Под водой в Антарктике

НОЧЬЮ ВО ЛЬДАХ

Зима. Холод, ветер и снег. Ветер дует неделями. Скрипят и стонут дома. Базу постепенно заносит снегом. Со стороны моря сугроб вровень с крышей. В середине зимы днем два-три часа светлого времени. Солнце не поднимается, только край диска едва показывается из-за горизонта, и тогда на небе вспыхивает черно-красное зарево. И опять ночь. Обычно в середине дня я подхожу к окну. Если палатка, расположенная в 30 м, видна через пелену летящего снега, то спускаться под воду можно. Кое-что подо льдом будет видно. Одеваюсь в доме. Здесь же подготавливаю камеру для съемки. На улице сильно метет. Спускаемся на припай по крутому каменному лбу, преодолевая встречный ветер и приливную трещину. Вот и палатка. Снаружи света мало, и внутри горит электрическая лампа. Над печью сушатся рукавицы, шлем. Гигиняк помогает при спуске — очищает прорубь ото льда, обвязывает меня страховочным концом, подает камеру. Чтобы облегчить спуски под лед от припая рядом с прорубью нам пришлось установить ходовой конец.

Вода совершенно непроницаема. Меня подхватывает течением, и я дрейфую в темноте, пока не касаюсь каната. Теперь я зависаю в черном, пустом пространстве. Справа, слева, внизу нет ничего, кроме давящей мглы. Сполоснув маску и удалив воду, я всматриваюсь в тьму. Вскоре глаза привыкают, и я вижу, что толща мрака заполнена маленькими бенгальскими огнями. Они внезапно разгораются и так же внезапно гаснут. Нет никакой системы в продолжительности и яркости вспышек. Отпустив канат и отдавшись течению, я заскользил в толще, окруженный массой сверкающих звезд. Мельчайший планктон оказался видимым благодаря свечению.

Прошло всего лишь несколько минут как я парил в мерцающей пустоте между припаем и дном. Наконец, сделав движение ластами, я остановился.

Единственный ориентир — горящая лампа над прорубью. Она четко выделяется наверху, как луна в ясную погоду на темном небосводе. Дно угадывается, когда до него остается не более пяти метров. Вокруг давящая пустота. Вода прозрачна, но над припаем нет света, и в фиолетовом сумраке мне чудятся подозрительные силуэты; на душе тревожно. Не останавливаясь, я спускаюсь глубже, за 50 м. Под водой пусто. Большинство обитателей моря зимой впадает в состояние депрессии. Животные-фильтраторы уменьшаются в объеме, прекращают питание. Колонии гидроидов приспособились к длительному голоданию весьма своеобразно: кормящие особи зимой отмирают, оставляя на стебле только тех, кто вырабатывает половые продукты. Ежи не прекращают своей деятельности круглый год, перемещаются по дну, соскабливая полуразложившиеся органические остатки. Никаких изменений не наблюдается у хищных форм, питающихся другими животными. Морские звезды активны всегда. В тех случаях, когда пойманное животное велико, морская звезда выворачивает наружу свой желудок, обволакивает им всю жертву, так что пищеварительный процесс происходит снаружи, а не в теле животного. Однажды мне повезло: на ровной площадке среди сморщенных альционарий я увидел, как морская звезда расправляется со сложной асцидией, не уступавшей по величине ей самой.

Мой взгляд привлекают нежные существа, живущие в основании мелких камней и на ровных площадках. Это актинии, одни из немногих животных, сохраняющих активность в течение всей зимы. Сочно-кремового цвета, напоминающие распустившиеся цветы хризантем или георгинов, актинии, на мой взгляд, самые красивые из всех донных животных. Однако сходство с цветами у них чисто внешнее, это животное, и животное хищное. Полуметровое тело актинии цилиндрической формы нижней частью плотно прикрепляется к скале. Многочисленные щупальца постоянно находятся в движении и вылавливают добычу. Каждое щупальце снабжено стрекательными клетками с ядом. Яд поражает животное, привлеченное красивой расцветкой актинии, после чего щупальца переносят жертву ко рту.

Залюбовавшись живыми цветами, я забыл, что нахожусь глубоко, на 55 м. Уже начинало подкрадываться глубинное опьянение — становилось весело. Как всегда, глубина манила. Хотя воздух становился густым и вязким, приобретая вкус металла, голова работала четко. У меня оставалось еще около 100 атм воздуха. Раскинув руки, я поплыл вперед вдоль откоса. Мне предстояло еще отснять нежно-розовых гигантских альционарий и ежей с длинными иглами, которые встречались только на этих глубинах.

Откос круто, словно стена, обрывался вниз еще на десяток метров. Под обрывом начинался пологий склон, покрытый крупными камнями и уходящий в бездонную пропасть. Камни образовывали настоящий лабиринт, в котором виднелись закрывшиеся воронки гигантских губок и древоподобные трехметровые альционарии. Замигали фотовспышки. Нажимая на спуск, я каждый раз прикрываю глаза, иначе взрыв света и извержение красок ослепляют так сильно, что проходят минуты, пока глаза снова начнут видеть. Мощные всполохи света разрывают плотную темноту, освещая животных на площади 50–60 м². Очередная вспышка высвечивает в толще воды силуэт крупного веерообразного тела, медленно дрейфующего с течением из темноты.

Затаившись среди камней, я наблюдаю за приближением удивительного дирижабля. Когда расстояние сокращается до нескольких метров, я понимаю, что вижу гигантскую медузу. От полутораметрового купола на десяток метров свисал веер щупалец толщиной в руку. Фантастическое неповоротливое чудовище медленно несло течением в сторону открытого моря. Камера была настроена на съемку с расстояния двух метров, и я, сфотографировав лишь часть животного, с сожалением наблюдал, как оно уплывало, исчезая в фиолетовой тьме. Медуза была слишком большой, чтобы попасть в нашу коллекцию. Поднявшись до глубины 30 м, я спланировал к айсбергу, застрявшему на мели у острова. Здесь находилась колония шарообразных губок величиной с крупный кочан капусты. Сросшиеся основаниями в единую массу, они заполняли все террасы. По верху губок копошились офиуры-змеехвостки, моллюски и усатые рачки антарктуросы.

Легкий рывок сигнального конца напомнил мне о том, что пора возвращаться. Медленно всплываю к проруби и поднимаюсь в палатку. Каркас палатки стонет под ударами ветра. Усиливается метель. База едва видна за летящим снегом.

Мы работаем ежедневно. Перерывы редки. Только когда за стеной ураган, ветер валит с ног и дальше десяти метров ничего не видно, мы не выходим из дому.

Всю зиму у палаток встречаются императорские пингвины. Они приходят из колонии, которая находится рядом, на траверсе Хасуэлла. Императоров от нас скрывает айсберг, и только когда тихо, мы слышим глухой рокот и воркование тысяч птиц. Эти пингвины — одни из самых интересных представителей антарктической фауны. Своим спокойствием и достоинством они как бы подчеркивают мощь и величие ледяного континента. Императорский пингвин считается символом Антарктики.

Большую часть жизни императорские пингвины проводят в одиночестве среди дрейфующих льдов и лишь зимой приходят к материку, где на припае, среди айсбергов создают колонии и выводят птенцов. Сейчас найдено более 30 колоний, в которых общее количество птиц превышает 1,5 млн. Тело императорского пингвина покрыто плотным жестким пером, окрашенным на спине в черно-синий цвет с серебристым отливом, а со стороны груди в белый. Скромную окраску птицы оживляют золотисто-оранжевые пятна на голове и шее — по два с каждой стороны. Рост пингвина не превышает 80 см, вес колеблется от 30 до 50 кг.

Найденные остатки ископаемых императорских пингвинов свидетельствуют о том, что в третичное время эти пингвины были значительно крупнее — около полутора метров. По мере похолодания происходило либо их приспособление к изменяющимся условиям путем сокращения сроков выведения птенцов, либо им приходилось уходить в менее суровые места.

На островах Субантарктики встречается так называемый королевский пингвин. Если для выведения птенцов королевскому пингвину необходимо 11 месяцев, считая от момента кладки яиц до ухода птенцов в море, то для императорского этот срок составляет всего пять-шесть месяцев. Это наглядный пример эволюции животных. Императорский пингвин выводит птенцов зимой, в наиболее жестоких условиях, поэтому период самостоятельного существования молодых птиц приходится на начало лета, когда тепло и океан богат пищей.

Императорские пингвины передвигаются двумя способами: вертикально, степенно переступая с лапы на лапу и раскачиваясь всем туловищем, либо горизонтально, скользя на груди по снегу и отталкиваясь ластами. Движимые инстинктом продолжения рода, пингвины собираются в колонию всего за несколько дней. Через две педели формирование колонии заканчивается, хотя по одиночке и небольшими группами пингвины подходят еще в течение месяца. Ко всему, что появляется на припае, императорские пингвины проявляют любопытство, недоверие и осторожность. Они часами могут слушать музыку из транзистора. Собравшись в круг, они поочередно подходят к источнику звука и наклоняются к нему, изгибаясь всем туловищем и вытягивая шею, особенно при исполнении мелодичных произведений.

Наступил день, когда беспорядочная толкотня птиц закончилась. Словно по команде, они начали выстраиваться гуськом. Из толпы постепенно вытягивалась цепь медленно шагающих в полный рост пингвинов. Растянувшись на несколько километров, живая цепь двигалась от одного айсберга к другому, петляя вокруг островов архипелага и пересекая открытые пространства замерзшего моря. За все время существования колонии такое ритуальное шествие пингвинов мы наблюдали только один раз.

Снова собравшись в плотную массу, пингвины начинают присматриваться друг к другу. Между разнополыми пингвинами внешняя разница ничтожная, и самец узнает самку по голосу. Опустив голову, пингвины издают звуки, напоминающие по тембру автомобильный сигнал. Повторив несколько раз этот крик и не получив ответа, птицы начинают бродить по колонии, пока самцы не находят самок.

Кладка яиц начинается в первых числах мая и продолжается до конца месяца. Яйца откладывают 30–40 % всех птиц. Самка несет только одно яйцо, и его появление вызывает большое оживление у пингвиньей пары. Самка, стоя как бы на пятках и поджимая мышцы живота, показывает яйцо самцу, и тот, увидев его, приходит в необычайное возбуждение. Стараясь клювом коснуться яйца и радостно крича, он торопится закатить его себе на лапы. Передав яйцо самцу, самка отправляется кормиться к морю, откуда возвращается через два с половиной — три месяца. Яйцо пингвин держит на лапах под складкой кожи, не оставляя его ни на минуту. Если самец поскользнется или его неожиданно сшибут другие птицы, яйцо выкатывается, и найти его нельзя. Такое случается нередко, и много яиц гибнет.

Во время высиживания яйца самец ничего не ест и существует за счет накопленного жира. Наступают трудные месяцы. Солнца нет. В разгар зимы морозы и ураганные ветры не прекращаются по многу дней. Птицам помогает стадный инстинкт, не проявляющийся в период миграции. Тысячи пингвинов сбиваются в плотную толпу, тесно прижавшись друг к другу и положив клюв на спину впереди стоящего. Время от времени птицы меняются местами: те, кто оказался снаружи, пробираются в центр толпы, где гораздо теплее. Ненасиживающие пингвины обычно остаются снаружи, принимая удары разбушевавшейся стихии.

К середине июля появляются первые птенцы. Вначале их не видно, они даже не высовывают головы из-под складки кожи и о своем существовании заявляют лишь громким чириканьем.

Новорожденный императорский пингвин чуть-чуть прикрыт серым пухом, который через несколько дней становится плотным и густым. Появление малышей и их первые шаги вызывают у взрослых любопытство. Подрастающие птицы забавны и жалки, когда отбиваются от родителей: полная растерянность и беззащитность. За такого птенца яростно борются бездетные пингвины. Отталкивая друг друга всем телом, каждый старается первым затолкать малыша к себе на лапы и согреть.

В ненастные дни Валентин уходит к пингвинам и подбирает потерявшихся и полузамерзших птенцов. В отдельном балке он организовал пункт помощи, в котором пингвина отогревает и кормит свежей рыбой. Когда малыши приходят в норму, он возвращает их в колонию.

Большой урон пингвинам могут нанести групповые визиты человека, в особенности когда тот появляется на вездеходе и в сопровождении собак. Паника в колонии приводит к массовой потере яиц и гибели птенцов, которых взрослые птицы, убегая, сбрасывают с лап и затаптывают. Перед собаками императорские пингвины совершенно беззащитны. Ради забавы один пес может загрызть десятки птиц. Начальнику Мирного пришлось ввести ограничения на посещение колонии в период кладки яиц и высиживания птенцов, а также несколько раз наказать собак, когда встречали их у пингвинов. По настоянию Грузова после нашей зимовки последние собаки со станции Мирный были отправлены в Молодежную, где колоний императорских пингвинов не было.

К моменту появления птенцов откормившиеся самки возвращаются в колонию, где по одним им известным признакам находят свою семью. Постепенно численность взрослых птиц уменьшается. Большинство уходит кормиться к морю за 25–50 км от колонии. К кромке припая протаптываются настоящие дороги, по которым круглые сутки тянется вереница птиц. Наловив кальмаров, рыбы и криля, пингвины спешат в колонию кормить птенцов. Пищи быстро растущему пингвиненку требуется много. Проголодавшись, птенец громко пищит, кивая головой. Родитель, готовясь отрыгнуть пищу, дрожит всем телом и тянется вверх. Затем, открыв клюв, он быстро наклоняется, и в этот момент голова малыша скрывается в его глотке и получает порцию пищи.

Птенцы выводятся не одновременно. Одни уже сходят на снег и начинают передвигаться самостоятельно, другие еще только появляются на свет. Пингвины, запоздавшие вылупиться на 3–4 недели, обычно сильно отстают в развитии и в дальнейшем гибнут.

С наступлением весны образуются первые «детские сады». Под наблюдением двух-трех взрослых птиц группы по 20–30 птенцов совершают длительные прогулки по припаю. Первым, выбирая дорогу, идет взрослый пингвин, а чуть поотстав, движется весь «детский сад». Пингвины боятся узких трещин. Попадая в них, они с трудом вылезают оттуда, раздирая крылья и туловище до крови. Птенцы из трещины выбираются не всегда, многие там и погибают.

В конце лета взрослые и птенцы линяют. Сбросив зимнее толстое и пушистое перо, пингвины покрываются новым, коротким и блестящим. Плавать в море во время линьки они не могут, и кормежка птенцов заканчивается. Те из птенцов, которые накопили достаточно жира, чтобы перенести линьку и полуторамесячное голодание, выживают. Другие в этот период гибнут.

Сменив перо, императорские пингвины покидают колонию. Они разбредаются в одиночку и группами по дрейфующим льдам, где кормятся у открытой воды, набираясь сил и готовясь к суровым испытаниям зимы.

В редкие дни, когда стихает, мы выбираемся в Мирный. Одним из таких дней оказался день зимнего солнцестояния — 22 июня — праздник, который отмечают только в Антарктике. В этот день Земля достигает наибольшего удаления от Солнца и в южнополярной области наступает середина зимы. Для полярников это самый темный день и самый радостный, потому что теперь мало-помалу ночь будет убывать. Начнет появляться солнце, а там уже и весна, и корабли. Кто-то нетерпеливый даже подновил надпись на одном из домов у спуска на припай: «Вам счастливой зимовки, нам долой — домой», хотя до прихода кораблей еще целых полгода.

Идем по припаю. Мороз за 40 °C. После многих дней ненастья тишина подавляет. У нас странное ощущение нереальности окружающего мира. Яркая луна в ореоле колец гало, звезды, всполохи полярного сияния заливают пейзаж мертвенно-синим светом. Айсберги фосфоресцируют, как бы источая этот синий холодный свет. Заструги и торосы отбрасывают на снег столь глубокие и длинные тени, что в тень страшно ступить ногой, кажется, что на льду разлиты лужи и озера фиолетовых чернил. Вокруг нет никакого движения. И только скрип снега в такт шагов разрывает обволакивающую тишину, резонируя в айсбергах. Стоит остановиться, как звуки исчезают. Иногда в тишину врываются воркование императорских пингвинов, глухие взрывы и стопы лопающихся от мороза айсбергов. Эти звуки только подчеркивают глубину и величие тишины.

В Мирном общаемся с зимовщиками, моемся в бане. Для нас разрядка, для них тоже. Жизнь во время зимовки — цепь длинных, однообразных и тяжелых дней. Для многих это работа на морозе под свист и завывание ветра, несущего снег со скоростью 70—120 км/час. У профессионального полярника смелость и мужество в равной степени сочетаются с благоразумием, терпением и выдержкой. Здесь надо уметь спать по двое-трое суток подряд, уметь смотреть один и тот же фильм по многу раз. В полярных экспедициях комфорт и уют в быту особенно важны. Мороз и ветер, снег и черное безмолвие ночи, однообразие обстановки замораживают человеческую деятельность, притупляют его желания. Необходимо, чтобы работа в помещении чередовалась с работой на свежем воздухе. Общестанционные авралы по расчистке от снега территории, работа на припае в равной степени нужны и для поднятия морального состояния. Вынужденное безделье может глубоко травмировать человека, привыкшего к работе. Для нас «допинг» — ежедневные погружения под воду, риск, встречи с обитателями глубин. Мы не чувствуем гнета дней еще и потому, что наши различия в темпераменте, вкусах и привычках вносят разнообразие в жизнь. За полтора года у нас не было ни одной ссоры. В начале зимовки мы выработали принципы существования «Базы на острове Зыкова». Так, например, все движимое и недвижимое оборудование станции объявлялось общественной собственностью. Каждый мог использовать его в соответствии с возникающими потребностями. Все продукты питания, как получаемые на продуктовом складе Мирного, так и привезенные в личных ящиках, передавались в коллективное пользование. Мы ели то, что хотелось. Женя предложил в первую очередь уничтожать все вкусное, ибо, чем быстрее мы это сделаем, тем быстрее нужно будет получать следующую партию продуктов. Но вскоре выяснилось, что анархия с продуктами отнимает много времени у каждого при поиске деликатесов. Было решено дежурить на базе три дня с двухнедельным перерывом. Дежурный поднимался рано и сразу же выходил на связь с Мирным. Затем готовил пищу и кормил трижды в день. Кроме того, заряжал акваланги, поддерживал чистоту в холле и на территории станции, принимал гостей. Каждый гость станции в качестве платы за посещение должен был наполнить бочку для воды снегом. В оставшееся от работы время его допускали к осмотру местных достопримечательностей. Перечень достопримечательностей включал лабораторию, компрессорную и барокамеру. Особо нервным предлагалось пройти в барокамере лечебный режим ступенчатой декомпрессии при повышенном давлении. Затем следовало посещение колонии императорских пингвинов и «телевизора» в палатке. Подледная ловля рыбы широколобика чередовалась с кормлением тюленя Уэдделла, периодически выныривающего из-под припая. В заключение гости могли выпить стопку водки, пообедать и посмотреть фильм «33».

Мы всегда рады гостям. Многие из них нам по-настоящему близки. Постоянно помогают механики-водители из транспортного отряда: касается ли это непосредственно технического обслуживания вездехода, дизельной станции, ремонта лодок или же устройства съезда с ледяного барьера на припай.

Для них зимовка на станции, так сказать, разминка перед большим марафоном — походом на станцию «Восток». «Разминаются» транспортники на мысе Мабус. Здесь, у спуска на припай, под сопкой выстроен металлический гараж. В гараж не задувает ветер, не метет снег, но мороз такой же, как снаружи. В течение многих месяцев они готовят технику к походам, перебирают тягачи «Харьковчанку» и «АТТ».

Поход по антарктическому куполу — каторжный труд. Я летал на «Восток» самолетом и видел трассу. Оказавшись на полюсе холода, где в день прилета была летняя температура —55 °C при ветре 15 м/сек, я зримо ощутил смысл слов руководителя многих санно-тракторных походов по Антарктиде А. Н. Лебедева: «Кто в походе не бывал, тот Антарктиды не видал». Поход. Три тысячи километров по снежной пустыне. От моря — стокилометровая зона трещин. В лабиринте бездонных пропастей нужно отыскать проход на купол. Затем 200–300 км заструги. Полутораметровая гребенка снежных наносов, сцементированных морозов и ураганным ветром до прочности горных пород. На застругах вездеходы швыряет так, что водителей выбивает из кресел. Кончаются заструги, начинается сыпучий снег, словно зыбучее болото, засасывающее вездеходы и сани. И все время мороз. Когда теплее — минус 40 °C, когда холоднее— минус 70 °C. Ветер, как бритва. Топливо становится вязким, словно желе. Не выдерживает и сдает техника. От мороза лопаются «пальцы» на траках и мотовила саней, «горят» сцепления. А как ремонтировать? Разбирать в рукавицах неудобно. Работают голыми руками, оставляя на металле куски мяса. Да разве все перечислишь! Через три месяца, черные от мороза, ветра и копоти, походники возвращаются в Мирный. И только душевный настрой тот же, что и перед походом.

Вот две телеграммы, полученные нами в начале и конце похода: «Мирный. Остров Зыкова. Нептунам. Дорогие наши Нептуны, мы снова в пути. Ушли на 26 км. Приезжайте в гости. Можно прихватить киноустановку. Наука работает вовсю. Трясут Антарктиду и сверху и изнутри. Мы помогаем, как можем. Никифорович и Олег пристроились к группе термобурения… Все довольны, не хватает только моря и острова Зыкова вместе с вами. Привет всем. Обнимаем».

«Остров Зыкова. Нептунам. Дорогие нептуны, осталось 150 км. Вероятно, 15 будем в Мирном. Есть предложение проскочить прямиком к Вам, но, вероятно, на седьмом километре будет засада, да и мимо баньки никак не проскочить. До скорой встречи! Большой привет от акваводителей. Обнимаем. Олег».

С транспортниками мы совершаем длительные маршруты к айсбергам. Лабиринты голубых и сине-зеленых кварталов льда. Вертикальные грани айсбергов, ровные и гладкие, сменяются полосатыми, когда вся многометровая степа расчерчена горизонтальными прослойками льда различной тональностп. Полосатость объясняется периодичностью выпадения осадков в течение года, поскольку слои разделены пленкой пыли, отложившейся в летний период. Вместе с тем существует теория, объясняющая полосатость шельфового льда механическим воздействием: в результате трения отдельных слоев друг о друга в теле шельфового ледника происходит таяние льда, массив же фирнового льда при этом остается белым.

Крупные айсберги расколоты множеством трещин, и только большая вязкость льда пе позволяет ледяному острову рассыпаться на части. Трещины образуются еще и в теле шельфового ледника, когда тот течет к морю. Под действием огромного давления края трещин сходятся, образуя замкнутые полости. Когда айсберг обламывается, некоторые полости оказываются на поверхности, а трещины превращаются в пещеры, тянущиеся в больших айсбергах на сотни метров.

Одно из самых ярких впечатлений об Антарктике оставляет посещение пещер. Еще летом мы обнаружили треугольный проем в торце айсберга, ведущий в толщу ледяного массива. Постоянный ветер и крупная волна, бившаяся у входа, долго не давали нам обследовать пещеру. Все-таки мы дождались, когда море успокоилось. Тихим вечером Люлеев направил лодку в отверстие, и мы оказались в большом гроте, стены которого смыкались в виде шатровой палатки. С потолка гроздьями свисали гигантские сосульки и глыбы льда. Крошево мелких и крупных льдин качалось на поверхности воды, стуча о борт и мешая пришвартоваться. После ряда неудачных попыток Шереметевский наконец изловчился и, забросив якорь за одну из сосулек, подтянул лодку к стене. Метрах в трех над нашими головами выступал карниз и виднелось отверстие, наполненное переливами сиреневого цвета. Вырубая ступени ледорубом, мы достигли карниза. Отверстие вело в овальный тоннель диаметром около пяти метров. Волнистая поверхность стен светилась мягким сиреневым светом. Ощущение свечения создавалось бликами на гребнях ледяных волн и переливами света на кристаллах инея. Конец тоннеля терялся в толще айсберга и был завален глыбами льда, но одно из боковых ответвлений выходило наружу. Я подошел к краю проема и сколотил закрывавшие вид сосульки решеткой. В свете низкого солнца сверкало и переливалось живое море.

Эту же пещеру мы посетили зимой, когда мороз сковал море. Там, где ранее была вода, простирался гладкий и ровный пол. С потолка и стен шатрового зала свисала фигурная бахрома кристаллов инея. Стены и потолок в залах, куда снаружи проникает воздух, покрыты инеем. В теплое время года айсберг, как огромный холодильник, конденсирует влагу из воздуха. Кристаллы инея и снежинки, увеличенные во много раз, достигают размеров в несколько десятков сантиметров. Эти ажурные создания природы так хрупки и изящны, что от малейшего звука и движения воздуха сыплются с хрустальным звоном. Сопровождаемые этим нежнейшим аккомпанементом, мы двинулись дальше и через узкий, слегка наклонный проход проникли в следующий зал. Здесь края трещин расходились, образуя овальное пространство диаметром метров в 20. Далее просматривалось еще несколько залов, наполненных необычайно сочным фиолетово-синеватым светом. Ледяные стены, идеально отполированные, словно оптическая система зеркал передавали лучи света от входа в глубину, и совершенно неожиданно в темноте на стенах высвечивались отдельные участки льда. Под ногами у нас нежнейшая поросль ледяных кристаллов, и мы долго стояли раздумывая: идти дальше или вернуться, оставив ненарушенной эту красоту. Сомнения разрешил пес Дядька. Громко пролаяв, он решительно устремился вперед.

Кровлю следующего зала, еще большего объема, поддерживали мощные ледяные столбы. Очевидно, они образовались летом, когда с верхней грани айсбергов талая вода стекала вниз, постепенно намерзая и образуя эту необычную колоннаду, заполнившую пространство от пола до потолка. Наш пес, увидев, как мы протискиваемся через узкие проходы в лесе столбов-сосулек, протяжно заскулил, обхватив голову лапами, и не двинулся с места. Работая ледорубом, мы проникли еще в несколько залов. Чем глубже мы продвигались в толщу айсберга, тем темнее и сумрачнее становилось. Слабо светящаяся сиреневая мгла скрадывала размеры свободного пространства. Валентин зажег свечку. Пламя чуть колебалось под слабым потоком воздуха, и на ледяных стенах вспыхнула феерия красок. Невозможно выразить словами все великолепие и разнообразие оттенков света, плясавшего перед нами. Подавленные величием увиденного, мы говорили шепотом, боясь нарушить звенящую тишину.

В сентябре резкое понижение температуры на поверхности совпало с началом образования внутриводного и донного льда под водой. Вначале в 20-метровом слое появились мельчайшие кристаллы льда, медленно всплывавшие под припай. Здесь происходило формирование больших кристаллов. Они смерзались друг с другом, постепенно образуя люстры и чаши. Другая часть внутриводных кристаллов течением заносилась на грунт мелководья и намерзала на скалах в виде донного льда. Кристаллы льда нарастали на приборах и ходовом конце столь интенсивно, что первые перестали исправно работать, а канат был поднят вместе с якорем под припай, так что якорь свободно болтался в толще воды.

На скалах, начиная от приливной трещины, кристаллы заполнили все пространство между грунтом и припаем до глубины пяти метров. Везде от берега спускались поразительные ледяные сооружения — пирамиды и замки, сложенные из острых плоских кристаллов, пересекающихся под разными углами. Под натиском льда часть животных отступала в глубину, других лед захватывал, и на мелководье они просвечивали через полупрозрачные пластины. Имея положительную плавучесть, кристаллы всплывали под припай вместе с вмерзшими животными. Так в лед попадали крупные морские звезды, ежи, голотурии. Донный лед резко обеднял биоценоз в зоне своего образования. Большинство животных мигрировало, спускаясь ниже, вплоть до глубины 20 м, где ледяные кристаллы не нарастали. В период интенсивного образования внутриводного льда в акватории архипелага Хасуэлл мы посетили остров Адамса, расположенный у края шельфового ледника. Остров выступал в виде пирамиды над поверхностью припая метров на 20 и был почти полностью покрыт снегом. Спустившись под воду, мы не обнаружили ни внутриводного, ни донного льда. Однако со стороны моря у основания острова вниз уходили нагромождения торосов, а там, где на припае слой снега был минимальным, толщу воды пронизал частокол крупных ледяных столбов. Это были уже не сосульки, а настоящие колонны из льда, достигавшие почти метр в поперечнике и длины пять-десять метров. Поверхность колонн оказалась гладкой и блестящей. Если отсутствие внутриводного льда можно было объяснить наличием интенсивного приливно-отливного течения, препятствовавшего накоплению кристаллов, то вот механизм образования ледяных столбов столь больших размеров был совершенно неясен. Ввиду того что колонны имели все же форму сосульки (более массивную у основания и менее у свободного конца), они образовались, очевидно, в результате замерзания воды, стекавшей сверху вниз. Известно, что в охлажденной морской воде замерзает либо вода пресная, либо вода меньшей солености. Но та и другая стекать вниз не могут из-за меньшей плотности. Видимо, в начальный период образование колонн было вызвано значительным понижением температуры на поверхности льда и подо льдом, в результате чего ячейки с рассолом мигрировали в сторону более высоких температур, опускаясь ниже. Этот процесс мог усугубляться особенностями местных подледных течений по вертикали, увлекавших опресненную воду вниз вслед за рассолом. Однако это все предположения и физика образования ледяных колонн столь мощных размеров еще должна быть решена.

Наши работы установили, что на формирование биоценозов наибольшее влияние оказывают лед и свет. Чистый припайный лед прозрачен и становится обитаемым с момента своего образования, когда толщина его составляет всего несколько сантиметров. На нижней поверхности молодого льда развиваются бурые водоросли, диатомовые осаждаются на кристаллах шуги, возникающей при замерзании поверхностного слоя воды. Шуга, всплывая под припай, смерзается, замуровывая водоросли. Одновременно с образованием припая происходит заселение его рачками амфиподами. По мере роста толщины припая амфиподы проникают в массив льда, прогрызают в его толще каналы и ниши, питаясь водорослями. Размножение рачков происходит в течение всей зимы. Зимой нижняя поверхность льда остается прозрачной, как стекло.

Пробы на фотосинтез, которые берет Гигиняк на разных горизонтах до 100 м, показывают отрицательные результаты. С началом весны на нижней поверхности припая, там, где слой снега мал, образуются диатомовые водоросли. По мере увеличения продолжительности светлого времени и солнечной активности водоросли бурно развиваются во льду, покрывая припай снизу коричнево-красным налетом. Благодаря наличию водорослей лед интенсивно разрушается по всей толще, поскольку вкрапление диатомовых водорослей темного цвета интенсивно аккумулирует солнечное тепло. Структура льда становится рыхлой не только сверху, но и снизу: ниши, каверны и полости прорезают массив по всей толще. Водоросли нарушают связи между отдельными кристаллами, лед теряет прочность. Синтез органического вещества в толще воды происходит перед самым взломом припая. Вода сильно ослабляет солнечную радиацию, что и служит причиной зональности в распределении водорослей. Ярусность флоры определяет распределение по горизонтали связанной с ней фауны.

Водоросли служат пищей ракообразным и ежам, звездам и голотуриям. Животные-фильтраторы занимают нижний ярус так, чтобы над ними располагался многометровый слой воды, приносящий максимум планктонных организмов. Правда, в исследованиях был небольшой пробел — мы не получили данных е наличии животных и их распределении под шельфовым ледником, составляющим более 99 % всей береговой линии Антарктиды. В основном ледяные берега шельфовых ледников выдаются далеко в море, и выходы коренных пород отстоят на несколько десятков и даже сотен километров от их краев. В районе же Мирного ледяной барьер лежит на коренных породах, а граница между льдом и скальным основанием проходит по урезу воды. В обе стороны от станции ложе шельфового ледника находится уже не на уровне моря, а много ниже — лед сползает с антарктического купола в виде ледяной консоли. Конец ледника находится над большими глубинами, недоступными для погружения в акваланге.

Обсуждая с руководством экспедиции план сезонных работ, мы узнали, что в заливе Прюдс произошел отрыв громадного участка береговой линии. От шельфового ледника Эймери откололась его северная часть площадью 1100 кв. км и образовался айсберг размером 160 × 170 км. В результате ряд нунатаков, находившихся ранее в теле ледника, оказались непосредственно у края ледяного барьера. В настоящее время на Эймери базировалась часть летнего отряда, занятого на работах полевых партий геологов. Грузов связался с летчиками и выяснил, что буквально на днях от ледника отломился еще ряд небольших айсбергов и один из нунатаков оказался непосредственно у кромки чистой воды. На Эймери вылетело трое — Е. Грузов, А. Шереметевский и я. Когда ИЛ-14 разворачивался для захода на посадку, мы прильнули к иллюминаторам. Шеренги айсбергов, чистое море, отдельные льдины и, наконец, пирамида красного камня, с одной стороны омываемая морем, с другой — погруженная в массив шельфового ледника. У трапа самолета нас ждал вездеход с волокушей. Доставка снаряжения в лагерь и устройство в одной из палаток отняли немногим более часа, и еще засветло мы смогли определить место для погружений.

Шельфовый ледник упирался в нунатак, образуя небольшой заливчик как раз там, где мы стояли. До скал было совсем близко, каких-то 15–20 м, но чтобы их преодолеть, нужно было вначале спуститься с ледяного барьера почти на десять метров вниз к воде. Нам предстояло либо рубить лестницу в ледяной стене, либо использовать для спусков небольшой айсберг, который откололся от барьера и оказался заклиненным в бухточке. Айсберг держался на плаву наклонно, и по верхней грани, как по слипу, можно было бы легко сходить в воду. Пока мы обсуждали, что проще, рубить лед или устроить переправу на айсберг, как проблема разрешилась неожиданно просто: раздался громкий треск, похожий на взрыв, и айсберг перевернулся.

Мы взялись за ледорубы и к вечеру сделали спуск к воде. Ночью стоны, скрип и треск, издаваемые льдом и доносившиеся, как казалось, прямо из-под пола палатки, долго не давали нам уснуть, наводя на грустные мысли. За завтраком геологи нас успокоили: «На шельфе вблизи уреза воды всегда так, не обращайте внимания. Если не повезет — проснетесь на айсберге, утром снимут вертолетом». Нам действительно не повезло, и часть барьера, в котором был вырублен спуск к воде, ночью отломало и унесло в море. Как мы выяснили, был еще один путь к месту погружений — с тыла нунатака. Путь долгий, но надежный. Предстояло пересечь массу мелких трещин у основания горы, подняться метров на 15 вверх и затем по осыпи пройти к краю обрыва, откуда по веревке можно было спуститься к воде. Нагруженные снаряжением мы довольно легко достигли осыпи. Гранитная поверхность нунатака оказалась подверженной сильной эрозии, и весь склон был усеян камнями и галькой. При каждом шаге все грозило прийти в движение и привести к сползанию в море. С чувством облегчения мы ступили на узкий ледяной карниз, намерзший на отвесной каменной стене. Ледяная консоль выступала над водой почти на метр и при каждом ударе волн вибрировала, грозя рухнуть, но выхода не было. Один из страховочных концов укрепляем наверху, с тем чтобы веревка свободно свисала до воды на случай срыва в море.

Погода отвратительная. Мороз за —20 °C и сильный ветер. Мы одеты в водолазные костюмы и меховые куртки, но тем не менее холод пробирает до костей. Скорее в воду. Окруженный мягким, желтоватым светом, я погружался вдоль вертикальной стены ногами вниз, придерживаясь рукой за скалу. Поверхность была совершенно чистой. Отсутствовал даже легкий налет водорослей ~ коричневая пыль диатомовых, обычно покрывавшая скалы под поверхностью моря. Еще совсем недавно здесь держался шельфовый ледник и истирающее действие мелких айсбергов и припайного льда сказывалось вплоть до десяти метров. Жизнь появилась ниже. Я увидел пауков-пантопод, рыб и полихет. Подвижные формы, они явно мигрировали снизу. Крутая стена упиралась в откос, по которому были рассыпаны отдельные валуны и мелкие камни. Откос оказался подвижной осыпью. Чуть тронув грунт ластами, я привел в движение камни — небольшая лавина устремилась вниз, увлекая животных и поднимая облако взвеси.

Впереди смутно белела стена шельфового ледника. Спланировав ниже, я оказался рядом с барьером. В бездну уходил волнистый лед, и казалось, что здесь у моря нет дна. Впечатление явно было обманчивым. Судя по уклону осыпи, основание нунатака и барьер должны были встретиться где-то на 50–60 м. Поверхность ледяного бартера была рваной, а в местах выкола айсберга покрыта как бы крупными надолбами. Когда я всплывал под выступы, меня давило ощущение тяжести льда. Угнетающе действовали одиночество и сумрак. Наконец, в зеленоватой мгле появились расплывчатые очертания каких-то белых пятен. Дно. Животных здесь оказалось сравнительно много. Сложные асцидии, офиуры, немертины встречались в изобилии. Особенно хороши были нежно-розовые метровые альционарии и сидячие полихеты в белых известковых скелетах. Из песка торчали голожаберные и брюхоногие моллюски, встречались и единичные морские ежи. Отсняв пленку, я поднялся на поверхность. Мокрый костюм моментально покрылся ледяной шелухой, со звоном отлетавшей от резины при каждом движении. Натянув сверху меховую куртку, я встал на страховку.

Все дни погода премерзкая. Мороз и пронизывающий ветер. Спускаться сложно. В бухту приносит дрейфующий лед. Льдины кружатся по акватории, сталкиваются, разводья покрываются салом и тонким льдом. Козырек, с которого мы работаем, сбивает льдиной. Занимаемся акробатикой, погружаясь с узкой вершины камня, обнаруженного под осыпью, и увертываясь от камнепада сверху.

Когда Грузов обследует на глубине 50 м морскую сторону нунатака в районе старого айсберга, ему на голову обрушивается пилон льда весом в несколько десятков тонн. Однако мощный слой воды самортизировал удар, и Женя отделался легким испугом. В тот же день подо мной откалывается часть ледяного барьера, и я вечером принимаю поздравления от геологов, очевидцев моего впечатляющего прыжка через трещину на массив шельфа. Тем не менее мы работаем. Взято около десяти проб, отснято несколько пленок.

Экспедицией на леднике Эймери завершилась наша работа в Антарктике.

Нам было грустно уезжать из мест, где в течение полутора лет мы ощущали себя частицей нетронутой природы. И в то же время было удовлетворение, что наши исследования пополнят знания о далеком шестом континенте и в конечном итоге помогут более рационально использовать его уникальный подводный мир.

Антарктика — один из последних районов земного шара, открытых человеком. Прошло более 150 лет после того, как на ледяном континенте появился человек, но и сегодня природа Антарктики почти полностью сохранила свое первобытное состояние. Здесь существуют наиболее жизнеспособные организмы, которые выстояли в многовековой борьбе с холодом.

Однако антарктические животные оказались совершенно беззащитными перед человеком. Многие виды понесли значительные потери в годы промысловой охоты.

Научное и эстетическое значение животных Антарктики гораздо больше, чем практическое: снующие по снегу пингвины, спящие на припае тюлени скрашивают суровость пейзажа и благотворно влияют на человека.

Хотя тюлени и птицы все еще не боятся человека и подпускают его совсем близко, они не могут привыкнуть к различным проявлениям деятельности людей. Создавая научные станции, человек вторгается на те немногие участки суши, которые пригодны для жизни животных. Он приносит в Антарктику формы жизни, чуждые окружающей среде.

Все виды транспорта, строительные работы, взрывы льда настолько беспокоят животных, что они покидают обжитые места и ищут новые.

Учитывая уникальность и беззащитность флоры и фауны Антарктики, Международный комитет по изучению шестого континента рекомендовал всем правительствам принять меры по охране его природы. Было предложено считать все земли, льды, озера к югу от 60° ю. ш. заповедником. Вероятно, это будет величайший на земле заповедник живой природы.