Полное собрание стихотворений

Вот лежит перед морем девочка.

Рядом книга. На буквах песок.

А страничка под пальцем не держится —

трепыхается, как парусок.

Море сдержанно камни ворочает,

их до берега не докатив.

Я надеюсь, что книга хорошая —

не какой-нибудь там детектив.

Я не вижу той книги названия —

ее край сердоликом прижат,

но ведь автор — мой брат по призванию

и, быть может, умерший мой брат.

И когда умирают писатели —

не торговцы словами с лотка,—

как ты чашу утрат ни подсахари,

эта чаша не станет сладка.

Но испей эту чашу, готовую

быть решающей чашей весов

в том сраженье за души, которые,

может, только и ждут парусов.

Не люблю я красивых надрывностей.

Причитать возле смерти не след.

Но из множества несправедливостей

наибольшая все-таки — смерть.

Я платочка к глазам не прикладываю,

боль проглатываю свою,

если снова с повязкой проклятою

в карауле почетном стою.

С каждой смертью все меньше мы молоды,

сколько горьких утрат наяву

канцелярской булавкой приколото

прямо к коже, а не к рукаву…

Наше дело, как парус, тоненько

бьется, дышит и дарит свет,

но ни Яшина, ни Паустовского,

ни Михал Аркадьича нет.

И — Чуковский… О, лучше бы издали

поклониться, но рядом я встал.

О, как вдруг на лице его выступило

то, что был он немыслимо стар.

Но он юно, изящно и весело

фехтовал до конца своих дней,

Айболит нашей русской словесности,

с бармалействующими в ней.

Было легкое в нем, чуть богемное.

Но достойнее быть озорным,

даже легким, но добрым гением,

чем заносчивым гением злым.

И у гроба Корнея Иваныча

я увидел — вверху, над толпой

он с огромного фото невянуще

улыбался над мертвым собой.

Сдвинув кепочку, как ему хочется,

улыбался он миру всему,

и всему благородному обществу,

и немножко себе самому.

Будет столько меняться и рушиться,

будут новые голоса,

но словесность великая русская

никогда не свернет паруса.

…Даже смерть от тебя отступается,

если кто-то из добрых людей

в добрый путь отплывает под парусом

хоть какой-то странички твоей…