Покоритель Африки

Глава XXI

Для Алека эти дни шли в приготовлениях к экспедиции, а для Люси — в тревожном ожидании. Два последних месяца в ее душе шла борьба. Любовь росла в ее сердце, словно могучее лесное дерево, прочным корням которого не страшны никакие бури. Приличия, стыд, здравый смысл больше ничего не значили. Люси молила, чтобы смерть милосердно избавила ее от жуткой неопределенности. Вялая и испуганная, она презирала себя за слабость. Иногда она негодовала на судьбу, которая принесла ей одни несчастья; ведь она всегда исполняла свой долг, смиренно следовала правилам — однако все, что было ей дорого, обращалось в пыль при первом прикосновении. Иногда Люси тоже думала, что не предназначена для счастливой жизни. Ей полагалось ненавидеть Алека — а она не могла. Его поступок должен был ввергнуть ее в бездну ужаса, но Люси, как ни старалась, не могла поверить в его лживость и трусость. Она твердо вознамерилась сдержать данное Роберту Боулджеру слово, однако тот сам вернул ей свободу.

Как-то раз он зашел к ней и, немного поболтав о пустяках, выпалил:

— Люси, я прошу у тебя разрешения расторгнуть нашу помолвку.

Сердце девушки чуть не выпрыгнуло из груди, и она мелко задрожала. Бобби продолжал:

— Мне стыдно в этом признаться, но я люблю тебя недостаточно, чтобы жениться.

Она молчала. Слезы наворачивались на глаза. Бобби говорил так жестоко, что в благородстве его намерений не оставалось сомнения.

— Раз ты так думаешь, больше и говорить нечего, — ответила она.

Он посмотрел с такой тоской, что у нее уже не осталось сил на очевидное им обоим притворство.

— Я недостойна твоей любви! — воскликнула Люси. — Со мной ты будешь несчастен.

— Дело не во мне, — отозвался он. — Тебе незачем быть несчастной.

— Бобби, ради тебя я пойду на все, что пожелаешь.

— Я не могу жениться на тебе, если ты согласна только из жалости. Думал, что смогу, но нельзя такого от тебя требовать. Давай больше не будем об этом говорить.

— Мне очень жаль, — прошептала она.

— Ты все еще любишь Алека Маккензи.

Бобби надеялся, что она станет протестовать, хотя в глубине души знал — этого не случится.

— Да. И буду любить, несмотря ни на что. Я ничего не могу поделать.

— Это судьба.

Она стремительно поднялась.

— Бобби, неужели нет надежды, что все как-то разъяснится?

Он чуть помолчал. Вопрос был очень тяжелый.

— Теперь, когда все успокоились, ты должна знать: многие не верят Макиннери. Выяснилось, что этот человек — исключительный мерзавец, которого облагодетельствовал Маккензи.

— А ты все еще веришь, что Джордж погиб из-за Алека?

— Да.

Люси откинулась на спинку кресла и подперла голову рукой, словно над чем-то серьезно задумалась.

— А ты? — спросил Бобби.

— Нет, — твердо заявила она.

— Но почему?

— Потому что люблю его.

— И что ты собираешься делать?

— Не знаю.

Бобби встал, нежно поцеловал Люси и вышел. Больше они не виделись, а через пару дней девушка узнала, что Бобби куда-то уехал.

Люси решила, что должна увидеть Алека до его отъезда, однако из робости не решалась ему написать. Она боялась, что тот ответит отказом, и не хотела навязывать встречу, если он не желает ее видеть. Девушке хотелось от всего сердца попросить прощения. Унылая ноша ее жизни станет легче, если она увидит, что Алеку хоть чуточку ее жаль. Увидев, как ей тяжело, он непременно ее простит.

Однако время шло и приближался тот день, на который, по словам сиявшей от собственного счастья Джулии, был назначен его отъезд.

Джулия тоже много размышляла. После разговора с Алеком она не могла просить его увидеться с Люси, поскольку заранее знала ответ. Его ничто не убедит. Он не сомневался, что разговор причинит и ему, и Люси одни лишь страдания, и не желал рисковать, поскольку его душевные раны едва зажили. Джулия решила взять дело в собственные руки. Алек уезжал на следующий день и обещал заглянуть к ним ближе к вечеру, чтобы попрощаться. Джулия пригласила и Люси.

Дик был в ужасе.

— Это чудовищно! — воскликнул он. — Нельзя так поступать с человеком.

— Я знаю, что чудовищно, — ответила она. — У американки в Англии есть одно преимущество: иногда можно совершать чудовищные поступки. Мы для вас вроде индейцев, от нас всего можно ожидать. В Америке я подчиняюсь строгим правилам. Нельзя курить на публике, нельзя обедать с мужчиной в ресторане. Там благопристойное общество, и я в нем — образец благопристойности. Англичане же уверены, что в Нью-Йорке нет ни запретов, ни условностей, а американские женщины делают что хотят, поэтому здесь я могу пускаться во все тяжкие — никто и бровью не поведет.

— Но, дорогая, есть же еще приличия.

— Бывают случаи, когда нужно отбросить приличия, — возразила она.

— Алек тебя никогда не простит.

— Мне все равно. Я думаю, ему обязательно нужно увидеться с Люси. Если я попрошу, он откажет — значит, нечего давать ему такую возможность.

— А что, если он просто откланяется и уйдет?

— Он обещал вести себя безукоризненно.

— Я умываю руки, — заявил Дик. — По-моему, это совершенно недостойно.

— Не спорю, — согласилась она. — Но я — слабая женщина — понятия не имею, что достойно, что уместно. Так что позволь мне воспользоваться преимуществами слабого пола.

Дик с улыбкой пожал плечами:

— Кровь твоя на главе твоей.

— Если погибнуть — погибну[10].

Так и получилось, что о приходе Люси объявили минут через десять после появления Алека в уютной гостиной Джулии. Чтобы сгладить неловкость, хозяйка бурно приветствовала девушку. Алек сильно побледнел, но ничем не выказал смущения. Один Дик был в замешательстве — он не мог подобрать нужных слов и был явно рассержен.

— Как замечательно, что ты пришла, — сказала Джулия, намекая Алеку, что она ждала появления Люси.

Люси бросила на него быстрый взгляд и покраснела. Алек поднялся и шагнул к ней, протягивая руку для приветствия.

— Добрый вечер, — сказал он. — Как поживает леди Келси?

— Спасибо, ей гораздо лучше. Она ведь ездила со мной в Спа поправить здоровье.

У Джулии перехватило дыхание. Взволнованная их встречей, она находила особую романтику, знак современной цивилизации в том, что эти двое, охваченные пламенем страсти, вынуждены обмениваться принятыми в обществе банальностями. Оправившийся от минутного замешательства Алек был крайне вежлив.

— Кто-то говорил мне, что вы уезжали за границу, — сказал он. — Случайно, не ты, Дик? Дик поразительный человек — ходячий справочник светских сплетен.

Дик суетливо придвинул Люси стул и помог ей снять пальто.

— Прошу прощения, я не зашел к леди Келси перед отъездом, — сказал Алек. — Так много дел.

— Ничего страшного, — ответила Люси.

Джулия следила за Алеком. Он собирался и дальше поддерживать ничего не значащую беседу, словно Люси ему просто знакомая. Добродушные нотки в его голосе отлично скрывали любые проявления чувств. Она была в замешательстве.

— Лондон помогает человеку понять свое место в мире. Занимаешь определенное положение, считаешь себя важной персоной — но стоит только уехать и вернуться, как с удивлением обнаруживаешь, что твоего отсутствия никто и не заметил.

Люси слабо улыбнулась. Дик наконец успокоился и пришел на помощь.

— Алек, если бы ты не скромничал, то уже был бы великим человеком. Вот я всегда напоминаю друзьям о собственной незаменимости, и они любят поймать меня на слове.

— На твоем легкомыслии, как на дрожжах, поднимается густое тесто британской праведности, — улыбнулся Алек.

— Говорят, мудр тот, кто принимает серьезно лишь несущественное.

— Конечно, ведь гораздо мудрее предаваться утонченному безделью, чем быть министром, — заметил Алек.

— Вот это комплимент, Алек! — воскликнул Дик. — Ты повторяешь мои любимые слова.

Джулия перевела на него спокойный взгляд.

— Разве ты не говорил, что лишь невозможное стоит усилий?

— Боже правый! — воскликнул Дик. — Наверное, я просто цитировал изречение из школьной прописи.

Люси чувствовала, что надо что-то сказать. Она смотрела на Алека, и ее сердце обливалось кровью.

— Ты едешь в Саутгемптон? — спросила она Дика.

— Да, — ответил тот. — Поплачу горючими слезами, припав к груди Алека. Выйдет очень трогательная сцена, ведь в моменты душевного волнения я всегда срываюсь на эпиграммы.

Алек вскочил на ноги. Его мрачный вид контрастировал с веселой болтовней Дика.

— Ненавижу торжественные проводы, — заявил он. — Мне больше нравится прощаться с человеком кивком головы или улыбкой — не важно, уезжаю я навсегда или на денек в Брайтон.

— Я всегда говорил, что ты бесчеловечное чудовище, — сказал мистер Ломас и невесело рассмеялся.

Алек с мрачной улыбкой обратился к Джулии:

— Двадцать лет Дик твердит мне, что к жизни нужно относиться без лишнего почтения. Наконец я понял: серьезно то, что ты сам считаешь серьезным, — а это попросту глупо. Трудно быть серьезным, не будучи глупым. В этом главная сила женщин: жизнь и смерть для них лишь повод появиться в новом платье; брак — возможность надеть белое; а церковная служба — шанс показать новую парижскую шляпку.

Джулия поняла, что Алек и дальше собирается сводить разговор к дружескому подшучиванию, причем с такой суровостью, что она с трудом сдерживала улыбку. В каждом его слове слышалась горечь, в каждом звуке — мучительная страстность. Джулия была полна не меньшей решимости устроить так, чтобы эта неловкая для всех встреча не прошла даром, и потому перешла сразу к делу. Она встала.

— Вам двоим есть что сказать друг другу наедине.

Понимая, что его загнали в угол, Алек помрачнел, но она была непреклонна.

— Мне нужно отправить в Америку несколько писем, а Дик пока проверит, не погрешила ли я где-нибудь против британской орфографии.

Алек и Люси молчали, и хозяйка без колебаний вывела мужа из комнаты. Они остались вдвоем, но поначалу оба боялись заговорить.

— Я только сейчас поняла, что ты не ждал моего прихода, — наконец сказала Люси. — Я не знала, что тебя завлекли сюда обманом, иначе ни за что не пришла бы.

— Я рад возможности с тобой попрощаться, — ответил он.

Девушка подумала, что ей ни за что не пробиться сквозь эту подчеркнутую вежливость.

— Как хорошо, что Дик с Джулией теперь муж и жена. Они так любят друг друга.

— Я думаю, что любовь — худший повод для брака, — ответил Алек. — Любовь создает иллюзии, а брак их разрушает. Те, кто правда любит, не должны жениться.

Снова повисла тишина, и снова ее нарушила Люси:

— Ты уезжаешь завтра?

— Да.

Она посмотрела на Алека, но тот отвел глаза. Он отошел к окну и стал смотреть на шумную улицу.

— Ты рад, что уезжаешь?

— Ты не представляешь, какое это счастье — смотреть на Лондон в последний раз. Я мечтаю о бескрайних и чистых морских просторах.

Люси сдавленно всхлипнула. Алек вздрогнул, но не повернулся. Он по-прежнему разглядывал вереницу кебов и автобусов в тусклых лучах осеннего солнца.

— Что же, Алек, ты ни о ком не будешь скучать?

Его сердце сжалось. Она назвала его по имени. Для Алека это всегда было как ласка. Едва с губ Люси сорвалось его имя, мучительная боль тут же вернулась, но Маккензи не подал виду. Он обернулся и серьезно посмотрел на девушку. Впервые за вечер он не боялся ее взгляда. Произнося заготовленные слова, он вдруг увидел изящный овал ее лица, ее чудесные, мягкие волосы и печальные глаза.

— Как видишь, Дик теперь женат, так что мне лучше отступить в сторону. Когда у мужчины появляется жена, прежним друзьям полагается уйти из его жизни по доброй воле, прежде чем он сам укажет им, что больше не ищет их общества.

— А кроме Дика?

— У меня нет ни друзей, ни родственников. Я не тешу себя надеждой, что хоть кого-то опечалит мое отсутствие.

— Наверное, у тебя совсем нет сердца, — хрипло прошептала она.

Алек стиснул зубы. Он был зол на Джулию, подвергнувшую его этой пытке.

— Будь у меня сердце, я ни за что не взял бы его с собой в «Карлтон». Столь чувствительный орган в таком месте был бы в опасности.

Люси вскочила на ноги.

— Ах, почему ты говоришь так, словно мы чужие люди? Откуда эта жестокость?

— Легкомысленная болтовня — единственная защита от человека, с которым тяжело говорить. Нам обоим стоит стать мудрее и беседовать только о погоде.

— Ты злишься, что я пришла?

— С моей стороны это было бы невежливо. Возможно, нам не стоило больше встречаться.

— Все время, что я здесь, ты притворяешься. Думаешь, я не вижу, что все это циничное безразличие — ненастоящее? Я достаточно знаю тебя, чтобы определить, когда ты прячешься под маской.

— Если так, то, очевидно, я желаю скрыть свои истинные чувства.

— Лучше бы ты проклял меня, но отбросил эту холодную вежливость.

— Боюсь, тебе нелегко угодить, — сказал он.

Люси бросилась к нему, но Алек отступил, не давая к себе прикоснуться. Ее протянутые руки безжизненно повисли.

— Ты словно стальной! — жалобно воскликнула она. — Алек, Алек, как я могла отпустить тебя, не увидев в последний раз? Даже ты был бы доволен, если бы знал, что мне довелось вынести. Даже ты бы меня пожалел. Не думай обо мне слишком плохо.

— Разве важно, что я думаю? Между нами будет пять тысяч миль.

— Ты совершенно меня презираешь.

Алек покачал головой. Его жестокое притворное спокойствие куда-то исчезло. Он больше не прятал собственной боли, а голос его чуть дрожал от избытка чувств:

— Для этого я слишком сильно тебя любил. Поверь, я от всего сердца желал тебе только добра. Теперь, когда горечь ушла, я вижу, что у тебя не было другого выбора. Надеюсь, ты будешь очень счастлива. Роберт Боулджер чудесный парень и наверняка будет тебе куда лучшим мужем, чем я.

Люси покраснела до корней волос. Сердце девушки замерло, она даже не пыталась скрыть волнение.

— Тебе сказали, что я выхожу за Роберта Боулджера?

— Разве нет?

— Что за жестокость, что за убийственная жестокость! Мы были помолвлены, но он освободил меня от данного обещания. Он понял: несмотря ни на что, я люблю тебя сильнее жизни.

Алек молча опустил глаза. Он даже не шевельнулся.

— Алек, ну не будь же таким безжалостным! — простонала Люси. — Не бросай меня без единого доброго слова.

— Ничего не изменилось, Люси. Ты прогнала меня, потому что я виновен в гибели твоего брата.

Люси стояла перед ним, заложив руки за спину и глядя ему прямо в глаза. Она заговорила — тихо и спокойно, как будто с невероятным облегчением:

— Тогда я тебя ненавидела, но все равно не смогла убить любовь, что была в моем сердце. Только из страха перед собой я согласилась выйти за Бобби. Согласилась, но не смогла. Мне было страшно оттого, что я все равно тебя люблю. По отношению к Джорджу это выглядело гнусным предательством, но любовь пылала в моем сердце по-прежнему. Я старалась гнать все мысли о тебе, но каждое твое слово возвращалось ко мне снова и снова. Помнишь, ты говорил, что делал все ради меня? Эти слова гремели в моем сердце ударами молота. Я пыталась им не верить, я твердила, что ты послал Джорджа на смерть — расчетливо и хладнокровно, а любовь отвечала, что это не так. На одной чаше весов лежала вся твоя жизнь, а на другой — лишь эта мерзкая история. Ты не мог в одно мгновение стать другим. За эти три месяца мучений я узнала тебя лучше… и теперь стыжусь своего поступка.

— Стыдишься?

— Сегодня я пришла сказать тебе, что не понимаю причин, по которым ты это сделал, и не хочу понимать. Теперь я верю тебе целиком и полностью. Верю так, как другие женщины — получше меня — верят в Бога. Я знаю, что ты все сделал правильно — просто потому, что это сделал ты.

Мгновение Алек смотрел на нее, а потом протянул руку.

— Боже, — сказал он, — как я тебе благодарен.

— Ты больше ничего не хочешь мне сказать?

— Пойми, уже слишком поздно. Теперь все не важно, ведь завтра я уезжаю навсегда.

— Но ты вернешься.

Он презрительно усмехнулся:

— Эту экспедицию в Конго мне поручили с такой радостью потому, что никто больше не соглашался. Я отправляюсь в ту часть Африки, откуда европейцы возвращаются очень редко.

— Какой ужас! — воскликнула она. — Не надо ехать туда, милый! Я этого не переживу!

— Придется. Все уже готово, пути назад нет.

Она в отчаянии отпустила его руку.

— Неужели я больше ничего для тебя не значу? — прошептала девушка.

Алек посмотрел на нее, но не ответил. Люси отошла, рухнула в кресло и зарыдала.

— Люси, прекрати! — Его голос вдруг дрогнул. — Не надо все усложнять.

— Ах, Алек, Алек, разве ты не видишь, как я тебя люблю?

Он склонился над девушкой, нежно провел рукой по волосам и шепнул:

— Будь храброй, милая.

Она подняла голову и схватила его за руки.

— Я не могу жить без тебя. Я слишком долго страдала. Останься, если я хоть что-то для тебя значу.

— Я люблю тебя всем сердцем, но теперь уже не могу остаться.

— Тогда возьми меня с собой! — закричала она. — Позволь мне тоже ехать.

— Тебя?

— Ты ведь не знаешь, на что я способна. С твоей помощью я буду храброй. Возьми меня, Алек!

— Это невозможно. Ты не понимаешь, чего просишь.

— Тогда позволь мне ждать тебя. Я буду ждать твоего возвращения.

— А если я никогда не вернусь?

— Я все равно буду ждать.

Он положил руки ей на плечи и посмотрел в глаза, словно пытаясь заглянуть ей прямо в душу. Люси чувствовала себя такой слабой. Лицо Алека едва виднелось сквозь пелену слез, но она попыталась улыбнуться. Тут он без единого слова обнял ее, и она, рыдая от счастья, уронила голову ему на плечо.

— У тебя хватит смелости ждать меня? — спросил Алек.

— Я верю тебе, ведь я знаю, что ты меня любишь.

— Тогда не бойся. Я вернусь. Опасность экспедиции была в том, что я хотел умереть. А теперь я хочу жить — и я буду жить.

— Ах, Алек, как я рада, что ты меня любишь!..

А за окном громко звенели автобусы, и транспорт, ревя, грохотал по дощатым мостовым. Цокали подковы лошадей, машины гудели, а электромобили мчались мимо со странным металлическим стрекотом…