Покоритель Африки

Глава XI

Покинув Англию, Джордж Аллертон изменился. Юноша сильно исхудал, а лицо его приобрело желтоватый оттенок — он тяжело переносил жаркий климат. Выглядел он теперь совершенно иначе: губы сложились в капризную гримасу, глаза поблескивали хитро и трусливо. Все очарование куда-то ушло.

— Можно войти? — спросил он.

— Да, — отозвался Алек и обратился к доктору: — А ты задержись на минутку, ладно?

— Конечно.

Адамсон застыл спиной к выходу из палатки, а Маккензи резко перевел взгляд на Джорджа.

— Разве Селим не сказал, что я хочу с тобой поговорить?

— Вот я и пришел.

— Ты не особенно торопился.

— Послушайте, а можно глоточек оренди? Я еле на ногах стою.

— Бренди не осталось.

— Что, и у доктора тоже?

— Нет.

Повисла пауза. Не зная, в чем дело, Адамсон с Уокером сразу догадались: случилось нечто серьезное. Они никогда не видели Алека таким неприветливым. Отлично изучивший своего друга доктор понял: тот вне себя от ярости. Алек поднял глаза и изучающе посмотрел на Джорджа.

— Тебе что-то известно о смерти женщины из племени туркана? — резко спросил он.

Джордж ответил не сразу:

— Нет… С чего бы?

— Брось, ты должен хоть что-то знать. Во вторник ты вернулся в лагерь и сказал, что туркана чем-то обеспокоены.

— Ах да, припоминаю, — неохотно отозвался Джордж.

— И что же?

— Я точно не знаю. Ту женщину ведь застрелили, да? К ней приставал один парень с фактории — наверное, он и убил.

— И ты не выяснил, что это был за парень?

— Времени не было, — угрюмо заявил Джордж. — Три последних дня мы все еле на ногах стоим.

— И никого не подозреваешь?

— Нет.

— Подумай.

— Разве что того одноухого верзилу-суахили, что пришел с нами с побережья. Этот мерзавец и убил — больше некому.

— Почему ты так считаешь?

— Он постоянно путался под ногами и приставал к женщинам — я точно знаю.

Алек не спускал глаз с Джорджа. Уокер понял, к чему клонит командир, и отвел взгляд.

— Ты будешь удивлен, но женщина была еще жива, когда ее нашли.

Джордж не шелохнулся. От страха он словно еще сильнее осунулся — если это вообще возможно.

— Она умерла только через час.

На мгновение все замолчали. Джорджу казалось, что все слышат яростный стук его сердца.

— Она что-то рассказала?

— Сказала, что в нее стрелял ты.

— Гнусная ложь!

— Выходит, это именно ты к ней приставал. Не знаю уж, из-за чего вы поссорились, но ты выхватил револьвер и выстрелил в упор.

Джордж рассмеялся.

— Вечно эти грязные негры городят всякую чушь. Вы же верите мне, а не им? Мое-то слово стоит куда больше.

Алек молча вытащил из кармана пустую гильзу. Она была от револьверного патрона.

— Вот что нашли в двух ярдах от тела и доставили мне сегодня.

— Не пойму, что это доказывает.

— Ты не хуже меня знаешь, что у туземцев нет револьверов. Кроме нас, ими вооружены только несколько слуг.

Джордж достал из кармана платок и вытер пот с лица. В горле совсем пересохло, он едва дышал.

— Дай мне свой револьвер, — тихо приказал Алек.

— Я потерял его этим утром во время вылазки. Не стал говорить — вы бы сразу шум подняли.

— Ты чистил его всего час назад — я сам видел.

Джордж раздраженно пожал плечами:

— Наверное, он в палатке. Пойду посмотрю.

— Оставайся здесь! — резко бросил Алек.

— Послушайте, я вам не пес. Вы не имеете права так со мной разговаривать. Я приехал сюда по собственной воле и не позволю обращаться с собой, словно с каким-то негром.

— По-моему, револьвер у тебя в заднем кармане.

— Я вам его не отдам.

Губы Джорджа побелели от страха.

— Мне подойти и взять самому?

Мгновение они молча смотрели друг на друга, а потом Джордж медленно опустил руку в карман и вытащил револьвер. Поддавшись внезапному импульсу, он вдруг вскинул его и выстрелил в Алека. Стоявший рядом Уокер инстинктивно ударил юношу по руке. Доктор тут же подскочил, обхватил его и повалил на спину. Револьвер выпал. Алек даже не шелохнулся.

— Отпустите, черт вас возьми! — Голос Джорджа дрожал от гнева.

— Довольно, — приказал Алек.

Оба так привыкли повиноваться его командам, что без раздумий разжали руки. Джордж вжался в стул. Уокер поднял револьвер и протянул Алеку. Тот молча вставил стреляную гильзу в пустую камору.

— Подходит, как видишь. Может, лучше расскажешь начистоту?

Джордж, окончательно сломленный, тихо всхлипнул.

— Да, я ее застрелил, — бросил он. — Она подняла шум, и в меня словно бес вселился. Я не понимал, что делаю, а потом она вдруг завопила — и кровь…

Он проклял себя за неосмотрительность. Надо было не выбрасывать гильзу, а оставить ее в барабане.

— Помнишь, два месяца назад я повесил убийцу туземца на первом же суку?

От ужаса Джордж чуть не подскочил и мелко задрожал.

— Со мной вы так не поступите.

В глубине души он исступленно взмолился о пощаде, а потом стал осыпать себя упреками за то, что отправился в это путешествие.

— Не бойся, — холодно отозвался Алек. — В дикарях нужно поддерживать уважение к белому человеку.

— Я был сильно пьян и тут увидел ее. Я не понимал, что творю.

— Так или иначе, теперь против нас поднялось все племя.

Стреляную гильзу прислал вождь племени, который был другом Алека. Новость прогремела как гром среди ясного неба, ведь туркана были его лучшими бойцами, их верность никогда не подвергалась сомнению. Вождь сообщал, что не в силах удержать молодежь, поэтому пусть Алек на них больше не рассчитывает и готовится к нападению. Настроив против белых соседние племена, туркана вступили в переговоры с арабами. Алек был на пороге величайшего успеха — теперь все труды трех последних лет пошли прахом. Арабы, не теряя времени, внезапно перешли в наступление. Неожиданно атакованный отряд Алека едва не погиб, и с тех пор все мысли их были только о спасении.

Джордж не спускал глаз с Алека — а тот смотрел под ноги.

— Похоже, я во всем виноват, — пробормотал юноша.

Алек не стал отвечать прямо.

— Можно не сомневаться, что завтра дикари объединятся с работорговцами и набросятся на нас разом. Против несметных полчищ нам не устоять. Я послал Роджерса с Диконом собрать всех лотуко, но вот успеют ли они — Бог знает.

— А если не успеют?

Алек молча пожал плечами. Джордж дышал часто, едва сдерживая рыдания.

— Что вы со мной сделаете?

Маккензи шагал туда-сюда, обдумывая их незавидное положение. Наконец он остановился, посмотрел на Уокера и сказал:

— По-моему, тебе стоит заняться приготовлениями.

Тот встал и отозвался с легкой усмешкой:

— Да, мне пора.

Уокер вышел из палатки с облегчением: ему неловко было смотреть на унижение юноши. Сам он был по природе настолько благороден и неколебим в своей преданности, что испорченность вызывала в нем физическое отторжение — он избегал смотреть на нее, словно на какую-нибудь гнойную язву. Доктор понял, что его присутствие также нежелательно, и последовал за Уокером, бормоча под нос, что времени мало, а пациентов надо готовить к ночному маршу. Оставшись с Алеком наедине, Джордж вздохнул свободнее.

— Прошу прощения за свою дурацкую выходку. Слава Богу, вы не ранены.

— Пустяки, — улыбнулся Алек. — Я уже и забыл.

— Я потерял голову и совершенно не понимал, что творю.

— Не стоит беспокоиться. В Африке даже самые мужественные теряют голову.

Алек снова набил трубку и закурил. Сырой воздух наполнили густые клубы дыма. Теперь он говорил мягче:

— Ты знаешь, что перед отъездом я просил руки Люси?

Джордж не ответил, едва сдержав слезы. Его сердце пронзила острая боль при мысли о Люси — средоточии его любви и источнике всего хорошего, что в нем еще оставалось.

— Она попросила взять тебя в надежде, что ты, — слова давались Алеку с трудом, — своими деяниями заставишь людей забыть о поступке отца. Она очень гордится предками и считает, что ваше доброе имя опорочено — а ты мог бы придать ему новый блеск. Именно этого Люси желает всей душой — так же сильно, как любит тебя. Однако ее ожидания не сбылись, так ведь?

— Она должна была понимать, что такая жизнь не для меня, — горько отозвался Джордж.

— Я быстро понял, что ты слаб и нерешителен, однако рассчитывал воспитать в тебе твердость характера. Надеялся — ради нее, — что из тебя все же выйдет толк. Тебе никогда не хватало сил воплотить добрые намерения в жизнь. — До того Алек разглядывал, как поднимаются из трубки завитки дыма, теперь же он смотрел прямо на Джорджа. — Прости, если мои слова похожи на проповедь.

— Мне теперь все равно.

Алек продолжил суровым тоном, хоть и не без сочувствия:

— Потом я узнал, что ты пьешь. Я объяснил тебе, что здесь выпивка убивает человека, и ты дал честное слово к ней больше не прикасаться.

— Да, и нарушил его. Я ничего не мог поделать. Искушение было слишком велико.

— Когда мы прибыли в Муниас и я слег с лихорадкой, вы с Макиннери ввязались в мерзкую историю с черными женщинами, причем ты отлично знал: этого я не потерплю. Мораль тут ни при чем — в таких делах каждый волен решать самостоятельно, — но туземцы этого не потерпят. Вот почему я установил жесткие правила. Суахили я наказываю кнутом, белых — отправляю на побережье. Так надо было поступить и с тобой, но это разбило бы сердце Люси.

— Это все Макиннери.

— Я тоже думал, что большая часть вины лежит на Макиннери, и поэтому отослал его одного. Решил дать тебе еще один шанс. Мне пришло в голову, что на тебя благотворно повлияет ответственность, поэтому когда нужно было построить укрепление на дороге к побережью, я оставил тебя за главного и поручил охранять запасы. Не буду напоминать, чем это кончилось.

Джордж угрюмо смотрел под ноги и молчал — возразить было нечего. С чувством мрачной обиды он вспомнил, как тогда разгневался Алек. Ни до, ни после он ни разу не видел Маккензи в таком бешенстве — тот чудом сдержался и не набросился на Джорджа. Помнил об этом и Алек — он сразу помрачнел.

— Я понял, что надежды нет. Ты совершенно испорчен.

— Как и отец, — презрительно усмехнулся Джордж.

— Я не верил ни единому твоему слову. Ты оказался ленив и эгоистичен, а главное — чудовищно, до омерзения жесток. Я был в ужасе, услышав, как изощренно ты измывался над беднягами, которых я оставил под твоим командованием. Не вернись я вовремя, они бы тебя убили и разграбили припасы.

— Что, жаль было без припасов остаться?

— Это все, что ты можешь сказать?

— Вы всегда верили им, а не мне.

— Трудно не поверить, когда тебе показывают исполосованную до крови спину, а ты заявляешь, что высек беднягу за неудачно приготовленный ужин.

— Я просто вспылил. В лихорадке человек за себя не отвечает.

— Отправлять тебя обратно было уже поздно — пришлось взять с собой. Но теперь все. Убив эту женщину, ты подверг всех смертельной опасности. На твоей совести гибель Ричардсона, Томпсона и двух десятков туземцев. Положение — хуже не бывает, а если мы погибнем, то завтра враги нападут на последнее племя, оставшееся на нашей стороне: сожгут их деревни, а всех мужчин, женщин и детей перережут или продадут в рабство.

Джордж наконец осознал всю глубину бездны, в которой очутился, и обида уступила место отчаянью.

— Что вы собираетесь делать?

— До берега далеко, так что правосудие вершить буду я сам.

— Вы же меня не убьете? — ахнул юноша.

— Нет! — презрительно бросил Алек.

Он присел на край походного столика, поближе к Джорджу, и тихо спросил:

— Ты любишь Люси?

Джордж расплакался.

— О Господи, вы же знаете, что люблю! — жалобно воскликнул он. — Зачем вы о ней напоминаете? Я все испортил, и теперь мне лучше просто исчезнуть. Но подумайте, какой позор. Люси так на меня рассчитывала…

Джордж закрыл лицо руками и горестно зарыдал. Алек, странным образом тронутый, положил ему руку на плечо.

— Послушай, — сказал он. — Я отправил Дикона с Роджерсом собрать всех лотуко. Если мы переживем завтрашний день, то сможем нанести арабам сокрушительный удар — но для этого нужно захватить брод через реку. Сейчас он в руках арабов, и наш единственный шанс — внезапно напасть этой ночью, пока они не объединились с туземцами. Их гораздо больше, но мы атакуем неожиданно. Если захватим брод, то Роджерс и Дикон смогут привести подмогу. Ричардсон и Томпсон мертвы, у Перкинса лихорадка, а значит, из белых остались Уокер, доктор, Кондамин, Мейсон и мы с тобой. Суахили не предадут — но из дикарей доверять можно только им. Я выступлю к броду. Арабы выйдут из своего укрепления, рассчитывая нас перебить. Я нашел тропу, по которой можно пробраться им в тыл, и в темноте ускользну по ней с остатками белых и суахили. Как раз когда они атакуют, я выйду к броду и обрушусь на них сзади. Понимаешь?

Джордж кивнул, хотя и не понимал, к чему клонит Алек. Слова едва достигали его ушей, словно неслись откуда-то издалека.

— Кто-то из белых должен повести туркана — и подвергнуться величайшей опасности. Я пошел бы сам, но без меня суахили не станут сражаться… Ты не побоишься?

Кровь ударила Джорджу в голову. В ушах зазвенело.

— Я?

— Я мог бы тебе приказать, но поручение слишком опасное. Если откажешься, я соберу остальных — кто-нибудь вызовется добровольцем.

Джордж молчал.

— Не буду скрывать, это почти верная смерть, но другого пути нет. Впрочем, у тебя остается шанс спастись. Когда арабы атакуют, а туркана выяснят, что мы сбежали, придется проявить недюжинную смелость. В этом случае я обещаю: все произошедшее останется между нами.

Джордж вскочил. На его губах снова сверкнула прежняя, искренняя улыбка.

— Конечно, я согласен! Спасибо вам за это от всего сердца.

Алек протянул руку и облегченно вздохнул.

— Рад, что ты согласился. Чем бы дело ни кончилось, в твоей жизни будет хоть один храбрый поступок.

Джордж залился краской, хотел что-то сказать, но постеснялся.

— У меня к вам просьба… — наконец вымолвил он.

Алек молча ждал.

— Вы ведь не расскажете Люси, что я натворил? Пусть думает, что я оправдал ее ожидания.

— Хорошо, — тихо отозвался Алек.

— Пообещайте, что если меня убьют, то вы сохраните в тайне, почему это случилось.

Алек молча смотрел на юношу. Ему пришло в голову, что при определенных обстоятельствах придется рассказать всю правду. Джордж был взволнован. Он как будто догадался, почему командир сомневается.

— Нет, вы и так сделали для меня куда больше, чем можно было бы требовать. Я прошу сохранить мой позор в тайне ради Люси.

Алек, не шелохнувшись, медленно произнес:

— Даю слово чести, что при любых обстоятельствах я даже намеком не дам Люси усомниться в том, что ты проявил исключительную храбрость, честность и достоинство. Я возьму на себя всю ответственность.

— Я страшно вам благодарен.

Алек впервые шевельнулся. Напряжение достигло крайней точки. Нарочито беззаботно он произнес:

— Довольно разговоров. Будь готов выступить через полчаса. Вот твой револьвер. — Он подмигнул. — Не забывай, одна пуля из него выпущена. Лучше перезарядить.

— Конечно.

Джордж кивнул и вышел. Лицо Алека тут же утратило обретенную было несерьезность. Он понимал, что может навсегда потерять Люси. Любовь означала для Алека все, и вот он поставил ее на карту ради испорченного мальчишки. В будущем его действия могут истолковать по-разному, и при необходимости потребуется рассказать всю правду. Впрочем, даже не упроси Джордж его молчать, Алек и сам ни за что не проговорился бы. Он слишком любил Люси, чтобы причинить ей такую боль. Что бы ни случилось, пусть она думает, что Джордж был храбрецом и умер, исполняя свой долг. Он прекрасно понимал: бесчестье для девушки невыносимее смерти. Алек знал, как страдала Люси от унижения, считая опозоренной лично себя; знал, что все ее надежды связаны с Джорджем. Брат оказался совершенно испорченным, прогнил насквозь — совсем как отец. Сказать ей об этом? Он пойдет на любые жертвы, лишь бы Люси не узнала. Однако если выяснится, что Алек отправил Джорджа на верную смерть, она его возненавидит, а потеряв ее любовь, он потеряет все. Едва подумав об этом, Алек сразу понял: пусть лучше Люси лишится любви, чем достоинства.

Впрочем, он же сказал Джорджу, что тот может спастись, если хватит мужества. Проявит ли юноша смелость — эту единственную добродетель негодяев?