Глава 15. Утро в Берлине…

После звонка Терезе началось что-то невообразимое. Девушка почему-то решила, что я собираюсь на войну и она обязательно должна внести свою лепту в мою победу. Во всяком случае, именно так я понял её заявление о том, что пани Ковальская уже мчится ко мне на квартиру, чтобы помочь со сборами в дорогу. Именно после этого заявления у меня перед глазами буквально появился тот беспорядок, который оставили после своего прибытия контрразведчики. Собственно, этот беспорядок я так и не убрал – сам ваш покорный слуга гостил у пана Ковальского, а своей прислугой так и не обзавелся, хотя намекали тут некоторые (тот же ординарец – Спыхальский), что мне по статусу положено иметь минимальный обслуживающий персонал в своей квартире. Хотя бы ради того, чтобы не мне, офицеру Войска Польского тереть полы вечерами после службы. Стоит сказать, я задумывался о необходимости прислуги – драить полы мне не нравилось никогда, даже в своем прошлом-будущем я это делал из-под палки, либо когда совсем сильно припрет, либо, желая помочь любимой маме. Но никогда не делал это с радостью. Хотя и считал себя «чистоплюем».

В общем, мысленно выругавшись в не самых приятных выражениях, прославляя, в первую очередь, конечно же, себя – решил тут же закончить все дела в здании Генерального Штаба Войска Польского, и, быстрым шагом, вернее, чуть ли не бегом, направился к себе – на съемную квартиру.

Тереза появилась вовремя – я ее опять встретил полураздетым, оказавшись лишь в форменных бриджах и шелковой нательной рубахе, с закатанным рукавом. И что характерно, правая рука опять сжимала пистолет. В тот момент я еще не знал, что эта дурная привычка, неизвестно откуда появившаяся у меня, сослужит мне весьма полезную службу во все последующие несколько лет. Разве что от случая к случаю пистолет будет меняться то на карабин, то на автомат, а в паре случаев и на пулемет с гранатами. Тереза же обаятельно улыбнулась, но на этот раз ничего не сказала.

Пока я внимательно изучал образ, в котором молодая девушка появилась на этот раз – деловой костюм, поверх которого была накинута дорогая норковая шубка, пани Ковальская успела подойти ко мне, нанести сокрушительный удар своими упругими губами прямо в мою душу и также быстро отстраниться – пока я не перешел в контрнаступление по всем фронтам и не успел овладеть таким манящим и желанным девичьим телом.

К сожалению, мое наступление захлебнулось так и не начавшись, поэтому, в очередной раз мысленно сплюнув, я продолжил заниматься тем, чем и занимался до появления Терезы – уборкой, а точнее, мытьем полов…

Некоторое время спустя, когда все вещи вернулись на свои законные места (благодаря пани Ковальской, которая часть из низ расставила по-своему усмотрению), а с полами было покончено, мы, наконец, приступили к тому, ради чего здесь и собрались – к сбору моих личных вещей для командировки в столицу Франции, город Париж.

Стоит сказать, что вещей у меня собралось не то, чтобы очень много – всего два небольших чемоданчика, куда поместилась парадная и сменная полевая форма, а также гражданский костюм "в полоску", пара сменных рубашек, туфли, средства личной гигиены, и, оружие.

Упаковав все это немногочисленное имущество в чемоданы, мы, было, собрались уже уединиться вместе с Терезой в спальной комнате, но произошел облом. Причем не по моей вине. И что характерно, пани Ковальская тоже «хотела»… Все обломал плютюновый Спыхальский, который материализовался в самый неподходящий момент. В очередной раз за день, мысленно выругавшись, поминая при этом длинной матерной конструкцией всех родственников ординарца по десятое колено включительно, мне пришлось оторваться от сладких как персик губ молодой девушки, и, направиться, ко входной двери в квартиру.

Последующие события завертелись с невероятной скоростью: адъютант сообщил, что наше отправление намечается не завтра утром, и, даже, не сегодня ночью, а буквально через полтора часа. И едем мы не прямым рейсом до Парижа, а с пересадкой в Берлине. Собственно, поэтому нам стоит выдвинуться прямо сейчас. Хотя на последнем настоял уже я – память о разносе, который устроил вашему покорному слуге полковник Сосновский, была все еще достаточно свежа (а как же, всего несколько часов прошло), из-за чего опаздывать на поезд мне очень сильно не хотелось. С грустью распрощавшись с Терезой, которой я запретил меня провожать (та принялась рыдать украдкой, у меня даже появилось такое ощущение, будто она меня на настоящую войну провожает). Почему? Да все просто – терпеть не могу проводы. На эту тему даже есть хорошая русская поговорка: «Долгие проводы – лишние слезы!». В общем, как в старой советской песне: «Дан приказ ему – на запад!»…

Поездка до Берлина практически не запомнилась, в памяти осталось лишь несколько эпизодов. И первый из них – сам поезд. Вернее, паровозная бригада или как там у них это правильно называется? В общем, поезд был немецким. Как и весь обслуживающий персонал. А проводник – высокий, подтянутый голубоглазый блондин лет двадцати пяти – который проверял у меня документы при посадке, смотрел на нас со Спыхальским, будто бы через прицел. Да и внешний вид кондуктора говорил о том, что гражданская форма ему не то, чтобы очень родная. О чем это следует? Да все просто – служит этот «Ганс» в Вермахте или Абвере (причем совсем недавно, иначе я бы вряд ли смог обратить на него внимание), а тут всего лишь на разведке. Это как пилоты «Люфтганзы», которые летают на своих «Железных Анни» с гражданскими опознавательными по интересующим их странам, запоминают ориентиры, после чего, в случае необходимости, будут летать этими же маршрутами и бомбить города. Вот только эти самые пилоты, пусть и одетые в форму гражданских авиаторов, на обычного «цивильного» пилота не похожи никак – выправку-то не спрячешь. Вот и с проводником нашим – тоже самое.

Второй запомнившийся момент – это граница Польской Республики и Третьего Рейха, которую мы проезжали уже достаточно поздно вечером, практически ночью – в районе одиннадцати часов по Варшаве. Вначале медленно ползущий по путям поезд остановился, после чего началась приграничная суета – давешний проводник прошел по вагону и громогласно объявил, что мы находимся на границе с Великогерманским Рейхом и попросил приготовить документы к осмотру. Через несколько минут после «разоблаченного» мной агента германской разведки, появились польские пограничники в количестве трех человек во главе с молодым подпоручником из-за спины которого то и дело выглядывал гражданский таможенник в неизвестном для меня чине. По всему происходящему было видно, что «правят балом» военные.

– Здравия желаю, Панове! Пограничный контроль! Подпоручник пограничной стражи Козель! – Приложив руку к кожаному козырьку своей фуражки, представился местный начальник. – Приготовьте документы к проверке!

Предупрежденные проводником заранее, мы со Спыхальским документы приготовили заранее. Я лишь молча протянул свой заграничный паспорт, офицерскую книжку, командировочное предписание, билет, а также разрешение на провоз табельного оружия.

Пограничник, бегло сверив номер пистолета с теми, что были указаны в документах, принялся внимательно изучать мою офицерскую книжку. При свете карманного фонарика сверил лицо оригинала (меня то есть) с изображением на фотографии, после чего, вернув мне документы, принялся за моего ординарца. Впрочем, к нему у них вопросов тоже не было, и, откозыряв, пограничники отправились к следующему купе.

Через час, когда польские пограничники проверили документы всех желающих перейти границу Великогерманского Рейха, их место в вагоне заняли таможенники и пограничники Третьего Рейха. От своих польских коллег они отличались кардинально. В первую очередь – вежливым холодом, которым так и сквозило во время их общения с нами, путешественниками в форме Войска Польского. Впрочем, жаловаться смысла не было – наш поезд германские пограничники проверили раза в два быстрее, чем поляки, правда, потребовали при этом предъявить к осмотру личные вещи, аргументируя это тем, что у них есть инструкция по ввозу запрещенной литературы на территорию Германии. Спорить, опять же, я не собирался. Да и пограничники наших вещей не трогали, лишь просили нас со Спыхальским самим перекладывать их с места на место, чтобы «охранники границ» могли выполнить свой долг в полной мере…

Из вагона поезда, в Берлине, на Лертском вокзале мы вышли без пятнадцати пять часов утра – до столицы соседней Германии, поезд шел немногим менее суток, что, по-моему, было нескончаемо долго. Все-таки я привык, что на дальние расстояния, обычно, ездят электровозы, которые более легки в эксплуатации (как кажется простым обывателям, вроде меня), их не требуется регулярно заправлять водой, пополнять уголь в тендер, и, что немаловажно – нет необходимости вручную перекидывать сотни килограммов кокса лопатами, чтобы разогнать этот чертов паровоз, до нужной скорости.

Впрочем, жалеть о «забытых в будущем» технологиях я перестал сразу же, стоило мне только немного пройтись по улицам столицы Третьего Рейха. В Берлине будущего я не был. Как и в Германии в целом. Поэтому сравнивать экономический и политический центр Германской Империи товарища, который нам совсем не товарищ, Гитлера, мог только с кадрами кинохроник, которые неоднократно наблюдал во время просмотра советских кинофильмов про Великую Отечественную Войну, либо, во время периодических поисков необходимой лично мне информации на просторах интернета.

Идти в форме Войска Польского по набережной реки Шпрее, наблюдать еще не разрушенные войной дома, редких горожан, которые рано утро уже спешат по своим делам, было несколько необычно. Также необычно, как проходить мимо то здесь, то там висящих на флагштоках знаменах с черной свастикой в белом круге на красном фоне.

Пройдя по улице Мольтке, мы со Спыхальским свернули на еще не разрушенный войной одноименный мост и неспешно пересекли реку. Неожиданно для себя, я стал узнавать окружающие меня места – именно в этих местах мне уже приходилось воевать на просторах многопользовательской компьютерной игры «Enlisted». Усмехнувшись про себя этому совпадению, я быстрым шагом направился к зданию, которое, можно сказать, поселилось в сердцах многих моих соотечественников из двадцать первого века. Конечно, для многих это огромное здание – лишь горстка камней, изображающая символ демократии и достатка, который царит в Германии моего времени (что весьма спорное заявление), но для меня, как и для ряда других «правильных» и интересующихся историей Второй Мировой Войны, здание Рейхстага было, можно сказать, целью, местом, которое обязательно нужно будет посетить. Там, в двадцать первом веке побывать в Берлине у меня так и не получилось, но вот сейчас – в веке двадцатом, я смог.

Оказавшись перед зданием Рейхстага, но не доходя до него сотню-другую метров, я задрал голову ввысь. На секунду мне даже показалось, что я вижу развивающееся у купола ярко-алое знамя с серпом и молотом. Мозгами я понимал, что сейчас там может находиться только одно знамя – с фашистской «каракатицей» в белом кругу на красном фоне, но душа… Душа будто бы запела, протестуя при этом, говоря, что там должна находиться не тряпка Третьего Рейха, а ярко-алое знамя с серпом и молотом, в идеале то самое Знамя Победы, что так бережно хранилось в моей стране с самого конца войны…

Опустив взгляд ниже, моему взору открылась совсем не та картинка, которую я видел совсем недавно: вместо громадины здания Рейхстага, с немецкими знаменами, охраной из эсэсовцев, которые, пока что издали наблюдали за мной, но все еще не подходили (как и группа полицейских в странных шапках и длинных шинелях), так как я не делал ничего предосудительного, я увидел… развалины Рейхстага! Вернее, развалины Берлина, баррикады, сожженный остов танка «Пантера», торчащий из воронки ствол знаменитого «ахт-ахта». Через долю секунды в уши ударил громкий грохот. Повернув голову назад, я увидел, как по тому самому мосту Мольтке, через который совсем недавно прошли мы со Спыхальским, пронеслось две «тридцатьчетверки» с автоматчиками на броне, и, буквально раздавили гусеницами красную коробочку трамвая. Следом за танками, маленькими, компактными группами, ощетинившись стволами короткоствольных автоматов, винтовок и многочисленных пулеметов шла пехота. Шла аккуратно, контролируя пространство вокруг, прикрывая друг друга. В общем – шла пехота грамотно, а не так, как это было показано в современных мне фильмах – прямо в лоб, густой толпой, на пулеметы… Следом за передовой группой, которая уже заняла этот берег, через мост хлынула более многочисленная группа пехоты, следом за ней, с короткими остановками шли и танки.

Первые же две «тридцатьчетверки», остановившись за остовами разбитых машин, сбросили десант. Командирский лючок на одной из машин открылся, из неё высунулся танкист в черном ребристом танковом шлеме и темно-синем комбинезоне, прижался к броне, начал о чем-то перекрикиваться с пехотинцами, которые активно махали руками, что-то объясняя. Наконец, танкист, кивнув старшему пехотинцу, скрылся в башне, и, события начали разворачиваться с новой скоростью. Пехотинцы, которых на этот берег перебралось уже больше двух, а то и трех сотен, организовав жидкую цепь, прижимаясь к земле и прячась за остовами разбитых машины и бронетехники, перебежками от баррикады к баррикаде начали медленное, но уверенное продвижение вперед.

Неожиданно для меня, но не для красноармейцев, от одного из хитросплетений остова бывшего когда-то грузовиком «Опель» и груды камней, а также какого-то строительного мусора, длинной очередью ударил пулемет. Переместив взгляд в ту сторону, я сразу заметил группу из двух молодых парней, один из которых был одет в явно большой для него китель солдата Вермахта, а второй, в какой-то пиджак, поверх рукава которого была надета белая повязка с черной надписью «Volkssturm».

Бойцы Красной Армии только этого и ждали – споро заняли укрытие и открыли шквальный огонь из всего оружия, что было у них на руках. Массированным стрелково-пулеметным огнем защитников правительственного квартала буквально «сдуло» с занимаемых позиций. Чудом не задетые ополченцы, попытались было убежать от смерти, но когда по тебе стреляет более двух десятков стволов, да добавляет огнем своей восьмидесяти пяти миллиметровой пушки танк, на перегонки со смертью особо сильно не побегаешь, поэтому судьба двух неудачливых защитников «фатерланда» была решена буквально через несколько секунд.

Но на этом бой не закончился – от здания Рейхстага к атакующей цепочке красноармейцев потянулись длинные трассеры пулеметных очередей, позиции в окопах начали занимать прятавшиеся до этого момента бойцы Ваффен-СС, Вермахта и другие ополченцы – все те, кто продолжал сражаться в осажденном, но еще не сдавшемся на милость победителям городе Берлине.

Бой разгорелся с новой силой. Откуда-то заговорили немногочисленные минометы, и, спустя несколько десятков секунд, «фонтаны» разрывов начали ложится среди атакующих советских пехотинцев. Откуда-то из-за развалин выкатилась целая и невредимая «Пантера», которая первым же выстрелом сожгла одну из «тридцатьчетверок». Мне даже показалось, будто я слышал крики горящего заживо экипажа…

– Пан… – Сквозь пелену услышал я взволнованный голос своего адъютанта…

– Пан подпоручник! Вы впорядке?! – Повернув голову, я заметил озабоченного чем-то Спыхальского. Мне даже показалось, будто обычно лихо закрученные усы грустно повисли вниз:

– Д-да! Все нормально! – Отвечаю и не узнаю своего голоса я. – Ч-что случилось?

– Вы, когда флаг германский увидели, ругаться начали. По-русски. А когда в сторону моста начали смотреть, у вас слезы на глазах появились…

Сняв кожаную перчатку с правой руки, провожу правой рукой по лицу, и, к своему удивлению, замечаю влагу.

Странно. С чего это я мог зарыдать, как гимназистка? Или это из-за подбитой «тридцатьчетверки», кажется, я даже слышал их полный боли и страдания крик?

– Пан подпоручник?

– А? Да, плютюновый! Вспомнил кое-что из прошлого. – Рассеянно ответил я. – Пойдем отсюда, а то полицейские на нас уже странно смотрят…

Лертский вокзал. Г.Берлин. 1900-1920-гг. Практически на его месте сейчас находится Центральный Вокзал г. Берлина.

Загрузка...