Прошло несколько часов. Бал леди Келси был в полном разгаре и по всем признакам удался на славу. Гостей пришло много, и все они отлично проводили время. Ничто — во всяком случае, на первый взгляд — не должно было омрачить чудесный вечер. Большинство собравшихся оживленно обсуждали письмо в «Дейли мейл» — и не более того.
В курительную зашел каноник Спратт, как водится, рука об руку с самой хорошенькой гостьей — Грейс Визард, племянницей той самой леди Визард, что слыла образцом добродетели и истовой католичкой. Он вежливо поздоровался с миссис Кроули и Робертом Боулджером.
— Не могу без сигареты, — сказал каноник, подходя к столику, где были разложены все необходимые принадлежности.
— Уговорите меня, и я составлю вам компанию, — сверкнула очаровательной улыбкой миссис Кроули.
— Не уговаривайте, — вставил Бобби. — Это будет уже седьмая — так и до обморока недалеко.
— Что ж, тогда я обойдусь без уговоров.
Спратт любезно протянул ей коробку с сигаретами и помог закурить, добавив с улыбкой:
— Хотя это и совершенно противоречит моим принципам.
— Вся прелесть принципов — в сладком привкусе порочности, когда их нарушаешь.
В этот самый миг вошли Дик с леди Келси.
— Афористичностью вы не уступите драматургам, милейшая миссис Кроули! — воскликнул Дик. — Вопрос только: по собственной воле или из необходимости?
Это была их первая встреча с тех самых пор, как все разъехались на Троицу. Дик налил себе виски с содовой.
— В конце концов, что может быть невыносимее бала? — задумчиво добавил он и с видимым удовольствием отхлебнул из бокала.
— По правде говоря, ничего, — заявила леди Келси с облегчением — поскольку Дик не придал особого значения новостям, которые она только что ему поведала. — Но вы крайне невежливы.
— Ваш-то бал восхитителен, леди Келси. Можно курить сколько душе угодно и держаться подальше от пола, который принято называть слабым.
Миссис Кроули отнесла эту реплику на свой счет.
— Невысокого же вы о нас мнения, мистер Ломас.
— Я лишь осмеливаюсь полагать, что мир создан не только ради парижских платьев.
— Приятно это слышать.
— Почему же? — настороженно спросил Дик.
— Мы смертельно устали быть богинями. Глупые мужчины веками возносят нас на пьедестал и уверяют, что недостойны целовать даже краешек наших одежд. Это ведь так скучно.
— Вы умная женщина, миссис Кроули. Всегда думаете одно, а говорите другое.
— Вы и правда крайне невежливы.
— Непристойность нынче не в моде, вот и приходится быть невежливым, иначе не прослывешь остряком.
Канонику Спратту Дик не нравился — слишком он много болтал. К счастью, тему удалось сменить без большого труда.
— В отличие от мистера Ломаса я в полном восторге от бала, — обратился он к леди Келси. — Я человек простых вкусов и надеюсь, что вы наслаждаетесь вечером не меньше, чем гости.
— Наслаждаюсь? — воскликнула леди Келси. — Я вся исстрадалась.
Все понимали, о чем речь, и Боулджер воспользовался возможностью заговорить с Диком.
— Полагаю, ты читал сегодняшнюю «Мейл»?
— Я читаю газеты только в августе, — сухо отозвался тот.
— Когда в них ничего не пишут? — поинтересовалась миссис Кроули.
— Простите, но лично я обожаю читать про морского змея и гигантский крыжовник.
— Я бы отвесил Маккензи хорошего пинка! — негодующе воскликнул Бобби.
Дик улыбнулся:
— Дружище, Алек у нас суровый шотландец, да и покрупнее тебя будет. Я бы не советовал.
— Но вы же в курсе этого дела? — вмешался каноник.
— Я только что приехал из Парижа и узнал обо всем от леди Келси.
— И что вы думаете?
— Я вообще не думаю — я знаю, что там нет ни слова правды. Всякий, кого ни спроси, неустанно превозносит Алека с той самой минуты, когда он вернулся в Момбасу. Не может это продолжаться вечно. Вот и ожидаемая реакция.
— Вам что-то известно об этом Макиннери? — спросил Боулджер.
— Так уж вышло, что да. В Момбасе он перебивался с хлеба на воду. Алек взял его с собой из жалости, но потом выгнал — Макиннери оказался совершенным негодяем.
— По-моему, он убедительно обосновывает каждое слово, — возразил Бобби.
Дик презрительно пожал плечами:
— Я уже объяснял леди Келси: стоит кому-то вернуться из экспедиции, как про него тут же начинают рассказывать всякие ужасы. Люди забывают, что джунгли не для белоручек. Стоит, наводя порядок, чуть перегнуть палку — сразу негодуют.
— При чем тут это? — нетерпеливо заявил Боулджер. — Маккензи отправил беднягу Джорджа прямиком в западню — лишь бы спасти свою грязную шкуру.
— Бедная Люси! — простонала леди Келси. — Сперва смерть отца…
— Вы разве считаете смерть отца бедствием? — перебил Дик. — Мы все сошлись на том, что кончина была для Фреда на редкость счастливым избавлением от невзгод.
— Мы собирались с ним сегодня вместе обедать. — Бобби не оставлял своих упреков. — Я отправил телеграмму, что не приду — голова разболелась.
— Что же он подумает, застав тебя здесь? — воскликнула леди Келси.
— Пусть думает что хочет.
Чувствуя, что именно ему пристало подвести черту под обсуждением, каноник Спратт заявил, потирая руки:
— Должен сказать, что в данном вопросе я всецело на стороне Бобби. Внимательно изучив письмо, я не нашел в нем ни единой лазейки. До тех пор, пока мистер Маккензи не предоставит исчерпывающих объяснений, к нему нельзя относиться иначе, как к убийце. В таких вопросах следует придерживаться твердых взглядов. Мы встретились сегодня на Пиккадилли, и я его проигнорировал. Ни за что не пожму руку человеку, которого обвиняют в такой подлости.
— Боже, лишь бы он не пришел, — сказала леди Келси.
Каноник глянул на часы и ободряюще улыбнулся:
— Не стоит беспокоиться. Уже очень поздно.
— Так вы говорите, Люси ничего не знает? — спросил Дик.
— Нет, — ответила леди Келси. — Я не хотела портить ей чудесный вечер.
Дик снова пожал плечами, не понимая, как она рассчитывала уберечь Люси от новостей, которые обсуждают все кругом. Тишину, воцарившуюся после слов леди Келси, прервала сама Люси: она вошла в сопровождении юного щеголя и тут же обратилась к нему с улыбкой:
— Как я и думала, ваша партнерша здесь.
Тот подошел к Грейс Визард и ангажировал ее на танец, который должен был вот-вот начаться; Люси же подошла к креслу леди Келси и облокотилась на спинку.
— Вы не устали, тетушка? — сердечно спросила она.
— Я отдохну до ужина. Наверное, никто больше не придет.
— А как же мистер Маккензи?
Леди Келси бросила на нее быстрый взгляд, но промолчала. Люси положила руку ей на плечо.
— Милая тетушка, вы совершенно зря прятали от меня утреннюю газету.
— Ты видела письмо? — воскликнула леди Келси. — Я так надеялась, что это случится завтра.
— Как совершенно справедливо рассудил мистер Маккензи, я должна знать, что говорят про него и моего брата. Он сам прислал мне газету.
— Он прислал письмо? — спросил Дик.
— Нет, только карточку со словами: «Мне кажется, вам стоит это прочесть».
Все молчали. Люси повернулась к собравшимся, сохраняя полное спокойствие — только щеки сильно побледнели. Она пристально посмотрела на Роберта Боулджера. Отлично зная, что у того на уме, девушка ждала его слов, готовая разом отмести любые обвинения. Однако Бобби молчал, и гордые слова сорвались с ее губ сами собой:
— Он счел неуместным специально уверять, что полностью оправдан мое доверие.
— То есть письмо все же пробудило в тебе сомнения? — спросил Боулджер.
— С чего верить голословным утверждениям человека, которого за проступки выгнали из отряда?
— А я могу сказать, что в жизни не читал ничего убедительнее.
— Даже сознайся он сам, я ни за что не поверю, что Алек способен на такое.
Бобби пожал плечами, и с его губ чуть было не сорвался жестокий упрек. Люси словно прочла его мысли. Кровь прилила к щекам девушки.
— Позор вам всем за то, что сразу верите в худшее, — горячо зашептала она дрожащим от гнева голосом. — Как это низко, как подло — радостно поливать грязью человека, которому вы и в подметки не годитесь! Вы даже не дали ему оправдаться.
Бобби сильно побледнел. Люси никогда с ним так не говорила. Гнев полыхал в его сердце. Гнев — и несчастная любовь. Через мгновение он взял себя в руки.
— Ты, очевидно, не знаешь, что он отказался говорить с репортерами вечерних газет.
— Алек никогда прежде не разговаривал с репортерами. С чего ему вдруг менять свои привычки?
Бобби собрался было ответить, как вдруг поймал обеспокоенный взгляд леди Келси и обернулся. В дверях стоял Алек Маккензи. Он с улыбкой шагнул в комнату и протянул руку, обращаясь к леди Келси:
— Вы здесь, как я и думал.
Алек был совершенно спокоен. С веселой улыбкой он молча оглядел комнату. Собравшиеся пришли в легкое замешательство, а леди Келси, пожимая гостю руку, долго не могла найти подходящих слов.
— Здравствуйте, — пролепетала она. — А мы как раз о вас вспоминали.
— В самом деле?
В его глазах сверкнул огонек, и хозяйка, утратив остатки самообладания, густо залилась краской.
— Уже поздно, и мы опасались, что вы не придете. Было бы так обидно.
— Вы очень милы. Я зашел в «Трэвеллерз» почитать о себе восторженные отзывы.
На добродушном лице леди Келси мелькнула тревожная тень.
— Ах да. Я слышала, о вас что-то писали в газетах.
— Писали, и немало. Я и не подозревал, насколько мной все интересуются.
— Как мило, что вы пришли, — улыбнулась она, немного успокоившись. — Я уверена, вы терпеть не можете танцев.
— Нет, что вы, я их обожаю. Помню, один африканский царек устроил в мою честь танцы: четыре тысячи воинов в боевой раскраске. Зрелище, уверяю вас, незабываемое.
— Дружище, — хохотнул Дик, — если дело в раскраске, то чем тебе Мейфэр не угодил?
Ситуация его забавляла. Дика чрезвычайно интересовал ход мыслей Алека. Он отлично понимал, что эта веселость — напускная. Невозможно угадать, как его друг намерен действовать. Пока Маккензи держался отчужденно, словно предупреждая всех и вся к нему не соваться. Впрочем, на свой счет Дик это не относил и собирался переговорить с приятелем при первой возможности.
Спокойный взгляд Алека уперся в Роберта Боулджера.
— А вот и малыш Бобби. Голова уже не болит?
Вспомнив про несостоявшийся обед, леди Келси тут же вмешалась:
— Бобби ужасно рассеян. Да и выглядит он что-то совсем плохо.
— Не стоит так много работать, — посоветовал Алек. — В твоем возрасте нужно ложиться пораньше.
— Спасибо за заботу! — кипя от раздражения, отозвался Боулджер. — Голова уже не болит.
— Вот и славно. Что принимаешь? Фенацетин?
— Сразу после обеда сама прошла, — холодно ответил Бобби, понимая, что над ним смеются, но бессильный что-либо сделать.
— И ты пришел на бал к леди Келси, чтобы порадовать дам? Правильно, незачем их расстраивать.
Алек обернулся к Люси. Их глаза встретились.
— Я прислал вам газету, — спокойно сказал он.
— Спасибо.
Наступила тишина. Все собравшиеся понимали важность момента, но лишь канонику Спратту хватило решительности привлечь всеобщее внимание и разрядить неловкую ситуацию. Он шагнул вперед и протянул руку Люси.
— Следующий танец мой. Позвольте вас пригласить.
Как и при прошлой встрече, он сделал вид, что не замечает Алека. Тот обратился к канонику:
— Сегодня на Пиккадилли вы промчались мимо меня как молодая антилопа.
— Я вас не заметил, — ледяным тоном отозвался Спратт.
— Мне показалось, вы глаз не могли оторвать от витрины. Здравствуйте.
Он протянул руку. Каноник немного помедлил, но не выдержал взгляда Маккензи.
— Здравствуйте.
Спратт даже не услышал, а почувствовал, как усмехнулся Дик. Густо покраснев, он взял Люси под руку.
— А вы идете, мистер Маккензи? — попыталась выйти из положения леди Келси.
— Если не возражаете, мы с мистером Ломасом выкурим по сигарете. Я, знаете ли, не любитель танцевать.
Алек словно специально предоставил Дику желанную возможность. Они остались одни, и весельчак тут же кинулся к другу.
— Как ты, наверное, догадался, все мы молили Создателя, чтобы тебе хватило такта не приходить.
— Признаться, я так и думал, — улыбнулся Алек. — Не надо было приходить, но я хотел повидаться с мисс Аллертон.
— Похоже, этот Макиннери не даст тебе спокойной жизни.
— Я допустил оплошность, — признал Маккензи с кривой усмешкой. — Надо было бросить его в реку.
— Что ты собираешься делать?
— Ничего.
Дик изумленно уставился на друга.
— Ты что же, будешь сидеть сложа руки, пока тебя поливают грязью?
— Пусть поливают.
— Послушай, Алек, что ты, черт возьми, задумал?
Тот смотрел все так же спокойно.
— Пожелай я делиться секретами с публикой — не отказался бы отвечать на вопросы репортеров.
— Алек, мы знакомы уже двадцать лет…
— Раз так, ты и сам знаешь: если я не хочу что-то с тобой обсуждать, тому есть веские причины.
Дик взволнованно вскочил.
— Ради Бога! Ты должен объяснить! От такого обвинения нельзя просто отмахнуться. Тем более речь не о ком-то там — он же брат Люси! Тебе нельзя молчать.
— Всю жизнь я поступал так, как считаю нужным, — отозвался Алек.
Дик рухнул в кресло, зная: раз Алек так сказал, его ничто не переубедит. Все произошло так внезапно, что он не мог найти нужных слов. Дик не читал письмо, после которого поднялась шумиха, и знал обо всем только со слов леди Келси. Он рассчитывал, что при внимательном рассмотрении всплывут какие-то подробности, которые и объяснят упрямство Алека, — пока же он терялся в догадках.
— Ты хоть понимаешь, что Люси беззаветно в тебя влюблена? — наконец спросил Дик.
Алек не ответил и даже не шевельнулся.
— Что, если теперь ты лишишься ее любви?
— Я учел все последствия, — бесстрастно отозвался Алек. Дик понял, что его друг не хочет продолжать разговор. Они немного помолчали, и тут вошла Люси.
— Я избавилась от своего кавалера, — объяснила девушка со слабой улыбкой. — По-моему, нам нужно поговорить наедине.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Дик.
Они остались одни, и Люси взволнованно заговорила:
— Как хорошо, что вы пришли. Я так мечтала вас увидеть.
— Наверное, вам наговорили обо мне ужасных вещей.
— Меня старались от них оградить.
— Я и подумать не мог, что люди способны на такую низость, — серьезно сказал он.
Его и правда это волновало: насколько легко было пропускать мимо ушей бесчисленные восторги, настолько же трудно оказалось не обращать внимания, когда все тебя осуждают. Он сильно переживал.
Взяв Люси за руку, Алек усадил ее на диван рядом с собой.
— Я должен вам срочно кое-что сказать.
Девушка молча смотрела на него.
— Я не собираюсь отвечать на обвинения.
Люси бросила на него быстрый взгляд. Их глаза встретились.
— Даю вам слово чести, что я не совершил ничего, о чем мог бы пожалеть. Я клянусь, что был с Джорджем честен, и случись все снова, поступил бы точно так же.
Она долго молчала и наконец сказала:
— Я ни секунды не сомневалась в вас.
— Остальное меня не заботит. — Алек опустил глаза, а когда заговорил снова, в его голосе звучала робость. — Впервые в жизни я так нуждаюсь в чьем-то доверии — и все равно стыжусь этого.
— Не судите себя строго, — мягко ответила Люси. — Вы просто боитесь проявить мягкость.
Алек, кажется, искренне обдумывал ее слова. Девушка никогда не видела его таким серьезным.
— Единственный способ стать сильным — никогда не уступать своим слабостям. Сила — это просто привычка. Вы тоже должны стать сильной. Прошу вас: никогда не сомневайтесь во мне, что бы ни говорили кругом.
— Я поручила вам заботу о брате и сказала, что если он погибнет как смельчак — мне не о чем сожалеть. По вашим словам, он погиб именно так.
— Я всегда думал о вас и делал все только ради вас. За все четыре года, что я провел в Африке, любовь к вам стояла за каждым моим шагом.
Впервые после возвращения он заговорил о любви. Люси опустила глаза еще ниже.
— Помните, перед отъездом я задавал вам вопрос? Тогда вы отказались выходить за меня, но обещали, что когда я вернусь, ответ может быть другим.
— Да.
— Надежда поддерживала меня перед лицом опасности. Однако, вернувшись, я не осмелился спросить снова, потому что боялся снова услышать отказ. Я не хотел, чтобы вас связывало давнее обещание. И все же с каждым днем я любил вас все сильнее и сильнее.
— Я знаю об этом и искренне ценю вашу любовь.
— Еще вчера я мог подарить вам громкое имя. Все почести я ценил лишь постольку, поскольку мог положить их к вашим ногам. Но что я могу предложить сейчас?
— Вы должны всегда любить меня, Алек. Кроме вас, у меня никого нет.
— Уверены ли вы, что никогда не усомнитесь в моей невиновности?
— Почему вы не можете ответить на обвинение?
— Этого я не могу вам сказать.
Наступила тишина. Наконец Алек снова заговорил:
— Но может быть, вам легче будет поверить мне, а не им, потому что вы знаете, что я люблю вас и ни за что не пошел бы на гнусный поступок, в котором меня обвиняют.
— Я никогда не поверю в вашу виновность. Не знаю, что за резон у вас хранить молчание, но верю, что он достаточно веский. Раз вы не отвечаете обвинителям — тому есть серьезная причина. Алек, я люблю вас всем сердцем, и если вы попросите меня стать вашей женой, почту за честь ответить согласием.
Он заключил ее в объятия, поцеловал, и Люси расплакалась от счастья. Она не желала ни о чем думать, а мечтала лишь подчиниться его могучей воле.