Погода завтра изменится

XIV Заколдованные сваи

Это только казалось, что все будет просто. Несколько ударов дизель-бабы — и свая на месте.

Но счет ударам потерян, а свая не подчиняется. Она вошла только на двенадцать метров, а дальше, будто заколдованная, не двигается.

Начальник мостопоезда в сотый раз, наверное, приходит к котловану. Его сопровождают главный инженер и начальник участка, оба хмурые, злые и молчаливые.

— Непонятное творится, — говорит главный инженер. — По расчетам сваи должны входить в грунт на двадцать метров.

— А где взять еще восемь метров? — спрашивает начальник.

Тот пожимает плечами.

— Не понимаю. Расчеты рвутся по швам.

— Расчеты, расчеты!.. — сердится начальник. — Подмыв вели? — Теперь он обращается к начальнику участка.

— Вели.

— Подмывать еще!

Шли дни, а работа не двигалась. Сваи в лучшем случае подавались всего лишь на несколько сантиметров. Эти «несколько сантиметров» стоили невероятных усилий.

Лицо мое почернело за эти дни, руки были в ссадинах. Я завидовал Жоре, Виктору Тараненко, Сильве.

Им что, работай да работай.

А у меня какие-то дурацкие расчеты, которые «рвутся по швам» и которые давно бы, наверное, пора перекроить.

Жора говорил:

— Ну что. сваезабиватель, наткнулся на вечную мерзлоту? Посоветуй главному инженеру способ прогревания почвы... А то в этом месяце без зарплаты останешься.

— Не твоя забота. Лишь бы ты не остался без денег... Для тебя это все.

Жора скалил зубы...

— У-уф. какой ты стал! Агитатор. А деньги, хлопец, действительно хорошая штучка. Деньги — капитал. Об этом даже Карл Маркс писал. Не читал? Э-э, да ты, как видно, слабовато подкован политически...

Мне даже снились эти проклятые, «заколдованные» сваи.

Будто обступали они меня со всех сторон и, как Жора, скалили зубы: «Погоди, хлопец, мы тебе покажем, где раки зимуют...»

Наступало утро, и все начиналось снова. Подмывка грунта. Гулкие, ухающие удары дизель-баб. И все впустую.

Рабочие возмущались:

— Сколько мучиться? Не вечно же колотить эти сваи...

Пришел начальник мостопоезда, постоял, посмотрел и махнул рукой.

— Прекратить работу.

Заглохли моторы.

Наступила тишина. Слышно было, как ластятся к берегу волны. Рабочие закуривали, останавливались около начальника.

— Что будем делать, Иван Борисович? Отчего это такая загвоздка?

— Разберемся, — обещал начальник. — Вызовем изыскателей: может, они тут поднапутали, ошиблись.

— Дорогонько обошлись их ошибки, если это так.

— Дорого.

Вечером я лежал на берегу, сцепив за головой руки. Рядом сидел Виктор. Он рассказывал о своей службе, о трудных ночных переходах, о матросской дружбе, которая ни в огне не горит, ни в воде не тонет...

А мне и рассказать-то нечего. Родителей не помню, не знаю даже, кто они были. Говорят, вынес меня из горящего дома какой-то неизвестный солдат, неизвестная женщина сдала в детдом, а затем...

Несколько раз убегал из детдомов. Зачем? Я и сам не знаю. Нравилось. Искал свободу.

А свобода вовсе не в том, чтобы, как перекати-поле, бесцельно болтаться по земле: куда ветер — туда и катишься...

— Не хочется вспоминать, — говорю я, вздыхая.

— А ты не вспоминай. — Виктор кладет свою широкую, как лопата, ладонь на мое плечо. — То уже позади. Чего не бывает в жизни... — Он умолкает на минуту, словно подбирая более точные, более веские, более убедительные слова, и продолжает: — Вот как с этими сваями: дошли до какой-то точки — дальше некуда. А думаешь, это предел? Дудки! Найдут способ и будут эти же самые сваи, как гвозди, с одного маху забивать.