Полосатый катафалк

Глава 28

Сквозь промозглый рассвет я мчался в Малибу. Полосатый катафалк все еще стоял на шоссе над Зумой. На сей раз его вид не вызвал у меня никаких чувств.

Дежурный службы дорожного патрулирования, заканчивавший ночную смену, читал книгу в бумажной обложке и не был рад моим вопросам. «Бьюик» Гарриет стоял в полицейском гараже, и на него можно будет взглянуть после восьми, когда гараж откроется, сообщил он.

— Когда его нашли?

— Вчера вечером. До того, как я заступил на дежурство.

— Вы дежурите с двенадцати ночи?

— Именно. — Его взгляд то и дело падал в книгу. Это был толстый, неопрятный толстяк.

— А где его нашли?

Он порылся в бумагах.

— На дороге, ведущей к главному шоссе, в шести милях к северу отсюда. Женщина из закусочной сказала, что видела машину, которая стояла там весь день. Якобы собиралась заявить об этом после закрытия закусочной.

— Что за закусочная?

— Там подают креветки. Если ехать на север, то справа по шоссе. Там увидите вывеску.

Он снова углубился в книгу. На обложке был всадник, он скакал на закат, полыхавший, как взрыв атомной бомбы.

Я проехал через разбросанный по побережью городок и взял курс на север к закусочной. Это была та самая закусочная, где я пил кофе в самом начале расследования. «Бьюик» Гарриет был найден в нескольких сотнях ярдов от дома Блекуэлла.

Я свернул с шоссе налево, спустился вниз, поставил машину на стоянке у белой перекладины, рядом с черным «кадиллаком». Был прилив, и море сверкало и переливалось, как голубая ртуть. Далеко-далеко видны были пеликаны, крошечные на фоне огромного неба.

На рулевой колонке «кадиллака» я прочитал фамилию Блекуэлла. По деревянному настилу я прошел к его дому. Я чутко фиксировал малейшие звуки: мои собственные шаги, удары волн о берег, еле слышный крик чайки, подбиравшей остатки трапезы пеликанов. Затем все затихло, заглушенное моим стуком в дверь дома полковника.

В конце концов я достал ключ и открыл дверь сам. В большой комнате ничего не изменилось, если не считать того, что было сделано с картиной Кэмпиона. Кто-то изрезал ее так, что лучи солнца проходили сквозь нее, как разряды молнии среди темных туч.

Я подошел к лестнице и, глядя вниз, крикнул:

— Блекуэлл! Вы здесь?

Тишина.

Я позвал Гарриет. Ответом мне было гулкое эхо. Я почувствовал себя неумелым медиумом, тщетно пытавшимся вызвать духов прошлого. Я неохотно спустился по лестнице и с еще большей неохотой прошел через большую спальню в ванную. Кажется, я сначала почуял запах крови и только потом увидел кровь.

Я включил свет в ванной. В раковине лежало полотенце, насквозь пропитанное кровью. Я приподнял его за край и бросил обратно в раковину. Пятна засохшей крови были на покрытом линолеумом полу. Стараясь не угодить в них, я прошел в малую спальню. Замок на двери был сорван.

На голом матрасе сидел без пиджака полковник Блекуэлл. Его лицо было бледным как мел и заросло черной щетиной. Он воровато посмотрел на меня.

— Доброе утро, — сказал он. — Я так и знал, что придете вы.

— Утро не очень доброе. Кого вы сегодня убили?

Он прищурился, словно в лицо ударил яркий свет:

— Никого.

— Ванная напоминает скотобойню. Чья там кровь?

— Моя. Порезался, когда брился.

— Вы не брились по меньшей мере сутки.

Он рассеянно потрогал подбородок. Он явно пытался восстановить нарушенную связь с миром с помощью первых попавшихся фраз.

— Я порезался вчера. Это старая кровь. Никто сегодня не умирал.

— А кто умер вчера?

— Я. — Он снова прищурился от невидимого прожектора.

— Нет, вам не настолько повезло. Встаньте.

Он послушно поднялся. Я быстро обыскал его, хотя и дотрагивался до него с отвращением. Оружия при нем не было. Я велел ему садиться, и он опять безропотно подчинился.

Злобное упрямство бесследно покинуло его, уступив место нервозности. Это случается с теми, кто заходит слишком далеко. Какая-то крыса начинала грызть им сердце, и это делало их еще более опасными для окружающих, да и для самих себя.

— Я провел ночь в одиночестве, — сказал он, и глаза его подернулись влагой.

— Что вы делали?

— Ничего особенного. Ждал. Надеялся, что утро придаст мне силы действовать. Но свет еще хуже, чем потемки. — Он слегка посопел носом. — Сам не знаю, зачем я говорю вам это. Вы меня ненавидите.

Я не стал разуверять его.

— Хорошо, что вы готовы говорить. Нужно ваше признание.

— Признание? Мне не в чем признаваться. В ванной старая кровь. Я никого не убивал.

— Чья же она тогда?

— Может, хулиганов, что вломились сюда. Это теперь частое явление.

— Как и убийства. Начнем с убийства номер один. Зачем вы убили Рональда Джеймета?

Он посмотрел на меня снизу вверх, словно седовласое дитя, внезапно и безобразно состарившееся.

— Я не убивал. Это несчастный случай. Он упал и сломал лодыжку и шприц. Я нес его на себе весь день и еще ночь. Из-за отсутствия инсулина ему стало плохо. Потому-то он и умер. Самый настоящий несчастный случай...

— Как именно все произошло?

— Мы с Рональдом затеяли дружескую потасовку. Он споткнулся о камень и сошел с тропы. Он неудачно приземлился — всей тяжестью на лодыжку. Я даже слышал хруст.

— Из-за чего возникла дружеская потасовка?

— Просто так. Он слегка подтрунивал из-за моего увлечения юной особой, которой он покровительствовал. Она мне действительно нравилась, но, уверяю вас, дальше этого дело не зашло. Я никогда... никогда не делал ей ничего плохого. У меня были к ней самые чистые чувства. Я так и сказал Рональду. Кажется, я дружески толкнул его, чтобы подчеркнуть свои слова. Я не хотел, чтобы он упал.

— И погиб...

— Почему мне хотеть его смерти? Тогда бы я просто оставил его там, в горах... — Он добавил в качестве решающего аргумента: — Рональд был моим любимым кузеном. Он был очень похож на мою мать. — Он посмотрел на меня как-то очень плаксиво. Я решил, что он сейчас заведет речь о матери. Такое бывало.

— Когда вы впервые вступили в половую связь с Долли Стоун?

Он отвел взгляд. Его глаза были почти не видны из-за отекших век, словно его избили невидимые кулаки.

— Ах, вот вы о чем!

— О том самом.

Он откинулся на кровати так, что его голова оказалась на полосатой подушке без наволочки. Он глухо сказал:

— Клянусь, я не прикасался к ней, когда она была несовершеннолетней. Я обожал ее на расстоянии. Она была как фея. И после смерти Рональда я не трогал ее.

Мы встретились потом, только прошлой весной на Тахо. Она повзрослела, но мне казалось, я снова встретил мою маленькую фею. Я пригласил ее к себе в охотничий домик, просто так, показать ей его. Я был рад встрече. Она тоже. Потом она сама пришла ко мне — и приходила еще и еще. Я жил в радости и горе. Я был счастлив с ней и горевал, когда ее не было. Затем она ополчилась против меня, и вся жизнь стала кошмаром. — Он глубоко вздохнул, словно влюбленный подросток.

— Почему же она изменила к вам отношение?

— У нас возникли сложности.

Мне надоели его эвфемизмы, и я спросил:

— Вы сделали ей ребенка?

— Не только это. Она ополчилась против меня раз и навсегда. — Он поджал под себя ноги. — Прошлое лето я провел как в аду. Она превратила мою жизнь в сплошную муку. — Как ей это удалось?

— Я боялся потерять ее, и мне было страшно, что может случиться, если наша связь продолжится. Я был всецело в ее руках. Это были жуткие времена. Что она мне только не говорила! Она называла меня похотливым стариком. Потом ко мне приехала Гарриет, и началось вообще Бог знает что. Она больше не приходила ко мне, но постоянно угрожала все рассказать Гарриет.

Он заворочался как в беспокойном сне. Кровать скрипела под ним, словно пародируя любовные страсти. — Долли вас шантажировала?

— Я бы этого не сказал. Я давал ей деньги, и в общем-то немалые. Но потом она вдруг перестала появляться. Но я чувствовал себя как на иголках. Скандал мог разразиться в любой момент. Только весной я узнал, что она вышла замуж.

— А вы тем временем использовали Изобел как буфер. — Все не так просто, — возразил он. — Изобел мой старый добрый друг. Я всегда к ней хорошо относился. — Ей повезло.

Он посмотрел на меня с ненавистью, но он был слишком удручен, чтобы дать волю этому чувству. Он уткнулся лицом в подушку. Мне вдруг показалось, что под спутанными прядями на его затылке скрывается другое лицо — без глаз, рта, носа.

— Выкладывайте все до конца, — потребовал я.

Он лежал тихо-тихо, напоминая бездыханный труп. Мне показалось, что он нарочно затаил дыхание, как обиженный на весь мир ребенок.

— Выкладывайте все до конца, Блекуэлл!

Он тяжело задышал. Его плечи поднимались и опадали, тело сотрясалось в конвульсиях. Это был единственный ответ на мое требование.

— Тогда я сам все расскажу, но очень коротко, потому что с вами скоро захочет потолковать полиция. Весной Долли возобновила денежные претензии, у нее была трудная зима. Вы решили положить конец и вымогательству, и вообще неопределенности. Ночью пятого мая вы проникли в ее дом. Мужа там не было, он был с другой женщиной. Долли впустила вас, считая, что вы принесли деньги. Вы задушили ее чулком.

Блекуэлл захрипел, словно чулок затянулся на его жилистой шее.

— Затем вы увидели ребенка, вашего побочного сына. Вы не захотели оставлять его наедине с покойницей. Возможно, потому, что беспокоились за его безопасность. По крайней мере, мне хотелось бы так думать. Так или иначе вы взяли его на руки и понесли к ближайшему дому, положили в стоявшую там машину. Ребенок уцепился за пуговицу вашего пальто, которая почти оторвалась во время схватки с Долли. Пуговица была у него в кулачке, когда его нашла соседка. Пуговица и привела меня к вам.

Когда муж Долли был привлечен к ответственности по подозрению в убийстве, его друг Ральф Симпсон решил разобраться во всем этом. Он мог знать о вашем романе с Долли и догадался, что это за пуговица. Он поехал на Тахо, нанялся к вам и отыскал спрятанное вами пальто. Возможно, он даже вам его показал. Ему хотелось раскрыть убийство в одиночку. Симпсон — неудачник, нуждавшийся в победе, а может, что-то в нем подгнило и ему просто понадобились деньги. Он не пробовал вас шантажировать?

Полковник Блекуэлл что-то невнятно пробормотал в подушку.

— Да, собственно, теперь это не имеет значения. Не случайно был использован ледоруб, свадебный подарок родителей Долли. Не случайно вы закопали труп на задворках бывшего дома Джейметов. Я не знаю, что именно творилось у вас в голове. Вы и сами, наверное, вряд ли понимали это. Психиатру было бы занятно узнать, что происходило в этом дворе, когда Долли была ребенком.

Блекуэлл вдруг заверещал тонким голосом. Казалось, в его черепной коробке мечется запертый призрак. Он кричал, что он покойник и что мне ни капельки его не жалко.

Потом он повернул голову набок. Глаз, который можно было разглядеть, был открыт, но смотрел без выражения, напоминая моллюска в полуоткрытой раковине.

— Вот, значит, как все было? — спросил он без тени иронии.

— Я не знаю детали. Можете меня поправить.

— Зачем мне исправлять ваши ошибки?

— Это будет занесено в протокол, вот зачем. В ванной кровь Гарриет?

— Да.

— Вы ее убили?

— Да. Перерезал ей горло. — Голос был тусклый, без эмоций.

— Почему? Она все узнала и надо было заставить ее замолчать?

— Да.

— Что вы сделали с ее телом?

— Вы его не найдете. — Из его горла вырвалось нечто вроде смешка, и губы слегка затрепетали. — Я же похотливый старик, как говорила Долли. Почему бы вам не помочь мне — у вас есть оружие?

— Нет, но если бы и было, я бы не стал в вас стрелять. Вы для меня — пустое место. Лучше скажите, где тело Гарриет.

Он снова издал смешок, который перерос в хохот. Приступы смеха душили его. Он закашлялся и сел на кровати.

— Принесите воды, Бога ради.

Исключительно Бога ради я пошел в ванную. Затем я услышал торопливый шорох. Одной рукой он шарил под подушкой. Потом он нашарил револьвер, который, потрепетав, оказался нацелен на меня. Рука полковника больше не дрожала.

— Убирайтесь отсюда, или я вас застрелю. Хотите стать пятой жертвой?

Я попятился назад в ванную.

— Закройте дверь. Останьтесь там.

Я подчинился. В ванной все было отвратительно знакомым. В раковине, словно искалеченное существо, лежало полотенце.

По ту сторону двери раздался выстрел. Когда я подбежал к полковнику, во рту у него был ствол револьвера, напоминающий трубку странных очертаний, которую Блекуэлл курил и с ней заснул.