Похищение из сераля

Глава тридцать первая. Апогей Анны Мориц

После этого тематического показа в ход пошли обыкновенные шуточные выступления: практически цирковой номер нарочито унылых артистов, длинного и низкорослого (Пат и Паташон — так определил их Макс), балетный танец в настоящих пачках и пуантах (притом что танцевали мужчины под неумолчный смех зала!), скабрезная песенка «мужа и жены» с игривыми толчками бедрами и попами и тому подобные репризы… Вдруг заиграла экзотическая музыка (отдаленно похожая на индийскую) и на середину вестибюля выбежала Анна Мориц, замотанная в какие-то цветные шали и покрывала.

— Представьте милые мужчины, что перед вами выступает Мата Хари! — громко сказала она и приступила к танцу. Его основой стало чередование раскачивания станом и плавных вращений, а сутью — снятие бесконечных покровов медленными дразнящими движениями. Но вот их стало совсем мало и при снятии очередной шали жадным мужским взглядам предстал обнаженный женский торс, прикрытый в районе грудей газовым шарфом. Но Анна продолжила танец, сняла покров с бедер и стала подставлять под взгляды свои стройные ноги и достойные похвал ягодицы (пах ее был прикрыт расшитым бисером шелковым треугольником, держащемся на цепочке, обвивавшей стан). Мужчины горячо захлопали, Анна же сорвала с груди и шарфик, мотнула титечками и побежала вверх по лестнице, волоча за собой покрывала, но не спеша их накидывать. Наградой ей стала буря оваций, в которой принял горячее участие и наш бывалый попаданец.

Его номер был в программе выступлений последним. Он переоделся в гримерной в сценический костюм (узкие расклешенные к щиколотке брюки белого цвета и желтую парчовую рубашку), взял загодя приготовленный граммофон и стал спускаться по лестнице в вестибюль. Заведя граммофон, он опустил иглу на записанную для себя пластинку и, пока игла добиралась до звуковой дорожки, повернулся к публике и сказал:

— Эта песня посвящается всем людям мира — независимо от их расовой принадлежности.

А необыкновенная для этого времени бодрая ритмичная музыка уже пошла, и он запел знаменитый шлягер Африк Симона, приплясывая и пританцовывая в его стиле:

Зал, который в начале шлягера был в недоумении (Макс глаз-то не закрывал), к концу его неизбежно попал в его плен и вовсю пританцовывал. И потому взорвался аплодисментами, хотя недоумение в глазах мужчин даже усилилось. Тогда Городецкий сказал:

— Песня эта, как вы поняли, африканская с отдельными английскими словами. В ней говорится: ты белый, а я черный, это — слова, мы все же так похожи, шала-лала, ведь на плечах у нас есть голова, ты человек, я тоже, тоже…

Когда Максим явился в буфет после обратного переодеванья в костюм светского человека, места за столами были практически разобраны. Он покрутил головой, приметил свободный стул в дальнем конце зала, но, когда двинулся к нему, был перехвачен женской ручкой: мягкой, но твердой. Опустив глаза, он встретил взгляд Анны и ее улыбку в сопровождение слов:

— Я от этого стула пятого мужчину отгоняю, а единственный, которого жду, все в гримерке прихорашивается…

— Надо было мне хотя бы намекнуть о будущем соседстве, — сказал Максим, усаживаясь рядом. — Тем более, что Вы тоже единственная женщина в театре, с которой я более-менее знаком.

— Удивительно, как различно устроены женщины и мужчины, — хохотнула Анна. — Вы тянетесь к единственно знакомой женщине в нашем обществе, а я — к единственному малознакомому мужчине.

— Я недавно прочел, что любовь и влюбленность — два разных чувства, — изрек Городецкий сентенцию Марины Цветаевой: — Любить можно только хорошо знакомого, родного человека, а влюбляться — только в незнакомого.

— Похоже на правду, — кивнула актриса. — По мере знакомства влюбленность начинает улетучиваться. Поэтому да здравствуют короткие встречи с малознакомыми, но симпатичными людьми. Вот вроде Вас, Максим. Вы, кстати, еще и очень оригинальны. Где научились так необычно танцевать?

— У африканцев, конечно. В России они, как ни странно, встречаются.

— Все-таки странно. Я не видела в Вене ни одного африканца.

— Прокатитесь в Париж. Там их побольше. Я, кстати, туда вскоре поеду — можете составить мне компанию.

— И репертуар побоку? Я задействована в трех спектаклях, а теперь, после обретенной с Вашей помощью популярности меня приглашают еще в две новые постановки. Так что отдыхать я могу только в пределах Вены и в строго отведенные администрацией театра часы. Не считая сегодняшней вакханалии.

— Начало у вашего праздника получилось интересное, но на вакханалию это все же непохоже.

— Еще не вечер, — усмехнулась актриса. — Может, и до канкана на столах дойдет…

В разгар танцев Макс еще раз задействовал свой граммофон, поставив пластинку с «Ла мороча», и повел в круг заранее приглашенную Анну (на право танца с которой выстроились почти все мужчины театра). Как он и ожидал, пластичная актриса быстро вписалась в ритм танго и отдалась ему (и Максу) всей душой, а заодно и телом. Макс в танце сильно возбудился, попытался отодвинуться от партнерши, но она его жертвы не приняла и, напротив, стала танцевать максимально плотно — улыбаясь мечтательно при этом. Однако после танца Анну обступила толпа мужчин, которые захотели «научиться у нее фигурам танго». Актриса засмеялась, скользнула по Максу взглядом (подмигнув) и сказала:

— Отчего не поучить? Становитесь в ряд, олухи!

И пошла с одним, но через полминуты с другим, потом с третьим и закончила танец с пятым.

— Поняли? — спросила она по завершении. — Тогда приглашайте теперь моих и своих подруг и учитесь дальше с ними — под ту же пластинку. А мне пока нужно обсудить с паном Городецким одно дело…

Дело пошли обсуждать в ее гримерную, но с задержками, потому что Макс принимался целовать Анну на каждом углу.

— Ничего не могу с собой поделать, — говорил он. — У тебя такие манящие губы!

— Но ты заодно мнешь и мнешь мое тело, — возмущалась она, смеясь.

— Тело у тебя гораздо привлекательнее, чем у Маты Хари, — объяснял Макс. — Я видел ее фото. А теперь у меня перед глазами только твои извивы и изгибы!

— Неужели у меня нет ничего прямого?

— Ноги! Они такие прямые! Но сменяются такими чудными выгибами и обводами! Бежим скорее в гримерку! Я хочу вновь их увидеть: от изящных пальчиков до умопомрачительных ягодиц!

— То есть моя грудь тебе не интересна?

— Бежим! Иначе у меня сейчас лопнут брюки!