Под водой в Антарктике

ШЕСТЕРО НА ОСТРОВЕ

Еще во время перехода на «Оби» к Мирному Грузов связался со станцией и попросил ее начальника В. И. Гербовича разведать место для нашей базы. Как мы убедились впоследствии, Владислав Иосифович произвел детальное обследование островов и выбрал действительно прекрасное место. Остров располагался в центре архипелага. От стоковых ветров его прикрывал массив Фулмара, от волнения с моря — громада острова Хасуэлл. Вблизи него находились мелкие острова и мели, поэтому под водой можно было ожидать разнообразия флоры и фауны. Диаметр острова составлял немногим более 60 м. Берег, полого поднимаясь с трех сторон, только в сторону Фулмара обрывался отвесным мысом, с вершины которого открывалась величественная панорама. Сухой и прозрачный воздух не скрадывал расстояний. Находящийся в 25 км от Мирного остров Адамса был виден столь же отчетливо, как и остров Строителей, расположенный в двух километрах. От припая вверх громоздился сверкающий массив шельфового ледника. Синие трещины на его поверхности постепенно расплывались, теряя очертания и сливаясь вдали с цветом неба. Под безоблачным темно-синим небом обширные снежницы блестели, словно озера расплавленного олова, а припай сверкал ослепительным серебром. Тепло струилось со всех сторон. Слой нагретого воздуха держался над самым льдом. Его дрожание создавало впечатление, что темные острова и стеклянные айсберги невесомы и как бы парят в воздухе. И только в стороне моря, у самого горизонта, блеск и сверкание исчезают. Там, где чистая вода отражалась в небе, его цвет из синего переходил в серый и почти черный.

Когда мы обходили остров, то на его террасах встретили множество пингвинов Адели. На каждом шагу, прямо у нас под ногами, не обращая на нас никакого внимания, они достраивали гнезда, высиживали птенцов, дрались либо ласкались. У нас было ощущение, будто мы находились в зоологическом саду — такое обилие здесь животных. На соседнем Фулмаре были гнездовья снежного буревестника и капского голубя. В небе парили сотни птиц. Поморники без конца пикировали прямо над головой, в самый последний момент круто взмывая вверх. По льду неторопливо шествовали группки императорских пингвинов, вдоль всей приливной трещины лежали тюлени.

К вечеру буйство жизни утихало. Птицы замирали в гнездах, тюлени засыпали. Опаловый диск солнца спускался чуть ниже и становился бледно-оранжевым. Неузнаваемо менялись купол шельфового ледника, рваная кайма берегового барьера и кварталы айсбергов. Небо приобретало красновато-золотистый оттенок. В лучах полночного солнца красно-коричневые острова вспыхивали, словно раскаленные угли, а в изломах айсбергов зажигались тысячи огней, окрашивая окружающее в ярко-малиновый цвет.

Январь — середина антарктического лета. Острова отогревались в свете долгого полярного дня. Солнце съедало снег и лед с поверхности скал, и наш островок постепенно вылезал из-под снежных наносов. Вскоре на мысу очистилась ровная площадка, достаточная для размещения базы. Уже несколько дней шла разгрузка кораблей. Ящики со снаряжением прибывали на остров. Нам предстояло собрать дома, установить дизель-электростанцию, организовать место для склада оборудования и продуктов, выделить помещения для компрессоров и барокамеры. В условиях долгой антарктической зимы, когда неделями дует сильнейший ветер и царствует полярная ночь, когда снег засыпает строение и невозможно выйти из дому, хорошая компактная планировка базы — жизненная необходимость.

В одном блоке мы объединяем помещение для жилья и исследований, кухню и склад с запасом продовольствия. Это удается сделать, установив дома буквой «П» и превратив внутреннее пространство между ними в холл размером 5 × 5 м. Два дизеля, смонтированные на санях в отдельном блоке, помещаем с подветренной стороны дома, так, чтобы звук работающих машин не очень досаждал. Вопрос с помещением для компрессорной, барокамеры и прочего оборудования разрешился так: громадный ящик, в котором на «Оби» перевозили крылья к самолету ИЛ-14, волоком был доставлен на остров, и мы его реконструировали: навесили двери, приладили полки и обшили снаружи фанерой, чтобы в первую же метель его не забило снегом.

Вскоре готов был относительно прочный остов базы. Еще стояли тихие дни, и мы буквально лезли из кожи вон, чтобы сделать как можно больше. На корточках, сидя, стоя, лежа мы строгали, пилили, шпаклевали, сваривали и так по 18 часов в сутки. Как же мы были удручены, когда при сильном ветре обнаружилось, что все строение ходит ходуном. Дома стояли на фундаменте из крупных камней, ветер задувал под днище, грозя поднять все сооружение на воздух. При резких порывах внешняя стена холла прогибалась, в щели задувал ветер, щиты кровли со вздохом приподнимались и опускались, стремясь сорваться и улететь. Было решено укрепить всю конструкцию путем устройства пристройки вдоль наружной стены, стянуть весь жилой блок по периметру тросом и растяжками прикрепить к скале.

Несмотря на крайнюю занятость на строительстве базы, как только был смонтировал компрессор, мы приступили к погружениям. Вода постепенно становилась теплее. Бурно развивался планктон. Видимость при спусках снизилась до нуля. Припай разрушался не только сверху, но и снизу. Самый нижний слой его, окрашенный диатомовыми водорослями в темно-коричневый цвет, постепенно утончался и исчезал. Словно хлопья крупного снега диатомовые водоросли выпадали из припая в толщу воды, вызывая буйное цветение моря. Попадая в океан, они приводили в действие весь механизм пищевых цепей. Вытаивали изо льда и различные животные, поднятые внутри-водным льдом и замурованные в припае. Большинство звезд, морских пауков, голотурий сохранялись живыми. Они падали обратно вниз, в свое сообщество. В нижнем слое льда образовались каверны, лед становился рыхлым, и в его толщу проникали рачки и рыбы. Кромка чистой воды приближалась все ближе к острову. Вместе с припаем, который отрывало и уносило в море, уплывали и все животные, оставшиеся во льду. Припай, вынесенный в океан, попадал в зону могучего течения западных ветров и дрейфовал вдоль Антарктики.

Я впервые спускался в море во время цветения воды. Желтый туман застилал все вокруг. Где верх, где низ, определить было невозможно. Я ощущал рост давления и только поэтому понимал, что погружаюсь. На вытянутой руке глубиномер не был виден. Я приблизил его к маске — глубина медленно нарастала: 10, 15, 20 м. Становилось светлее. На 35 м я коснулся ногами дна. Внизу видимость улучшилась метров до пяти. Самое интересное, что слой относительно прозрачной воды держался у самого дна и доходил до уровня моих плеч. Можно было даже фотографировать, и я пожалел, что не взял камеру. Меня поразил вид животных, лежащих на дне. Никогда раньше я не ветре-чал ничего подобного. Передо мной расстилался лес карликовых жилистых рук с растопыренными в сторону пальцами. Высота «зарослей» не превышала метра. Раздвинув ветвистые щупальца, я увидел голотурий. Обычно этих животных трудно не заметить на дне: их тесные силуэты видны с расстояния 20–30 м и напоминают разбросанные в беспорядке длинные толстые огурцы. Теперь же, словно по команде, они встали на дне вертикально. Растопырив руки-щупальца в толще воды, голотурии вылавливали плывущий планктон. Время от времени они складывали одно из щупалец и засовывали его в рот. И так по очереди с каждого щупальца съедалось все, что удается схватить.

Чаще всего голотурии неподвижно лежат на одном месте, но иногда они степенно переползают по дну при помощи многочисленных трубчатых ножек-присосок, расположенных на нижней части туловища. Под водой у спокойно лежащего животного они хорошо видны. На поверхности голотурии так быстро и плотно втягивают свои присоски, что о существовании их нельзя даже подозревать. Проблемы питания для этих животных не существует. Песок, ил, моллюски, растительная или животная пища… они пожирают все, что в состоянии захватить своими щупальцами, растущими у ротового отверстия. Непереваренные остатки пищи выбрасываются через отверстие, расположенное на другом конце тела. Голотурия некрасива и совершенно безобидна. Врагов у нее почти нет. Видимо, этим и объясняется полное отсутствие маскировки и стремления спрятаться в укромном месте. Я схватил голотурию за щупальца, но она осталась лежать на грунте, оставив щупальца у меня в руке. При сильном раздражении голотурия может отбросить не только торчащие снаружи щупальца, но и внутренности. Никакое физическое повреждение ей не страшно: уже через две недели она полностью восстанавливает все свои органы, кроме органов размножения. Живучесть голотурий поразительна. Некоторые виды переносят даже продолжительное купание в банке со спиртом. И нет ничего удивительного в том, что эти представители иглокожих занимают все этажи в океане.

Я нахожусь на краю террасы, отвесно обрывающейся вниз. Глубже на вертикальной стене красуются группы каких-то вытянутых «кувшинов». Я спланировал к ним и долго не мог попять, что это такое. На губки они не походили — не то строение и фактура тела. Основание было прикреплено к скале, в верхней части у них было два конических раструба. Раструбы пульсировали, захватывая и прогоняя по телу животного воду. Судя по всему, это были асцидии. Мне стало понятно, почему их трудно было узнать сразу. Обычно асцидии похожи на старые, сморщенные кочаны капусты. Теперь же, в период цветения, они совершенно преобразились: надулись и увеличились в размерах в несколько раз. Трудно себе представить, что у личинки асцидии в период планктонного существования имеются органы, присущие высшим животным: спинная хорда, нервная система, глаз. Но стоит личинке прикрепиться к скале, как эти органы быстро атрофируются. Асцидия превращается в кувшиноподобное существо, ведущее сидячий образ жизни. Следует отметить особенность асцидий извлекать из морской воды редкий металл — ванадий и аккумулировать его в своих тканях. Концентрация редкого металла в асцидиях в миллиарды раз превышает содержание его в морской воде. Вполне возможно, что у асцидий ванадий выполняет те же функции, что и железо в крови высших животных (помогает усваивать кислород, а также является катализатором при пищеварении).

Я медленно дрейфовал с течением. Желтый туман подавлял буйство жизни на террасах. Однако в непосредственной близости ее картины были отчетливо видны. В основании уступов гнездились сидячие полихеты — многощетинковые черви. Венчик нитевидных и длинных ресниц длиной чуть менее 20 см красовался у конца тела каждого животного. Реснички были необычайно изящны. Они блестели всеми оттенками солнечного спектра: от темного у основания до ослепительно белого на конце. Каждый венчик имел свою гамму тонов. Ярко-оранжевый сменялся изумрудно-зеленым, огненно-красный переходил в бледно-лиловый, серебристый — в серый и совершенно черный. Когда моя тень упала на полихет, они моментально спрятались, свернув реснички кисточкой и юркнув внутрь топких кремовых трубочек, укрепленных торцом на грунте. Взмахнув рукой, я, словно фокусник, превращал красочную картину импрессионистов в черно-белую графику промышленного дизайна. Я еще и еще раз убеждался, что в надводном мире пет таких чистых красок и сочетаний тонов, как под водой. Краски осеннего леса и цветов, как бы пи были они прекрасны, кажутся грубыми и безжизненными по сравнению с чистотой и неуловимым перламутровым мерцанием каждого оттенка под водой.

Над полихотами на мелких камнях и вершинах уступов покачивались длинные, распущенные перья гидроидов и кружево горгонарий. Поразительно гибкие и изящные, они держались почти вертикально, чуть распустив кончики щупалец по течению.

Холод постепенно подкрадывался — начали мерзнуть ноги и руки. Внимание рассеивалось, и трудно было сконцентрировать его на чем-то одном. Необходимо было затратить определенное усилие, чтобы рассмотреть мелкие детали. Надо было всплывать.

Припай вокруг острова методично раскачивало приливно-отливным течением. Трещины разбивали его на отдельные льдины, отливом льдины выклинивало из сплошного поля и уносило за горизонт. Мы понимали, что три километра, отделяющие нас от Мирного, вскоре окажутся непроходимыми и будут представлять крошево льда и воды. А битый лед может еще держаться долго до первого сильного ветра. Кончался хлеб, и кроме того, мы уже несколько раз не могли выйти на связь: рация работала плохо. Правда, Володя Андронников неоднократно устранял мелкие неисправности, но все-таки рация имела какой-то «враждебный порок» и требовала замены. Предстояло сходить в Мирный. Желали идти все, но выбор пал на более легких по весу — Грузова и Гигиняка. Мы договорились положить рацию на легкие нарты. Ребята ушли. Вскоре Люлеев увидел чью-то фигуру, появившуюся из-за Фулмара. «К нам гость», — объявил он. Но это был не гость; по припаю бежал мокрый Гигиняк в одних носках и с сапогом в руке. «Евгений Николаевич, Евгений Николаевич!» — кричал он. Мы бросились навстречу. «И это все, что осталось от Грузова?» — спросил Володя, показывая на сапог. Юра нас успокоил: «Грузов жив, но он отстал. Припай по дороге оказался совсем плохим, сплошные снежницы. Одна из них оказалась полыньей. Шли рядом и провалились вместе. Я сразу почувствовал, как меня потянуло под лед — затягивало сильное подледное течение. Сани чудом удержались на твердом льду, с их помощью мы и выбрались». Однако сани и рация утонули. Барахтаясь в воде, Женя потерял сапог, и ему пришлось босиком добираться по льду до Фулмара. Там на камнях он дожидался помощи.

После обогрева участников купания в холле был вывешен приказ № 1 по острову, в котором не рекомендовалось ходить в Мирный и спускаться на припай, а также болеть, поскольку врача на острове не было. В пользу Нептуна были списаны рация, нарты и три сапога.

Итак, мы остались без рации, без хлеба и, как выяснилось вскоре, без пресной воды.

Снег на острове почти весь стаял. В незначительном количестве он еще сохранился в узкой ложбине, делящей остров на две части, но был весь загажен птицами. Пингвины Адели, уступив часть своей территории под базу, видимо, считали своим долгом в знак мести устроить туалет в этом единственном источнике питьевой воды.

Женя предложил добывать пресную воду из морской методом вымораживания. Известно, что если морскую воду налить в сосуд и выставить на мороз, то она начинает замерзать при температуре около — 2 °C при солености 3,5°/оо. В результате уже замерзшая часть воды — совершенно пресная, а соли переходят в еще не замерзший остаток, повышая его соленость. К сожалению, в летний период этот метод оказался малопроизводительным: температура воздуха постоянно держалась чуть ниже — 2 °C, и в ведре за ночь мы могли снять только тонкую корку льда. Для того чтобы весь объем воды превратить в лед, необходимо было дождаться температур за — 50 °C, но к этому времени мы бы уже наверняка умерли от жажды.

В сотне метров от острова в лучах солнца блестели «кубометры» пресной воды — там находился айсберг. На следующий день по общему согласию мы нарушили пункт 1 изданного накануне приказа. Захватив большой лист фанеры и ледорубы, мы двинулись к айсбергу за льдом. Айсберг окружали бирюзовые озера талой воды. Только со стороны материка в тени 20-метровых стен держался легкий наст. Здесь же, у основания айсберга, лежали глыбы светло-голубого льда. Нам оставалось поместить их на фанеру и доставить на остров.

Вскоре море вокруг острова очистилось ото льда. Припай, расколотый трещинами, еще сохранился вдоль ледяного барьера в районе Мирного. Выносу льда мешали острова Фулмар, Строителей и вереница айсбергов, застрявших на мели у барьера. Однако в стороне Хасуэлла, там, где еще вчера был лед, плескалось море.

Спустив катера на воду, мы начали совершать длительные вылазки. В разводьях среди архипелага айсбергов мы обнаружили такие места, где киты собирались в большие стада. 30–40 китов величественно плавали, пускали фонтаны, а затем как по команде рядами ныряли под лед. Киты минке (малые полосатики), которых мы наблюдали, принадлежат к отряду усатых китов. Как только взламывает припай, малый полосатик по трещинам и полыньям приплывает к берегу, возле которого и проводит лето. Острым рылом он легко пробивает тонкий лед, чтобы подышать, а высокоразвитая система ориентации помогает ему отыскивать трещины в полях мощного льда и тучи криля под водой.

В феврале антарктическая вода настолько очистилась, что киты были видны целиком на глубине 10–15 м. Момент, когда минке всплывал близко от края льдины, можно было заранее рассчитать и занять место там, где он вынырнет. Распластавшись на льду, мы при некотором везении иногда дотрагивались до рыла кита. Первым это проделал Люлеев, получив право стать членом антарктического клуба «Похлопай кита по морде». Однако, как выяснилось позднее, устного заявления о совершенном было недостаточно: необходимо предъявить фотографию, запечатлевшую волнующий момент. Потом Валентин создал еще один китовый клуб под названием «Наступи ногой на кита». Видимо, и сегодня он является его единственным членом, ибо необходимо потопать ногой по туловищу плывущего животного. Однажды, когда кит вынырнул рядом со шлюпкой, Люлеев не растерялся и, свесив ногу за борт, с удовольствием постучал по мокрой и лоснящейся спине великана.

К кромке дрейфующих льдов подходят и касатки. Касатка — это хищник. Она считается одним из самых агрессивных обитателей моря. Еще будучи- в Ленинграде, мы осмотрели в Зоологическом музее скелет касатки. Ее пасть достигает таких размеров, что может свободно вместить человека, а громадные челюсти украшают 48 острых зубов длиной по 20 см. Если к таким данным добавить еще высокую скорость плавания, маневренность, силу, ум и хитрость, то становится понятным, почему касаток страшатся: ведь касатка — это прожорливый хищник. Однако рассказы о том, что касатки шныряют вдоль кромки припая и, увидев тюленей или пингвинов на льду, заныривают под припай и взламывают лед, с тем чтобы схватить упавших животных, маловероятны. Припайный лед достаточно прочен и пластичен. Даже крупные суда с трудом разбивают его. В последние годы дрессировщики морских животных, работающие в океанариумах, отмечают редкую сообразительность, чрезвычайное дружелюбие и послушание этих тигров морей. Водолазы рассказывают, что при встрече под водой касатки не агрессивны и ведут себя как обычные дельфины: осмотрев человека и удовлетворив любопытство, они уплывают. Факты говорят о том, что касатка — редкое животное. За три летних сезона, проведенных нами в Антарктике (в общей сложности около девяти месяцев), мы ни разу не встретились с касаткой под водой. На поверхности их видел только Гигиняк. Когда Юра брал пробы планктона в проливе, рядом вынырнула крупная касатка. Гигиняк решил, что в его жизни настали последние минуты. Он мысленно простился с родителями и Лялей. Согласно рассказам, «кит-убийца» должен был тут же нырнуть под утлую шлюпку, сбросить его в воду и растерзать на части. Однако касатка только посмотрела на окаменевшего Гигиняка и, обрызгав его водой, уплыла прочь. Об этих «тиграх морей» человек сложил больше легенд, чем собрал достоверных фактов. Подобно всем хищникам они не уничтожают все живое, а охотятся обычно на больных, ослабленных особей и наиболее размножившиеся виды.

Вполне возможно, что в Антарктике касатки являются регуляторами численности пингвинов и тюленей, поддерживая тем самым экологическое равновесие в высоких широтах океана.

Дрейфующие ледяные поля несут сотни тюленей. Чаще всего это тюлени-крабоеды. Крабоед держится вдоль кромки припая, где большие разводья чередуются с полями битого льда, а летом — в полосе дрейфующих льдов. Окраска его туловища светло-серая с легким коричневым оттенком. По спине и бокам разбросаны темные пятна.

Туловище крабоедов покрыто глубокими шрамами и кровоточащими ранами. У многих откусаны пальцы на задних конечностях — это следы нападений касаток и морских леопардов. Пасть тюленя устроена таким образом, что сомкнутые зубы образуют решетку — цедильный аппарат; 20 длинных усов с каждой стороны морды, словно распущенные антенны, служат для поиска пищи — криля. Настигнув тучу эффаузид, тюлень захватывает массу рачков вместе с водой, а затем через зубную решетку отцеживает воду. Крабоед — малоподвижное животное, ведет пассивный образ жизни, мигрируя на льдах. Крабоед — самый многочисленный из тюленей Мирового океана. Обилие крабоедов объясняется тем, что этот вид никогда не был объектом промысловой охоты. Крабоедов отстреливали лишь для прокормки собак, проведения научных исследований и пополнения коллекций музеев.

Далее по численности следуют тюлени Уэдделла и морские леопарды. Крайне редко встречается тюлень Росса, и лишь однажды мы увидели на соседнем острове морского слона. Было непонятно, зачем этот обитатель Субантарктики спустился в более высокие широты. С наступлением холодов он наверняка должен был погибнуть.

Из всех тюленей реальную опасность для нас представлял морской леопард. Питаясь пингвинами Адели, леопард все лето держится у островов, где есть колонии этих птиц. В желудке вскрытого однажды крупного самца, убитого на Южных Шетландских островах, оказалось более 20 кг пищи — остатков пингвинов. Появился зверь и у нашего острова. Высадившись на льду у Фулмара, мы увидели крупное чудовище длиной более пяти метров. Овальная голова, большие клыки и когти, кучки перьев и остатки пингвинов на льдине окончательно убедили нас в том, что перед нами леопард. Своей внешностью он напоминал ископаемое животное. Больше всего нас поразила могучая пасть леопарда. Как бы там ни было, но тюлень облюбовал Аделей с нашего острова, и под водой мы могли с ним встретиться.

Охотясь на пингвинов, леопард применял два способа. Когда птицы держались вблизи льдины пли острова и могли быстро выскочить из воды, хищник, выставив из воды змеиную голову на длинной шее, медленно и бесшумно погружаясь вниз, подкрадывался к пим и, не выныривая из воды, утягивал пингвина вниз. Выбросив на поверхность убитую птицу, он расправлялся еще с несколькими и потом, не торопясь, их съедал.

Если же пингвины купались в большом разводье, хищник использовал иную тактику. Он подплывал к ним под водой, неожиданно выныривая вблизи. Большинство пингвинов в панике отпрыгивало в сторону, и лишь несколько из них, оказавшихся прямо перед зверем, словно загипнотизированные, качались перед его мордой. Хищник явно наслаждается произведенным эффектом. Через мгновение пингвины, оглашая воздух хриплыми криками, бросались наутек. Отчаянно хлопая ластами по воде, они в страхе неслись вперед, то ныряя под воду, то выскакивая наверх. За ними, рассекая воду грудью, словно корабль форштевнем, в каскаде брызг мчался леопард. Темп гонки ускорялся. Пингвины все чаще выскакивали из воды. Они почти бежали по воде, и вот тогда леопард делал заключительный длинный прыжок и настигал беглецов. Все скрывались под водой. Такие трагедии на поверхности моря разыгрывались по два раза в день — утром и вечером. Остальные часы леопард проводил на льдине.

Наши погружения под воду у острова привлекли внимание леопарда, и он, наблюдая за нами, проявлял большую изворотливость, прячась за айсбергами и льдинами. Люди, работающие под водой вблизи колонии пингвинов, вторглись в его владения. Но в большинстве случаев хищник избегал непосредственных контактов с человеком, очевидно опасаясь незнакомых существ. Исключение почему-то составлял один Володя Андронников, работавший с нами в летний сезон. Стоило Володе оказаться под водой, как леопард начинал медленно плавать вокруг, постепенно сужая круги. Хищник открывал пасть и демонстрировал клыки, как бы намекая на возможность более тесного контакта. По нашему совету Володя применил весь арсенал средств, рекомендуемых обычно для отпугивания акул: кричал, пускал пузыри, размахивал руками, но это не производило на леопарда никакого впечатления. Каждый раз он подплывал ближе, так что страхующий вынужден был вытаскивать Володю на поверхность. Это повторялось всегда, и до окончания сезона Володе так и не удалось опуститься на глубину и познакомиться с подводными красотами Антарктики. Привязанность леопарда к Володе оказалась очень сильной: осенью с отъездом Андронникова уплыл и леопард.