Поцелуй разбойника

Глава 6

Чарлз сошел с коня у Холлоуза, дома Ника, и увидел Маргерит, подъезжавшую на своей гнедой кобылке. Лошадь помахивала белым хвостом, отгоняя мух. Из-за дома, из сада, доносился смех. Им навстречу выбежал Ник с бокалом в руке, он был без камзола, только в рубашке и замшевом жилете.

— Я так вас ждал, Маргерит! — воскликнул он со своей дьявольски привлекательной улыбкой.

«Черт бы тебя побрал!» — подумал Чарлз ревниво.

— А со мной ты не поздороваешься, Ник? Может, ручку поцелуешь? — насмешливо спросил он.

— Чарлз, друг мой, — повернувшись к нему, тихо произнес Ник и взял под уздцы лошадь Маргерит, — я не могу приветствовать своего соперника с такой же радостью, с какой приветствую даму моего сердца. В любви и на войне все средства хороши. Я бы никогда не пригласил опасного соперника, но ты мой лучший друг. А я дурак. Я заметил, как Маргерит смотрит на тебя, словно вновь открывая в тебе все твои достоинства. — Он преувеличенно тяжело вздохнул. — В этой игре я могу оказаться проигравшим.

Маргерит засмеялась. Ник помог ей сойти с лошади и, по мнению Чарлза, слишком долго не отнимал рук от ее талии.

— Вы оба просто смешны! — заявила она. — Уверяю, ваше соперничество не имеет смысла.

— Что я говорил? — обратился к Чарлзу Ник. — Она без ума от тебя.

— Ты слышишь только то, что хочешь слышать», Ник. А на самом деле мое присутствие непонятным образом ее раздражает, и я не имею ни малейшего представления почему.

— Не обсуждайте меня, словно меня здесь нет, — обиделась Маргерит, кокетливо обмахиваясь веером. Чарлзу захотелось сломать эту проклятую штуку, прятавшую ее улыбающееся личико.

— Вы хороши, как свежий василек, — галантно произнес Ник, и Чарлз скрипнул зубами.

Маргерит покраснела от удовольствия и поцеловала Ника в щеку. Она была очень хороша в новом платье из голубого батиста, с облегающим лифом, отделанным бархатными бантиками. Она осторожно приподняла длинные юбки и направилась к Чарлзу, чтобы поздороваться с ним. Она была так очаровательна, так прелестна, ее янтарные глаза так весело блестели под широкими полями соломенной шляпки с голубыми лентами, завязанными под подбородком, что у него перехватило дыхание.

— Чарлз?

Он смотрел на нее и не мог. произнести ни слова. Он видел ее сегодня утром, нос тех пор прошла целая вечность — вечность, полная мучительных желаний.

Он прокашлялся.

— Ты… твоя улыбка — как звезда на темном небосклоне нашей жизни, — продекламировал он, взяв ее руку. Если б она поцеловала его в щеку, как Ника… Но ее лицо не приблизилось к нему. Ее улыбка сияла и дразнила, лишая его самообладания. Он с наслаждением вдохнул аромат ее духов. Ее рука в его ладони была нежной словно бархат, и он сжал ее.

— Боже, Чарлз, кажется, становится поэтом, — заметила она и повернулась к Нику: — Прекрасные строки сочиняют иногда в мою честь.

Глаза Ника потемнели от ревности, и он взял ее другую руку.

— Чарлз всегда будет нас удивлять. Непостижимый человек. — Он шутливо погрозил кулаком. — Эту битву ты выиграл, Чарлз, но не надейся, что выиграешь и следующую.

Маргерит, пытаясь спрятать улыбку, переводила взгляд с одного на другого.

— Не думаю, что я могу дать повод для битв. Во всяком случае, они здесь неуместны.

— Не так уж ты и наивна, дорогая. Сомневаюсь, что ты ничего не замечаешь, но тем не менее притворная невинность очень тебе идет. — Чарлз взял ее под руку и повел за собой, оставив Ника позади. — Давай посмотрим, что в корзинах. Я умираю от голода.

Пикник устроили у реки Кукмир, служившей границей владений Ника. Плакучие ивы склонились над водой, бегущей между камнями среди камышей и зарослей ольхи. От реки веяло прохладой, под ногами расстилался зеленый ковер травы. Чарлз наблюдал за лакеями Ника, расстилавшими покрывала и расставлявшими стулья для дам.

Горы хрустящих булочек возвышались рядом над блюдами с сырами и ароматными колбасами. Бутылки вина, привязанные за горлышко, охлаждались в реке, от корзин с жареными цыплятами исходил аппетитный запах, и Чарлзу не терпелось попробовать семгу в желе, привлекшую его внимание. Пропитанные ромом пирожные и пироги с вареньем и кремом манили к себе дам.

Чарлз, умиротворенный, хотя и голодный, растянулся на траве и закрыл глаза. Маргерит была близко, достаточно близко, чтобы он мог слышать ее милый голос. Она болтала с Делицией и Эмми. Он мог бы лежать так целый день, слушая ее мелодичный голос, тот самый голос, который он слышал в своих мечтах.

Ник опустился на траву рядом с Чарлзом.

— Вот стакан холодного вина, приберег специально для тебя, друг мой.

Чарлз сдвинул на затылок шляпу и вопросительно поднял бровь.

— Надеюсь, в нем нет яда?

, — Гм-м, ты подал мне идею, — засмеялся Ник. — Только так от тебя и можно избавиться.

Чарлз пристально посмотрел на Ника и заметил на его лице выражение тревоги и тоски под привычной маской веселости. Ник был превосходным актером, и иногда Чарлз задумывался над тем, что кроется за его обаятельной улыбкой. Что бы это ни было, Ник хотел это скрыть. Чарлз прикоснулся своим стаканом к стакану Ника:

— Твое здоровье, приятель. Страдаешь из-за прекрасной Маргерит? Что за грусть в твоих глазах?

Ник широко улыбнулся.

— Все в порядке, Чарлз, меня только беспокоит, что Маргерит живет одна и рядом нет мужчин, чтобы ее защитить. Кроме контрабандистов, есть еще шпионы и бог знает кто еще. Насильственная смерть, — добавил он.

Чарлз поморщился.

— Ты думаешь о внезапном исчезновении сержанта Рула? Так это случилось почти год назад. Но ведь он мог просто дезертировать и уехать за границу.

— Эмерсон убежден, что он не способен на это. Рул не был трусом и любил свое дело. Он был прекрасным солдатом и человеком чести.

Разговор прервался, когда дамы заохали и заахали, увидев приготовленное угощение, и Ник быстро наполнил тарелки и поручил лакеям раздать их собравшимся.

Чарлз наполнил свою тарелку и уже поднял бокал, когда заметил, что на него смотрит Маргерит. Сердце его чуть не выскочило из груди, когда она улыбнулась. Эта улыбка всегда была его погибелью…

Стихи зазвучали в нем, как ручей, журчащий между камнями, и замолкли, оставив в душе неутоленную страсть. Он отвернулся и посмотрел на медленно текущие воды реки. Иногда у него возникало желание вырвать из груди сердце и забросить его куда-нибудь подальше. Чтобы не тосковать по Маргерит.

Еда была восхитительно вкусной, и он слишком много выпил вина. Ник улыбался своей дьявольской улыбкой и нагло флиртовал. Чарлз сжал кулаки, но почему-то был уверен, что не сможет ударить Ника. Сердясь на самого себя, он поднялся с травы и покинул компанию.

— Я принесу еще бутылку вина! — крикнул он и спустился к реке. Здесь он не слышал ее смеха и не видел ее сияющих янтарных глаз. Но разве от этого легче? Он попал в невидимую ловушку неразделенной любви и совершил глупость, приняв приглашение Ника, принесшее ему лишние мучения. Мучения, которые он причинил себе сам. Черт бы все это побрал!

Он подобрал палочку и спас жука, пытавшегося выбраться из лужицы, скопившейся на листке лилии. Как он туда попал? Насекомое быстро юркнуло под кучку опавших листьев у корней ивы. Чарлз пробирался по тропинке, проложенной в высокой траве. Он увидел стаю уток, плескавшихся и крякавших так, словно вся река принадлежала им.

Постукивая палкой по тростнику, Чарлз вышел к тому месту, где река огибала остров. На берегу он нашел узкую песчаную полоску и сел на камень. Голоса гостей больше не были слышны. Здесь он слышал только неумолчный шелест листвы, птичий щебет — голоса природы — и смотрел, как ветер колышет тростник. Он вслушивался в эти звуки, пытаясь заглушить тоску. Река лениво несла свои воды, иногда кружась и перекатываясь через камни. Он не знал, сколько времени провел в этом раю.

До него донеслось шуршание одежды по траве и скрип шагов по песку. Ему не хотелось оборачиваться, чтобы узнать, кто нарушил его покой.

Аромат розы, запах духов выдали Маргерит прежде, чем Чарлз ее увидел. Сердце у него забилось, и он встал, отбросил палку и повернулся к ней. Она была намного ниже его, и он возвышался над ней как скала.

— Что тебе нужно, Маргерит? Ты пришла меня мучить? Ее янтарные глаза потемнели, в них не было улыбки.

— Мучить тебя? Зачем мне тебя мучить?

Он прижал ее к себе, чувствуя податливую мягкость груди, и коснулся губами ее шеи.

— Боже, неужели ты не видишь, Маргерит? Неужели не замечаешь моего отчаяния? — простонал Чарлз, все крепче сжимая ее в объятиях, пока она не почувствовала, как напряжено его тело и как громко стучит сердце.

Он покрывал ее шею неистовыми поцелуями, не обращая внимания на сопротивление. Он схватил ее руки и с силой сжал их, желая показать, что больше не потерпит отказа.

Она ахнула и в изумлении взглянула на него широко раскрытыми глазами:

— Чарлз!

Он продолжал целовать ее, заставив раскрыть губы, и проник языком в теплую мягкость ее рта. Она слабо застонала и обмякла в его объятиях. Чарлз отпустил ее руки.

Он не в силах был остановиться и ласкал ее нежную грудь, небрежно прикрытую косынкой. Он думал только о том, как бы сорвать с нее одежду, ощутить ее теплую атласную кожу, наслаждаться ею… Но он не сделал этого.

Он впитывал медовую сладость ее рта и не замечал, что остается без ответа. Он мог бы сейчас бросить ее на траву и овладеть ею, чтобы утолить неистовую жажду обладания. Тело одержит победу, и все кончится. Он будет свободен.

Маргерит с силой ударила его по лицу. Но это только подстегнуло его. Она ударила снова. Он медленно отстранился и посмотрел на ее раскрасневшиеся щеки и глаза, потемневшие от гнева. Кокетливая шляпка сползла на спину, и голубые ленты сжимали ей горло. Волосы растрепались, губы припухли. Ему потребовалось все его самообладание, чтобы смириться с ее отказом.

— О Боже! — только и смог прошептать он.

— Что ты делаешь, Чарлз? Сейчас же отпусти меня!

Чарлз глубоко вздохнул и разжал руки, судорожно сжимавшие ее плечи. Его руки опустились, словно налитые свинцом. Она посмотрела на него из-под опущенных ресниц.

— В самом деле, Чарлз! Это ужасно. — Она поправила лиф и косынку и резким движением натянула на голову шляпку. — Ты не собираешься извиниться?

Он глубоко вздохнул и сложил руки на груди. Ошеломленный, он молча смотрел на нее, ощущая на губах вкус ее губ.

— Нет. Я ни о чем не сожалею. Я давно хотел поцеловать тебя, и ты, конечно, знала об этом.

Она, взмахнув широкой пышной юбкой, повернулась, чтобы уйти.

— Ты напрасно тратишь время, — бросила она через плечо.

— Не так уж ты и равнодушна ко мне, Маргерит.

Он ожидал, что она оскорбится и уйдет, но она, обернувшись, остановилась. Его тело терзала боль неутоленного желания, хотелось громко кричать от ярости или швырнуть что-нибудь в реку. Может быть, ее. Или себя. Он опустился на камень, а она стояла и молча смотрела на него.

— Помнишь, Маргерит? Там, на севере, мы играли на берегу реки. Каждый год мы открывали для себя что-то новое: осенью к морю плыли красные листья, весной головастики, зимой из сухого тростника можно было плести венки. Помнишь? Однажды на Рождество ты сплела венок и украсила его ветками остролиста. Мы обещали хранить верность друг другу, Маргерит. До сих пор я помню запах крови, которую мы смешали. Мне не хотелось, чтобы моя ранка зажила, потому что она напоминала о священной клятве. Я расцарапывал ее, чтобы она снова кровоточила. — Он искоса взглянул на нее, и боль пронзила сердце при виде холодного выражения ее лица. — А ты ведь этого не делала? Твоя ранка зажила, и ты забыла?

— Я думала, что я очень храбрая, когда резала палец твоим ножиком, — улыбнулась она. — Но ради тебя я была готова перенести любую боль.

— Но для тебя это ничего не значило, правда? Ты совсем не думала обо мне. Ты вышла замуж…

— Чарлз! Ты знал моих родителей. Отец был деспотичен и не признавал чужого мнения. Он никогда не уважал меня, как не уважал и мою мать. Он обращался со мной как с обузой, от которой надо поскорее избавиться, а с моей матерью — как с обузой, с которой он вынужден жить. Он с трудом ее терпел. Он хотел управлять всем и всеми.

Ее голос звенел от скрытого гнева.

— Со мной не считались, и, когда Леннокс посватался, отец не потрудился спросить, хочу ли я выйти замуж за шотландца. Это был выгодный брак, следовательно, я должна была принять предложение. Мать была доброй, у нее было другое мнение, но отец подавлял ее своей железной волей. Я презирала ее за слабость, но позднее поняла, что она приспосабливалась как могла. В этой тюрьме она жила своей жизнью. Она мирилась со своим рабским положением, несмотря на то что ненавидела отца за его бездушие.

— Ты была свободной, смелой и счастливой, Маргерит. Я не знал более сильного человека. Ты всегда была готова пошалить, и если я не придумывал разные проказы, то их придумывала ты. Помнишь, как мы учились плавать? Ты была в одной сорочке. Если бы твой отец увидел тебя, он выпорол бы нас обоих.

Маргерит опустилась рядом с ним на песок и, подтянув колени, уткнулась в них подбородком. Он заметил мелькнувшую изящную лодыжку.

— Да, отец считал, что ты оказываешь на меня плохое влияние. Он говорил, что ты внушаешь мне мысли, неподобающие молодой женщине.

— Женщина? Мужчина? Мы так о себе не думали, даже достигнув определенного возраста; мы были скорее душами, частью природы, окружавшей нас. Теперь я все время стремлюсь к этому. Каждый день был полон золотым солнцем и цветами. Я не помню ни одного дождливого дня, а ты? Зимой мы видели картину, внушавшую страх и уважение, но в этом ледяном царстве мы находили много интересного и много приключений. Снег казался чудом, пока не таял на моих ладонях, чтобы превратиться в лед.

Маргерит рассмеялась, от приятных воспоминаний ее щеки порозовели. Чарлз не мог оторвать взгляда от ее лица, стараясь запомнить каждую черточку, каждую смену выражения на нем.

— Одна зима была совсем особенной, — продолжила она его рассказ, — когда вьюга завывала в трубах, а землю замело сугробами. Вьюги закончились, и осталось белое ослепительное море. Солнце грело слабо, а небо сияло голубизной. Мы играли на вершине настоящей снежной горы, сталкивая друг друга вниз, набрали полные башмаки снега, а наша одежда промокла. У меня к тому же промокли ноги, а руки замерзли, но мы не могли оторваться от игры, пока кто-то не увел нас в дом. Мы просто не могли остановиться. — Она вздохнула. — Теперь мы жалуемся, что ветер слишком холодный или что на землю падают одинокие снежинки. Куда исчезли забавы и чудеса?

— К хорошему привыкаешь и не ценишь, — произнес он, задумчиво жуя травинку. — Я думаю, мы должны трудиться, создавать свое счастье сами — ведь ничто не достается без труда. Я смотрю на Мидоу пустыми равнодушными глазами.

Мой дом для меня не место для забав и приключений. Я вижу обветшалое строение, которое надо спасти от разрушения. Это стоит кучу денег.

— В детстве мы никогда не думали об этом. Все казалось вечным. Не было разговоров о деньгах или расходах.

Он осторожно взял ее руку, и она не отдернула ее.

— Ты скучаешь по дому своего детства, Маргерит?

— Теперь там живет Джерри с семьей. После смерти матери все изменилось. Дом уже никогда не станет прежним. Но это не важно, у меня все позади. Я стала совсем другим человеком. Кроме того, мне нравится быть вдовой, я свободна. И не имею ни малейшего желания подчиняться моему деспотичному брату. Он, как и отец, просто невыносим.

— Ты во всех джентльменах видишь деспотов?

— Я свободна, если сама решаю свою судьбу, и не намерена надевать на себя брачное ярмо. Брачные узы душат — я должна подчиняться чужой воле, чьей бы она ни была — гения, безумца или злодея.

Чарлз жевал горько-сладкую травинку.

— Я бы сказал, что в браке правит любовь. И она правит всем.

— Ты романтик, дорогой Чарлз. Всегда был им и всегда будешь, — убежденно заявила она. — Когда любовь кончается, начинается война, длящаяся до конца жизни.

— А ты цинична. Так молода и так разочарована в жизни. Очевидно, ты не познала всей глубины и величия любви. Если бы познала, то постаралась бы сохранить в своей душе ее нежность.

Чарлз провел пальцем по жилкам на ее руке, просвечивающим сквозь молочно-белую кожу. Ему хотелось поцеловать ее, прижать к своему сердцу, но он сдержался.

— Ты понимаешь, о чем говоришь, Чарлз? — с чуть заметным раздражением проговорила она. — Ты не проявляешь никакого желания погрузиться в семейную жизнь и на собственном опыте проверить свои идеалистические убеждения. Реальность весьма сильно отличается от романтических мечтаний.

— Я не откажусь от своей заветной цели: осуществить мечту. Я женюсь только на женщине, которую выберет мое сердце.

Он не решался посмотреть на нее, но чувствовал ее испытующий взгляд.

— Так ты веришь, что любить можно только однажды?

— Да… Любовь бывает разная, но только однажды можно встретить свою истинную половину.

Ее голос прозвучал тише, в нем слышалась боль.

— А что, если ты никогда не встретишь эту свою половину? Значит, ты будешь обречен на одиночество?

— Можно согласиться на другую любовь, на общение, может быть, дружбу.

У Чарлза возникло ощущение, что он сжигает за собой мосты, делясь с ней своими тайными мыслями. Он не хотел быть ее советником, другом; он хотел быть ее любовником и наслаждаться всеми радостями интимной близости. Он отпустил ее руку и встал. Поправив жилет и кружевные манжеты, взглянул на ее обращенное к нему лицо.

— Я не священник, а ты не на исповеди. Если тебе нужен совет, поищи кого-нибудь другого. Мне неприятны твои циничные взгляды на брак.

Он помог ей подняться. Она поправила юбки.

— Ты забыл, что сам начал этот разговор? — сердито проворчала она.

— Я не хотел выступать в роли советника, но ты обратилась ко мне. Вспомни, сначала я не хотел говорить об этом.

Она хмуро смотрела на него.

— Нет… Ты очень быстро попытался меня совратить. Так же, как и другие мужчины. Хотя ты заявляешь, что любовь — главное, не отличаешься от остальных и нападаешь на меня против моей воли.

Он поклонился.

— Сожалею о своем необдуманном поступке. Извини, если оскорбил тебя, но на твоем месте я бы не судил меня так строго. Мою страстность можно воспринять как комплимент, если отбросить твое праведное негодование.

Она долго смотрела на него, словно стараясь заглянуть ему в душу. Сердце его стучало, но под ее пристальным взглядом он чувствовал в груди холод и пустоту.

— Будь что будет, — вздохнула она. — Мне не нужно твое пылкое внимание. Наш союз невозможен, Чарлз, и я хочу, чтобы ты помнил об этом.

Что-то умерло в его душе, его сердце готово было остановиться. Оно нерешительно стукнуло еще раз, но затем ровно забилось.

— Я не забуду.

Они вместе вернулись к гостям, и Ник подозрительно оглядел их.

— Я ждал, что ты принесешь вина, дружище.

— Да… я забыл, но это легко исправить.

Чарлз спустился к реке и вытащил из воды бутылку вина, холодную как сердце Маргерит. К черту всех женщин, да провалятся все они в преисподнюю! Ему повезло, что за эти годы он не попал в сети ни одной из них. В возможностях не было недостатка, но его сердце уже принадлежало Маргерит. Идиот! Надо быть последним дураком, чтобы любить женщину, которая никогда не будет принадлежать тебе. Она права: он безмозглый романтик.