Погода завтра изменится

Просыпаюсь. Открываю глаза и вижу в квадратном зеркале, что висит в простенке между двумя окнами, Жоркино лицо. Жора стоит ко мне спиной и ожесточенно бреется. Зеркало отражает сосредоточенное, какое-то даже страдальческое выражение. Жора не умеет бриться. Лезвие бритвы он ведет не плавно, с наклоном, как это делают опытные люди, а почти перпендикулярно, рывками. Подбородок у него в свежих порезах.

— Послушай, купил бы ты себе электробритву... — советую я.

— Иди ты к черту! — отзывается Жора и тут же делает еще один порез.

Встаю. Под ногами скрипят, ходят ходуном рассохшиеся половицы. Жилье наше временное, и все здесь сделано на скорую руку.

Комната, в которой мы живем, небольшая — три на четыре, то есть двенадцать квадратных метров. Два окна, как два широко открытых глаза, удивленно смотрят на мир. Мы принципиально не занавешиваем окна: пусть будет больше света. Окна наши видят далеко — до самой кромки соснового леса. Собственно, растут здесь и березы, и осины, и колючий шиповник, а в лесу можно найти черемуху, калину и даже кисловатые гроздья костяники... Справа от леса виден Турыш, река хитрая и каверзная. На противоположном берегу Турыша возвышается, подступая вплотную к воде, насыпь. Оттуда через реку скоро шагнут первые пролеты моста. Это, наверное, будет красивый мост.

Он непременно будет красивым, потому что строим его мы — Виктор Тараненко, Жора Скурин, я, Сильва, Василий Васильич... Остальных могут назвать в отделе кадров.

Прямо под окнами у нас сделан турник. Я вижу, как крутится на этом турнике Виктор Тараненко. Он взлетает над металлической перекладиной, на мгновение застывает в положении стойки, будто пытаясь достать ногами облака. У Виктора второй разряд по гимнастике, и он старается при всех наших житейских неурядицах сохранить форму. Я отчаянно завидую Виктору.

Жора добрился, налил из флакончика в ладонь одеколон, плеснул в лицо, растер, затем вырезал из газеты кругляшки и заклеил порезы. Виктор постучал в окно:

— Пошли, старики, умываться.

— Топай один, — сказал Жора.

Зеркало отражало противоположную стену, кровать, заправленную байковым одеялом. Над кроватью — гитара, потускневшая репродукция саврасовских «Грачей» и портрет Татьяны Самойловой, вырезанный из журнала «Экран».

Зеркало — всего лишь бесстрастное стекло, но тот, кто изобрел это стекло, совершил великое чудо. Люди смогли увидеть самих себя и, поверив таинственному стеклу, стать самокритичными. А все же отразить главное, показать человека во всей его сложности зеркалу не дано. Но это к слову. Все, о чем я хочу рассказать, никакого отношения к зеркалу не имеет.