Под водой в Антарктике

СРЕДИ ЛЕДЯНЫХ КРИСТАЛЛОВ

Наш отлет назначен на следующий день. До аэродрома несколько километров, и мы трясемся на открытых буксируемых санях, удерживая руками и ногами расползающееся в сторону снаряжение. Наконец вездеход останавливается у парадного въезда в аэропорт, возле двух поставленных на попа пустых бочек. На старте два самолета, их готовят к вылету. Быстро грузим в один все наши вещи.

Прекращаются толчки, писк и скрежет лыж о лед; надрывный вой двигателей сменяется ровным гулом — мы летим. Слева остаются море, красные обрывистые скалы, окаймляющие бухты, и отдельные темные острова. Справа — ослепительное солнце. Глубокие трещины прорезают проползающую под нами унылую монотонную плоскость, высекая на белой поверхности очертания купола. Однообразный ландшафт, гул и тряска действуют как снотворное. Летим низко. Над заливом Прюдс сильно трясет, часто попадаем в воздушные ямы. Внизу поля битого льда, скопления айсбергов, торосов. Иногда самолет ныряет вниз, вода угрожающе приближается, но затем мы медленно-медленно ползем наверх. Материк где-то справа, с небольшой высоты (300 м) его не видно.

Наконец у самого горизонта начинают редеть облака. Над центральным районом Антарктиды — область повышенного давления, и сейчас впереди видна узкая полоса чистого неба. Проходит еще несколько часов полета. Где-то внизу уже должен быть Мирный. Наконец видим на вершине сопки емкости с горючим. Самолет делает заход над припаем, и мы приземляемся.

Утром Пушкин уезжает на разведку мест погружений, а я монтирую компрессор. Компрессор отрегулирован на давление 200 атм. В комплекс установки входят водомаслоотделитель и фильтр, заряженный активированным углем. Это устройство очищает воздух от масла, вредных примесей, пыли и влаги, однако окиси углерода оно не задерживает. Поэтому мне каждый раз приходится внимательно следить за появлением тягачей и вездеходов, рычащих на спуске к гаражу и выпускающих облако сизых выхлопных газов, которые содержат убийственную для тех, кто должен спуститься под воду, дозу угарного газа. Концентрация угарного газа более 0,004 миллиграмма на литр, взятая при нормальном давлении, недопустима для воздуха, которым водолазу придется дышать под водой, поскольку парциальное давление угарного газа и его отравляющее действие на водолаза увеличиваются в сжатом воздухе пропорционально увеличению давления.

Только к вечеру я установил компрессор, отремонтировал и проверил бокс для съемки. Пушкин определил место нового гидробиологического разреза у острова Фулмар, взорвал лед и расчистил две лунки, доставил к месту спусков крытый балок. Балок тот же самый, который использовали биологи во время работы в Одиннадцатой экспедиции: теплый, с газовой плитой, столом и стеллажами для снаряжения.

Место для работы Саша выбрал удачное. Лунки расположены у основания высокой стены острова Фулмар, который полностью прикрывает место наших погружений от стоковых ветров с материка. Мелкие острова в проливе между Фулмаром и Хасуэллом — единственная преграда для многочисленных айсбергов, дрейфующих со стороны шельфового ледника. Подводные флора и фауна здесь должны быть интересными.

Устанавливаем около одной из лунок ящик со снаряжением, закрепляем и опускаем в воду спусковой конец. Под нами глубина 28 м. Сегодня моя очередь спускаться первым.

Подо льдом темно. Перебирая руками конец, спускаюсь вниз. На глубине 10 м глаза привыкают к низкой освещенности. Хорошо вижу вторую лунку и дно под ней, она находится в 50 м от места спуска в направлении острова Хасуэлл. Из нее вниз падает столб света, и вода в этой светящейся колонне переливается и искрится. Отпускаю спусковой конец и планирую по спирали вниз на первый уступ. На глубиномере 20 м. Я стою на небольшой площадке, покрытой мягкими кораллами, высота которых 20–40 см. Дальше, по направлению к открытому морю, видны отдельно стоящие большие каменные глыбы. Пространство между ними заполнено кристально чистой водой. Из сиреневой дымки проступают контуры рельефа. Поверхности камней не видно — все усыпано различными животными. Некоторые из них мне уже встречались в Молодежной, большинство же вижу впервые.

Там, где в море вдается мыс острова, вниз опускается ровная, словно обрезанная ножом стенка. Основание ее теряется в глубине и не просматривается. Я намечаю себе камень, расположенный дальше и ниже меня метров на восемь, отталкиваюсь и, почти не делая движений, планирую на его вершину. Полет в невесомости. Я скольжу по невидимой плоскости, слегка перебирая ластами. Глубина около 30 м, спускаюсь до 40 м. Нет обычного ощущения глубины: вязкости воздуха, легкого шума в голове и замедленной реакции. Отсюда, снизу, видны вся сияющая масса воды и террасы, густо заселенные животными. Неподвижно застыли колонии голотурий и асцидий, скопища губок и заросли кораллов. Самое поразительное — величина животных: прикрепленные организмы достигают особенно больших размеров. Диаметр отдельных губок — около метра, а отверстие на конце — как хорошее кресло, туда легко можно сесть. Асцидии — около 40 см в высоту, звезды — более полуметра. Все замерло. Иногда это оцепенение нарушает появление небольших рыбок. Они медленно проплывают, неторопливо шевеля хвостом, и исчезают среди расщелин в камнях.

Саша дергает три раза — значит, я пробыл на глубине достаточно долго. На манометре около 50 атм. Всплываю под самый припай. Мимо маски проносится какая-то серая масса, видимость равна нулю. Голова, плечи, а также часть акваланга уходят во что-то зыбкое. Поднимаю руку, и она тоже уходит в ледяную шуршащую кашу, которая покрывает нижнюю поверхность льда. Но вот рука упирается в твердый лед, теперь есть точка опоры. Выпуская избыток воздуха из костюма, отталкиваюсь и ногами вниз погружаюсь метров на пять. Вокруг меня чистая вода, и я отчетливо вижу над собой эту серую и зыбкую массу. Оторванные от припая, в толще воды плавают ледяные пластины, которые я увлек вниз при спуске. Сейчас же они медленно, чуть покачиваясь, поднимаются вверх. А там, на всей нижней поверхности припая, громадное скопление ледяных кристаллов самой различной величины. Особенно велика их плотность на подводной части острова. Здесь ворсистая шуба из кристаллов настолько толста, что поверхность скалы полностью скрыта под ними. Толщина слоя льда с глубиной постепенно уменьшается, и на 10–12 м через сетку кристаллов проглядывает скальное основание, а метрах на пятнадцати уже растут только отдельные их гроздья. Я подплыл к месту приливной трещины; здесь льда меньше (сказываются колебания уровня моря), но ниже поверхности припая количество льда снова увеличивается.

Внутриводный лед имеет рыхлую структуру. Пузыри воздуха, бегущие из акваланга, нарушают стройный ледяной орнамент, и стенка из льда легко рассыпается. Мимо меня проплывают отдельные пластины распавшихся кристаллов. Каждая пластина полупрозрачна, покрыта замысловатым геометрическим орнаментом и имеет остро заточенные края. Каждый кристалл, состоящий из нескольких пластин, пересекающихся под различными углами и в разных плоскостях, соединяется с другими кристаллами. Конец одного кристалла является началом другого. На стенке — сотовая конструкция из многопластинчатых кристаллов. Между пластинками остается свободное пространство. Через этот ледяной лабиринт иногда проплывают небольшие рыбки и скрываются в толще ледяной губки. На глубине 10–15 м между отдельными кристаллами льда — россыпи морских ежей и небольшие ветки мягких кораллов. Часто ежи сидят прямо между пластинами. Плавно шевелю ластами, поток воды легко поднимает кристаллы и относит их на другое место, где они совершают мягкую посадку.

Снизу мне хорошо видна поверхность припая. Вертикально вниз свисают громадные (диаметром до двух метров) люстры и кусты из кристаллов внутриводного льда. По направлению к открытому морю они постепенно уменьшаются в размере. Лучи солнца просвечивают через эту неплотную массу сверкающих пластин, и они светятся так, будто внутрь такого куста поместили источник света.

Хотя внутриводный лед давно известен специалистам, механизм его образования в настоящее время изучен мало. Считают, что появление внутриводного льда в акватории Мирного связано с обилием айсбергов и особенностями местных подледных течений. Айсберги переохлаждают воду и понижают ее соленость. «Распресненная» вода как более легкая находится в верхнем горизонте, непосредственно соприкасаясь со льдом припая. В ней и образуются кристаллы внутриводного льда. Кроме того, полагают, что образование внутриводного льда связано со взаимодействием морской воды, имеющей отрицательную температуру порядка двух градусов, с телами, температура которых значительно ниже. В природе такими «телами» являются скалы острова. Этот конденсатор холода вызывает интенсивный рост кристаллов внутриводного льда на стене острова и нижней поверхности припая вплоть до таких глубин, на которых действие конденсатора холода — острова и аккумулятора тепла — моря уравновешиваются.

Ночью разыгралась пурга. Через два дня ненастье кончилось. Снова солнце и тепло. Едем погружаться. Пушкин бежит в столовую и приносит коробку с провизией — наш обед. Мешки с водолазным бельем грузим в кузов вездехода; следом влезаем мы сами. Теперь — к гаражу, за аквалангами.

Спускаемся к припаю. Приливная трещина стала несколько шире, но водитель прибавляет газ, и вот мы уже катим по припаю. На неровностях вездеход звонко лязгает гусеницами, с ходу преодолевая снежные наносы. Справа от дороги в лучах утреннего низкого солнца видны громады айсбергов. Один стоит близко от дороги. Он откололся от ледника в районе Мирного и несет на себе следы цивилизации — бочки, доски, какие-то куски металла. Весь этот хлам лежит на вершине айсберга, делая его приметным издалека.

Вот и остров Фулмар. Вездеход взлетает на снежный язык у острова, разворачивается и спускается к балку. Около проруби лежит тюлень Уэдделла. Все эти ненастные дни он поддерживал отверстие в лунке, вылезая из воды только подышать воздухом. Увидев нас, он ползет к проруби и сразу же скрывается под припаем.

Пингвины оккупировали тамбур балка, но при приближении вездехода с писком и визгом, наскакивая друг на друга, удаляются на несколько метров в сторону и постепенно успокаиваются.

Пушкин уходит на глубину 40 м и находится там более 15 минут. Подаю сигнал подъема. Первая проба, взятая на этой глубине с площадки в четверть квадратного метра, занимает два ведра. Саша спускается опять и приносит громадную — почти метр в диаметре — золотистую губку. С трудом, стараясь не повредить нежную оболочку, мы выкатываем ее на припай. Я укрепляю этот огромный кувшин ящиками так, чтобы солнечные лучи как можно лучше подсушили внутреннюю часть губки через большое отверстие на ее конце — сифон.

Стоило мне отойти от губки, как пара пингвинов Адели появляется около нее. Они что-то тараторят, один даже пытается залезть на нее. Убедившись, что все попытки напрасны (сифон находится слишком высоко, и даже самому ловкому туда не впрыгнуть), пингвины пробуют губку на вкус. Видимо, не понравилось: плюются и отходят в сторону.

Саша обрабатывает губку формалином. Затем, поместив в специальный ящик, мы доставим наш трофей на электростанцию, где тепло и где он должен высохнуть окончательно.

В последующие дни Саша достает почти все имеющиеся в этом районе интересные экземпляры губок, демонстрируя при этом чудеса работоспособности. Отделенная от основания губка тонет и тянет за собой водолаза на дно. Каждое резкое движение на глубине в 40 м вызывает одышку, поэтому водолаз работает медленно. Я успеваю уловить сигнал подъема и подхватываю Пушкина в тот момент, когда он начинает отрываться от дна вместе с губкой. Вначале выбирать конец трудно, но с глубины 25 м Саша в состоянии подрабатывать ластами, и подъем значительно ускоряется.

Доставить все губки на поверхность за один раз слишком тяжело: сказывается резкое изменение давления при переходе из одной среды в другую. Десять метров водяного столба добавляют одну атмосферу давления. На 40 м водолаз испытывает избыточное давление в четыре атмосферы. Самое трудное — переход с поверхности до глубины десять метров и возвращение обратно, поскольку при этом давление меняется вдвое.

Подъем губок ведем в два приема: вначале до глубины 15 м — туда, где ровная площадка, и уже отсюда на поверхность в течение нескольких дней при каждом подъеме водолаза. Большинство крупных губок яйцеобразной формы с диаметром в метр-полтора. Растут они консольно, прикрепляясь почти перпендикулярно к боковой поверхности камня. Губка — животное многоклеточное, стенки антарктических губок толстые и состоят из ткани, образующей сложную систему отверстий, через которые во внутреннюю полость перекачивается вода. Все растворенные в воде питательные вещества поглощаются клетками губки, и вода, отфильтрованная подобным образом, выбрасывается через сифон. Внутренняя полость губки недоступна для организмов, ведущих придонный образ жизни, из плавающих же туда попадает только рыба. Не удивительно, что некоторые из антарктических рыб используют этот природный сейф для откладывания икры. Фотографируя одну из губок, я поднялся над сифоном и увидел внутри рядом с икрой рыбу. После вспышки ламп она выплыла из отверстия и притаилась у основания губки среди гидроидов. Как ни старался я отогнать рыбу, она каждый раз возвращалась и в конце концов вплыла внутрь губки.

Прошла всего неделя как мы вылетели из Молодежной. Но ощущение такое, будто здесь давно — так много нового увидели и ощутили в эти дни. Интересно и непривычно все, начиная с общего вида поселка — белой равнины с торчащими крышками входных люков. Вокруг хаос ледяных трещин, рассеивающих купол льда почти рядом с дорогой, бездонное зеленое небо над Хасуэллом, сразу же после метели неожиданно вспыхнувшее полярным сиянием, и исключительно богатая жизнь под водой.

Все дни погода солнечная. Подо льдом очень светло. Каждый раз я поражаюсь чистоте и прозрачности окружающей меня воды — видимость совершенно фантастическая. Когда отплываешь от спускового конца и зависаешь в сиреневой толще в 30 м над дном, кажется, что под тобой пустота, и начинает кружиться голова. Делаешь выдох — и начинаешь проваливать&я вниз по световому лучу, падающему под углом из лунки вниз. В любой момент, стоит только этого пожелать, падение может прекратиться, и ты останавливаешься в каком угодно, даже самом невероятном положении. А наверху, на серовато-голубоватой поверхности припая, всегда четко выделяется лунка, ведущая в иной мир — мир солнца и воздуха. Трудно сосредоточить свое внимание на чем-то одном. После подъема на поверхность, особенно с большой глубины, в памяти остаются только отдельные яркие фрагменты и общая довольно расплывчатая картина окружающего ландшафта. Фотографии участков морского дна в значительной степени помогают восстановить забытое.

Пушкин перед выходом на поверхность намечает на разрезе те площадки, с которых он будет собирать животных при следующем спуске, поэтому на другой день я спускаюсь всегда первым. Это необходимо, поскольку для фотосъемки нужна чистая, незамутненная вода. За водолазом обычно тянется шлейф мути, поднятой со дна, а сбор животных с площадки сопровождается образованием тучи ила. Желтые облака мелких частиц висят, как правило, довольно долго над одним и тем же местом. Фотографировать при этом можно, но не рекомендуется: мелкие частицы сильно рассеивают свет и значительно снижают контраст изображения. Уносящие взвесь течения подо льдом бывают, но не каждый день. Нам не удалось установить их цикличность ц закономерность. Иногда сильнейший поток встречает водолаза при спуске под воду, а через полчаса, перед выходом на поверхность, он неожиданно исчезает. Особенно мешают — подледные течения при фотографировании нижней поверхности припая и внутриводного льда. Совершенно невозможно стабилизировать свое положение в пространстве с направленной вверх камерой, когда снимаешь с глубины в два-три метра. Поток воды все время разворачивает меня, объект съемки уплывает из видоискателя в сторону. Наконец, изрядно помучившись, нахожу способ. Основное в этом мире, лишенном силы тяжести, — стабилизировать положение, тогда можно противостоять давлению воды. Вертикально поднимаюсь с вытянутой вверх рукой под поверхность льда и ухожу в ледяные кристаллы по плечи до тех пор, пока рука не встречает упор. Отталкиваюсь. В результате опускаюсь под углом к нижней поверхности припая. В нужный момент нажимаю на спуск. Если течение слабое, все значительно проще: просто плыву навстречу потоку, а при съемке, слегка подрабатывая ластами, удерживаюсь на месте.

Со съемкой внутриводного льда нужно торопиться. Стоит середина декабря — разгар антарктического лета. Припай разрушается на глазах. На поверхности льда, там, где после взрыва лунки протянулась черная полоса копоти, теперь образовалось небольшое озерцо. Незначительное повышение температуры воды приводит к разрушению структуры внутриводного льда. Пластины кристаллов теряют свои острые грани. Форма их становится более мягкой и округлой. На последней стадии своего существования это уже аморфная масса, распадающаяся на куски и хлопья даже от легкого волнения воды. Более живуч лед, растущий на скальном основании, которое проводит холод значительно лучше, чем вода. Но лед отступает. Там, где раньше была сплошная шуба кристаллов, теперь отдельные их группы. Из-под льда выступают мягкие кораллы, ежи. В конце декабря внутриводный лед, растущий на нижней поверхности припая, окончательно разрушился и стенку острова оплывшие и потерявшие форму кристаллы покрывали прозрачной плотной коркой только до глубины четыре-пять метров. Возможно, что окончательное разрушение этого льда происходит одновременно с разрушением припая.

В одно из погружений я работаю у стенки острова, фотографируя лед. Оставалось снять один кадр, когда Пушкин подал сигнал срочного выхода. Уже не выбирая интересный объект, я сфотографировал ближайшие структуры льда и повернул в сторону лунки, находившейся от меня в 15 м. В лунке, там, где страховочный конец выходил на поверхность, я увидел силуэт тюленя.

Животное вертикально стояло в воде, чуть-чуть шевеля ластами. Оно любовалось надводным пейзажем и не подозревало, что помимо него в этом же месте плавает еще одно существо. Кроме акваланга, который постоянно выпускал гроздья сверкающих и урчащих воздушных пузырей, у меня была камера для фотосъемки с двумя вынесенными на длинных кронштейнах лампами. Передав Саше, что вижу тюленя, я попросил выдать еще часть конца. Пушкин тотчас же стравил несколько метров. Опустившись на первый уступ и убедившись, что тюлень по-прежнему в лунке, я медленно стал всплывать. Когда до тюленя оставалось около полутора метров и поднимающиеся пузыри воздуха стали щекотать ему спину, он опустил голову в воду и увидел меня. Видимо, я не был похож ни на одного из знакомых ему обитателей моря. Глаза тюленя моментально округлились и превратились в громадные плошки, физиономия задергалась, в полнейшем смятении бедняга нырнул и… растворился в воде.

После десяти дней непрерывной работы, изрядно устав от погружений, мы решаем сделать перерыв и сходить в колонию императорских пингвинов.

Тихий, безветренный день. Солнце палит так, словно мы не в Антарктике, а в тропиках. Снимаем меховые куртки и идем в одних тонких рубашках. Ночью выпал снег. Многие трещины на припае скрыты под непрочными снежными мостами. Выбирая направление, лавируя между снежными наносами, мы проходим по старому насту два ледяных поля. Лед живет. Довольно часто он издает странные стоны и скрипы. Громадные куски лежат в основании айсбергов. С вертикальных поверхностей ледяных островов свисают причудливые снежные козырьки. Некоторые имеют трех-четырехметровый вылет. Снизу нам хорошо видно, насколько непрочны все эти консоли. Легкое сотрясение ледяной массы — и многочисленные снежные сооружения, результат вчерашней метели, приходят в движение, обдавая нас снежной пылью. Разговариваем негромко, но ледяные громады усиливают звук. Пушкин кричит, и к нам возвращается многократно умноженное льдами эхо. Кругом все стеклянно звенит.

У основания айсбергов, на припае, группы императорских пингвинов. В каждой группе по десять-пятнадцать птенцов и одна-две взрослые птицы. Группы держатся на некотором расстоянии одна от другой, и взрослые пингвины следят, чтобы птенцы не перебегали в другую группу. Колония уже распалась. Птенцы выросли, они значительно крупнее взрослого пингвина Адели. Начался период линьки. Серый пух вылезает, и под ним уже виден настоящий наряд пингвина — белая рубашка и черный фрак.

Сейчас все взрослые пингвины, за исключением воспитателей, ушли к кромке припая кормиться. Это далеко, около 20–25 км. От колонии к морю тянутся пингвиньи тропы. По ним птицы одна за другой идут и скользят на брюхе, как на санках, ловко отталкиваясь лапами и крыльями. Те, что остаются охранять птенцов, стоят неподвижно. Наше появление не вызывает среди них заметного беспокойства. Только некоторые птенцы подходят к нам поближе и, удовлетворив любопытство, спокойно удаляются.

Колония императорских пингвинов расположена вблизи острова Хасуэлл. Мы подходим к нему со стороны круто обрывающихся в море скал. На уступах и карнизах большой базар снежных буревестников. Мы движемся вдоль этой стены, хотим пройти на мористую сторону острова, чтобы определить, можно ли там спускаться под воду. Все больше и больше встречается торосящихся льдин, наконец их становится так много, что продвигаться вперед невозможно. Остров — голый камень. На внутренних озерах с пресной водой колонии пингвинов Адели. Несколько раз нас атакуют поморники: где-то поблизости должны быть их гнезда. Пересекаем остров и по пологому спуску проходим к припаю.

За день до отхода «Оби» из Мирного прилетают Женя и Валентин. Наши работы здесь закончены. С большим сожалением мы покидаем Фулмар — самое удивительное по богатству и красоте подводного животного мира место из всех, которые я когда-либо встречал под водой.

Свертывание лагеря, переезд на станцию, демонтаж компрессора, упаковка образцов — все это сваливается на нас в последние часы пребывания в Мирном. Главный инженер экспедиции меняется в лице, когда узнает, что мы еще находимся на территории станции и только собираемся переезжать на «Обь». Но транспорта нет. Наконец узнаем, что к «Оби» отправляется поезд из двух саней и одного трактора. На судно уезжают Женя с Валентином. Саша и я пока остаемся в Мирном. Нам необходимо выполнить некоторые формальности, а кроме того мы хотим попасть на торжественный вечер, на котором должна состояться традиционная передача ключа от Мирного новой смене.