Покоритель Африки

Глава X

Ночь была темная и ненастная. Шел дождь, всюду стояла грязь. Верные суахили, которых Алек привел с побережья, стучали зубами у костров, а дозорные дрожали от холода. В такие ночи мужество уходит, а все, к чему Алек стремился, кажется глупым и незначительным. С потолка палатки струилась вода, всюду без стеснения сновали огромные крысы. Крепкая парусина раздувалась под могучими порывами ветра, оттяжки поскрипывали, словно вся конструкция вот-вот взлетит. В палатке было на удивление тесно, притом что в ней стояла лишь прикрытая москитной сеткой постель Алека, складной столик с парой садовых стульев да ящики со всяким ценным имуществом. Под ногами хлюпало, несмотря на брошенный на пол кусок брезента.

На одном из стульев спал человек: голову он опустил на руки, а винтовку прислонил к столу. Это был Уокер — юноша, отправленный распоряжаться самым северным форпостом «Восточноафриканской компании» взамен старшего товарища, который уехал домой в отпуск. Он присоединился к экспедиции год назад и оказался забавным круглолицым толстяком веселого нрава — какого совершенно не ожидаешь встретить в африканской глуши, — причем совершенно неприспособленным к здешнему образу жизни. Достигнув совершеннолетия, он унаследовал скромную сумму, которую тут же решительно промотал, не останавливаясь ни перед чем. Потратив последнее пенни, он, чтобы не умереть от голода, принял предложение друга семьи, входившего в руководство «Восточноафриканской компании». Невзгоды совершенно не сказывались на его жизнерадостной натуре. Уокер никогда не унывал, не жалел об ошибках молодости и не роптал на преследующие отряд тяготы. Юноша нравился Алеку. Будучи по натуре молчалив, Маккензи отдыхал в обществе людей вроде Дика Ломаса и Уокера, умевших болтать без передышки. Простодушие молодого человека и его искреннее удивление глубоким различиям между Африкой и Мейфэром неизменно забавляли путешественника.

В палатку зашел Адамсон. Доктор был компаньоном Алека в двух предыдущих экспедициях, где они крепко сдружились. Этот уроженец Эдинбурга растягивал слова и был остер на язык. Настоящий великан, куда крепче любого из англичан в их отряде. Движения его были столь же неторопливы, как и речи.

— Привет, — бросил он.

Уокер подскочил как от выстрела и рефлекторно потянулся за оружием.

— Ладно-ладно, не стреляй! — расхохотался доктор. — Это же я.

Уокер убрал винтовку и уставился на доктора.

— Что, нервы пошаливают?

Жизнерадостный толстяк наконец опомнился и прыснул.

— За каким чертом ты меня разбудил? Мне снилось… Снилась туфелька на высоком каблуке и изящная ножка, и еще белая кружевная юбка…

— В самом деле? — переспросил доктор с ленивой усмешкой. — Ну тогда я как раз вовремя. Разбудил и не дал выставить себя дураком. Хочу взглянуть на твою руку.

— Что может быть очаровательнее?

— Руки-то? — мрачно уточнил Адамсон.

— Нет, молодой женщины, что переходит Пиккадилли у магазина «Суон и Эдгар». Вы, дружище доктор, варвар и дикарь; вам не понять, сколько требуется забот, приготовлений и тревожных раздумий, чтобы так элегантно поддернуть восхитительно сшитую юбку.

— Да вы, Уокер, исключительно аморальный тип, — с улыбкой отозвался доктор своим ленивым говорком.

— При сложившихся обстоятельствах мне остается лишь порицать праздность и лень. Койка в тесной палатке под завывание москитов мне сейчас куда милее всех нежных прелестей, вместе взятых, а ужин свой я не променяю и на саму Елену Троянскую.

— Сразу вспоминается лисица, которой был зелен виноград.

Уокер швырнул жестяной миской в крысу, которая нахально разглядывала его, усевшись на задние лапы.

— Чепуха! Дайте мне мягкую постель, сытно поесть да табака вдоволь — и пропади все красотки пропадом.

Адамсон молча улыбнулся. Беспечная болтовня Уокера придавала их тяжелому положению чуть мрачноватый комизм.

— Давай-ка посмотрим твою руку, — заявил он серьезным тоном. — Не ноет?

— Даже говорить не о чем. Завтра буду здоров как лошадь.

— Пожалуй, стоит все же обработать.

Уокер снял куртку и закатал рукав. Доктор размотал бинты и осмотрел обширную рану, а потом заново ее перевязал.

— Лучше не бывает, — пробормотал он. — Удивительно, как иногда здорово все заживает, когда, казалось бы, и не должно.

— Устали, наверное? — поинтересовался Уокер, следя, как доктор ловко режет бинт.

— С ног валюсь, а работы перед сном еще море.

— Забавно. Отправляясь в Африку, я думал, что отлично проведу время. Ничего делать не буду — только охотиться.

— Да уж, пикника на природе не вышло, — отозвался Адамсон. — Впрочем, вряд ли кто-то ожидал, что все повернется так мрачно.

Уокер положил здоровую руку на плечо доктору.

— Мой друг, если я когда-нибудь вернусь в родные края, то второй раз ни за что не поддамся несусветной глупости и не отправлюсь на поиски приключений. Я найду мирное, спокойное занятие: стану зазывалой у виноторговца или страховым агентом.

— Все так говорят. Но вернешься домой — а перед глазами стоят здешние леса, равнины и палящее солнце, и даже москиты. Оглянуться не успеешь, как снова окажешься в этих Богом забытых землях.

Повисшую тишину прервал неожиданный вопрос Уокера:

— Доктор, вы не мечтаете о бифштексах?

Тот озабоченно уставился на собеседника, который с улыбкой продолжал:

— Иногда, когда на марше от жары голова идет кругом, а завтрак опять был скудный и несъедобный, у меня бывает видение…

— Мне было бы легче перевязывать, жестикулируй ты только одной рукой, — заметил Адамсон.

— Я сижу в своем клубе за маленьким столиком у окна с видом на Пиккадилли. Скатерть белоснежная, все блестит. И вот подобострастный лакей приносит бифштекс: идеально прожаренный и такой нежный, что прямо тает во рту. А рядом ставит тарелку хрустящей жареной картошки. Чувствуете запах? Другой, в ливрее, приносит мне кружку и выливает туда бутылку — большую бутылку пенного эля.

— Да вы, друг мой, изрядно повеселели.

Уокер с жизнерадостным видом пожал плечами:

— Не раз доводилось мне умиротворять жестокие муки голода беззаботной эпиграммой, а сочиняя сложный лимерик — обманывать убийственную жажду.

Фраза так понравилась юноше, что он решил запомнить ее на будущее. Доктор на мгновение задумался и серьезно посмотрел на Уокера.

— Вчера вечером я подумал, что вы, молодой человек, свое отшутили. И еще — что у меня кончился хинин…

— Попали мы тогда в переделку, а?

— Я здесь с Маккензи уже третий раз и, уверяю вас, никогда не был в столь полной уверенности, что нам конец.

Уокер позволил себе пофилософствовать:

— Знаете, а занятная штука — смерть! Стоит подумать о ней заранее, так от страха поджилки трясутся; а посмотришь ей прямо в глаза — и все так просто, что не успеешь и испугаться.

Путешественники и вправду чудом избежали гибели, а теперь то и дело вспоминали этот страшный момент с поразительной беззаботностью. Кипел бой, отступать было некуда, и каждый показал, чего он на самом деле стоит. Всего пару часов назад дела шли совсем скверно, и теперь, в первый миг облегчения, они поневоле пытались обратить все в шутку. Однако основательный доктор Адамсон желал вспомнить все в подробностях.

— Атакуй арабы в те десять минут, они бы нас просто смели!

— А Маккензи-то оказался на высоте, разве нет?

— Еще бы не оказался, — сухо отозвался Адамсон. — По-моему, он решил, что нам конец.

— С чего вы это взяли?

— Я его неплохо знаю. Когда все ладится, Маккензи становится немного раздражителен. Он замкнут и молчалив — но только пока не вызовешь чем-нибудь его недовольство.

— Вот-вот! Тут-то он спуску не даст! — подхватил Уокер, припоминая замечания, которыми Алек не раз возвращал его с небес на землю. — Не зря туземцы прозвали его «Гром и молния».

— Зато когда дела плохи, Маккензи так и сияет, — продолжал доктор. — И чем хуже, тем он радостней.

— Знаю. Ты умираешь от голода, валишься с ног, промок до нитки и мечтаешь просто лечь и умереть потихоньку — а Маккензи прямо искрится. Ужасно. Если у меня плохое настроение, то пусть уж оно и у других будет плохое.

— Последние три дня он веселее некуда. Вчера шутил с дикарями.

— Шотландский юмор, — заметил Уокер. — На здешнем языке звучит смешнее некуда.

— Никогда не видел его таким радостным, — продолжал доктор, пропустив насмешку мимо ушей. — «Черт побери! — подумал я. — Командир считает, что нам крышка».

Уокер встал и лениво потянулся.

— Слава Богу, все уже позади. Мы три дня не спали. Теперь уж если лягу, то неделю просыпаться не буду.

— Мне пора к остальным пациентам. У Перкинса сильный жар — недавно бредил.

— Боже… Я совсем забыл.

В Африке люди менялись. Уокер с удивлением отметил, что вполне счастлив, и собирался отпустить по этому поводу какую-то остроту… Он едва не позабыл, что один его соотечественник был убит накануне, а другой получил пулю в голову и лежит без сознания. Два десятка туземцев мертвы, а весь отряд чудом избежал гибели.

— Бедняга Ричардсон.

— Ужасная потеря, — протянул Адамсон. — Смерть вечно забирает не тех, кого нужно.

Уокер бросил взгляд на силача-доктора, и его спокойное лицо помрачнело. Он отлично понимал, на что тот намекает, и лишь пожал плечами. Шотландец же продолжал:

— Если смерти не избежать, уж лучше бы чертов щенок Аллертон получил пулю вместо бедняги Ричардсона.

— Невелика была бы потеря, — помолчав, заметил Уокер.

— Маккензи долго терпел его выходки. Я бы отправил Аллертона на побережье вместе с Макиннери.

Уокер не ответил, и доктор продолжал разглагольствовать:

— Кажется, некоторые люди по природе до того испорчены, что сколько ни давай возможность исправиться — все впустую. Такие пусть катятся к дьяволу, и чем скорее, тем лучше.

В этот момент вошел Маккензи и сбросил насквозь промокший макинтош. При виде Уокера и доктора Алек оживился. Адамсон был ему верным другом, которому можно полностью доверять.

— Я обходил посты.

Сообщать по доброй воле хоть что-то, даже такие пустяки, было не в правилах командира. Адамсон поинтересовался:

— Все спокойно?

— Да.

Алек разглядывал доктора, словно заметил нечто очень странное. Отлично зная своего друга, Адамсон сразу догадался: случилось что-то нехорошее. Еще он понял, что с вопросами приставать не стоит.

Наконец Алек продолжил:

— Я только что говорил с гонцом, которого прислал Миндаби.

— Что-то важное?

— Да.

Столь лаконичный ответ не предполагал дальнейших расспросов. Он повернулся к Уокеру:

— Как рука?

— Чепуха. Просто царапина.

— Все равно нужно быть осторожнее. В этой стране даже царапина может причинить много бед.

— Он поправится через пару дней, — сказал доктор.

Алек сел и помолчал минуту, погрузившись в раздумья. Его пальцы теребили бороду — со времен отъезда из Англии она отросла и растрепалась.

— Как остальные? — вдруг спросил он Адамсона.

— Думаю, Томпсон не дотянет до утра.

— Я только что к нему заходил.

Раненный в голову Томпсон со вчерашнего дня лежал без сознания. Он был старый золотоискатель, добровольно примкнувший к экспедиции против работорговцев.

— Перкинс проваляется еще несколько дней, и несколько туземцев тяжело ранены. У этих мерзавцев разрывные пули.

— Умирающие есть?

— Нет. Двое довольно плохи, но должны выкарабкаться.

— Понятно, — коротко отозвался Алек.

Пристально разглядывая стол, он не заметил, как положил руку на оставленную Уокером винтовку.

— Послушайте, вы хоть что-нибудь ели? — наконец спросил юноша.

Алек стряхнул с себя задумчивость и приветливо улыбнулся собеседнику, что случалось с ним крайне редко. Он явно изображал веселость.

— Боже правый, я и забыл, когда последний раз подкреплялся. Ни минуты покоя с этими проклятыми арабами.

— Уж точно не сегодня. Вы, должно быть, чертовски голодны.

— А ведь и правда, — жизнерадостно отозвался Алек. — А еще умираю от жажды. Целый слоновий бивень отдал бы — лишь бы напиться.

— А у нас, как назло, ничего, кроме теплой воды! — громко расхохотался Уокер.

— Скажу мальчишке, чтобы принес тебе поесть, — сказал доктор. — Нельзя так шутить с собственным желудком.

— Суров наш доктор, — подмигнул Алек. — Поесть и правда не повредит. Сейчас самое время.

Однако стоило Адамсону шевельнуться, Алек его остановил:

— Не трогай его. Бедняга от усталости еле жив, и я разрешил ему поспать, пока не позову. Мне много не надо — сам возьму.

Алек огляделся и наконец отыскал жестянку с мясом и галеты. На войне не поохотишься, так что рацион путешественников был скуден и однообразен. Он сел за стол и принялся за еду под взглядом Уокера.

— Вкусно? — с издевкой спросил тот.

— Божественно!

— Неудивительно, что вы отлично уживаетесь с туземцами — с такими-то инстинктами первобытного дикаря! Вульгарно утоляя животный голод, вы совершенно не цените высокого искусства трапезы.

— А мясо-то слегка заплесневело, — отозвался Маккензи.

Ел Алек, впрочем, с большим аппетитом. Он внезапно вспомнил Дика, который в это самое время как раз должен был приступить к столь любимому им легкому ужину в «Карлтоне». Перед глазами путешественника промелькнула вечерняя суета на Пиккадилли, снующие туда-сюда экипажи и омнибусы, запруженные тротуары и яркие огни…

— Не представляю, как мы завтра всех накормим, — сказал Уокер. — Если не раздобудем еды, плохи наши дела.

Алек отодвинул тарелку.

— О завтрашнем ужине я бы на вашем месте не беспокоился, — негромко рассмеялся он.

— Почему?

— Я ставлю десять к одному на то, что мы будем мертвы еще до рассвета.

Оба молча уставились на командира. Снаружи мрачно завывал ветер, капли дождя колотили по скату палатки.

— Маккензи, это что, ваша очередная шуточка? — наконец спросил Уокер.

— Вы имели возможность убедиться, что шутки мне даются с трудом.

— Теперь-то что не так? — быстро спросил доктор.

Алек усмехнулся:

— Вы ведь сегодня все равно не заснете. Чем кормить москитов, предлагаю свернуть лагерь и выступить через час.

— Я бы сказал, что после такого денька это уж слишком, — возразил Уокер. — Мы так вымотались, что и мили не пройдем.

— У вас будет целых два часа отдыха.

Адамсон тяжело поднялся и после долгого размышления сказал:

— Кое-кого из раненых нельзя трогать.

— Другого выхода нет.

— Тогда я не отвечаю за их жизнь.

— Придется рискнуть. Наш единственный шанс — скорее уходить, а раненых оставлять нельзя.

— Похоже, назревает серьезная драка, — заметил Уокер.

— Так и есть.

— В вашем обществе на скуку не пожалуешься, — мрачно заметил Уокер. — И что вы собираетесь делать?

— В данный момент — набить трубку.

Алек с загадочной улыбкой вытащил из кармана трубку, выбил ее о каблук и, набив, закурил. Доктор с Уокером переваривали услышанное. Наконец юноша нарушил молчание.

— Судя по вашему благодушию, дело совсем туго.

— Туже, чем кожа на твоих штиблетах.

Уокер поежился. Спать ему больше не хотелось. По спине пробежал холодок.

— Есть хоть какая-то надежда на спасение? — спокойно спросил он.

Казалось, Алек молчал целую вечность.

— Надежда есть всегда.

— Значит, придется еще повоевать?

— Придется.

Уокер громко зевнул.

— Что ж, в этом есть свои преимущества. Раз мне не суждено этой ночью поспать, то приятно будет лишить отдыха и еще кого-нибудь.

Алек с одобрением посмотрел на юношу. Вот такой настрой ему по душе. Он снова заговорил — с тем удивительным обаянием, за которое и обожали Маккензи его товарищи. После таких речей всякий загорался верой в командира и готов был идти за ним на верную смерть. Алек не привык посвящать других в свои планы, так что когда раскрывал их — пусть скупо и без прикрас, — да еще и таким особенным тоном, друзья считали своим долгом повиноваться.

— Если повезет, то мы победим и с работорговлей в этой части Африки будет покончено.

— А если не повезет?

— Тогда мейфэрские чаепития будут и дальше обходиться без твоего блистательного остроумия.

Уокер опустил глаза. Непривычные мысли проносились в его голове. Когда он, пожав плечами, вновь поднял голову, на лице юноши застыло странное выражение.

— Что ж, я прожил недурную жизнь, — медленно проговорил он. — Немножко любил, работал и играл. Успел послушать превосходную музыку, увидеть чудесные картины и прочесть немало блестящих книг. Если перед смертью удастся прикончить еще несколько мерзавцев, то мне, пожалуй, не на что жаловаться.

Алек не стал отвечать — только улыбнулся. Все молчали. Слова Уокера напомнили ему о причине угрожающего положения, в которое угодил отряд. Он плотно сжал губы и нахмурился.

— Тогда мне пора, — заявил доктор. — Сделаю, что в моих силах, — глядишь, провидение смилостивится и ребята выдержат тряску.

— А что Перкинс? — спросил Алек.

— Одному Богу известно. Я дам ему хлорал — надеюсь, выдержит.

— Не стоит говорить, что мы сворачиваем лагерь. Я объявлю об этом за четверть часа до выхода.

— Но ведь люди не успеют собраться.

— Они достаточно тренировались! — отрезал Алек.

Доктор собрался уходить, как вдруг вошел Джордж Аллертон.