В ЗАРОСЛЯХ ВОДОРОСЛЕЙ

Утром-мы сидим у гидрологов и просматриваем данные замеров глубин в бухте. Нам необходимо найти вертикальную стенку или же крутой склон. Именно в таких местах нагляднее всего вертикальное распределение животных по этажам. Однако почти всюду дно полого понижается в сторону моря. На тех участках, где произведены замеры, глубины в 30–50 м удалены от берега на несколько сот метров; здесь сложно будет поставить шлюпку на якорь и удержаться при ветре на одном месте. Наш небольшой адмиралтейский якорь оказался неприспособленным для выполнения столь почетной функции — его легко отрывает ото дна одно только слабое трепыхание каната, заменяющего нам якорную цепь. У двух островов, расположенных в куту бухты, глубины до 10–15 м. Однако в этом месте промер глубин еще не окончен, возможно, что-нибудь и будет найдено. После изучения навигационной карты решаем спуститься у отвесных скал, расположенных ближе к выходу из залива Гуардия-Насьональ, где большие глубины начинаются недалеко от берега.

Вот и мыс — несколько голых каменных столбов. Шлюпка упирается носом в скалу. Грузов сразу же с кормы уходит вниз, плывет метрах на десяти, но вскоре поднимается. Опять здесь не то что нужно. Вначале мелко. Глубины начинаются дальше, чем это показано на карте.

Решаем попробовать у Двух островков в конце бухты Ардли. Судя по характеру острова Альбатрос, большего из двух, и береговой линии гряды Файлдс, где-то под водой должен быть крутой склон.

Спускаюсь у основания отвесных скал большего острова. Неглубоко, всего три-четыре метра. Медленно плыву над дном в сторону моря. Видимость у поверхности плохая, глубже — лучше. На дне плотная чаща водорослей, длина некоторых слоевищ больше десяти метров. Идет отлив, и все пластины вытянулись в одном направлении, плотно прикрывая дно толстым ковром. Ровная площадка дна кончается. Вниз уходит узкая расщелина, расширяясь в обе стороны и постепенно переходя в отвесную стенку. Водоросли сползают вниз, скрывая поверхность скалы и многих животных. Такой удивительной стенки под водой я еще нигде не встречал. На террасах растут колонии губок, по форме напоминающих пасхальный кулич. В центре колонии они большие, а к краям становятся все меньше. Расположены, как солдаты в строю, по росту. На глубине 25 м стена переходит в крутой склон, по которому свисают только отдельные языки водорослей. Встречаются чистые участки дна, громадные кусты белых актиний.

Наверху пасмурно, поэтому под водой полумрак. Над песчаным дном несколько светлее. Спускаюсь до 40 м. Прямо передо мной из голубого полумрака показываются необычные сооружения — несколько параболических арок пролетом от двух до пяти метров нежно-кремового цвета толщиной в руку. Что это, животные или растения? Вероятнее всего, первое. Дотрагиваюсь до одного из них. Отделить от грунта животное трудно, а поместить в сетку еще сложнее: скручиваясь кольцами, оно охватывает мою руку и не желает лезть внутрь капроновой сетки. Как только я его отпускаю, оно легко поднимается вверх. Подставляю сетку, и это существо, свернувшись клубком, само вплывает внутрь. Мне остается только протолкнуть его дальше, чтобы не повредить защелкой.

Поднимаюсь вверх по склону. В шлюпке осторожно выпускаем животное в ведро с водой. При дневном освещении оно имеет сочный оранжевый цвет с легким серебристым налетом. Грузов с Пушкиным долго ломают голову — что же это такое? Наконец классифицируют — сложная асцидия.

Меняется ветер. Лодку начинает сносить. Медленно выходим из пролива в бухту. С каждым порывом ветра в нас летят холодные соленые брызги. Заливает сильно. Ясно, что вчетвером мы не сможем обследовать дальние острова. Даже небольшое волнение будет каждый раз серьезным препятствием для перегруженной шлюпки. Выход один — разбиться на пары и работать так, как мы это делали в Молодежной и Мирном. Пушкин и я опять вместе. Наше время для погружений — с 4 до 8 часов утра. С 8 до 12 часов погружается Грузов. Мы в это время производим разборку собранного материала, а с 12 часов опять уходим вдвоем на шлюпке к островам и возвращаемся только к 4 часам. Затем наступает время Жени и Валентина, а мы отдыхаем.

Каждую ночь в 3 часа 30 минут нас будит вахтенный матрос. Вылезаем на палубу. Как правило, идет мелкий дождь. Временами налетает холодный ветер. Со стороны пролива Дрейка, через галечную террасу, где строят станцию, перекатываются клубы тумана, растекаясь ватным облаком по бухте Адели. Пропадает берег, только в разрывах иногда проглядывают черные и белые пятна — скалы и снег. Вахтенный выводит стрелу и спускает шлюпку за борт. Валентин с вечера тщательно укрывает мотор, и утром он заводится не капризничая.

Наш гидробиологический разрез находится на вертикальной стенке в районе двух островов. От «Оби» на средних оборотах туда хода минут 20. Останавливаемся там, где установлен пенопластовый буй, отмечающий начало разреза.

Спуск. Видимость плохая, четыре-пять метров. Контуры предметов расплываются, но ничего не поделаешь, надо фотографировать, сидеть и ждать нет времени. Ниже, метрах на двадцати, видно лучше. Я только нацеливаюсь на колонию куполообразных губок, как что-то быстро мелькает в поле зрения. Поворачиваюсь — вокруг никого и ничего. Значит, показалось. Но вот опять какие-то тени быстро проносятся ото дна к поверхности. Это уже не галлюцинация, а что-то реальное. Опускаю камеру на дно и тихо подплываю к тому месту, где заметил движение. Вот оно что — оказывается, это пингвины. Они ныряют под углом 45–60° к поверхности воды, некоторое время что-то ищут на дне, а затем стремительно поднимаются. При этом они быстро, как при плавании кролем, перебирают своими закрылками и лапами. Скорость такая, что пингвины по инерции вылетают из воды на метр-полтора. Этим приемом пингвины пользуются, когда необходимо выпрыгнуть на припай высотой более полуметра.

Беру камеру и стараюсь подплыть к ним поближе, хотя бы метра на три. Но проделать такое возможно только теоретически: неожиданно все пингвины исчезают. В акваланге остаться под водой незамеченным сложно. Постоянное шипение и бульканье, издаваемые пузырями воздуха, отпугивают не только крупных животных, но даже рыб: инстинкт самосохранения пересиливает любопытство. Вместо интересных кадров — только хвосты уплывающих животных. За всю экспедицию мне удалось сделать не так уж много снимков, на которых позировала рыба. С губками проще. У основания стенки их целая колония. Лучше всего фотографировать тех, которые прикреплены к светлому дну у основания вертикальной стенки. Все объекты распределены, как на выставочных стендах. Остается только выбрать интересный сюжет и отплыть на требуемое расстояние. При срабатывании ламп получается дополнительная подсветка ото дна, которая высвечивает обратную сторону губок, устраняя глубокие провалы и тени.

Слабое течение шевелит заросли ламинарии, их длинные, пластины приподнимаются над дном. Вскоре лес водорослей кончается. Я спускаюсь ниже. На поверхности пасмурно, здесь темновато. Видимость ограничена пятью метрами. Провалы между камнями наполнены таинственным синим мраком. Такая обстановка под водой, как сегодня, гнетет, и на душе тревожно. В голову лезут всякие мысли. Какое-то внутреннее беспокойство не покидает меня, хотя нет ничего странного и необычного в сегодняшнем спуске. В подобной ситуации и даже в гораздо худшей приходилось работать уже не раз.

Глубже 35 м решаю не спускаться. Фотографирую нескольких офиур, поворачиваюсь, чтобы плыть обратно, и останавливаюсь. Прямо на меня, поднявшись над дном на два метра, ползет какое-то странное животное. Взбаламученный мною пл, низкая освещенность под водой мешают его рассмотреть. Длинные щупальца извиваются во все стороны, достигая в размахе нескольких метров. На осьминога пе похоже, на кальмара тоже: слишком велико по габаритам. То, что я вижу, явно не попадает в разряд известных мне обитателей моря. Темная извивающаяся масса приближается. Наконец соображаю, что это оторванный мною же кусок больших водорослей, у которых слоевища сбились в кучу, а концы пластин болтаются. Течение бесшумно проносит надо мной этот новый вид морского существа, и оно растворяется в голубом сумраке.

Утро следующего дня еще хуже, чем вчерашнее. Ветер усилился. Облака висят низко, иногда накрапывает дождь.

Единственное место, где можно сегодня погружаться, находится в проливе за островом Альбатрос. Высокий остров прикрывает от ветра, и там тише, волна приходит сбитая. Снимать нельзя: вода мутная. Беру скребок, сетку, рамку и ухожу под воду. Спускаюсь вдоль якорного каната, который в такт колебаниям шлюпки наверху то натягивается, как струна, то, извиваясь, ослабевает. Оставляю канат и сразу же теряю путеводную нить. Вода очень мутная. Глубиномер показывает 15 м, дно должно быть где-то рядом, но его очертания даже не угадываются. Еще несколько метров вниз в подсиненном молоке — и я опускаюсь на мягкий грунт.

Меня обволакивает серый туман — внизу под ногами толстый слой ила. Поднимаюсь над дном на метр и проплываю несколько вперед против течения. На сером дне четко выделяются белые длинные полосы — это черви немертины. Много офиур. Это тоже иглокожие, как и звезды, но только более подвижные. Из тела, похожего на пряник, растут длинные тонкие змеевидные лучи, длина которых в несколько раз превышает диаметр тела. Лучи очень хрупкие, и офиура может их легко отбрасывать. Восстанавливаются утерянные лучи у офиур значительно быстрее, чем у других звезд.

Намечаю участок дна, где можно взять пробу. Укладываю рамку, но она сразу же уходит в грунт. Несколько движений — и все окружающее исчезает в тучах поднятого ила. Работаю на ощупь. Без всякого сомнения, подобное занятие малоинтересно; и когда Пушкин достает сразу несколько проб с различных глубин, я могу только поражаться его выдержке и добросовестности.

Саша подает сигнал выхода. Ветер усилился, его направление несколько изменилось. Теперь он дует прямо со стороны выхода из залива Гуардия-Насьональ. Решаем возвратиться на судно, пока это еще можно сделать. В ветровой тени острова на гребнях волн видны белые барашки, а дальше, где открытое пространство залива и ветер беспрепятственно задувает, вся поверхность воды седая. Прямо к «Оби» не пройти, мотор не справляется с ветром, и шлюпка, взлетая на волнах, вперед не продвигается. Пушкин принимает решение подойти ближе к полуострову Ардли, и под защитой берега мы проходим несколько дальше судна, затем поворот и, подгоняемые ветром, несемся к «Оби»..

Саша подруливает к борту. Наша шлюпка то взлетает под самый трап, то опускается вниз. На палубе никого нет. Еще рано, около шести утра. Первая смена строителей работает на берегу, другие еще спят. Вахтенный знает, что мы приходим около 8 часов, и наше появление сейчас остается незамеченным. Сворачиваю конец кольцами — нужно будет прыгать на трап. При очередном взлете шлюпки прыгаю. Ноги соскальзывают с мокрых досок, лодка уходит вниз, но я успеваю ухватиться за поручни. «Бросай конец!» — кричит Пушкин, так как относимая от трапа лодка тянет конец и может сбросить меня в воду. Подтягиваюсь на руках. Пушкин один. Одной рукой он управляет шлюпкой, другой выбирает конец из воды. Очередной бросок оказался удачным. Я отвожу шлюпку под корму, спускаю штормтрап, и Саша благополучно поднимается на борт.

За ночь ветер стих и море успокоилось. Во второй половине дня, после погружений, мы уходим на шлюпке в пролив Файлдс. С нами идет еще механик с «Оби» Валерий Карлов — парень общительный, всегда бодро настроенный, неплохой охотник. Последнее весьма кстати — поможет отстреливать нужных нам птиц. Помимо подводных гидробиологических исследований наша группа проводит наблюдения за наземными животными и птицами, собирает интересные их виды. В пашем распоряжении на судне целый рефрижератор. Мы постепенно заполняем его. Там уже лежат несколько тюленей, с десяток пингвинов и ящики с другими птицами. Когда-нибудь мы снова увидим этих животных, по уже в экспозиции Зоологического музея Академии наук.

Тихо, только по гладкой поверхности воды барабанит мелкий дождь. Медленно скользим вдоль застывших каменных исполинов, изрезанных временем. Пролив сужается. Сильнейший поток встречает нас в самом узком его месте. По поверхности воды проносятся гигантские водоросли, их крутит течением, бросает на камни, затем снова подхватывает и выносит на более спокойное место. Прижимаемся к сильно изрезанному небольшими бухточками берегу, отвесными уступами уходящему прямо в море. Бухточки заполнены спокойной и чистой водой. В этом проливе нам нужно обязательно спуститься под воду. Место интересное. Здесь скальное дно, чистейшая вода, а главное — мощное течение, которое способствует развитию различных прикрепленных организмов. Здесь они усваивают массу питательных веществ из приносимой с открытого моря воды.

На поверхности жизнь не менее богата. На прибрежных камнях, в маленьких заводях и на песчаных пляжах много всякого непуганого зверья — пингвинов и самых различных птиц, тюленей-крабоедов и тюленей Уэдделла, котиков и морских слонов. С ветром издалека доносятся странные звуки, весьма напоминающие стон болельщиков хоккея при проигрыше любимой команды. Стало быть, где-то там дальше есть крупное лежбище морских слонов.

Пролив расширяется. Слабый ветер частично разгоняет туман. Мы выходим на противоположную сторону острова Кинг-Джордж. Прямо перед нами, насколько хватает глаз, из воды и тумана вырастают новые и новые остроконечные вершины многочисленных скал и островов: то черные, то серые, то едва различимые, как призраки. Подходим к одному из них. Сверху, с карнизов и узких площадок, вниз глядят многочисленные птицы. Над нашими головами встают отполированные прибоем до блеска совершенно отвесные стены; и взять эту природную крепость, как бы мы ни желали, нам не удается. Впереди в тумане с глухим утробным звуком обрушивается в море ледяной барьер. Раздается громкий всплеск, который сразу же тонет в шуме ломающегося льда.

Возвращаемся в пролив и пристаем к одному из островов, где видели незнакомых пернатых. Валерий отправляется на охоту, а мы — обследовать остров и искать новые гнездовья.

От пляжа вверх поднимается крутой склон, покрытый мощным слоем плоских мелких камней. Когда мы взбираемся на вершину острова, наши ноги вязнут в этой каменной каше. У лабиринта скал, там, где начинается обрыв, гнездо крупных птиц. Появление человека их не беспокоит. Только когда мы подходим вплотную, одна из птиц прячет под себя птенца, а другая отталкивает нас крыльями. Судя по размаху крыльев (он около двух метров), это странствующие альбатросы. Во время плавания «Оби» на широте 40–60° они часами парили над нами, не делая ни одного движения крыльями и используя только восходящие потоки воздуха. Альбатрос легко обгоняет судно, поднимается высоко в небо или стремительно скользит над самой водой. Эти вечные странники спят на воде и только птенцов выводят на далеких островах высоких широт, там, где у них нет на земле врагов. С ровной площадки альбатрос взлететь не может — ему нужен разбег. Поэтому и гнездо у этих птиц устроено на самом краю обрыва. Бросившись со скал вниз, альбатрос получает необходимую начальную скорость для полета. Гнездо самец и самка строят вместе. Единственное яйцо высиживают поочередно, а когда появляется птенец, оба родителя трогательно заботятся о нем.

Утром мы в проливе Файлдс. Из-за мыса показывается отвесная черная стена. Солнце стоит низко. Его лучи, отражаясь от поверхности воды, мешают рассмотреть подводный рельеф. Только в тени скал видим, что вода прозрачная и от ее уреза вниз уходит сплошной лес водорослей. Плохо одно — сильное течение, которое будет сносить и водолаза, и шлюпку.

Выбираем бухточку, где нет водоворотов. Шлюпка упирается носом в берег. Как только якорь надежно цепляется за дно, выбираем слабину и стабилизируем положение лодки над началом подводного склона. Прыгаю в воду. Течением меня сразу же отрывает от борта и относит к берегу. Саша держит конец туго и выдает очень помалу.

Перебирая руками водоросли, спускаюсь вниз. Водоросли растут так тесно, что их протянутые по течению пластины образуют непробиваемый толстый слой. На глубине 15 м пытаюсь пробраться сквозь эти джунгли к скальному основанию и посмотреть, кто там живет, но водоросли цепко хватают за ноги, обволакивают акваланг. Кажется, я запутался. Любое резкое движение не освобождает, а только ухудшает мое положение. Некоторое время не двигаюсь. Однако поток воды разворачивает пластины и помогает мне выбраться. Не спеша вытаскиваю одну ногу, затем другую. Течение сносит даже здесь, почти на 20 м.

На глубине 27 м склон переходит в плоскую неширокую террасу, а ниже метров на шесть уже начинается сравнительно ровное дно пролива. На дне на расстоянии четыре-пять метров одна от другой растут водоросли. Их длинные пластины тянутся к поверхности воды, закручиваются течением, и весь этот лес стоит, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

Свисающие пластины водорослей, растущих на отвесной стенке горизонтально, образуют своеобразный тоннель, в который я и вплываю.

Многообразие обитающих здесь животных, их форма и цвет не поддаются никакому описанию. Представлены почти все те же прикрепленные организмы, что и в Мирном, по только в большем количестве. Самое удивительное — чистота и насыщенность цвета большинства из них. Выбрав несколько небольших губок правильной шаровидной формы, я поднялся к поверхности. Сильное течение и водоросли мешают фотографировать. Пушкин протягивает мне рамку и сетку для сбора пробы. На глубине 25 м выбираю ровную площадку и укладываю рамку. Быстрое течение уносит муть, и работать легко. Животные с площадки в четверть квадратного метра с трудом умещаются в двух сетках. Перед подъемом срезаю несколько водорослей, но Пушкин их бракует: водоросли без ризоидов интереса не представляют.

Саше нужно брать пробы на глубинах 30–35 м. Спускаться на такую глубину отсюда, где стоит шлюпка и где мелко, неудобно. Сигнальный конец путается в водорослях, страховка и подъем усложняются. Решаем встать над тем местом, где придется работать. Заходим выше по течению и забрасываем якорь. Нас сносит вниз до тех пор, пока якорь вновь не зацепляется. Потом шлюпку сразу же разворачивает по течению, канат натягивается, и мы стоим. Пушкин спускается на грунт под самой шлюпкой, о чем я могу судить только по тому, что сигнальный конец уходит в воду отвесно: пузыри воздуха уносит течением, и мне их не видно.

Солнце спряталось. Спустился туман, и пошел дождь. Видимость сократилась до предела, всего каких-то 10–15 м. Широкий открытый залив Гуардия-Насьональ в густой туман не самое лучшее место для прогулок, поэтому мы идем вдоль берега. Этот путь в несколько раз длиннее прежнего, зато полная гарантия, что мы не приплывем в Южную Америку.

Медленно тарахтим вдоль незнакомых пляжей, бухточек и мысков. Пошли какие-то низкие пологие берега, отмели. Прикидываем время хода и пройденное расстояние — мы наверняка находимся в куте бухты Гидрографов, которая отделяется от залива Гуардия-Насьональ, где стоит «Обь», только низким перешейком полуострова Ардли. Сейчас прилив, и мы должны благополучно пройти над этим перешейком.

Стою на носу шлюпки и смотрю, как быстро мелеет. Но вот дно круто понижается, мы входим в залив. Где-то здесь, недалеко, в 200 м от берега, должна быть «Обь». Поднимается ветер, и туман редеет. Постепенно отдаляемся от берега, не теряя его из виду. Наконец в тумане появляется темное пятно. Это может быть только «Обь».

Несколько дней подряд погода не улучшается. Каждое утро нас встречает одно и то же — мокрый снег и ветер. Без всякого энтузиазма мы уходим на спуски. Одно погружение похоже на другое. Пушкин берет пробы, производит учет животных, я фотографирую.

В ночь с 8 на 9 февраля — шторм. Проснувшись утром, мы почувствовали, как сильно болтает «Обь» на якоре. На палубе собрались все, кто должен ехать строить станцию. Но вельботы не спускают, и поездка отменяется. Юго-восточный ветер дует со стороны входа в залив со скоростью 30 м/сек, достигая при порывах 50 м/сек. Я иду на корму, чтобы посмотреть на шлюпку. Привязанная за канат, она отплясывает в такт колебаниям судна и волн. Когда колебания «Оби» и волн совпадают, канат оказывается коротким, нос шлюпки поднимается, и она черпает кормой воду. Подходят Женя и Валентин. Выдаем больше каната, положение улучшается, но ненадолго.

Шквалистый ветер достигает временами ураганной силы. Срывает одну из шлюпок на ботдеке. Она так и висит за бортом с проломленным боком. В такое волнение поднять ее нельзя — разобьет о борт корабля. Отдают второй якорь, но грунт не держит. «Обь» несет на камни. Наша шлюпка хотя и наполнилась водой, но не затонула: под банками вдоль бортов у нее герметичные баки.

Женю вызывают на мостик к капитану. Возвращается он сильно расстроенный. «Обь» уходит в море. Канат, связывающий шлюпку с судном, нужно обрезать. Уныло плетемся мы на корму. Канат оборвался сам, как только «Обь» заработала винтом и стала выбирать якоря. Полузатопленную шлюпку медленно несет в конец губы. Мы смотрим ей вслед и надеемся, что нашей посудине повезет — ее выбросит на длинный песчаный пляж в устье речки, а не на камни справа и слева от него. Если шлюпку разобьет и мы ее потеряем, то неизвестно, как в дальнейшем пойдет наша работа. Мы будем полностью зависеть от судовых вельботов, занятых постоянно на перевозке людей и материалов для строящейся станции.

Только через двое суток, когда ветер совершенно стихает, возвращаемся в бухту Ардли. С мостика капитан Э. И. Купри сообщает нам, что шлюпка выброшена на берег несколько левее россыпи крупных камней.

И вот мы на берегу. Шлюпку все же заклинило между двумя окатанными глыбами. В одном борту зияла внушительных размеров дыра. Тут же в радиусе 50 м разбросано все наше снаряжение: акваланги, груза, ведра, сетки. Исчезла только сумка с гаечными ключами. Мы пробуем вчетвером снять шлюпку с камней, но сил явно не хватает. Помогает А. Ф. Трешников. Он подходит узнать, как наши дела, и весьма кстати включается в работу. Впятером мы вытаскиваем шлюпку из расщелины между камнями на ровное место. Потом с помощью трактора волоком до понтона. К вечеру покалеченная шлюпка доставлена на «Обь».

Следующие два дня солнечно и тихо. Но мы не погружаемся: заняты ремонтом. Корабельные плотники помогают заделать пробоину, а Валентин полностью перебирает двигатель. В один из этих дней, когда появляется свободное время, я направляюсь на лежбище морских слонов у мыса Флат-Топ. Прикидываю примерное расстояние от бухты Ардли до мыса. Идти нужно через сопки. Все кругом покрыто чистым выпавшим ночью снегом. Иногда среди снега и камня пробиваются небольшие островки темной зелени — лишайники и мхи.

Солнце сильно припекает, и первозданная белизна начинает быстро сползать с сопок. То тут, то там появляются бурые, серые и черные пятна — острые грани камней. Только на теневой стороне сопок наст скован морозом и хорошо держит. С одной из вершин мне видна вся северо-западная часть острова Кинг-Джордж, начало пролива Файлдс, пролив Дрейка. Воздух сегодня так чист и прозрачен, что кажется, будто мыс Флат-Топ находится рядом, хотя до него еще не один километр.

Спускаюсь по осыпающемуся под ногами галечному склону к основанию длинного амфитеатра залива Флат-Топ. На пляже лежат несколько тюленей. Как всегда, они спят. Один из тюленей заметно выделяется строением тела и окраской шкуры. Четко выражены плечи. На длинной шее плоская голова, похожая на змеиную. Спина темно-серая, по серым бокам, шее и лопаткам разбросаны серебристые пятна величиной с большое яблоко. Подхожу к тюленю метров на пять. Небольшой камень выводит его из сонного состояния. Но вместо обычного ленивого зевка следует быстрая реакция: тюлень прыгает метра на три в мою сторону, открыв пасть и лязгая зубами. Забыв о съемке, я вмиг очутился на вершине большого камня, установив личный рекорд в тройном прыжке. Глаза зверя мечут молнии, он злобно мотает головой, демонстрируя передо мной свои крупные клыки… На «Оби», рассказав о казусе, я узнал, что встретился с морским леопардом — тюленем-хищником.

22 февраля — день открытия станции Беллинсгаузен совпало с нашим уходом с Южных Шетландских островов. Солнечно и морозно. На берегу собрались все участники экспедиции и свободные от вахты члены экипажа. В два часа дня над станцией взвился флаг СССР и в эфир была передана первая радиосводка погоды. Затем среди ящиков, камней и пингвинов состоялся небольшой банкет.



Загрузка...