тринадцать карт и смотрел, как Чарлз отложил в сторону часть колоды, чтобы партнер не догадался, какие карты у него на руках.

Чарлз не сводил глаз с Ника.

— Тогда почему ты мрачен, как грозовая туча? Ник положил на стол шестерку бубновой масти.

— Если хочешь знать, я очень беспокоюсь за Маргерит. Она беззащитна в этом мрачном старом доме, где с ней только эта угрюмая мисс Пирсон и старая Прюнелла Трент. Ее брату следовало бы помочь ей вести дела.

Чарлз накрыл его карту бубновой пятеркой. Взятка Ника.

— Сомневаюсь, что Маргерит потерпит вмешательство брата в ее дела. Джерри Лэнгстон холодный расчетливый человек и не питает к Маргерит дружеских чувств. Он прикарманит ее наследство, распродаст имущество и на вырученные деньги прикупит земли, присоединив их к Лэнгстон-Холлу. — Чарлз не сводил с Ника глаз. — Ведь Леннокс оставил наследство ей, не так ли?

Ник забрал три ненужные ему взятки и, положив еще одну карту, нахмурился.

— Насколько я знаю, Маргерит не нуждается в средствах, но она не любит говорить о своих делах, поэтому ничего не могу сказать. Я очень хотел бы ей помочь.

— Она не поблагодарит нас за вмешательство. Она намерена вести самостоятельную жизнь и, кажется, не желает ничьих советов. — Чарлз постучал картами по столу. — С такими картами ты мог бы и рискнуть. Ты не сумеешь сбросить фигурные карты, — поддразнил он.

— Ты слишком хорошо играешь, Морти. — Забрав семь взяток, Ник бросил карты на стол. — Черт побери! Подозреваю, что у тебя крапленые карты.

— Это безответственное замечание. — Чарлз неторопливо собрал карты — Не вижу причины беспокоиться о Маргерит. Она независима, у нее сильная воля, и она старается держать нас, да и всех остальных, на расстоянии.

Ник задумчиво потер переносицу.

— Не нравится мне все это. Этот Монтегю Ренни, о котором нам известно только то, что он старый друг Леннокса, бродит у се дома, и она его принимает. Я видел его несколько раз.

Чарлз удивленно посмотрел на Ника, сердце у него упало.

— Я этого не заметил. Он собирается сделать ей предложение или считает своим долгом убедиться, что с ней все в порядке? Три одинокие леди нуждаются в защите.

— В защите? Ей нужна защита от него! Как бы там ни было, она никогда не примет предложение этого дьявола. Он холоден как лед, и глаза у него бегают. Надеюсь, Маргерит не позволит себя одурачить. Он не может предложить ей ничего, кроме долгов; он ведь азартный игрок.

Чарлз задумчиво провел рукой по мягкому сукну стола.

— Гм… в этом ты прав. С этого дня мы должны следить за всем, что происходит в Леннокс-Хаусе.

Глаза Ника блеснули, он ударил кулаком по столу.

— Я считаю, что мы не должны спускать глаз с прекрасной Маргерит ни днем, ни ночью.

— Ты должен мне десять фунтов, старина. — Беспокойство Ника передалось Чарлзу. Ощущение опасности холодным ветром пронеслось по комнате. — Я все же не понимаю. Не кажется ли тебе, что твоя тревога несколько надуманна?

— Можешь назвать это интуицией или жизненным опытом, — пожал плечами Ник. — Только я знаю, что Ренни принимают в доме, дверь которого должна быть для него закрыта, и мне это не нравится. Маргерит слишком упряма и вредит себе, отказываясь от помощи своих родственников и друзей.

Холодная рука сжала сердце Чарлза.

— Мы будем охранять ее так, чтобы она об этом не знала. Мне больно думать, что она одна в этом старом, полном тайн доме.

Две недели спустя

В это утро Маргерит проснулась от шума дождя, стучавшего в окна. В верхушках деревьев завывал ветер и бросал в стекла струи воды. Борясь со сном, она приподнялась на локтях и посмотрела на хмурое небо. Вдалеке раздался удар грома.

— Господи! Я так ждала этого пикника с Ником в Холлоузе, — объявила она пустой комнате. Все, что нарушало монотонное течение жизни, привлекало ее, особенно развлечения на открытом воздухе. В доме она задыхалась, ей казалось, что стены раздавят ее, как только она закроет глаза и опустит голову на подушку.

Маргерит посмотрела на дверь. Она была закрыта и даже заперта. Маргерит всегда охраняла себя, хотя и не знала, от чего именно. Возможно, от Монтегю Ренни.

Чем дольше она жила в Леннокс-Хаусе, тем сильнее ей хотелось покинуть его, но это был ее дом. Джерри неохотно предложил ей комнату и пропитание в своем имении, но это означало смену одной тюрьмы на другую.

Если бы не Софи, Маргерит продала бы Леннокс-Хаус сразу же после смерти мужа. Софи некуда было уехать, и у нее не было денег, чтобы жить в пансионе для благородных дам. Если они расстанутся, то Софи окажется беднее церковной мыши, а Маргерит не могла выбросить сестру Леннокса на улицу, какой бы неприятной ни была эта женщина. Долги все росли, старые кредиторы Леннокса снова требовали немедленной платы за старые услуги.

С тяжелым вздохом, хмурая, как и ненастный день за окном, Маргерит поднялась с кровати, подошла к окну и выглянула в сад, в котором бушевали дождь и ветер. Она обеими руками подняла вверх тяжелую гриву волос, взъерошила, но настроение от этого не улучшилось. Она смотрела вдаль, на мокрый от дождя луг, желая чего-то — приключения, счастья, любви, жажда которых таилась в самой глубине ее сердца. Она сама не знала, чего именно ей хотелось.

Эта боль, эта жажда никогда не покидали ее, как бы ни старалась она заполнить свою жизнь веселыми развлечениями. Обычно она чувствовала свое одиночество только по ночам. Днем она искала общества, голоса и смех заставляли забыть о пустоте, царящей в ее душе. Ей удавалось это. Почти.

Но по ночам рядом не было друзей, готовых защитить, и ей казалось, что стены надвигаются на нее, превращая ее спальню в склеп. Этот дом составлял все ее имущество, не считая мебели и разных мелочей. Маргерит могла бы поклясться, что дом, как живое существо, хочет от нее избавиться. Ей всегда не хватало денег, и она проводила бессонные ночи, думая о том, как обеспечить свое будущее.

Пока она остается в Леннокс-Хаусе, ее жизнь не изменится к лучшему. Ей надо решить, что делать с Софи, с Прю и с собой.

Ветер усиливался, и с каждой минутой раскаты грома раздавались все ближе. В дверь осторожно постучали. Маргерит отперла замок, и в комнату с чашкой чаю вошла Бетси.

— Доброе утро, миледи. Если я вам нужна, я здесь. — Молоденькая горничная весело улыбнулась Маргерит, и словно лучик солнца блеснул в темной комнате.

Леннокс считал излишней роскошью держать много слуг, особенно камеристку, и Маргерит приходилось обходиться услугами Бетси, которая с каждым днем становилась все искуснее в прическах и починке тонких кружев.

— Я надену желтое муслиновое платье, Бетси. Хочется выглядеть веселее в такой день. — Маргерит пила чай и изучающе рассматривала платья в своем шкафу. Платья были старые, и никакая переделка не могла сделать их модными. Она убрала все черные и серые наряды и выбросила черные веера и ленты. Пока Монтегю Ренни не начал шантажировать ее, она собиралась обновить свой гардероб. Теперь же у нее хватало денег только на два бальных платья и одно домашнее. Все же лучше, чем ничего.

Бетси вынула из шкафа стеганую нижнюю юбку из зеленого шелка, подол которой штопали бесчисленное количество раз, чулки и подвязки.

— Попроси конюхов принести ванну и ведра с горячей водой. Я не могу сегодня начать день без горячей ванны.

Бетси кивнула и исчезла в сумраке холодного сырого холла. Маргерит расчесала волосы и заплела их в толстую косу. Она переждала в гардеробной, пока внесли сидячую медную ванну, затем отпустила всех, чтобы в одиночестве насладиться приятным, ласкающим прикосновением горячей воды к своей коже. Отбросив в сторону рубашку, она медленно погрузилась в воду.

Маргерит закрыла глаза и положила голову на край ванны. Она слышала, как бушует за окном гроза, но ей не было страшно. После грозы воздух становился изумительно чистым.

Она упивалась расслабляющей теплотой и ароматом розового масла. Вода плескалась у ее бедер, и она воображала, что ее кожу гладит сильная мужская рука. Твердая и горячая, она коснется всех складочек ее истосковавшегося тела и… и даст ему радость, даст что-то, покой… успокоение ее мятущейся душе. Удовлетворение и счастье. Ласку и любовь. Кто-то будет шептать ей милую чепуху и обнимать ее.

Она понимала, что это пустые мечты, вызванные одиночеством и неутоленными желаниями. Вздохнув, она взяла мыло с фарфорового блюдца и покрыла тело и груди, ставшие чувствительными и тяжелыми, пышной пеной. Насколько приятнее и веселее было, если бы это делал ее возлюбленный.

Внизу хлопнула дверь, и порыв ветра с воем взметнулся вверх в каминной трубе. Громкий треск ломающегося дерева раздался под ее окном. Маргерит в испуге вскочила и, выронив мыло, вытянула шею, попытавшись рассмотреть, что происходит. Но ничего не увидела.

В холле послышались голоса и громкие шаги. Маргерит взглянула на каминные часы и торопливо смыла пену. Гости? Но кто, кроме слуг, мог появиться так рано? Голоса раздавались уже на лестнице, и она услышала знакомый веселый голосок Бетси, в ее речи было больше восклицаний, чем слов.

Наверное, это Джонни из соседской конюшни. Он иногда приносил фрукты и ягоды летом, жареного цыпленка или зайца от своего хозяина, адмирала в отставке Хэнкока, который отважно ухаживал за Маргерит, несмотря на свои восемьдесят лет.

Голоса приближались. Дверь в спальню со скрипом распахнулась и стукнулась о стену. Маргерит, прикрываясь руками, подтянула колени к подбородку, с ужасом глядя на вошедшего. Бетси пыталась остановить его, но он решительным шагом вошел в комнату.

— Чарлз! Что ты здесь делаешь? Как ты смеешь врываться в мою спальню, даже не постучав!

Он, окаменев, смотрел на ее обнаженное тело, утратив способность говорить или пошевелить хоть пальцем. Бетси тянула его за рукав.

— Милорд, вы должны уйти! — Она повернулась к Маргерит: — Я ему говорила, миледи…

Маргерит чуть не лишилась сознания от унижения, краска залила ее лицо.

— Чарлз, убирайся отсюда!

— Прости, — пробормотал он. — Я не знал, что ты спишь здесь, а не в хозяйской спальне. Вон та огромная ветка сейчас рухнет на это окно. Еще один порыв ветра, и ты будешь купаться в осколках стекла. — Он указал на окно рядом с камином. — Тебе лучше одеться и выйти из комнаты, пока мы не сломаем эту ветку.

Она кивнула и прижалась лбом к намыленным коленям, пытаясь скрыть смущение.

Чарлз вышел, но она все еще чувствовала на себе его горящий взгляд. Он не знал, что она ненавидит хозяйскую спальню с ее громоздкой кроватью и тяжелыми воспоминаниями? Может, он солгал и ворвался сюда, чтобы посмотреть на нее обнаженную? Нет, это на него не похоже.

Она торопливо вытерлась, надела шелковую сорочку, натянула белые шелковые чулки, закрепив их выше колен подвязками. Вошла Бетси, чтобы помочь ей одеться.

— Простите, миледи. — Горничная потупилась. — Я не знала, что лорд Мортимер ворвется сюда, не спросив разрешения. Он сказал, что ветка может разбить окно.

— Ладно, но впредь будь осмотрительнее.

Бетси затянула шнуровку корсажа на спине хозяйки и подвязала верхнюю юбку так, чтобы спереди была видна стеганая нижняя. Затем она уложила в прическу волосы Маргерит и увенчала ее кружевным чепчиком с лентами. Маргерит сунула ноги в изящные атласные туфельки, взяла веер и выпрямила спину, готовая встретить все невзгоды грядущего дня.

— Дождь перестал, миледи, — тихо произнесла Бетси. — Гроза ушла так же быстро, как и пришла.

Маргерит увидела, что темные тучи разошлись и в разрывах между ними сверкают золотые лучи солнца. Она осторожно выглянула в окно. У самого стекла качалась, ударяя в стену, ветка. Внизу стоял Чарлз и, жестикулируя, что-то объяснял конюху, сидящему на толстой ветви вяза.

— Это опасно! — Маргерит выбежала в сад, там блестели лужи, и солнце отражалось в миллионах дождевых капель. — Осторожно! Питер может упасть! — закричала она.

— Чепуха, — улыбнулся Чарлз, бесцеремонно разглядывая ее. — Он сам вызвался. Лазает проворнее обезьяны. Надо только тряхнуть ветку посильнее, и она упадет. — Он посмотрел на парня: — Прекрасно, Питер, еще немного, и ты сломаешь ее. Держись за верхнюю.

Из-за угла показалась Прюнелла. В сером платье и огромном чепце, она бежала, быстро переставляя короткие ножки.

— Меня чуть удар не хватил, когда я увидела этого парня на дереве! — задыхаясь, воскликнула она. Приложив руки к своей пышной груди, она с беспокойством смотрела на проворного конюха.

— Чарлз говорит, что все в порядке.

Маргерит придирчиво оглядела своего старого друга и поклонника, стоявшего в ярких лучах солнца, и не нашла никаких недостатков в его привлекательной внешности. Черная шляпа, надвинутая на лоб, придавала ему таинственный вид, хотя он и улыбался. Она отметила про себя его крупный чувственный рот, высокие скулы, твердый подбородок. Она только сейчас осознала, что он силен и решителен, а его мужское обаяние — о, такое опьяняющее обаяние — потрясло ее, но она не поддастся своим тайным желаниям и этому никому не нужному восхищению.

Она оторвала взгляд от его красивого лица и проницательных голубых глаз, взгляд которых проник в ее душу.

На нем был прекрасного покроя синий камелотовый камзол с широкими отворотами на рукавах и медными пуговицами спереди и на карманах. На манжетах пенилось кружево. Дождь намочил его широкие плечи и шляпу. Как всегда, его отличала элегантная небрежность в одежде, которую мог себе позволить только человек, абсолютно уверенный в себе.

— Ты рано вышел сегодня из дома, Чарлз, — осторожно проговорила она, ощущая его пристальное внимание и интерес к ней, хотя внешне он казался бесстрастным и равнодушным.

— Мне не спалось. В шесть я поехал покататься, еще перед грозой. Я как раз проезжал через рощу позади твоих конюшен, когда обрушился ураган. И кажется, я оказался здесь вовремя.

— Да… и я благодарна тебе. — Маргерит раскрыла свой расписной веер и прикрыла им лицо. — В такой ранний час ты оказался так далеко от своего дома. Почему?

— Ничто не прочищает мозги лучше, чем дальняя прогулка, — наставительно заявил он, пряча улыбку. — А лучшего места для прогулок, чем твое имение, просто не существует. Ты ведь не запретишь мне проезжать по твоим полям?

Избегая его взгляда, Маргерит повернулась к Питеру, приготовившемуся как следует ударить ногой по ветви.

— Нет, конечно. У меня нет причин запрещать это своим друзьям. Катайся сколько угодно по моей земле, Чарлз.

— Ты щедрая женщина, Маргерит. Думаю, немало твоих поклонников скачет по этим полям.

Маргерит захлопнула веер.

— Не говори глупостей! Можно подумать, что джентльмены слетаются сюда как пчелы на мед.

Он не ответил, но его молчание было достаточно красноречивым. А вдруг он подумает, что поклонники и вправду осаждают ее дом, подумала Маргерит. Она поморщилась. Неужели ее жажда любви так заметна?

Сук рухнул на землю, ломая молодые побеги у ствола.

— Хорошая работа, Питер! — похвалил конюха Чарлз и вместе с другим конюхом подошел к ветви, они подхватили ее с двух сторон и унесли.

Чарлз не боялся работы и этим еще больше привлекал, несмотря на ее оскорбленную гордость.

Она направилась к террасе, тянувшейся вдоль стены. Кто он такой, чтобы намекать на ее одиночество, тоску по любви? Впрочем, она сознавала, что больше сердится на себя, чем на него. Очевидно, ее одиночество, как пятно или синяк, видно всем. Думая об этом, она не услышала, как Чарлз догнал ее на террасе, и вздрогнула, услышав его голос:

— Я бы не отказался от завтрака, если бы ты соблаговолила меня пригласить. — Он сдвинул шляпу на затылок и посмотрел на нее непроницаемым взглядом. — Или, может быть, я нарушаю твои планы?

— Нет… конечно, нет. Это самое малое, чем я могу отблагодарить тебя за помощь.

Она быстро прошла через открытую дверь в дом, вызвала Бетси и приказала ей принести поднос с завтраком на террасу. Она уже хотела вернуться к Чарлзу, но заметила Софи, стоявшую в густой тени старых бархатных занавесей, закрывавших окна.

— Маргерит, считаю своим долгом предупредить вас, что начнутся разговоры, если вы будете принимать джентльменов в столь ранний час, — проскрипела Софи. Ее бледное, без кровинки, лицо напоминало застывшую маску, а темные мрачные глаза с неодобрением смотрели на Маргерит. Черное платье висело на ней как на вешалке, подол волочился по полу. Гладко зачесанные волосы, собранные в небрежный пучок, прикрывал криво надетый чепец, что придавало Софи слегка безумный вид.

Маргерит знала, что Софи далеко не безумна; она хладнокровна и расчетлива и все измеряет одной меркой: как бы Леннокс оценил ту или иную ситуацию — скорее всего осудил бы и уж никак не одобрил.

— Вы напугали меня, Софи. Можете говорить что вам угодно, но я буду поступать так, как считаю нужным, во всем, что касается моей личной жизни. Я ведь не упрекаю вас за ваши поступки. Кроме того, можете присоединиться к нам, если хотите.

— Вам не следовало бы выставлять свое тело напоказ перед джентльменами, — осуждающе заявила Софи и, подобрав юбки, вышла из комнаты.

— Не торопитесь уходить, Софи! Вы выводите меня из себя своим ужасным характером. Я делаю все для того, чтобы нам всем жилось легче, и меня оскорбляют ваши постоянные придирки и проповеди. Если вы не можете приспособиться к жизни без брата, то устройте свою жизнь так, как он бы этого пожелал. Может быть, вам подойдет монастырь.

Вся поза Софи выражала негодование, она повернулась к Маргерит и посмотрела ей в лицо.

— Последним желанием Литгоу было, чтобы я присматривала за вами и этим домом. Все это принадлежит ему. Не забывайте об этом, пожалуйста. Вы принесли ему очень мало, но не стеснялись жить на его деньги, — прошипела она.

— Деньги? Вы преувеличиваете. Он оставил мне одни долги. И я с огромным трудом расплатилась с торговцами. Иначе не было бы еды и вина на нашем столе. И не смейте забывать об этом!

Маргерит развернулась на каблуках и вышла. Сердце у нее колотилось. Из-за этих стычек с Софи она поседеет раньше времени. За спиной Маргерит громко хлопнула дверь. Судя по всему, Софи тоже приходилось нелегко.

К своему изумлению, Маргерит обнаружила, что Чарлз, стоявший около конюшен, был не один. На огромном жеребце сидел Ник, а на небольшой гнедой кобылке красовалась его двоюродная сестра Делиция Левертон. Здесь же был и Монтегю Ренни; он спешился и держал в руках поводья, ожидая, когда Питер отведет его лошадь. Ренни стоял подбоченясь, с высокомерным видом, так, будто вся земля вокруг принадлежала ему.

Маргерит похолодела от ужаса, но, спускаясь с террасы, сумела изобразить на своем лице любезную улыбку.

— Вот уж не думала, что я так знаменита! В любое время друзья хотят меня видеть.

Ник, склонившись в глубоком поклоне, взмахнул шляпой.

— Ваши поклонники стараются выбрать время, когда они могли бы побыть с прекрасной дамой наедине. Я надеялся, что это мне удастся сегодня утром, но вижу, что мои надежды не оправдались.

— Да… Ну, это не имеет значения. — Маргерит сердито взглянула на Ренни. Она знала, зачем он приехал: за тысячей фунтов, которые ей едва удалось наскрести от продажи мебели и нескольких старых картин. Она отошла от Ника и его сестры, чтобы поговорить с Ренни. Чувствуя на себе взгляд Чарлза, она повернулась к Ренни.

— Я знаю, зачем вы здесь, мистер Ренни, — тихо сказала она, — но предлагаю вам заехать позже для нашего делового разговора. У меня нет желания приглашать вас на завтрак.

— Без денег я не уеду, — процедил он. Затем громко произнес: — Я польщен. С удовольствием принимаю ваше приглашение позавтракать, леди Леннокс. После прогулки у меня разыгрался аппетит.

Он игриво подмигнул Маргерит, которая, задохнувшись от негодования, почувствовала себя попавшим в силки кроликом.

Впервые она пожалела, что не посвятила в свои дела Чарлза или Ника, но поверили бы они, что она не замешана в убийстве солдата? Почему она так долго скрывала это, спросили бы они. Если бы она могла, она давно бы все рассказала, но смерть сержанта была связана с другой тайной, которая могла стоить ей жизни.

Холодок пробежал по ее телу, и на лбу выступил холодный пот. Иногда ей казалось, что она не выдержит и рухнет под тяжелым бременем тайн Леннокс-Хауса.

— А! Еще один гость, — ядовито произнес Чарлз, прикрывая ладонью глаза от солнечных лучей.

Маргарит вздрогнула, когда над ее ухом раздался его голос. Она не заметила, как он подошел. Что он услышал из ее разговора с Ренни? Понял ли он, в каком она смятении?

— Кто? — спросила она охрипшим голосом.

— Капитан Эмерсон. Он оставил свою маленькую армию у ворот.

Чарлз пошел навстречу полицейскому офицеру, а Маргерит окаменела от страха.

Именно у Эмерсона пропал подчиненный, тот самый сержант, которого убили Ренни и ее муж и закопали где-то на территории имения.

Когда Чарлз представил ее, ей потребовалось все мужество, чтобы подойти к капитану и поздороваться.

— Капитан Эмерсон, добро пожаловать в Леннокс-Хаус. Надеюсь, вы останетесь позавтракать с нами? Сожалею, завтрак совсем простой — яйца и ветчина, но зато вы найдете здесь очень приятное общество.

Она пристально смотрела на честного вояку: среднего роста, широкие плечи, темно-русые волосы, суровое лицо, но голубые глаза светятся добротой.

— Леди Леннокс, — поклонившись, сказал он, — я пришел не для того, чтобы опустошить вашу кладовую, я хотел только поговорить о деле, касающемся пропавшего солдата.

— Но вы не можете обсуждать дела на пустой желудок, капитан Эмерсон. Я определенно не могу, — воспользовалась она предлогом отложить разговор. Ей нужно было время, чтобы все обдумать, и она повела их на террасу, где Бетси с двумя горничными вытирали мокрый стол, чтобы накрыть его скатертью.

Джентльмены принесли еще несколько стульев, а Маргерит в это время болтала с сестрой Ника Делицией. Однако она ни о чем не могла думать, кроме убитого сержанта и зловещего присутствия Ренни. Он следил за каждым ее движением. Несмотря на то что утреннее солнце грело ей спину, от страха ее бил озноб. Какой ложью она угостит капитана за завтраком?

Чарлз сел за стол напротив нее, и их взгляды встретились. В его взгляде был вопрос, и Маргерит поспешно отвела глаза. Она знала, что от него не скроешься за фальшивой улыбкой. Она сидела за столом рядом с Прюнеллой, как будто надеялась на то, что эта пожилая женщина сможет ее защитить. Прю оживленно болтала с капитаном и Делицией Левертон.

Маргерит следила за Ником, обсуждавшим с капитаном Эмерсоном погоду. Ей хотелось, чтобы они все ушли и дали ей возможность собраться с мыслями. Но когда ты должен скрывать тайны, приходится держать себя в руках.