Погода завтра изменится

XV Мелкозернистый песок

Произошло два события.

Первое. Приехали геологи-изыскатели, ходили с начальником по участку, осматривали котлован, спорили о чем-то, размахивая руками. До меня доносились несвязные обрывки фраз:

— ...подмывка... грунт...

— ...шестнадцать атмосфер...

— ...расчеты... точность...

В полдень изыскатели начали бурить скважину.

Я с нетерпением ждал результатов. Почти каждые полчаса я бегал в конторку. Сильва сидела за своим некрашеным столом, заваленным бумагами. Наманикюренные пальцы ее были в чернильных пятнах. В открытое окно доносился гул стройки и мягкий шелест деревьев. Погода наконец установилась ровная и ясная. Неясно было одно: почему не поддавались сваи?

— Ну, как? — спрашивал я у Сильвы.

— Сто пять... — отвечала она, улыбаясь, и брови ее взлетали вверх.

— Что «сто пять»?

— А что «ну, как»?

— Какие результаты у геологов?

— Не по адресу обращаешься. — И Сильва так глянула на меня, что мне стало жарко. — Ты, Геночка, спросил бы у меня, какая сегодня погода, — это я тебе скажу. Геночка, а ты хорошеть стал... Правда, Люся?

— Это я и сам знаю, — буркнул невпопад я и, мысленно обозвав Сильву «ведьмой», хлопнул дверью.

Я спустился к реке, прислушался. Какая-то необычная тишина царила на стройке. Задрав тонкий хобот, неподвижно стоял экскаватор. Он был похож на большого африканского слона и немножко на жирафа. Запах дыма (на левобережье монтажники развели зачем-то костер) щекотал в носу. Душно было.

Я разделся и, оставшись в одних трусах, несколько раз прыгнул, точно пробуя прочность земли. Потом взмахнул руками и бултыхнулся в теплую, тягучую воду. Вода пахла свежими огурцами, слегка бензином и просто водой. Погрузившись в нее, я открыл глаза и ничего не увидел, кроме зеленоватой колышущейся массы. Вынырнув, я отфыркался и саженками поплыл на середину. С того берега кричали монтажники:

— Ге-ге-е-эй! Плыви сюда!

— Где ему! — подзадорил кто-то. — Слабо!

Я легко скользил в воде, чувствуя силу в каждом мускуле. Было такое ощущение, словно я состоял не из плоти, а из чистого воздуха и света. И еще: что я все могу. Когда я коснулся берега, монтажники хором крикнули: «Молодец!» — а я помахал рукой и уплыл обратно.

На том берегу ждал меня Виктор.

— Лихо! — сказал он, и я не понял: то ли он одобряет, то ли осуждает меня за ненужное бахвальство.

— Жарко, — как бы оправдываясь, говорю я и смеюсь от какой-то непонятной легкости в душе. Словно водой смыло с нее все неприятное, ненужное, и теперь я, обновленный и радостный, стою перед Тараненко и смеюсь. Виктор не выдерживает и тоже смеется. Потом спрашивает:

— Ты над чем смеешься, голова садовая?

— Не знаю. А ты?

И мы снова смеемся.

Потом я говорю:

— Здорово все! Правда, здорово?

— Что именно?

— Ну, все. И река. И наш поселок. И люди. Мне кажется, я все это знал всегда, всю жизнь... Понимаешь? Как будто я всегда был здесь и ничего трудного не было в моей жизни.

— Понимаю, — говорит Виктор. — А ты ничего не слышал про анализ грунта?

— Нет, не слыхал.

— По новым расчетам будем работать...

— Да? Это уже точно?

— Абсолютно.

— Ур-ра!

Оказалось, что местный грунт составлял не мелкозернистый песок, как утверждали геологи раньше, а средний и крупнозернистый. При таком грунте забить сваю на двадцать метров никакой силой невозможно.

Второе событие произошло в этот же день. Жору сняли с машины. Он возил камень на участок мостовиков. Работал Жора легко, как бы играючи. Пятнадцать километров туда, пятнадцать обратно... Десять рейсов — триста километров.

Главного инженера удивило, что при таком расстоянии очень быстро оборачивается Жора.

— Вы откуда, Скурин, возите камень? — спросил главный инженер.

Жора подозрительно посмотрел на начальство и неопределенно махнул рукой.

— Оттуда... от станции...

— Пятнадцать километров, говорите?

— Пятнадцать... по спидометру.

— Так у вас же, Скурин, спидометр неисправный.

— Да он только что забарахлил...

— Что же, Скурин, поехали. Я тоже с вами прокачусь.

До карьера было девять километров, а в путевке Жора писал «пятнадцать».

— Завтра сдадите машину, — сказал главный инженер.

Жора растерялся. Поворот получился неожиданно крутым. Он попытался возразить:

— Нельзя же так. У коня четыре ноги, и тот спотыкается.

— Вы, Скурин, не путайте черное с белым, — жестко сказал главный инженер. — Не забывайте: одни спотыкаются, другие ножки подставляют. Сдадите завтра машину.

Слух об этом быстро облетел участок. Относились, правда, к этому случаю по-разному. Одни равнодушно («По заслугам и награда»), другие высказывались осторожно: «Может, главный инженер поторопился с решением?» Тараненко высказался решительно и определенно:

— Правильно. Надо тебе, Жорка, мозги прочистить. Для твоей же пользы.

Жора на это ответил многозначительным:

— Мг-г... да?

А бригадир плотников, ветеран мостопоезда Василий Васильич Демин, пыхая самокруткой, образно заметил:

— Это и есть тот самый мелкозернистый песок, который сразу не разгадаешь...