Под водой в Антарктике

НА ПОДВОДНОЙ РАВНИНЕ

Утром выходим из дома и осматриваемся. Море — то, ради чего все мы здесь, — далеко внизу, под сопкой. И хотя в домах очень хорошо, перспектива устроиться с комфортом в одном из них все-таки не прельщает. После погружения нужно будет поднимать от моря на сопку около десятка ведер со сборами, где-то их разбирать, препарировать и хранить. «Нам бы что-нибудь попроще и поближе к воде, — говорит Женя Грузов подошедшему И. М. Титовскому, начальнику станции, — может быть, поставить палатку у воды?» Из нескольких предложенных вариантов мы выбираем один — дощатый балок внизу под сопкой. Он стоит на пологом берегу в нескольких метрах от кромки припая.

Отогнув гвозди, которые придерживают дверь, мы попадаем внутрь. Во время прошедшей зимовки балок служил лабораторией гидрологов и гляциологов. На полу и стеллажах лежат цилиндрические образцы льда вперемешку с ледяной крошкой и снегом. Снег намело через щели двери, и он так уплотнился, что теперь вся масса льда и снега представляет единое целое. Лопатой ничего не сделаешь, и мы пускаем в ход топор и пешню. Через несколько часов помещение принимает вполне цивилизованный вид.

Балок стоит на деревянных подкладках, так что между полом и скальным основанием полуметровая щель. Оттуда Валентин извлекает различные приспособления для бурения льда. Это приятная находка: с помощью бура мы сможем быстро сделать лунки, взорвать лед и, не теряя времени, приступить к погружениям.

Захватив необходимое, спускаемся на припай. В десяти метрах от берега над прорубью стоит фанерная будка. Это лаборатория гидрологов, а внизу — в море — все, как в большом аквариуме. На дне (до него десять метров) видны ежи, небольшие звезды. Кое-где растут водоросли. Иногда проплывают небольшие рыбки, в толще воды зависли организмы планктона. Спуститься через эту прорубь не удастся, так как в воду уходят приборы для замеров колебания уровня моря, скорости течения и температуры воды. Однако здесь вполне можно переодеться и укрыться от ветра.

От будки Женя намечает направление гидробиологического разреза — линии, по которой будут проходить подводные исследования по прямой в сторону айсберга, стоящего на мели. Сменяя друг друга, сверлим лунки. Лед толстый, около двух метров. Когда бур достигает воды, всплывает колонка льда. Остается ее вытащить, заложить тол, и майна для спуска готова.

Решаем спускаться по два раза в день, с утра, чтобы всю вторую половину дня посвятить разборке образцов.

За ночь поверхность воды в майне покрылась молодым льдом. Пока мы влезаем в свои доспехи, Валентин разбивает лед и расчищает лунку. Эту простую на первый взгляд работу нужно выполнять очень тщательно. Взрывом под нижнюю поверхность припая загнало много кусков льда. Их нужно извлечь, иначе при спуске водолаза такой кусок может всплыть и закрыть отверстие. Кроме того, сигнальный конец перегибается на глыбах льда, и трудно разобрать сигналы водолаза.

У места спуска мы ставим большой ящик, в который складываем снаряжение, медицинские инструменты и препараты, о необходимости которых на спусках М. Пропп как-то заметил: «Многие из них могут никогда не понадобиться, но если они будут нужны и их не окажется, то они уже никогда не будут вам нужны». От места спуска в балок мы уносим для просушки только водолазное белье и гидрокостюмы. Все остальное снаряжение перемещается от лунки к лунке по мере продвижения по гидробиологическому разрезу.

Пушкин готовится к спуску. Светит яркое солнце, и тепло до тех пор, пока легкие порывы ветра с материка не обдают нас ледяным холодом, напоминая, где мы находимся. Обвязываю Сашу страховочным концом. Катушку прикрепляю к ящику, чтобы случайно не уронить в воду, когда будет сматываться конец.

Первый спуск на новом месте носит чисто ознакомительный характер. Водолаз не выполняет никакой работы, он просто плавает, наблюдает, иногда собирает привлекшие его внимание организмы. Это, как правило, наиболее интересные погружения. Вначале Пушкина не видно, так как он где-то в стороне, под самым льдом. Но вот несильный рывок — конец начинает плавно разматываться, уходя под углом вниз. Под лункой всего около 12 м. Вижу, как Саша мягко касается ногами дна, затем полтора-два метра плывет в сторону берега. Вскоре он исчезает из поля зрения. Конец перегибается — водолаз меняет направление, плывет в сторону моря. Судя по отметкам на сигнальном конце, Пушкин удаляется на 40 м, плывя все время над дном. Затем поднимается под припай и сильно дергает три раза. Быстро выбираю конец. Вода в лунке буквально взрывается от пузырей выдыхаемого воздуха быстрое всплытие. Появляются голова и рука с сеткой. В сетке масса каких-то мелких рачков. «Туча! Их там целая туча! — оживленно говорит Саша.^ Я один раз взмахнул сеткой — и вот почти полная».

При ближайшем рассмотрении это оказались представители планктонных ракообразных — эвфаузииды, или, как их называют китобои, криль. Ими-то в основном и питаются в антарктических широтах рыбы, птицы, кальмары, тюлени и киты. Киты поглощают сотни миллионов этих рачков. К весне эвфаузииды собираются в огромных количествах, занимая десятки и сотни квадратных километров на поверхности океана. Китам достаточно только открыть рот и процедить воду: один профильтрованный кубический метр воды дает им несколько тысяч эвфаузиид. Помимо большого количества калорий эта пища поставляет китам также азотистые вещества и минеральные соли.

Пушкин встает на страховку. Я беру фотокамеру и спускаюсь в воду. Ровное каменистое дно с небольшим уклоном в сторону моря. Из лунки гидрологического балка свисают вниз различные приборы, с расстояния в 10 м они видны так же четко, как если бы находились рядом. Наверху — ровная нижняя поверхность припая, выделяется только отверстие лунки, обрамленное глыбами льда: их загнало взрывом далеко от края, и Валентин не смог их достать. Лучи солнца высвечивают отдельные грани этих льдин, на дне светлое пятно — от лунки. Мне видно, как Саша показывает рукой, куда мне плыть, чтобы встретить скопление рачков. Немного поднявшись над дном, я медленно плыву в указанном направлении. Примерно в 30 м от лунки под поверхностью льда вижу огромное темное пятно. Действительно, как туча на чистом небе. Очертания тучи постоянно меняются. Она то вытягивается по горизонтали и становится похожей на кита, то собирается в громадный черный шар диаметром пять-шесть метров, висящий в толще воды, то устремляется сверху вниз, изгибаясь, словно огромная змея. Насмотревшись на это представление с расстояния 15 м, я подплываю поближе, чтобы сфотографировать часть тучи. Вблизи видно, что отдельные эвфаузииды все время движутся в самых различных направлениях, но, будто подчиняясь какому-то невидимому закону, не выходят за пределы той фигуры, которую они создают все вместе. Если плыть медленно, ближе чем на два метра, туча к себе не подпустит. Если же быстро проскочить это расстояние, можно ухватить сеткой сотню-другую эвфаузиид, что и сделал Саша. Сфотографировать эту движущуюся массу целиком не удается, поскольку освещенность подо льдом низкая, и снимать с расстояния в 10–15 м можно будет с полностью открытой диафрагмой, что даст нерезкий снимок. С лампой-вспышкой можно снять с меньшего расстояния и только фрагмент. Несколько раз быстро приближаюсь к туче метра на полтора и фотографирую уплывающий криль.

Криль интересует не только нас. Прямо из лунки выныривает тюлень Уэдделла. Он с удивлением смотрит на нас, затем снова ныряет и снова всплывает, и так несколько раз. Тем временем Саша достает из сетки горсть криля и бросает в воду. Тюлень с удовольствием его съедает, облизывается. Он ныряет на глубину полтора-два метра и начинает плавать вокруг лунки, время от времени высовываясь за очередной порцией криля. Это животное, на суше неуклюжее и апатичное, в воде становится удивительно ловким и подвижным. Не делая почти никаких движений, повернув голову в сторону отверстия во льду, тюлень неторопливо скользит в толще воды. Мы с завистью смотрим на него, ибо, как бы мы ни желали спуститься под воду еще раз, для нас это невозможно. Ныряя на глубину, тюлень использует запас воздуха в легких при атмосферном давлении, точно так же это делает человек, только погружаясь с маской и трубкой. Мы работаем в аквалангах, и наши легкие заполняются воздухом при давлении, равном внешнему. Количество газа, растворяемого в крови, возрастает с глубиной, и если водолаз находится под водой на определенной глубине достаточно долго, то кровь насыщается газом до давления, соответствующего глубине погружения. При быстром подъеме давление уменьшается, и кровь может перенасытиться газом. Начнется выделение воздуха в крови, — аналогично тому, как выходят пузырьки газа из откупоренной бутылки шампанского. Происходит закупорка кровеносных сосудов, приводящая к возникновению так называемой кессонной болезни. Чтобы избежать этой опасности, необходимо всплывать очень медленно — при постепенной декомпрессии газ нормально удаляется из крови через легкие, пока его концентрация в организме не достигнет безопасной нормы. Таким образом подъем на поверхность производится ступенчато — медленный подъем и остановка на время, достаточное для удаления из крови избытка газа. Время декомпрессии не увеличивается пропорционально времени пребывания под водой, а растет быстрее. Например, при спуске на глубину 42 м и при работе там 15 минут время подъема до первой и единственной остановки на трехметровой глубине составляет шесть минут, выдержка — девять минут. Суммарное время декомпрессии равно 15 минутам. При пребывании водолаза на грунте не 15, а 25 минут при выходе на поверхность требуется произвести уже три остановки на глубинах девять, шесть метров и три метра, выдержка на каждой из остановок соответственно 9, 14 и 16 минут, что вместе со временем подъема пять минут составляет уже суммарное время декомпрессии, равное 44 минутам. Вполне понятно, что для антарктических условии столь длительная декомпрессия неприемлема: водолаз замерзнет раньше, чем; выйдет из воды. Поэтому на больших глубинах мы работаем всего 15 минут. При повторном спуске время обоих погружений суммируется. Но так как суммарное время никогда не превышает полутора часов — предельной величины, после которой необходимо производить декомпрессию даже при плавании на глубине около 15 м, то водолаз выходит на поверхность без всякой выдержки.

При спусках в сухом гидрокостюме, даже если хорошо обожмешься на поверхности, чтобы преодолеть первые метры, приходится прилагать значительные усилия. С увеличением глубины спускаться становится легче — плавучесть водолаза уменьшается, так как растущее давление сжимает оставшийся под костюмом воздух. Интенсивная работа на первых метрах погружения и дальнейший спуск на глубину приводят к тому, что дыхание учащается. В начале спуска это, естественно, не вызывает никаких осложнений — водолаз старается только чаще дышать. Как известно, дыхание в акваланге связано с увеличением фазы вдоха до 80 % от полного времени дыхательного цикла, что вызвано значительным сопротивлением дыханию на вдохе по сравнению с выдохом. Высокое сопротивление на вдохе способствует учащению дыхания и уменьшению, его глубины — происходит резкое сокращение объема легочной вентиляции. Дыхание становится неглубоким. Бывает и так, что, вместо того чтобы остановиться и, не делая никаких движений, восстановить нарушенный ритм дыхания, водолаз достигает нужной глубины и начинает двигаться. И без того уже нарушенное дыхание окончательно сбивается. Поверхностное и учащенное, оно не улучшает газообмен, поскольку большая часть вдыхаемого воздуха попадает только в дыхательные пути и верхнюю часть легких. Углекислый газ из организма не удаляется, а накапливается в крови. Это раздражает дыхательный центр, водолазу кажется, что воздуха недостаточно, что он плохо поступает из акваланга. В этом случае не следует стремиться наверх, наоборот, нужно лечь на дно и сделать несколько глубоких вдохов-выдохов. При этом рекомендуется растягивать фазу вдоха, снижая тем самым скорость потока воздуха и уменьшая сопротивление на вдохе. Вскоре дыхание восстанавливается. Если же с сорванным дыханием подниматься, то это может привести к печальным последствиям. Водолаз способен выбраться наверх в полубессознательном состоянии, однако он может потерять сознание уже на поверхности. В подобной ситуации его спасение будет полностью зависеть от опыта страхующего. Если страхующий упустит момент появления водолаза на поверхности, исход может быть смертельным, так как водолаз захлебнется. В том случае, когда в легкие попадает много воды, спасти утонувшего удается редко, даже если искусственное дыхание начинают делать без задержки.

С каждым днем мы все дальше и дальше продвигаемся по нашим лункам в сторону открытого моря. В первые дни, когда мы идем к месту спусков, особенно досаждают солнечные лучи, отраженные от поверхности припая. Мы отдыхаем от сильной солнечной радиации только когда пасмурно — тогда не надо тратить время на косметический «ремонт» лица, закрывая обгоревшие части и смазывая гигиенической помадой потрескавшиеся губы. Однако постепенно мы привыкаем и к солнцу, и к ветру. Наша форма улучшается, а вместе с этим растет глубина спусков.

По утрам мороз до десяти градусов, но днем почти все время светит солнце и поверхность припая «расползается», превращаясь в рыхлую губку, пропитанную водой. Но это только его верхний слой, под которым находится прочный монолит льда.

Для погружения со льда мы использовали ходовой конец, который значительно облегчил спуск на дно. Первые три метра, когда приходится силой загонять себя под воду, я преодолеваю совершенно спокойно, только перебирая канат руками. Ритм дыхания при этом не нарушен. Уравновешиваю давление под костюмом и при небольшой отрицательной плавучести, только слегка придерживаясь рукой, спускаюсь до глубины 15 м. Здесь я отпускаю канат — он мне больше не нужен. Дальше — полет в невесомости на 20 м вниз. Единственное неудобство состоит в том, что нужно все время следить, чтобы страховочный конец не перехлестнулся со спусковым. Особенно доволен теперь Пушкин. Саша лучше всех производит сбор количественных и качественных проб и под воду всегда уходит с полными руками приспособлений для обработки и учета придонных организмов. Он обвешан различными сетками, банками и плексигласовыми коробками.

Учет и сбор животных, взятие со дна количественных и качественных проб дадут ответ на вопрос, сколько и каких животных находится на том или ином участке морского дна. Сбор животных и их учет на всех горизонтах, доступных водолазу, позволяют в дальнейшем составить схему их расселения по глубинам, выполнить гидробиологический разрез. Для итого под водой на заданной глубине водолаз укладывает рамку размером 1,0 × 1,0. Все, что попадает в нее, необходимо полностью и тщательно собрать либо соскоблить скребком в сетку. Отделенные от грунта, многие животные всплывают и, используя все преимущества своего планктонного состояния, никак не желают попадать в сетку. Особенным упорством отличается мелочь: она рассыпается в разные стороны и уносится вверх, подхваченная пузырями воздуха. Труднее всего собирать обитателей вертикальных стенок. Водолаз, отделяя их от скалы, находится во взвешенном состоянии. Единственная точка опоры — скребок, другая рука занята сеткой. Движение скребка вверх — и ты опускаешься вниз, а отделенное от стены животное всплывает к поверхности.

На гидробиологическом разрезе станция у айсберга наиболее интересна. Стоит айсберг на мели, на глубине 35 м, и вокруг него проходит извилистая приливная трещина. Через эту трещину солнечные лучи освещают нижнюю часть айсберга, изрезанную нишами и пещерами по всей 35-метровой высоте. В стенках айсберга — многочисленные каналы и каверны. Обычно они заполнены рыжими и белыми рачками. Все тело рачка спрятано во льду, а из отверстия наружу торчат только ножки.

В тех местах, где тонкие стенки каналов пропускают и, как линзы, фокусируют свет, растут диатомовые водоросли. Тут же встречаются небольшие рыбки, которые прикрепляются к стенке айсберга грудными плавниками, используя их гладкую поверхность как присоску; как бы примерзнув к нему, они подолгу не меняют своего положения. Дно — скала, нет ни малейших следов наносов. Кругом на камнях белый и красный литотамний, колонии актиний, морских ежей, губок и звезд.

Со всех сторон льется удивительный мягкий свет. Дополнительная подсветка воды от граней айсберга создает голубовато-серебристое сияние, идущее снизу вверх. В основании террас встречаются гроздья актиний, напоминающих яркие хризантемы. Расщелины подводного склона покрыты сплошной коркой мягких губок, оранжевых и красных. На их фоне выделяются крупные многолучевые звезды. Шум работающего акваланга и журчание пузырей выдыхаемого воздуха заглушают все звуки.

Задерживаю дыхание. Последние пузыри поднимаются вверх. Безмолвный мир наполняется легким скрипом и хрустальным постукиванием. Чувствую рывок веревки — это с поверхности мне напоминают о том, что необходимо дышать, и запрашивают о самочувствии. Легкое подергивание сигнального конца приподнимает меня со дна. В ответ я выпускаю целый сноп пузырей и, мягко оттолкнувшись от камня, плыву вниз вдоль склона. Фотографируя колонию морских звезд, я наткнулся на целое поле сложных асцидий — белых трубчатых организмов длиной до одного метра. Прикрепленные одпим концом к скальному основанию, они вытянулись на всю длину своего тела по направлению отливного течения. Медленно покачиваясь и извиваясь, они как бы исполняли подводный танец. Рядом на камнях неподвижно застыли рыбы. Они находились в каком-то трансе, их можно было взять в руки и снова положить на место, и только редкие движения плавников указывали на то, что они живые.

Начинаю мерзнуть. В начале спуска одно из герметизирующих колец на перчатке соскочило. Вода постепенно залила весь рукав, а затем и добрую половину костюма. Двигался я мало, больше смотрел, и холод стал ощущаться все сильнее. Зубы начали лязгать так, что можно было выпустить загубник. Мелкая противная дрожь не давала ничего рассмотреть. Пора было выходить на поверхность.

В пасмурный день мы работаем под свист и завывание ветра на самой последней лунке. Низко над льдом ветер несет массу снега, наметает снег в расчищенное оконце в припае и смешивает его с водой. И без того небольшое оконце быстро забивается «салом» и покрывается ледяной коркой.

Грузов уходит под воду на глубину 48 м. Спускается очень быстро и сразу же подает сигнал: «Все хорошо, я на дне». Засекаю время. Проходят всего две-три минуты, и снизу три резких рывка, сменяющихся затем частым подергиванием, — сигнал аварии и срочного всплытия. Быстро с такой глубины подниматься нельзя, иначе возможна баротравма легких. Грузов опытный водолаз, и, что бы там ни случилось, он должен об этом помнить. Наконец-то из ледяной каши показывается голова, затем руки, в которых зажаты шланги от акваланга. Оказалось, что корпус мундштучной коробки развалился по пайке, и, будь на месте Жени менее квалифицированный подводник, нам пришлось бы прибегнуть к медицинской помощи.

Все началась с того, что у Грузова при каждом вдохе вместе с воздухом в загубник стала поступать вода, вначале понемногу, а затем все больше. Не ожидая, какой еще сюрприз ему преподнесет спуск, Женя подал сигнал выхода и стал подниматься. Где-то на глубине 30 м, поправляя шлем, он задел рукой мундштучную коробку, и та отвалилась. То, что причина аварии была установлена тут же, под водой, нисколько не облегчило подъем наверх. Быстрый подъем со значительной глубины, даже если он делается не в порядке аварийного всплытия, а в целях тренировки и водолаз морально подготовлен к этому, связан с большим риском. Главное — нужно очень точно производить дозированный выдох в зависимости от изменения давления, придерживаясь при этом определенной скорости подъема — не быстрее пузырей выдыхаемого воздуха. Вначале это не представляет труда, поскольку желание сделать вдох можно успешно побороть — воздух, находящийся в легких под давлением, позволяет продлить задержку дыхания. С уменьшением глубины воздух в легких расширяется, а чтобы задержка дыхания не привела к разрыву легочной ткани, его следует медленно выдыхать. Если же на глубине сделать полный выдох, не всегда хватает выдержки подняться на поверхность не вдохнув.

С начала экспедиции у нас не было никаких неприятностей с аппаратурой. Мы стали пренебрегать осмотром снаряжения перед каждым погружением и теперь получили первое напоминание о том, что при спусках под воду снаряжение должно быть абсолютно исправным, иначе возможны различные ЧП. Так называемая рабочая проверка снаряжения перед спуском — это не прихоть составителей водолазных правил и инструкций, а результат обобщения многолетнего опыта подводных работ. Во время внешнего осмотра снаряжения водолаз убеждается в надежности крепления баллонов аппарата в кассете, герметичности соединений, в целости шлангов вдоха и выдоха, в том, что сжатого воздуха достаточно.

Мелкие неприятности начинают нас преследовать почти при каждом спуске: то рвутся костюмы, то один из нас оставляет на дне рамку для подсчета животных и не находит ее при следующем погружении, то теряется скребок. Наконец, случается самое худшее для меня — ломается единственный бокс для подводной съемки.

При очередном погружении я встречаю удивительно красивую рыбу светло-коричневого цвета с фиолетовыми полосами по бокам. Она медленно плывет, принимая весьма эффектные позы. Следуя за пей, я спускаюсь от основания айсберга еще ниже, до глубины 40 м. При фотографировании я настолько привык к взаимосвязи между вспышкой и стуком затвора, что сразу же останавливаюсь, когда лампы не срабатывают. Нажимаю несколько раз на спуск: аппарат исправен, но лампы мертвы. Наружный осмотр ничего не дает. Размышлять на такой глубине трудно, и я выхожу на поверхность.

Пушкин снимает с бокса крышку и выливает на лед немного воды. Возможно, бокс был плохо закрыт перед спуском, и в результате протек. Тут же, не отходя от лунки, я проверяю его на герметичность — накачиваю сжатым воздухом и опускаю в воду. Многочисленные пузыри появляются в мосте стыка днища и стенок — шов лопнул по сварке. Вечером разобранная камера красуется на стеллаже в балке, а я обдумываю создавшуюся ситуацию, поскольку подводное фотографирование для меня основная работа в экспедиции.

В мастерских на станции я выясняю, что заварить корпус нельзя: все необходимое для сварки дюраля находится в Мирном. Через неделю мы все должны быть в Мирном к моменту прихода туда «Оби». Грузов предлагает Пушкину и мне вылететь ближайшим самолетом, с тем чтобы отремонтировать камеру, а также обследовать отдаленные острова в районе станции. Если окажется целесообразным, то создать базовый лагерь и закончить часть работ, начатых в прошлую экспедицию. Женя же и Валентин остаются здесь и проведут еще работы в ряде точек побережья: необходимо выявить закономерность в распределении животных в зависимости от особенностей местного рельефа и характера накопления снега на льду.

То, что корпус камеры лопнул в самое неподходящее время, только подтверждает старое правило: перед отъездом в экспедицию все снаряжение должно быть тщательно проверено в работе. Время в экспедиции слишком дорого, чтобы терять его на ремонт, доводку аппаратуры и эксперименты. Снаряжение, которое не будет испытано, наверняка работать не станет. Если заранее не подумать о последствиях недооценки мелочей, то рано или поздно эти мелочи могут привести к провалу всего предприятия. К экспедиции в Антарктику я подготовил бокс, в котором мог быть установлен либо малоформатный фотоаппарат «Ленинград», либо среднеформатная камера «Искра». Бокс был сделан перед самым отъездом и не прошел испытаний в экспедиционных условиях, что являлось серьезным недостатком. Однако конструкция учитывала опыт по созданию аппаратуры для фотографирования под водой, накопленный на Баренцевом море в период подготовки первой водолазной экспедиции в Антарктику. Тогда группа занималась отработкой техники и методики подводного фотографирования под руководством М. Проппа. Он объединил усилия четырех спортсменов-подводников, проводивших свой спуск на севере в водолазной экспедиции: инженеров из Москвы В. Вахранева и Б. Володенко и из Ленинграда Б. Котлецова и С. Рыбакова.

Каждой вновь созданной подводной камере Котлецов и Володенко, большие мастера образных и колоритных выражений, присваивали свое название. Имя «морской змей» получила конструкция Вахранева — соединение осветителя, выполненного в длинной дюралевой трубе, с боксом под фотоаппарат «Ленинград». Осветитель, изготовленный по схеме известного подводного фотографа А. Рогова, располагался оптимально относительно фотокамеры и объекта съемки — впереди и сбоку. Герметичный рефлектор, вынесенный на конец трубы, имел поворотное устройство, обеспечивающее освещение объекта съемки под различными углами. Направление светового потока могло также изменяться путем регулирования угла между осветителем и фотокамерой. Недостаток осветителя — одностороннее освещение объекта съемки и сопротивление длинной трубы при ее перемещении в воде. Осветитель конструкции Проппа учитывал недостатки «морского змея». Рефлекторы двух ламп-вспышек, вынесенных вперед на тонких медных трубках с двух сторон от снимаемого объекта, позволяли создать равномерное освещение и обладали минимальным сопротивлением при движении в воде. Крепились трубки к корпусу осветителя, в котором находился блок питания мощностью 120 джоулей. Осветитель работал в соединении с боксами, приспособленными под фотоаппараты «Искра» и «Ленинград». Результат объединения— устрашающий монстр был назван «морским пауком». Корпус моей камеры представлял собой дюралевый цилиндр, в котором располагались фотоаппарат и блок питания. Рефлектор лампы-вспышки, вынесенный вперед на гибком и длинном стальном шланге, мог быть поставлен (теоретически) в любое положение относительно объекта съемки. Конструкция получила название «морской удав».

Ежедневно, погрузив весь наш морской зоопарк на нос шлюпки и «ощетинившись» вовсе стороны светильниками, мы отправлялись на погружения, преисполненные веры в свои конструкции и надежды получить потрясающие кадры. Но все наши «морские звери» почему-то отлично работали только на воздухе. Стоило им попасть в среду, для которой они были созданы, как каждый проявлял свой скрытый змеиный нрав. Под водой светильник «морского удава» упорно не желал быть вынесенным вперед на гибком шланге под углом к снимаемому объекту. Лишний раз я убеждался, что вода во много раз плотнее воздуха. При плавании сопротивление воды отбрасывало светильник назад. Перед очередным кадром я возвращал его в требуемое положение, затрачивая на это драгоценное время. Убедившись, что такой врожденный дефект устранить можно только хирургическим путем, я присоединил к шлангу добавочную металлическую трубку, жестко зафиксировав светильник. Котле-цов, помогавший мне при этой операции, тотчас же переименовал «морского удава» в «морскую кобру».

Нарушение синхронизации срабатывания фотоаппаратов и осветителей происходит часто: то выскакивает из гнезда штырь синхроконтакта, то при смене пленки попадает капля воды на его конец, то повреждается изоляция провода. Стоит чуть-чуть перекосить крышку бокса или же попасть соринке на уплотнение, как вода проникает внутрь. Целый вечер Вахранев затрачивал на переборку, промывку спиртом и смазывание частей фотоаппарата.

Преподносили сюрпризы и фотоаппараты, которыми производилась съемка. Наиболее часто выходил из строя механизм транспортировки пленки. Случались и менее серьезные, но все же достаточно досадные вещи. Бывали дни, когда мы все по очереди спускались под воду и, сделав всего один-два кадра, поднимались на поверхность и возвращались в лабораторию для выяснения причин отказа аппаратуры. В конце концов настал день, когда все наши морские монстры заработали. Каждый раз после погружений я проявлял пленки, отснятые всей группой. Вечером мы устраивали их просмотр. Выявляли недостатки как в технике съемки, так и в композиции отдельных кадров. Учитывая, что низкая чувствительность цветных материалов сильно ограничивает возможности подводного фотографирования, мы применили способ повышения их чувствительности путем изменения времени проявления, температуры и состава растворов. Для увеличения светочувствительности пленки и для градационных характеристик будущего Цветного негатива или позитива решающее значение имеет обработка в растворе проявителя — в цветном для негативных пленок, в черно-белом для пленок с обращением. Следует иметь в виду, что увеличение времени проявления усиливает вуаль, так как при этом восстанавливается и не освещенное при съемке галлоидное серебро. Для пленок с обращением это серебро необходимо для образования позитивного изображения. В результате наиболее плотные участки на диапозитиве становятся несколько светлее, а весь он приобретает синеватый оттенок. Для подводных кадров это не может считаться существенным недостатком, поскольку некоторое искажение цветопередачи на снимках почти не портит впечатления от фотографий. Для негативных пленок плотность вуали сказывается только на времени экспонирования при печати.

Подводное фотографирование оказалось намного сложнее съемки кинофильма. В фильме выручает динамика происходящего действия. Последовательная смена одного объекта другим, способа монтажа сцеп позволяют рассказать об эпизоде целым рядом дополнительных кадров. Кадры динамично сменяют друг друга на экране, и зритель не успевает заметить нерезкость по краям изображения пли другие технические недостатки. Фотографию же можно разглядывать сколько угодно, и, увы, добиться хороших результатов здесь гораздо труднее. Только на небольших глубинах в тропиках, где много солнца, удается получить вполне приемлемые фотографии.

Подводному фотографу, работающему в морях высоких широт, где естественная освещенность крайне низка, необходимо применять искусственное освещение; здесь ему требуются надежные и автономные источники света. Времена, когда энтузиасты подводной съемки сжигали на поверхности воды килограммы магния для освещения подводных пейзажей, давно прошли. Электронные импульсные лампы позволяют получить мощную вспышку света' и хороший снимок практически на любой глубине. Однако же это будет только фрагмент дна или отдельное животное. Красивейшие подводные ландшафты оказываются на фотографиях плоскими и убогими. Свет импульсных ламп освещает лишь малую часть пейзажа и уничтожает ощущение перспективы, поскольку там, куда свет не попадает, получаются глубокие тени и провалы. Окружающее водолаза сияющее нежно-голубое пространство воды, в котором, как в дымке, растворяются массы животных и растений, выглядит при этом просто плоским темным фоном.

Сколько раз я наблюдал, как, просматривая журнал с подводными фотографиями, человек или оставался совершенно равнодушным, или же начинал его вертеть во все стороны, желая найти наиболее приемлемое, с его точки зрения, положение изображенного. Дело еще и в том, что люди не подготовлены для восприятия фрагмента непривычного мира. Именно в силу этого обстоятельства следует делать больше фотографий с человеком. Там, где есть человек, все сразу же встает на свои места. У снимка есть верх и низ, масштаб для животных и растений, а удачно выбранное положение человека, парящего в толще воды, дает представление о физических законах подводного мира.