Подпоручик из Варшавы

Глава 5. Поездка на лимузине

Возвращение в Варшаву вышло далеко не триумфальным, но, несмотря на неудачи, возникшие в ходе "малых зимних маневров" в десятой кавалерийской бригаде, мне удалось обзавестись полезными знакомствами. В первую очередь – "гений польских бронетанковых войск" полковник Мачек, который, несмотря на неудачу своего поста комбрига так и не лишился. Он же мне предложил, в случае, если в Варшаве мои дела пойдут далеко не так, как мне хотелось бы, написать рапорт о переводе в десятую кавалерийскую бригаду. Тот же самый полковник Мачек дал мне рекомендательное письмо к одному капитану из кадрового управления Войска Польского.

Место в своей кавбригаде предложил и полковник Андерс, правда с ним далеко не все так радужно: в мае 1926 года, когда Пилсудский поднял антиправительственный мятеж, Владислав Андерс возглавил штаб генерала Розвадского, верные которому войска выступили против путчистов. В столице Польской Республики – Варшаве – начались уличные бои, и, к исходу 13-го мая, Андерсу удалось потеснить противника. Но, организованная коммунистами (поддержавшими переворот) стачка железнодорожников не позволила перебросить в столицу верные правительству войска. На следующий день, под угрозой начала гражданской войны, правительство подало в отставку. Через пол месяца президентом Польской Республики стал ставленник Пилсудского – профессор Мосцицкий, и в стране был установлен режим "санации".

За организацию сопротивления путчистам полковник Андерс был переведен на должность начальника штаба генерального инспектора кавалерии, а затем, с понижением, был отправлен в войска. С 1928-го года он командует Волынской кавалерийской бригады, которой и руководил почти десять лет. Как и в "мои просвещенные, цивилизованные" времена (в 21-м веке), новое правительство так и не смогло забыть уличных боев в столице, когда полковник чудом не сорвал планы сторонников "санации". Против Владислава Андерса несколько раз выдвигались обвинения в финансовых махинациях, растрате казенного фуража на собственных лошадей. Впрочем, эти обвинения так и оказались ничем. В 1937-м году, полковника перевели на должность командира Новогрудской кавалерийской бригадой. На новом месте Андерса так и не оставили в покое – суд чести в Варшаве возбудил против него очередное дело, которое грозило Андерсу увольнением из армии… Из когда-то прочитанной информации в интернете, я знал, что дело это не будет закрыто до самого начала войны, которая помирит противников и сторонников "санации".

Стоит сказать, что о своих проблемах полковник Андерс мне сообщил честно, как и о том, что, в случае, если я объявлюсь в его бригаде, часть этих неприятностей может перекочевать ко мне. В общем – большой плюсик полковнику "в карму", несмотря на достаточно неприятные мне, как русскому человеку моменты его биографии. Но это ерунда…

Передача личного состава в свои подразделения не заняла много времени – мне стоило лишь поздороваться за руку с уже знакомым поручником, командиром комендантской роты, поблагодарить за помощь. Водитель на форде же укатил в свой гараж сам, прихватив, правда, короткое благодарственное письмо – шоферу приятно, а мне не сложно.

Когда я вернулся в свой кабинет, хорунжий Войцех Гловацкий встретил меня как своего хорошего друга – пожал руку, спросил как дела, организовал чайку и немного коньячка, чтобы согреться с уличного мороза. Выпив "рюмку чая", мне тут же стало хорошо, да и настроение тут же поползло вверх, но служебную рутину никто не отменял – поэтому с сожалением проследив за тем, как хорунжий убирает бутылку благородного напитка, приходится приступить к разбору бумаг, скопившихся за время моего отсутствия…

Бумажек скопилось достаточно много: какие-то мне требовалось просто изучить, на какие-то дать свой ответ, а изучив остальные – направить запросы в различные инстанции. Бумажной работы хватало, благо, у меня на столе расположилась неплохая пишущая машинка "ундервуд", позволявшая более-менее привычно выполнять поставленные передо мной задачи – конечно, какой-нибудь ноутбук с принтером мне бы подошел всяко лучше, но за не имением гербовой…

Следующая неделя после возвращения прошла максимально "гладко" – полковник Сосновский работой меня особенно не нагружал, давая время разобраться с накопившейся текучкой, лишь изредка задавал короткие вопросы о моем нахождении в десятой кавалерийской бригаде. К счастью, за эти дни мне удалось и разобраться со своими записями и даже написал отчет на полтора десятка страниц, который через неделю и затребовал у меня мой непосредственный начальник. Коротко изучив в моем присутствии полученные документы, он кивнул, после чего коротко бросил:

– У тебя пятнадцать минут! Собирайся, нас ждут!

Бросив в ответ уставную фразу, быстрым шагом возвращаюсь в свой кабинет, после чего облачаюсь в зимнюю одежду. Короткая фраза хорунжему, и, вскоре, я уже стою на улице, дожидаясь полковника. Он появился через пару минут, и, что характерно – не один, а в сопровождении незнакомого мне офицера в чине капитана пехоты. Коротко вскидываем руки к головным уборам, знакомимся:

– Капитан пехоты Галецкий. Януш.

– Подпоручник бронетанковых войск Домбровский. Ян.

Бросив беглый оценивающий взгляд на капитана, пытаюсь сложить о нем свое мнение. Выше меня примерно на полголовы, физически развит (или так кажется из-за того, что он несколько шире меня). Форма на нем сидит как влитая – у меня даже возникло ощущение, будто он в ней родился. Вид, этот капитан производил самый боевой – как будет на самом деле, того я уже не знаю. Сентябрь все покажет.

Впрочем, долго разглядывать капитана мне не дали – буквально через минуту, может быть полторы, на обочине рядом с нами остановилась шикарная, лакированная черная машина с номерами, серия которых принадлежала к генштабовскому гаражу. К счастью, незнакомой марки машина была достаточно многоместной – так что с удобством смогли расположиться все: за рулем – водитель из гаража генштаба, на переднем пассажирском сидении – возникший из ниоткуда адъютант полковника, а на двух задних диванах, лицом к лицу – мы с капитаном и полковник.

Судя по тому, что полковник не давал никаких указаний, шофер отлично знал куда ехать. И водитель, как оказалось, был очень даже неплох – момент начала движения автомобиля я так и не почувствовал! Еще и в голове возникла дурная мысль о том, что у меня так не получится.

Наблюдая в окно за тем, как авто "люкс"-класса перетекает с одной столичной улицы на другую я размышлял о том, что в той жизни мне так и не удалось заработать на нормальный автомобиль, а в этой – судя по всему так и не придется. Во всяком случае, в ближайшей перспективе у меня достаточно большая вероятность оказаться за рычагами какого-нибудь 7ТР или Виккерса, а вполне может быть – даже за рулем грузовика, но никак не авто "премиум" класса. Чуть меньше вероятность выжить в сентябрьской мясорубке, акклиматизироваться, и, впоследствии оказаться за рычагами такой знакомой по советским фильмам "тридцатьчетверки" или хорошо известной по компьютерным играм "рабочей лошадки Союзников" – танка американского производства "Шерман". Больше всего же вероятность – сгинуть в какой-нибудь канаве, буквально через полгодика, столкнувшись с хмурыми (или веселыми) парнями в форме "фельдграу". Понятно, что в плен к ним мне лучше не попадать… В российских фильмах, обычно, на этот случай солдаты и офицеры носят в кармане по "лимонке", вот только… где ее взять? У меня даже пистолет – и тот, практически без патронов! Ну что такое – шестнадцать маслят! Вообще ничто! И что самое хреновое – за всей этой круговертью мне даже не удалось разок сходить в тир, чтобы пристреляться к незнакомому оружию!

По улочкам Варшавы мы петляли недолго: вскоре выскочили за город и развили скорость порядка шестидесяти километров в час – с учетом того, что дорога была не очень хорошо расчищена, ехали мы на достаточно приличной скорости. Мне даже стало нехорошо, когда я представил, что водитель не справится с управлением – отчего-то мне как-то не верилось, что в начале двадцатого века на автомобилях даже для "высшего класса" присутствуют эти чертовы подушки безопасности, что в моем времени обязаны гарантировать эту самую безопасность водителя и пассажиров…

Шофер у нас был непростой – это я понял в тот самый момент, когда он догнал колонну из нескольких армейских грузовиков, и, еще увеличив обороты двигателя, вошел в поворот, обгоняя эти самые армейские "урсусы", оказавшиеся по правому борту со скоростью порядка восьмидесяти километров в час. На такое я бы не решился даже в своем времени: во всяком случае, точно не на такой узкой, двухполосной дороге, обе стороны которых были засажены рядами деревьев, что очень сильно ухудшало обзор!

На мое счастье (а также на счастье побледневшего капитана), поездка эта закончилась также неожиданно, как и началась – всего лишь полтора часа езды в комфортабельном авто, и, скорость постепенно начала снижаться, после чего шофер сделал достаточно резкий поворот влево, проехал по еще более узкой дороге, и, остановился у КПП.

Бросив взгляд в окно, я тут же обратил внимание на фруктовый сад, пустой в это время года от плодов. Даже прикинул, что неплохо было бы наведаться сюда в конце весны или начале лета – чтобы сорвать пару плодов и снять пробу со знаменитых польских яблок. Впрочем, долго размышлять о прекрасном – о еде – мне не дали, и, дверь со стороны водителя открылась, после чего послышался непонятный бубнеж, и, вскоре после того, как дверца хлопнула, наш лимузин продолжил движение. К моему счастью – показывать свою лихость шофер больше не стал, и, вскоре, вообще остановил транспортное средство.

Теплый диван пассажирского отсека я покинул с нескрываемой радости, и, несказанно удивился, когда выбравшись из салона, смог осмотреться вокруг. Лимузин остановился возле массивного входа в белокаменное здание, скорее даже усадьбу, построенную несколько веков назад. Обернувшись, замечаю обширный парк по другую сторону от автомобиля: несколько аккуратно выложенных брусчаткой тропинок, такие же аккуратно постриженные кусты, и, кажется, выключенный по-зимнему времени, фонтан.

По левую сторону, чуть в стороне от того места, где находились гости (я, полковник Сосновский и капитан Галецкий), расположилось какое-то хозяйственное здание – судя по двум точно таким же, как и наш, лимузинам – все-таки гараж.

Долго созерцать округу нам не дали – стоило только водрузить на положенное место головные уборы, как перед нами возник неизвестный поручник в щегольской форме. Щелкнув каблуками, он приложил два пальца к козырьку своей щегольской фуражки (и этот в фуражке зимой!), после чего коротко сообщил:

– Пан полковник, Маршал уже ждет вас! Прошу за мной!

От нехорошего предчувствия у меня затряслись поджилки – встречаться с маршалом еще раз, с тем самым маршалом, что совсем недавно отчитал меня как мальчишку на полигоне, мне как-то не хотелось. Вот только другого варианта не было! Назад уже не уйдешь! Территория поместья охраняется – никто меня без пропуска не выпустит. Да и Сосновский тревогу поднимет, если, вдруг, я потеряюсь. Поэтому приходится бороться с собой и молча идти следом за вышестоящими офицерами.

Как только мы вошли в большой холл (или как в поместьях называется помещение, следующее сразу же за входом?), несколько вооруженных карабинами солдат во главе с капралом, на поясе которого висела кобура с револьвером, вежливо так, но цепко следя за нашими руками, предложили расстаться с оружием, а заодно и с зимней одеждой. Послушно пришлось расставаться с пистолетами, вот только полковнику (одетому в парадную форму!) оставили его шашку.

Когда все формальности были улажены, все тот же щегол-поручник предложил нам проследовать за ним. Мы молча согласились, и, пройдя через пару небольших хорошо и со вкусом обставленных комнат в каком-то старинном стиле (уж не в викторианском ли?), оказались в небольшом пустующем (если сравнивать с помещениями, где мне пришлось пройти ранее) зале. Из мебели присутствовала лишь пара диванчиков, на которые нам и предложили присесть. После чего наш провожатый подошел к массивным дверям, отворил одну из них и покинул нас, перейдя в другое помещение.

Я же начал вертеть головой на все триста шестьдесят градусов. На стенах обнаружились полотна неизвестных мне художников, причем условно их можно было поделить на два вида, которые как бы случайно заканчивались как раз у двери, в которую вошел поручник. Первый вид можно было охарактеризовать одним словом – море. Причем картины, судя по всему, были продолжением друг-друга, показывая историю Польского Флота. Во всяком случае – мне так показалось. Иначе объяснить триптих из "лодочки с парусом на море", "хрен знает сколько мачтового чего-то там на море" и "эсминца на море" я охарактеризовать не смог бы никак.

С другой стороны, тоже триптих. Но уже про кавалерию: "десяток всадников в кожаной одежде с копьями", "сколько-то там польских гусар" и "Уланы бьют краснопузых". Почему именно краснопузых? Да потому что на ней были изображены кавалеристы, налетевшие на красноармейцев в пешем строю. Почему красноармейцы? Да потому что уж очень форма на "чужих" пехотинцах была похожа на ту, что в двадцатые годы носили в РККА – тут тебе у некоторых "красные революционные шаровары", такие же красные (и не только) клапаны на гимнастерках, и, конечно же – "буденовки" на головах.

Пока я рассматривал картины, вернулся поручник, посмотрел на полковника:

– Пан полковник, прошу вас!

Сделав плавный шаг в сторону, поручник-щегол повел руками в сторону двери, будто бы приглашая старшего по званию к чаю.

Сосновский встал, привычным движением оправил форму, положил руку на эфес кавалерийской шашки (или все-таки сабли?), после чего четкими, твердыми шагами пошел туда, откуда явился поручник. Мы с капитаном собрались было пройти следом, посчитав, что зовут нас всех, но были остановлены повелевающим возгласом провожатого:

– Сидеть на месте!

От такой дерзости капитан Галецкий даже несколько надулся – не ожидал такого отношения к себе от нижестоящего по званию офицера. Мне даже показалось, что пехотинец набросился бы на поручника с кулаками – показать насколько этот чертов "штабной" был не прав, позволив так грубо обратиться к старшему по званию – уж очень характерно у Януша начали напрягаться кулаки, но, справившись со своим порывом, капитан злобно посмотрел на поручника, после чего вернулся на свое место. Я же последовал за ним, мысленно возрадовавшись, что мой спутник не наделал сейчас глупостей – кто его знает, что не просто "штабные", но и приближенные к фигуре главнокомандующего войсками смогут сделать с простым пехотным капитаном.

Дождавшись, когда мы вернемся на свои места, провожатый вернулся в кабинет и плотно затворил дверь.

Мы также молчали, лишь изредка вертели головой из стороны в сторону. Я – из интереса, а капитан – из каких-то своих побуждений. Через несколько минут дверь вновь открылась и нам на глаза попался все тот же поручник, на этот раз позвал капитана:

– Гражданин капитан, пройдите!

Поиграв желваками, Галецкий встал, поправил на себе парадный китель, после чего сделав несколько твердых шагов вперед, показал поручнику большой, размером с треть дыни кулак и как ничего не бывало, вошел в кабинет. "Местный" щегол покрылся красными пятнами, яростно посмотрел в спину капитану, после чего вслед за ним прошел в кабинет…

Время начинало невыносимо тянуться, казалось, я сижу в приемной (можно же так назвать этот зал ожидания?) целую вечность… Но, как известно, все кончается – ожидание тоже, и, вскоре появился все тот же офицер, позвавший меня. В уставной фразе не было ничего обидного, вот только смотрел на меня этот поручник как на грязь, что меня нисколько не смутило – великое множество раз, еще в той жизни на меня так смотрели! Причем часто, регулярно – начиная от школьных учителей, когда я в очередной раз не до конца сделал домашние задание, продолжая преподавателями во время сессии, которые периодически своим поведением как бы намекали – "заплати, и все – конец твоим проблемам" и, не заканчивался проверяющими на работе…

В общем, мне даже почему-то стало весело – поэтому оправив форму, я весело улыбнулся, подмигнул поручнику, и твердым, но не строевым шагом вошел в большую комнату, оборудованную под кабинет:

– Гражданин маршал, подпоручник Домбровский, по…