Полное собрание стихотворений

Ярмарка!

В Симбирске ярмарка.

Почище Гамбурга!

Держи карман!

Шарманки шамкают,

и шали шаркают,

и глотки гаркают:

«К нам! К нам!»

В руках приказчиков

под сказки-присказки

воздушны соболи,

парча тяжка.

А глаз у пристава

косится пристально,

и на «селедочке»

перчаточка.

Но та перчаточка

в момент с улыбочкой

взлетает рыбочкой

под козырек,

когда в пролеточке

с какой-то цыпочкой,

икая,

катит

икорный бог.

И богу нравится,

как расступаются

платки,

треухи

и картузы,

и, намалеваны

икрою паюсной,

под носом дамочки

блестят усы.

А зазывалы

рокочут басом,

торгуют юфтью,

шевром,

атласом,

пречистым Спасом,

прокисшим квасом,

протухшим мясом

и Салиасом.

И, продав свою картошку

да хвативши первача,

баба ходит под гармошку,

еле ноги волоча,

и поет она,

предерзостная,

все захмелевая,

шаль за кончики придерживая,

будто молодая:

«Я была у Оки,

ела я-бо-ло-ки.

С виду золоченые —

в слезыньках моченные.

Я почапала на Каму,

я в котле сварила кашу.

Каша с Камою горька —

Кама слезная река.

Я поехала на Яик,

села с миленьким на ялик.

По верхам и по низам —

всё мы плыли по слезам.

Я пошла на тихий Дон,

я купила себе дом.

Чем для бабы не уют?

А сквозь крышу слезы льют».

Баба крутит головой.

Все в глазах качается.

Хочет быть молодой,

а не получается.

И гармошка то зальется,

то вопьется, как репей…

Пей, Россия,

ежли пьется,—

только душу не пропей!

Ярмарка!

В Симбирске ярмарка.

Гуляй,

кому гуляется!

А баба пьяная

в грязи валяется.

В тумане плавая,

царь похваляется…

А баба пьяная

в грязи валяется.

Корпя над планами,

министры маются…

А баба пьяная

в грязи валяется.

Кому-то памятник

подготовляется…

А баба пьяная

в грязи валяется.

И мещаночки,

ресницы приспустив,

мимо,

мимо:

«Просто ужас! Просто стыд!»

И лабазник — стороною

мимо,

а из бороды:

«Вот лежит…

А кто виною?

Всё студенты да жиды…»

И философ-горемыка

ниже шляпу на лоб

и, страдая гордо,—

мимо:

«Грязь —

твоя судьба, народ».

Значит, жизнь такая подлая —

лежи и в грязь встывай?!

Но кто-то бабу под локоть

и тихо ей:

«Вставай!..»

Ярмарка!

В Симбирске ярмарка.

Качели в сини,

и визг,

и свист.

И, как гусыни,

купчихи яростно:

«Мальчишка с бабою…

Гимназист».

Он ее бережно

ведет за локоть.

Он и не думает,

что на виду.

«Храни Христос тебя,

яснолобый.

А я уж как-нибудь

сама дойду».

И он уходит.

Идет вдоль барок

над вешней Волгой,

и, вслед грустя,

его тихонечко крестит баба,

как бы крестила свое дитя.

Он долго бродит.

Вокруг все пасмурней.

Охранка —

белкою в колесе.

Но как ей вынюхать,

кто опаснейший,

когда опасны

в России все!

Охранка, бедная,

послушай, милая,—

всегда опасней,

пожалуй, тот,

кто остановится,

кто просто мимо

чужой растоптанности не пройдет.

А Волга мечется,

хрипя,

постанывая.

Березки светятся

над ней во мгле,

как свечки робкие,

землей поставленные

за настрадавшихся на земле.

Ярмарка!

В России ярмарка.

Торгуют совестью,

стыдом,

людьми,

суют стекляшки,

как будто яхонты,

и зазывают на все лады.

Тебя, Россия,

вконец растрачивали

и околпачивали в кабаках,

но те, кто врали и одурачивали,

еще останутся в дураках!

Тебя, Россия,

вконец опутывали,

но не для рабства ты родилась —

Россию Разина,

Россию Пушкина,

Россию Герцена

не втопчут в грязь!

Нет,

ты, Россия,

не баба пьяная!

Тебе великая дана судьба,

и если даже ты стонешь,

падая,

то поднимаешь сама себя!

Ярмарка!

В России ярмарка.

В России рай,

а слез — по край.

Но будет мальчик —

он снова явится

и скажет праведное:

«Вставай!»