Половецкие пляски

Случайное сердце

Казимир решил не медлить и раненько вышел из гостей поймать на вкус мокрое утро. Вчерашние встречи и даже легкая драка не стоили странного смешного сна, которого Казимир толком и не запомнил — только встал он с бугристой смердящей лежанки со словами: «Все прояснилось». Мертвый голос среднего тембра надиктовал Казимиру его жизнь как абсурдистскую пьесу. Детали, конечно, позабылись настолько, что брало сомнение — снились ли они вообще, но Казимир почему-то воодушевился. Без спросу у хозяев он вдохновенно пожарил три яйца, на четвертое (последнее) покушаться не стал, торопливо проглотил содержимое сковородки и тихо вышел вон.

Нужно было переварить съеденное и увиденное в одиночестве, шел густой мгновенный снег, сглатываемый лужами и скользким асфальтом. Людей было слишком много для столь раннего часа, Казимир сразу это заметил и подивился слегка — казалось, что все прохожие тоже только что из гостей и теперь спешат смыть грим и поваляться на своей кровати.

У заржавевшего входа в кладбищенский парк Казимир встретил кудрявую женщину в тяжелом пальто, подзывавшую мирно пасущуюся собачку. Казимир по привычке свистнул, и собачка ринулась за ним, как за старым приятелем по играм. Дама медлительно и настойчиво звала своего мопса обратно, но тот и не думал слушаться. Тогда Казимир злобно на него шикнул. Пес тут же потрусил к хозяйке, обиженно озираясь, и Казимира вдруг отчетливо пронзило ощущение «deja vu», то самое, нелюбимое и знакомое каждому чувство: да это уже когда-то со мной было. Казимир не любил обоснованных гипотез, недоступное органам чувств есть несуществующее, и баста! Впрочем, он сам от себя не ожидал такой категоричности, стоя в пустом осеннем парке с бело-желтыми деревьями и псевдоампирными фонтанами, откуда никогда не сочилась вода. В том, зачем он сюда пришел, Казимир признаваться себе побаивался, и все-таки цель оказалась яснее ясного: ему предстояла встреча, возможность поверить в добрую случайность… А парк стоял таким одиноким и жалким в своей запустелости, что Казимиру и самому стало жаль это забытое людьми местечко, где одинаково тоскливо и прохожим и покойникам…

Зато здесь можно было идти и не скрывать своего похмельного разочарования; может, весь минор из-за здешних мертвецов, а может, из-за погоды, которая только из окна теплой норки выглядела симпатичной и уютной… но что толку угадывать, если Казимир все выдумал сам, а после выдумка ему не понравилась. С намерением развеселиться он резко повернул обратно и у входа опять увидел кудрявую особу уже без собаки. Женщина сердито и внимательно вглядывалась в него, будто не решаясь признать в нем старого должника. «Который час?» — зачем-то крикнул ей Казимир, а у нее не оказалось часов, и Казимир с любопытством продолжал стоять и разглядывать ее, будто живого сфинкса, и чем дольше смотрел, тем более удивлялся нелепости и случайности этой фигуры, тем более завораживал сам себя непонятно чем… Громоздкое пальто, заснеженные кудряшки, заляпанные грязью сапоги, нервные глаза…

— Где же ваша собачка? — игриво спросил Казимир, которому лень было придумать что-нибудь поумнее, ведь он и так был уверен, что ловушка сработает, ибо эта особа пришла сюда только для него, оставив собаку дома, и никогда в этом не признается…

— А что тебе моя собака? — Она притворилась скучной, прикинулась, что и не подозревает об игре… Хотя сценарий разыгрывался без заминок, и барышня поспешила выдернуть ладонь из кармана и выронить намеренно-случайно ключи в лужу. Казимир тут же услужливо бросился их отлавливать, шарясь в холодной ватной грязи, а женщина в пальто, морщась, наблюдала за ним, и Казимир уже знал, что она быстро оттает. Выловив звенящую связку, Казимир победно промурлыкал:

— …видите ли, я, наверное, хочу получить нехитрое вознаграждение… хотя бы полчаса обычной болтовни…

Ему и впрямь сейчас более всего на свете хотелось говорить с нескладной незнакомкой…

Она не взялась играть ни одну из возможных ролей. Обреченно уставившись на Казимира острыми зрачками в серо-зеленом облаке, она ответила:

— Это ты зря… Нет смысла притворяться. Я — твоя вторая жена.

«Сумасшедшая!» — возликовал Казимир. Забавно. Он на всякий случай отошел на безопасное расстояние, равнявшееся двум метрам, и увидел совсем иное, чем минуту назад. Она казалась на удивление спокойной помешанной, знающей о своем помешательстве и принимающей свою болезнь легко, как хроническую простуду. Лишь оголенные запястья и шея придавали ее облику необходимую реальность и телесность… А может, это все мода на эфемерных барышень, которая началась без ведома Казимира. Вот уж что он пожевал бы и выплюнул; даже лет через двадцать Казимир не выбрал бы такой экземпляр для домашнего интерьера, чтобы рядом жило ходячее напоминание о смерти, да ни за что… Наверное, эта несчастная всем открывает правду о «второй жене», и все от нее бочком-бочком…

Но Казимиру уходить не хотелось, он одновременно пугался и наслаждался духом больничной опасности, панически боялся лишь одного, что безумие заразно… Но какое забавное безумие — о будущем… Он медленно уходил, а незнакомая женщина смотрела на его чуть косолапые ступни, и эпизод превращался в картинку житейского одиночества. Тема исчерпана, удовлетворенно провозгласил Казимир; зима не кончается, топаем дальше… Шагов через сто он как следует обругал себя за дурацкую жалость. Жалеть блаженных — воду в ступе толочь…

И Казимир покинул фантасмагорию кладбищенского парка и пошел дальше, вдоль занесенной снегом трамвайной линии, вдоль заросшей борозды, ибо снег к тому времени созрел и на земле уже не таял. Навстречу Казимиру, как гондолы, в белом тумане мирно плыли редкие парочки, очарованные чудодействием антициклона. Казимир и сам смущенно признавал свою восторженность, особенно припоминая сегодняшний сон. Он слыл разумным занудой и не искал в сновидениях разгадки будущего, он знал, что они о прошлом, а значит, что-то уже свершилось и строчка уже написана, осталось только понять новый язык… А в этот день мир будто вспомнил латынь или арамейские дебри, красиво и непонятно, Казимир держал в руках вырванную из фолианта готическую страничку и радовался ей, как стильному настенному календарю…

Вдруг чужая влажная ладонь тронула его за мизинец. Казимир обернулся и увидел веснушчатого пацана в малиновой куртке. «Я вчера выиграл… именно так, как вы меня учили, — гордясь и смущаясь, сказал он. — Сегодня опять?.. Я приду к пяти…»

Ноги Казимира стали чужими и тяжелыми, он готов был вычеркнуть из памяти рыжего мальчика как неудачную галлюцинацию, если б не шальная догадка о том, что речь идет о шахматах или японском дураке. Он решил не ломать голову зря, а ждать дальнейшего хода событий. По счастью, дети разговорчивее взрослых, и Казимир вскоре узнал, что рыжий мальчик — его будущий ученик, хотя чему он может его научить — тут начинались смешные догадки. Карточной игре?.. Или Казимир превратится со временем в потеху для каких-нибудь нахальных лицеистов… Дитя бодро распрощалось и потопало по газону, чтоб с наслаждением слепить и помять первый снежок, а Казимир, выворачивая шею, горько ему позавидовал, ребенку, который уверен в неизменной траектории Земли, переводе летних стрелок на зимние, уверен в дне и ночи и в шулерских увертках, о которых якобы ему наплел Казимир. О ком же они все бредят, черт возьми… еще неизвестно, что предпочтительней — самому угодить в дурдом или здоровым бродить среди безумцев…

Ни то ни другое сегодня не входило в его планы. Логика вещей требовала срочного возвращения к привычному рисунку мира, без всяких четвертых и далее измерений, и если во времени или Вселенной случились какие-то неполадки, то Казимир совсем не хотел быть к ним причастным, лучше пусть ему насплетничают об этом по телевизору или расскажут за ужином… Он совсем не нуждался в напоминаниях о будущем, ему хватало катастроф и впечатлений сейчас. Но, может статься, это изъян Казимировых зрачков, и «сейчас» — куда объемней, чем он себе думает… Казимир шел в редеющий снег и баюкал свой рассудок, он теперь вроде как лишний, слишком плоский и ничего не объясняющий. Казимира вдруг осенило — зеркало! Вот что его сейчас позабавит — а вдруг он просто постарел за ночь, за время своего занятного сна, возможно, летаргического… Хотя это и не приводит к моментальным метаморфозам… Но жадное и щекочущее любопытство одержало верх, и Казимир зашел в длинный шумный универмаг, где от зеркал рябило в глазах. Суетные магазинные амальгамы ничего нового не отразили, Казимир с обычными своими бледно-голубыми полукружьями-веками… Кроме него в зеркале отразились снующие туда-сюда фигуры и быстрые кадры с незапоминающимися лицами. Здесь суббота казалась самой что ни на есть заурядной субботой, приравнивающей все на земном шаре к необдуманным покупкам и шатанию по бульварам. Двое сумасшедших — не в счет, разочарованно заключил Казимир, но, выйдя из магазина, увидел уморительнейшее зрелище. Огромный пестрый котяра со слипшейся грязными сосульками шерстью на пузе играл с собственным отражением в стекле. Всей тушкой прыгал он на витрину, пулей отскакивал, кувыркался, плюхался в лужу и кенгуриным толчком летел обратно, судорожно отряхая лапы. Казимир не удержался и приманил его к себе. И тут же пожалел о содеянном — кот с уверенным видом потерся о ботинки, поточил когти на Казимировых брюках и принял твердое решение остаться с Казимиром навсегда. Угрожающее постоянство так и прочитывалось в издевательских узких зрачках. Сегодня Казимир уже насытился симпатиями меньших братьев — собачка дамы из парка, а теперь кот, не слишком ли много… Казимир предусмотрительно ускорил шаг, но кот ничуть не смутился этим, он будто даже не торопился, не семенил за… а с достоинством шествовал чуть поодаль своей жертвы, дипломатически соблюдая дистанцию… Я похож на старую деву, ужаснулся про себя Казимир, пора пить корвалол и засыпать засветло на унылой железной кровати с шишечками… Остается благодарить Провидение за то, что кот, к счастью, не разверзнул уста и не поведал человеческим голосом, что он — племянник Казимира из будущей жизни…

Пройдя квартала три, Казимир подустал, и котик подустал, но держался молодцом… Путешествие от кладбищенского парка только казалось получасовым приключением, на самом же деле со временем и впрямь что-то стряслось, и день незаметно склонился к вечеру, незаметно для Казимира… Похоже, его вычеркнули из пользователей земного календаря и черно-белой суточной пропорции сна и бодрствования… Из ближайшей подворотни выплыла черная фигурка потусторонней бабушки… Вот наверняка родственная душа по недоумению, улыбнулся Казимир. Эту бабулю тоже не предупредили о сегодняшнем конце света. Бабуля проводила его взглядом и вдруг визгливо заголосила: «Мучитель, антихрист окаянный… зачем животное заводишь, если все равно на улице бросишь…» Казимир, немного привыкший за последние часы к непрошеным чудесам, тут не выдержал и изрыгнул в сторону старухи такое проклятье, какое и повторить бы никогда не смог… Старуха замолчала, но на лице ее застыла каменная злоба. А кот невозмутимо ждал, пока Казимир остынет и они продолжат свой бесцельный удивленный путь нигде и никуда…

Казимир отыскал в кармане вонючий «бычок», затянулся, вытер рукавом испарину с верхней губы и залез на спинку мокрой грязной скамеечки в сквере… Глядя на свои замызганные ботинки, он мирно согласился с давним подозрением. Он — господь бог, пожалуй что без заглавной буквы, и в ответе за весь безбожный карикатурный мир… Если даже это нечаянное создание — а он никогда не любил полосатых — причастно к его жизни и, не исключено, к смерти. Тут Казимир усмехнулся — в этот дурацкий день, похоже, ничего другого и не оставалось.

Больше, казалось, ждать было нечего, и Казимир уже спокойно побрел к какому-то мрачноватому скверику, и там ходили все те же улыбчивые и кивающие ему личности. Казимир, как ни силился, улыбки выдавить не мог. Пусть себе гуляют, летают, как воздушные шарики, раскрывают объятия — Казимир не будет против, он просто пока не привык к фантастической толпе будущих родственников и друзей. Единственное, что его огорчало, — что с ним нет никого из «прошлого», как он обозвал жизнь до сегодняшнего пробуждения, и он не может увидеть рядом еще одну озадаченную и пухнущую от любопытства физиономию.

В честь будущего родства он обсчитался в пользу бойкой тетеньки с белой тряпкой на животе, торгующей пирожками с яблоками. Она понимающе крякнула, а провидческих откровений Казимир не дослушал. Помахал ей перчаткой и побрел дальше.

Странная игра: в ней я — главный магнит, притягивающий неизвестные предметы, правитель с завязанными глазами… Загадка начала надоедать, Казимиру захотелось в привычную свободу непричастности и равнодушия к спящим на обочине. Хотелось раскрыть немудреный секрет фокуса…

Навстречу истошно быстрым шагом шел отец. Как это мило с его стороны — появиться в такой день. Судя по его агрессивно бодрому виду, Казимир понял, что па в настроении и — никаких проблем. Он воплощал собой горделивого «homo sapiens», который наконец уверился, что понимает происходящее. Казимир тоже был не лыком шит, хотя лишь подозревал себя в абсолютном знании. Они с отцом походили друг на друга легким налетом идиотизма. Впрочем, об этом Казимир думал не более полминуты, они столкнулись лбами, и Казимир прогикал обычное приветствие. Отец грустно поморщился и прошел мимо. Он не узнал и, похоже, не знал никогда. И легко пошел дальше, и вскоре его походка обрела прежний отрывистый ритм. Казимир ничего не кричал ему вслед, он окаменел и признал себя побежденным, то бишь догадавшимся. Точнее, это было лишь смутное приближение догадки, как у ребенка, распутывавшего узлы мудреной задачки и дернущего наконец за нужный кончик веревки, — еще полная неразбериха в мыслях, но носом чуешь развязку.

Все-таки полминуты Казимир глупо обижался на отца. Где-то в другом отсчете координат на Казимира обижалась кудрявая особа в парке и иже с ней, но уловить это Казимиру не хватало душевных струн или ловкости пальцев, фокусникам он никогда не завидовал и о машине времени не мечтал. Однако теперь исчез повод глумиться над приветливыми дурачками — ему выпал тот же жребий и он точно такая же галлюцинация… Впрочем, если все на свете потеряли рассудок, значит, сумасшедших нет вовсе, и впору возликовать от единения со всем миром. Казимир не ликовал, он хотел быстрее расставить все на прежние места, найти лазейку в прежний порядок, но в какую сторону бежать — не знал. Забиться в домашний угол было бы скучно и не в его вкусе. Да и что может твориться дома, если родной отец его не узнает. Нет, невидимую рукоятку нужно повернуть именно сейчас, искать ответы лучше вблизи вопросов, а уж что получится — там видно будет.

К Казимиру вдруг быстро-быстро подошла юркая студентка и попросила огонька. Пока Казимир поджигал ее сигаретку, а ветер упрямо гасил пламя, нельзя было не обрадоваться «обычной» девушке, обычно прикуривающей и ничего больше не говорящей. Казимир испугался, что это единственное понятное ему видение моментально исчезнет, и, не теряя времени, засыпал девушку сумбурными вопросами, но по существу это был лишь один, заданный на разные лады вопрос. Девушка издевательски улыбнулась, хмыкнула и протараторила:

— Конечно же, молодой человек, случилось. Мастер Межинский во всем виноват… вкрутил по рассеянности не ту шестеренку, а часики-то не простые, старые и хитрые, хоть Межинский и кричит, что золоченый ширпотреб трехвековой давности…

— Кто такой Межинский… ничего не понимаю… — пробурчал Казимир, пожалевший уже о том, что он вообще родился.

— Не понимаете? Разумеется. И я не понимаю. И никто не понимает, даже сам Межинский, но это он за все в ответе, его рассеяность… а я, выходит, претензии принимай… Нет уж, сейчас он за все ответит сам. Идемте! — девушка требовательно зыркнула на Казимира. Ей не пришлось долго ждать…

Они пересекли два дворика, глухую улицу без светофоров, завернули куда-то влево и попали в тесную часовую мастерскую. На звук колокольчика из-за серой шторы выскочил бодрый бородатый старик и раздраженно протараторил:

— Милостивый государь, только живее, скоро закрываемся… Лиля! На кого же ты меня оставила, я потерял третьи очки…

— Профессор, забудьте о своих очках, лучше подумайте, что вы натворили. Видели бы вы, что творится на улицах…

— Ты опять об этом, черт тебя дери, — старичок злобно вскрикнул и легонько ударил ладонью по столу. Задрожали неизвестные механизмы и кофейная чашечка на блюдце.

— Осторожней, а то будет четвертая за день, — сердито буркнула Лиля. — Может, вы все-таки объясните м…м… человеку свои легкомысленные манипуляции, в результате которых…

— Да вовсе не «в результате которых…»! — трубным гласом возопил «профессор», отдышался, отхлебнул из чашечки кофейной гущи и дрожащими пальцами доверительно взял Казимира за локоть, словно умоляя о помощи. — Видите ли, любезнейший, люди склонны сваливать вину за происходящее на кого угодно, только не на себя. Как, скажите мне, я, скромный часовой мастер, могу нарушить иерархию времени, то, что не зависит даже от Создателя, ибо каждый сам себе придумывает время и потом сам переставляет в нем фигуры. А я всего лишь часовщик, я подкрепляю и подчищаю часы, эти игрушечные символы, навожу лоск, придаю им товарный вид и возвращаю заказчику. Грубейшая ошибка думать, что я их чиню! Любые часы идут всегда, а их остановка — опять же условность, выдуманная человечеством. Даже эти неуклюжие развалюхи — идут, ибо в них заключена правда чьей-то жизни, давно истлевшей в могиле, что, впрочем, не имеет значения. Какая разница — пятая зарубка или пятьсот шестьдесят седьмая… О, Господи, ведь об этом так много болтают, а людям все невдомек… И старичок величественно умолк, стоя между столами, заполненными шестеренками, винтиками и ободранными часовыми корпусами…

— Ну-ну, не скромничайте, во-первых, вы не просто часовой мастер, а Мастер из мастеров… А во-вторых, на эту золоченую финтифлюшку, как вы изволили выразиться, вы имели кое-какие виды… «подшутить над дурачками»… помните? — Лиля прищурилась, и Казимир удивился, как она может столь молниеносно меняться — то прыткая студентка, то занудная барышня, то и вовсе неведомый зверек.

— Ты, как всегда, мало что поняла, — профессор победоносно обернулся к Казимиру, — Лиля имеет в виду часы работы позапрошлого века, очень интересный барочный экземпляр, но по мне — слишком уж слащавый, для спальни какой-нибудь провинциальной пожилой кокетки. Часы назывались «случайное сердце», немудреное устройство — каждый час в одном из окошечек, прорезанных напротив цифр, появлялось пошлое сердечко, но никогда нельзя было предсказать, где оно появится в следующий раз. Хоть гадай на этих часах. Мне принесли их добрые знакомые, ну я и взялся с ними повозиться… И ни-ка-кой мистики, как думает Лиля. Когда они ко мне попали, я неосторожно пошутил, что вот, мол, во плоти забава человеческой жизни — никогда не знаешь, кто и где тебе повстречается и что с вами будет, и кто сломается первым, а кто окажется более цепким… А ведь никто и не думает ценить случайность, все хором поют о закономерностях. А мир суть не более чем случайная встреча и — NIHIL… — и Межинский плавно опустил руку на грустную рваную книжку, творение какого-то допотопного издательства Вдовы и братьев Ромм…

— Вот вы и проговорились, — не унималась Лиля, — сами заварили кашу, а признаться не хотите…

— Да, — с вызовом отозвался Межинский, — я бы хотел сыграть шутку, такую шутку, милую путаницу времен, — он гаденько хихикнул, — но, увы, люди делают вид, что близоруки, а ведь сами начали игру в прошлое и в будущее, в узнавание, неузнавание. А ведь сегодня прекрасный денек, выбирай кого хочешь… как, наверное, и всегда… А вы, не знаю, как вас, удивлены?.. — Межинский зыркнул сощуренными глазками на Казимира.

— Я… признаться, даже слишком… тем, что их так много, всяких моих «будущих…», просто целые улицы, площади…

— Черт… Настоящих! Время — категория грамматики, и не больше. Сегодня не нужно шевелить мозгами и соблюдать условности. Старуха призналась вам, что она — ваша любовница? Пустяки! Пошлите ее куда подальше, объясните, что она в действительности ваша бабушка… словите ваше «случайное сердце»… Не трусьте и, как орут лотерейщики, играйте и выигрывайте…

Лиля и Казимир переглянулись. Длинный-длинный взгляд… она шептала — «старик — чернокнижник, и часы он чинит не простые, ох, доиграется…», а Казимиру хотелось потрогать ее щеки, мокрые от снега, они казались глянцевыми и одновременно мягкими, как мармелад.

Уже не помня как, Казимир оказался на улице. Снег кончился, и пронзала ясность того, что чудеса тоже кончились, ибо объяснены… Он по привычке, забыв о троллейбусах, шел пешком, погружаясь в вечернюю мистерию выходного дня. Небо, пугавшееся остроконечных крыш, сбросило серую маску и посветлело. Осенний вечер — а как летний рассвет… Казимир медленно изменял курс и поворачивал назад, неловко и неуклюже, как дирижабль. Он не хотел признаться себе в том, что боится опоздать… Вера в стариковский бред еще пошатывалась в нем, как новорожденный олененок… но шаг поневоле ускорялся, и наконец Казимир помчался по лужам и льдинкам, помчался обратно, по закоулкам, где только что брел и не встретил никого… Он бежал обратно, за случайным сердцем, за девушкой-оборотнем, прислуживающей то ли дьяволу, то ли безумцу, он бежал, абсолютно живой и абсолютно счастливый…