Погода завтра изменится

VII «Ужинать надо каждый день»

Самый обстоятельный, самый рассудительный и самый спокойный человек на участке — Виктор Тараненко. Виктору двадцать четыре года. Из них четыре года он служил на флоте, на подводной лодке. Койка его стоит рядом с моей. Она всегда аккуратно, по-флотски заправлена.

— Парад! — ухмыляется Жора. — Промвыставка... Кому это нужно?

— Мне, — серьезно, ничуть не обижаясь, говорит Виктор.

А я, как и Тараненко, разглаживал одеяло, складывал полотенце треугольником... Не потому, что решил подражать, просто не хотел, чтобы моя койка была заправлена хуже. В конце концов у каждого человека есть самолюбие. И вдобавок ко всему теперь каждое утро я пытался сделать на турнике «солнце».

Жора издевался надо мной:

— Не светит «солнышко»... Брось, чего стараешься?

— Не слушай, — спокойно говорил Виктор. — Хочешь, научу?..

И я снова повисал на турнике.

Виктор достал где-то старый пионерский горн и каждое утро устраивал «побудку».

Жора срывал с себя одеяло и ругался на чем свет стоит:

— Буду жаловаться!.. Здесь не солдатская казарма.

— Да ведь все равно вставать, — говорил Виктор. — Минутой раньше, минутой позже... Зато с музыкой.

— Плевал я на вашу музыку! Мне, может, как раз всего одной минуты не хватило, чтобы доспать... Бюрократы!

Я не обижался. Мне нравилось быстро вскакивать с постели, быстро одеваться и на ходу завтракать.

Рано утром я уходил к реке. Гулко стучал дизель. От реки тянуло свежестью.

С песней проходили мостовики. Я запускал мотор и проверял его на слух. Мотор работал ровно и безотказно. Корпус катера мелко подрагивал, и вода расходилась от него серебристой рябью.

Приходили монтажники.

— Привет, флотилия! Пар на марке?..

Я сухо здоровался и коротко говорил:

— Отчаливаем.

Вот уже полторы недели я работаю рулевым на катере. Я доволен новой должностью, но до сих пор не могу понять, почему именно мне предложили эту работу. В мостопоезде каждый третий — то тракторист, то моторист, то шофер...

Случилось это через несколько дней после неудачной моей попытки сбежать. Виктор сказал, что меня сам Иван Борисович просит зайти в конторку. Я догадался: нотацию будет читать. Скажет: я поручился за тебя, дал слово воспитать из тебя человека, а ты что делаешь?..

Я вошел в конторку, весь как-то подобравшись и напружинившись, словно приготовился к прыжку, и остановился у двери. Иван Борисович сидел за столом.

— Садись, — не очень приветливо и, как показалось мне, сердито сказал он.

Я продолжал стоять, как истукан. Иван Борисович подписал какие-то бумаги, выпрямился, внимательно посмотрел на меня, встал и решительно зашагал по комнате. А я ждал. Страха не было. Неприятно только ждать.

— Ты это что же, друг любезный... — прищурившись, сказал Иван Борисович. — Что ж ты хворать-то вздумал в такое время?..

Я растерянно поморгал, не зная, что отвечать. Потом сказал:

— Так ведь не от меня это зависит, Иван Борисович... Болезнь, она не спрашивает.

— Смотри у меня! — пригрозил Иван Борисович. — Не спрашивает... А пригласил я тебя вот зачем. Ты в детдоме, кажется, техникой увлекался. Было такое, признавайся?

— Немножко было, — воспрянул я духом. Тогда я и не подозревал, что Иван Борисович знал о моей попытке уехать из мостопоезде, но из каких-то непонятных мне соображений умолчал об этом.

— Вот и хорошо, — сказал Иван Борисович. — Решили мы тебя, Воронков, рулевым назначить на катер. Согласен? Работа интересная. И важная, — добавил он таким тоном, точно подводил черту.

И вот теперь я с утра до вечера бороздил на катере воды Турыша. Дел по горло: надо перевозить рабочих, доставлять на левый берег инструменты, стройматериалы...

Как-то после работы, поздно вечером возвращаясь в общежитие, вспомнил я о том, как хотел уехать, и подумал: «Нет, уезжать пока воздержусь. Такую работу поискать надо. Это почти что морская служба...»

Пришел я в свою комнатку, торопливо разделся и лег спать. Снился мне мой катерок, но уже настоящим боевым катером — с мачтой и командирским мостиком. Я стою на мостике и отдаю команды: «Право руля!», «Полный вперед!», «Так держать!». А в лицо дует ветер. Дует и дует.

Открываю глазе и вижу: сложил Тараненко губы трубочкой и дует мне прямо в лицо.

— А ну, поднимайся, салага!

— Зачем?

— Вставай, тебе говорят! Будем ужинать. И чтобы без ужина больше не ложился. Ясно?

— Так это ж не всегда.

— Ужинать надо всегда, каждый день, — смеется Виктор. — Даже тогда, когда на последние деньги куплены шахматы... Понятно?

— Понятно, — растерянно бормочу, протирая глаза.

Виктор ставит на стол горячие, пахучие сосиски и тонкими ломтями нарезает хлеб.

— Ешь, пока рот свеж.