Подменная дочь клана Огневых (СИ)

Глава 14

После разразившейся бури в моей жизни наступило неожиданное затишье. Я выдохнула и с головой погрузилась в учебу. Школа, приют, школа. Мне даже выходить куда-то не хотелось из боязни нарушить это хрупкое состояние. В это же расписание укладывались и факультативные занятия с Яной, при огромных пробелах в базе она за счет своего гибкого ума продвигалась вперед семимильными шагами. При таких темпах ее желанное место в рейтинге не так уж и далеко. Единственное, что мешало окончательно расслабиться и забыть обо всем как о страшном сне — пристальное внимание. Его отсутствие нежданное затишье в себя не включало. Я бы с удовольствием подключила эту опцию, но не знала, где в моей жизни эта настройка. Приходя в школу, я начинала чувствовать себя как бабочка на столе у энтомолога. Каждый мой взгляд, жест, каждый человек, с которым я разговаривала — все было под пристальным наблюдением таких же школьников, как и я. Это утомляло. Не физически, морально. Я стала меньше разговаривать, реже искать привычных школьных приятелей. Если продолжать аналогии, я была бабочкой, запутавшейся в сетях паука. Мне очень хотелось, чтобы случилось что-то, чтобы метафорический прожектор, под которым я нахожусь, выключили, ну или хотя бы сместили на кого-то другого.

Хотела? Получи и распишись, как говорится.

Если бы я писала плохую бульварную книжку, я бы начала так: стоял обычный погожий денек, когда сонное царство нашей школы нарушил новый ученик, прямиком из столицы. Переведённый в середине года, а это редкость. А уж про переведенного из столицы и говорить нечего. В кои-то веки обсуждали не меня. Сегодняшнее утро началось с обсуждения дорогой машины на парковке. Если верить отрывочным разговорам, стоила эта черная глянцевая красавица с узкими вытянутыми фарами запредельно. Мне машина нравилась чисто визуально. В марках я разбиралась, как слон в апельсинах, так что, повздыхав несколько секунд, я прошла мимо в класс. А вот уже там стайка мальчишек обсуждали характеристики красавицы и непатриотичность ее владельца. Сейчас многие, с подачи цесаревича, старались ездить на родном автопроме, а эта машина была ханьская. Цена, судя по брошенным словам одного из ребят, начиналась от пятнадцати миллионов рублей. Не обычных, ходовых, а элитной версии, обеспеченной золотом. Рублями золотого стандарта с нами расплачивались за нефть, газ, пушнину. А еще, как оказалось, мы могли рассчитаться ими за машину. Я помечтала, что когда-нибудь буду настолько богатой, что куплю себе такую же, и успокоилась.

А после появился и сам хозяин шикарной машины. Без формы. В рваных джинсах, майке алкоголичке и косухе. Пирсинг, короткая стрижка на почти выбеленных волосах, к сладкому запаху парфюма примешивался вишневый запах сигарет. Типичный плохой мальчик. На моем лице медленно расплывалась улыбка, которую я старательно прятала за учебником. Разговаривать теперь будут не обо мне. И здесь я оказалась права. Буквально за пару дней Егор… Он же Егор? Вроде точно Егор, успел стать притчей во языцех. Сначала он довел нашу милейшую Мариночку. Недавняя выпускница вела у нас историю и общество, и числилась едва ли не любимой учительницей. Разумеется, слез расстроенной девушки, в которую была влюблена добрая половина мальчишек в классе, простить новичку не смогли, и все вылилось в безобразную драку. Итог драки — разбитая классная дверь, сломанная парта, выбитое окно, долгая нотация от директора. От Егора очень быстро стали стараться держаться в стороне, неприятности, которые он приносил, росли как снежный ком, даже мы, приютские, никогда не доставляли столько проблем, хотя нас больше. Естественно, все это не могло не закончиться грандиозной кульминацией.

Я откровенно неспортивная девушка. Нет, я и в баскетбол могу поиграть, и нормативы сдаю не слишком плохо, просто мой любимый вид спорта — фигурное лежание на диване с книжкой. Сдвоенные уроки физкультуры для меня всегда были из разряда пыток, от которых увильнуть было нельзя. Точнее, конечно, можно, но не желательно. Отработки были гораздо хуже, чем сам урок, и сачкануть на них было гораздо сложнее. А так два класса вместе, срезать круг или два вполне возможно. Бегали кросс. Почему зимой и в спортзале — кто знает? Но всяко лучше, чем на лыжах. Я размеренно бежала, немного ненавидя всех и вся, погруженная в бренность бытия и неотвратимость воздаяния человеку, придумавшему кросс, когда, вынырнув из собственных мыслей, уловила обрывок разговора.

— Да вы хоть знаете, кто я? — Егор срывался на истеричные нотки. Интересно, чем на этот раз допекли этого мажора? — Мой отец здесь все с землей сравняет, а остатки вашей гнилой школы закатает под плинтус! Плебеям слова не давали, а то, что вы учитель — это лишь чья-то недоработка…

В какой-то момент голос Егора стих, и в этой полнейшей тишине стук баскетбольного мяча об пол оказался слышен как набат. Я даже не заметила, кто его кинул, но тяжелый мяч, отскочил от пола и с силой ударился в лицо и без того разъяренного мальчишки. И в эту секунду мне показалось, что время замедлилось, уже знакомое ощущение, когда гравитация давит с большей силой, и даже дышать сложно. Я невольно схватилась за горло, пытаясь сделать вдох, под такое принуждение я еще ни разу не попадала. В голове зашумело, перед глазами запрыгали черные мушки. Я, как в замедленной съемке, видела падающих без сознания на пол одноклассников и ребят из соседнего класса. Я отчаянно сопротивлялась этому чувству потери контроля, надеясь продержаться еще немного. Это отчаянная попытка позволила мне увидеть, как вокруг Егора закрутились светлые и темные линии, а потом по стенам и потолку спортзала зазмеились молнии. А потом… Потом я все-таки потеряла сознание.

В себя пришла в школьном лазарете, где-то очень близко звучали сирены Скорых. Преодолевая слабость, встала, едва не упав снова. Немного посомневалась, но победившее любопытство гнало меня к окну. Во дворе школы действительно стояли машины Скорой, я насчитала шесть или семь. Голова кружилась, в глазах двоилось, так что при подсчете я несколько раз сбивалась.

— Мирка, ты чего у окна стоишь? — за спиной бесшумно открылась дверь, и я обернулась уже на голос Игната, еще одного парня из нашего приюта, учится на пару классов ниже, мы с ним пересекались редко.

— Да вот, — я пожала плечами и пошатнулась, — любопытно было. Столько машин Скорой.

— Любопытство сгубило кошку, — буркнул Игнат, — дойдешь домой? Тебя Пал Николаевич забрать просил. Сашку в больницу увезли с подозрением на сотрясение, хотя чему там сотрясаться.

— А что было хоть, знаешь? — Поинтересовалась я, доковыляв до кровати при поддержке парнишки и найдя кроссовки, Я, оказывается, босиком ходила.

— Да этот, ваш Егор, пробудился. — Игнат недовольно фыркнул, — пол спортзала разнес, хорошо еще, никого не убил.

— Это точно, — покладисто кивнула я, вспоминая молнии, змеящиеся по стенам и потолку спортзала. Удивляло меня одно: неужели пробудиться настолько просто, что для этого хватает одного скандала? Верилось как — то слабо.

В общем и целом я оказалась права, пробудиться далеко не так просто. Под эту эпопею с Егором мы нашли самый надежный источник информации, какой могли.

— Павел Николаевич! Ну, пожалуйста! — под натиском десятка ребят наш социальный педагог дал слабину. Увлекательная лекция началась с фразы:

— Ну за что мне это? — Мы этот откровенно риторический вопрос проигнорировали и поудобнее устроились в небольшом кабинете, который резко стал еще меньше. Я вот успела кресло отвоевать, а Сашка, которая успела вернуться из больницы, у нее обошлось без сотрясения, — подоконник.

Наставник крутанулся в кресле, оглядел нас еще раз и вздохнул.

— Начнем с простого, вам еще в школе про это рассказывают. Основные триггеры пробуждения?

— Стресс, — Припомнил Мишка, почесав за ухом.

— Одномоментные негативные эмоции, — Откликнулась с подоконника Сашка.

— Яркие эмоции, — Это уже Игнат, — Любые, могут быть как положительными, так и отрицательными

— Вот именно, — похвалил Павел Николаевич. — Любые эмоции потенциально могут привести к пробуждению. Похвалили на уроке, или наоборот, получили двойку, влюбился или расстался с девушкой или парнем. Любое эмоциональное переживание, чем ярче, тем лучше. С Егором вашим так, скорее всего, и вышло. Более того, я уверен, что его родители специально его перевели в провинциальную школу в середине года.

— Обеспечили стресс? — подал кто-то голос

— Бинго. И вас сейчас интересует: почему никто из вас не пробудился. В вашей жизни стресс-факторов хоть лопатой греби.

— Я слышала, клановые пробуждаются чаще детей-сирот, — Вспомнила я рассказ Яны.

— Молодец, — похвалил меня Петр Николаевич, — Возьми с полки пирожок. Действительно, клановые пробуждаются чаще. Все на самом деле очень просто — вы привыкли жить в стрессе и постоянном напряжении, для вас это норма. Украсть хлеб, подраться с кем-то в подворотне — это для вас часть жизни, близкая к норме. Как и для детей, живущих в полных, но дисфункциональных семьях. Там, где для ребенка из благополучной семьи стресс и беда-беда, горе-горе, для вас что-то, мимо чего вы пройдете и не заметите. Скандал с учителем вряд ли станет для вас точкой пробуждения, у вас были проблемы и покруче. Как ни парадоксально, чаще приютские пробуждаются, когда их берут в семьи, если мы с вами говорим про подростков, либо гораздо позже. И вот этот вариант обычно касается только мальчишек, кто догадается?

— Армия, — сразу подал голос Димка.

— И тебе пирожок, покладисто кивнул Павел Николаевич. — Именно Армия, причем не просто учебка, а когда ребята остаются по контракту и едут в горячие точки, Сложно представить триггер сильнее, чем пребывание на краю жизни и смерти. Умирать страшно. Убивать тоже. По статистике, треть военных пробуждается в момент первого убийства.

— Сибирский потрошитель! — Вскинулась я

— Вот честное слово, Мира, — покачал мужчина головой, — когда-нибудь мы перекроем тебе всю эту криминальщину. Почему у тебя в голове маньяков больше, чем исторических деятелей?

Я пожала плечами. Этих деятелей мне припоминают уже два года, ибо на Сперанском я завалилась на исторической олимпиаде в губернии.

— Я конечно, ворчу, но Мира права, Сибирский потрошитель довольно интересный случай, пробудившийся в момент первого убийства. Причем здесь, по версии психиатра, его наблюдавшего, впоследствии сработала положительная эмоция удовлетворения от содеянного. Поразительно то, что пробудился он как целитель, что позволило ему неделями истязать своих жертв, постоянно подлечивая. Что печально, так это то, что история вышла в свет. У этой твари брали интервью, писали статьи, вроде даже фильм собираются снимать. И вот начитавшись подобной литературы, люди начинали считать, что убийство — обязательный элемент пробуждения. В начале прошлого века целая волна таких убийств прошла. А мерзейшая книжонка «Убивая — пробуждайся» до сих пор у кого-то настольная книга, хотя, напоминаю, она входит в список запрещенной в империи литературы. Таких пробужденных стараются сейчас сразу находить и блокировать.

— А почему?

— Первое убийство и пробуждение — это огромный всплеск эмоций, это небывалое чувство эйфории, которое потом начинают искать снова и снова.

— Павел Николаевич, — Влез Игнат, — А вы вот не боитесь, что вы нам рассказываете про маньяков, про убийства, а мы, впечатлившись, пойдем резать всех направо и налево?

— Нет, — Павел Николаевич покачал головой. — Ты для этого слишком рационален. Убийство не даст стопроцентный результат пробуждения, но точно положит конец твоим планам на получение адвокатского диплома. Выигрыш не стоит потерь. Мирка для этого слишком линевая, и ей неинтересно. Вы не задумывались о том, что в приют мы забираем далеко на всех? На каждого из вас есть толстенькая папочка. Характеры, привычки, возможные триггерные точки, мы ваших тараканов переписали, пронумеровали и тщательно следим, чтобы новые не завились.

Разговор произвел на меня гнетущее впечатление. После него, уже вечером в комнате, в своей кровати, я долго ворочалась и не могла уснуть, слушая, как на соседней кровати также ворочается Сашка. Когда же я наконец заснула, то даже немного пожалела об этом. В царстве Морфея за мной гонялся Сперанский, потрясая книгой и крича, что ему нужна моя жертва, чтобы пробудиться. Проснулась я откровенно разбитая, и чтобы день окончательно был испорчен…

Меня пригласила к себе директриса.

Я ожидала чего угодно — от всплывшего косяка годичной давности до претензий по учебе. Хотя у меня были кое-какие поблажки, материал я нагоняла медленнее, чем хотелось бы. В общем, что угодно, кроме десятка увесистых папочек. Обычно в таких папках хранятся досье на нас, приютских детей, но всё оказалось немного не так.

— Что это? — спросила я у Ивановны. Директриса сцепила пальцы и поставила локти на стол, под ее ничего не выражающим взглядом мне стало неуютно.

— А это, Мира, люди которые хотят тебя удочерить.

На этой фразе у меня дёрнулся глаз, и по спине почему-то пробежало холодком. Вот только еще удочерителей, помимо Огневых, мне не хватало. Я посмотрела на директора. На папку. Потом снова на директора

— Что ты смотришь на меня, как испуганный Кролик на волка? усмехнулась Ван Вановна и вздохнула. — Мира, с тем, что последнее время происходило, нет ничего удивительного, что твоя персона привлекла много внимания. Сейчас ты та самая «Вишенка на торте». Её хотят все.

— А может, не надо? — как-то расстроенно протянула я. Папки, которые я еще даже не взяла, жгли мне руки. Отчего-то было безумно тоскливо. — Ван Вановна, мне всего два года осталось до того момента, как я смогу покинуть приют.

Когда директриса встала, подошла ко мне и легонько потрепала по волосам, я замерла. Хотя Ван Вановна всегда была добра к нам, особой близости и нежности она никогда не проявляла, и учила уважать чужие границы.

— Мира, — Я снова вздрогнула от непривычных интонаций в голосе всегда сдержанной и рациональной директрисы, — цель любого приюта найти ребёнку подходящую семью. я понимаю твою настороженность. Что клан Огневых, что любого другого клана или любой другой семьи, у всех есть свои корыстные интересы, и я понимаю, что ты меньше всего хочешь оказаться заложницей этих самых интересов. Однако сейчас ситуация складывается таким образом, что тебе необходимо сделать выбор. Мы можем защищать тебя. Мы можем принимать во внимание твои интересы, но только до определенного момента — мы не всесильны. И чем дальше будет затягиваться процесс удочерения, тем больше будет вопросов. Я не скрою, есть люди, которые хотят получить возможность воздействовать на приют, иметь легальное средство давления. Пока у тебя есть возможность выбора, но в какой-то момент ее не будет, и не будет никого, кто сможет защитить тебя.

Неожиданно я вспомнила разговор с Ван Вановной, произошедший в самом начале всего этого: будь на моём месте кто-то другой, тебя вывели из кабинета, а потом, после мирного и обстоятельного разговора, выдали бы документы со всеми необходимыми печатями, и было так, как договорились: приёмная, биологическая или какая-нибудь дальняя родственница.

Ван Вановна права, пока у меня есть выбор. Не будет Ван Вановны, не будет выбора, не только у меня, у всего приюта святой Анны. Я сгребла папки со стола и с кривой улыбкой пообещала:

— Я внимательно с ними ознакомлюсь.