Полудержавный властелин

Глава 2 История с географией

Дожди зарядили еще в мае, да так и шли почти все лето, отчего царевич Касим и его татары, посаженные в Мещере, крутили носами. Приходилось ездить, заниматься обустройством, объяснять, что год худой — места там низменные, и если на Москве дороги просто раскисали, то вокруг Городца превращались в топкое грязевое болото.

Вот такой вот скверный климат. Мало того, что зимой лютая холодрыга, так еще и каждое второе лето — натуральная осень. Вот зачем Господь поселил нас на этой равнине? Чем было бы хуже, если бы мы жили в теплом Таиланде или, на худой конец, во Франции? Я так иногда ныл про себя, но внутри твердо знал — поселись мы где в другом месте, вышел бы из нас какой другой народ, а не русские. Превозмогание есть наша национальная основа, так что нечего нюнится, у печки просушимся.

А вот рожь терпеть не будет, плохо она созревала и мокла на полях, да и на огородах воды набиралось преизлиха. От изобилия влаги овощи гнили прямо на корню или перли в болезненный рост, закручивая веера листьев и рассыпая плоды водянистые вместо крепких и тугих. Соберешь — так тут же прорастет или сгниет. Даже яблони, давшие в прошлый год невиданный урожай, ныне стояли почти без плодов. Маша жаловалась, что мало капусты, репы, редьки, репчатого лука, зато зеленого — хоть завались.

Она с головой нырнула в хозяйственные заботы, стараясь создать надежный запас на зиму вовсе не потому, что не доверяла своим помощникам и помощницам, порядок у не был ого-го, не забалуешь, а от тоски по преставившейся бабушке, жене Владимира Храброго Елене Ольгердовне.

Вот тоже судьба — родилась в Вильне одной из двадцати с лишним детей великого Ольгерда, замуж отдали в Серпухов, родня осталась в Литве и Твери, прожила немалые по здешним меркам восемьдесят лет, похоронила всех своих детей, большую часть коих унес чумной мор десять с лишним лет назад… Успела многое передать Маше, а в последние дни, почуяв приближение смерти, постриглась в монахини и умерла, как инокиня Евпраксия.

А я мотался в Мещеру, Владимир, Муром, Городец и прочие места, и там мелькнуло название речки Выксы. Ну я и вспомнил, как к нам в банк приезжали представители из одноименного города, вернее, от тамошнего металлургического завода за кредитом, как они гордились древностью завода, основанного аж в середине XVIII века. И что-то я не думаю, что в те годы им руду возили из Курска или там с Урала. А раз так, то вокруг должно хватать местного сырья и его надо бы поискать.

Расположение покамест не ахти, южный берег Оки, совсем рядом, по Мокше, живет не всегда мирная мордва, но если руды много, нужно будет браться. Коли не упустим Казань, мордва никуда не денется. Надо только наших попов накрутить, чтобы крещением занимались не слишком истово, без фанатизма. То есть чтобы не принуждали, а соблазняли в православие любовью и лаской. Добрым, так сказать, словом, а на крайний случай у нас и пистолетик имеется.

В один из редких дней оказавшись в Москве (блин, да я все княжение куда-то скачу или еду!) озадачил моих книжников Никулу и Феофана написать обширную справку по всем известным странам. А то отроков Андрониковой школы пора истории с географией учить, а мы только ближайших соседей знаем. Пермяков, чудь, свеев, ливонцев, ливтинов с поляками да татар. Ну еще греков с фрягами, то есть только тех, с кем напрямую контачили. А что дальше — мрак и неизвестность, аримаспы, псоглавцы и прочие немцы с хоббитами.

Вот под это дело мое министерство науки и образования сообщило мне, что некий инок владеет незнамо как доставшейся ему картой обитаемого мира. Я немедля велел монаха сыскать, а сыскав — представить. Что и было исполнено под новый, 6947-й, год, то есть к сентябрю 1438-го.

Двери распахнулись, и вошел черный тул размером с хороший бочонок. Он шатко и валко прошлепал ногами в кожаных поршнях на самую середку палаты, вздохнул и опустился на пол, открыв нашим взглядам истинного владельца ног, сухопарого монашка в домотканой рясе.

Инок еще раз облегченно выдохнул, а затем освободившейся от ноши рукой немедля перекрестился на образа, буквально вминая щепоть в лоб и тело. Затем застенчиво улыбнулся и заправил редкие седые пряди под скуфейку.

— Вот, — сообщил он нам проникновенно, — чертеж всего Мира Господня, священным откровением даденный!

Я отложил вощаную табличку с записями и сделал приглашающий жест рукой. Монашек засуетился, с с трудом скрутил туго сидевшую крышку футляра и бережно вынул сверток.

Через минуту, ползая на четвереньках, он раскатал полотнище пергамента невероятных размеров — примерно два на два метра. Я обалдело прикинул, с какого же слона содрали эдакую шкуру, прежде чем понял, что она сшита из отдельных листов.

Это была карта.

Очень странная и сильно средневековая — ее очертания никак не желали совпадать с моими представлениями о географии материков. Мало-помалу я сообразил, что север на карте внизу, что странные выступы это береговая линия, на которой я с трудом опознал квадратную Малую Азию, треугольную Испанию, круглую Англию… Изображенное старательной рукой неизвестного картографа Черное море щеголяло полным отсутствием Крыма, а вдвое большее Каспийское, наоборот, обзавелось четырьмя безымянными островами немалого размера.

Да, полна чудес могучая природа… Никогда не слышал о том, что карты такого размера и качества водились на Руси. Впрочем, у нас за века войн да и просто пожаров столько сгорело, сгнило или погибло — не сосчитать. Может, в некоем монастыре просто порезали этот циклопический пергамент на страницы, соскоблили чертеж, и написали поверх новую книгу, вот и не дожил до моего времени уникальный артефакт.

— Аще прочие страны у Океана лежат, откуда до края света рукой подать! — возгласил монашек с полу, расправляя края карты. — Господь же Бог Вседержитель Русь Святую в средоточие мироздания поместил!

Я с любопытством рассматривал творение, скорее всего, араба — уж больно подробно карта показывала Ближний Восток и вообще страны ислама. Но надписи сделаны кириллицей, правда, поверх затертых латинских, кое где забытых или проглядывавших сквозь новый текст. Я нашел Киев, Новгород, Колывань на берегу Балтики и даже Самарху, но решить, Самара это или Самарканд, не смог, уж слишком вольно располагал объекты автор. Вильно же, Москва и Владимир отсутствовали.

Монашек тем временем воздел себя на ноги и продолжал:

— То знамение есть, что из Руси, между немцы и татары сущей, свет христианства на иные языцы изольется!

— Это как же? — не удержался я.

— Созиждить киновию[2] великую в Нижнем Новгороде и подвижниками истовыми населить! — глаза монашка загорелись, седые пряди снова полезли наружу. — Числом не менее тьмы, сиречь десяти тысяч! Оной обители льготу дать, дабы завела корабли дюжие в числе великом!

— Зачем? — с веселым любопытством спросил Никула.

— До моря Хвалынского спуститься и дале в Океан! — монашка, судя по всему, не смущало, что карта не показывала никаких выходов из Каспия в другие моря. — Монасям татар крестом и мечом в истинную веру обращать!

Однако, размах. Тут и войско в три тыщи замучаешься собирать, а ему сразу духовно-воинский орден в десять тысяч подавай!

— Что, всех обращать? — иронию Феофана можно было хлебать ложками.

— Всех! — решительно ответил монашек и поскакал вокруг карты, тыкая пальцем в нарисованное. — Обители вниз по Волге и по брегам моря ставить, до Персии и индийской страны, и святой крест водружать!

Речь его все убыстрялась:

— Тамошних татар, мунгалов и парсов обратить! — он сигал от края к краю карты и решительно разворачивал картину вселенского православия.

— Через Тферь и Плесков на немцы ливонские обратится! Новгород в корысти погрязший минуя! И тамо же новые обители ставить!

— Гм. А ты уверен, что ливонцы примут православие? — спросил я, еле сдерживая смех.

Монашек словно взорвался, патлы его вздыбились и, кажется, слегка приподняли скуфейку:

— Коли мы турцев и парсов к свету истинной веры с Божьей помощью направим, во всем христианском мире воссияем! Всякой за честь к нам на поклон прийти почтет! Для чего новообращенных христиан из индейской и персидской земли с собой в земли немцы и чуди и свеев привезть!

Остапа, что называется, несло, Никула уже давно исполнял фейспалм, давясь от смеха, Феофан же прикрылся аналоем с разложенной на нем книгой и оттуда подвывал — тихо, но явственно. Бьюсь об заклад, оба наверняка проклинали момент, когда им пришла в голову мысль представить монашка князю.

— Тамо, когда осильнеем, на юг и вдоль моря Черного путем святого апостола Андрея в древнюю Таврику, откуда помощь василевсам подать и над Святой Софией крест укрепить! И безбожных агарян, Царьград утесняющих, под омофор вселенского патриарха вернуть, купно с Болгарией и Сербией! Православный крест над Святым Иерусалимом вознести! Гроб Господень освободить и тем еретических латинян и папежников попрать!

У меня уже темнело в глазах и горчило во рту, а монашек тараторил, как заведенный, словно заранее написал и отрепетировал речь и теперь выдавал ее, перескакивая с одного на другое и разворачивая перед слушателями эмоциональную картину торжества православия. Иоанн Златоуст, прости, Господи…

— Идти за Камень! — вещал проклятый инок, — Тохтамышев улус крестить, до царства пресвитера Иоанна досягнуть и дале нести слово Божие в Чинскую страну и Китай! Силян-остров[3]…

Но тут, пошатываясь, я шагнул в сторону и плюхнулся на лавку:

— Как звать-то тебя, отче?

Монашек, перебитый на середине тирады вздрогнул, обвел палату ошалевшим взглядом, словно возвращаясь из транса, и с поклоном сообщил:

— В постриге брат Амфилохий.

А Никула добавил:

— Глуздырь Окаянный, во святом крещении Кондрат, с нижегородского посада…

Сил хватило только на то, чтобы махнуть в сторону двери:

— Ступай…

Монашек дернулся было собрать карту, но рынды, угадав мое состояние, уже подхватили его под локотки и вынесли в передние сени.

Часы Лазаря дважды отбили четверти, прежде чем мы проржались.

— Юрод, — тонко стонал в углу Феофан.

— Уморил, краснобай языкастый, — вытирал слезы Никула.

— Чертеж сберечь, — вот хрен я кому такое сокровище отдам, — монашка в Пермскую епархию, на покаяние, пусть там язычников крестит, узнает, каково на деле. Ох, Чинская страна, Силян-остров…

Книжники хрюкнули, но таки нашли в себе силы продолжить наши высокоученые занятия, хоть и не сразу. Пришлось затребовать умывальные кувшин, таз и полотенце, дабы привести себя в порядок.

— О прошлом годе, как кесарь Жигмонт[4] помер, — размеренно заговорил Феофан, — корону Венгрии, Германии и Чехии унаследовал Альбрехт из рода Габсбургов….

О, знакомая фамилия!

— Оный Альбрехт таборитов чешских под горой, Синаем именуемой, разбил и вождя их, Ивана Рогача, до Праги привезя, лютой смертью казнил.

— То мне ведомо, и что латиняне гуситов преследуют, тоже — людишки оттуда к нам бегут и бегут, не убоясь замятней в Польше и Литве.

Там, как Дима Ягайлу на ноль помножил, шла непрерывная склока — у литвина остались только несовершеннолетние наследники, к тому же, они не имели кровного родства с древней династией Пястов. А вот Земовит Равский как раз из мазовецкой линии Пястов и происходил — ну чем не король? Фридрих Бранденбургский тоже неплох, тем более он, будучи женихом Ягайловой дочки, десять лет прожил в Польше и стал вполне «своим». Короче, там вопрос престолонаследия потихоньку скатывался к гражданской войне. Глядишь, и мы чего в этой мутной воде выловим.

— Вы, отцы, о дальних странах обещались. Давайте посолонь, с восхода начнем.

Никодим просмотрел вощаницы, выбрал одну:

— В далекой империи Мин, что в Чинской стра…

Мы с трудом подавили рвущиеся наружу смешки.

— Ох… прости, Господи, нас грешных… сменился император. Его повелением столица перенесена в Канбалык, ныне именуемый Бейпин и там Пурпурный Запретный город построен. Град сей чуден — дороги золотыми кирпичами мощены, а дома печей не имеют…

Ну, насчет «золотых кирпичей» наверняка привирают, не помню такого в Запретном городе, там даже здоровенные чугунные котлы, некогда позолоченные, ободрали в ходе японских, гражданских и бог весть еще каких войн. А так-то ханьцы в своем стиле — громадный комплекс, ров шириной метров пятьдесят, стена, ворота, за ними прудики, садики, сотни зданий, перетекающие один в другой дворы, нигде ничего похожего не видел.

А вот печи да, там нечто вроде «теплых полов» устроено. У китайцев ныне на диво хорошо с технологиями, вот бы до них добраться… но туда как до Пекина раком. Впрочем, почему «как»? Именно что до Пекина и даже трудней, чем на карачках ползти.

— Темир-Аксакову державу с Чагадаем, Хорусаном, Голустаном, Ширасом и Синей Ордой после большой замятни сыновья и внуки поделили, в Хорусане сел сын Железного Хромца Шарух, в Саморхийской земле оного Шаруха сын Улубий.

Так. Ну про Тамерлана я малость знаю и получается, что в Самарканде ныне сидит сам Угугбек. И вокруг него должна быть куча ученых.

— Оный Улубий звездочетство превыше дел правления любит и каждый день на небо по многу часов смотрит.

Точно, он самый. Помню, рассказывали про его медресе — чисто университет. Астрономы, математики и прочий научный люд. Интересно, наша «персидская экспедиция» туда доберется? И сможет ли чего выцарапать?

— От тех занятий книгу составил, в коей более тысячи звезд описал и каждой место на небе указал.

Дальше мне рассказали про неведомого царя Абулкара, что кочует от Урала до Балхаша и от Арала до Тобола с ордой узбеков. Хм… у меня были несколько иные представления о том, где живут узбеки… Хотя за шестьсот лет кочевники могли сколько раз переместится.

— В стране Мисюр Барсбей-салтан умер…

Страна Мисюр, она же Миср, это у нас Египет. Правят там некие Буржиты, владеют не только Египтом, но и Кипр подчинили, и Киликию, откуда пришлось армянскому католикосу, коего книжники мои именовали патриархом, переезжать обратно в Эчмиадзин.

Стоило только помянуть неправославную христианскую церковь, как Никула и Феофан скатились в догматические дебри, пытаясь втолковать мне, чем отличаются диафизиты от миафизитов, и все вместе от монофизитов. Чудны дела твои, Господи — на что верующие силы расходуют. Христиане же и слава Вседержителю, какая разница, кто как крестится и считает ли Иисуса богом, человеком, богом и человеком или богочеловеком.

Пришлось сделать вид, что я все заумные пояснения понял и вернуть лекторов к теме, точнее, к сыгравшему в ящик султану. Или нет, не в ящик, он же в Египте, Хургада и Шарм-эль-Шейх и прочий дайвинг — значит, склеил ласты. Но интереснее, что покойный не был нравственным человеком. Все свои силы этот хитрозадый самозванец положил на то, чтобы жить за счет купеческого сообщества. Например, он запрещал торговать с привезшими пряности индусами, а когда те уже не знали, куда сбыть товар — не везти же обратно, — милостиво соглашался выкупить все за копейки. А после отбытия осчастливленных купцов и оставшись единственным обладателем ходового товара, впаривал его венецианцам по заоблачным ценам. Капитализмом это назвать трудно, чистая монополистическая спекуляция, но метода интересная, надо подумать, куда ее употребить. Своих разувать жалко, а вот Ганзу какую… Но теперь я понимаю, чего колумбы кинулись Индию искать на западе, при такой-то конъюнктуре любые затраты на экспедицию отобьются почти мгновенно.

Вот интересно, не будь египетские султаны такими жадными, случились бы Великие географические открытия?

Почти одновременно с моими мыслями до морей и Европы добрался и Никула. В Средиземноморье, оказывается, уже вовсю резвятся ливийские пираты, у фрязей-итальянцев бушуют войны между городами-государствами и морскими республиками.

— В стране же франков после большой замятни арманяки и бургунцы замирились…

Арманьяк… Бургундия… что-то знакомое по прежней жизни. Коньяк бы еще добавить с Шампанью.

— Круль тамошний аглицких немцев теснит и столицу свою, град Парижский, занял.

Я прервал изложение:

— У брата моего Дмитрия начальным человеком служит фландрский немец Ивашка Ванвермер.

Никула с Феофаном привычно взялись за стилусы и таблички, записывать.

— Оный Ивашка в той войне арманьяков с бургунцами ратился и многие подробности знает. Посему Ивашку спытать и записать, что раскажет, в особенности про ведьму Йогану[5]. И прочих иных земель людишек, кто к нам прибился, расспрашивать и записывать.

Гуманитарии мои повеление зафиксировали и собрались было продолжить, но у меня еще дел выше крыши.

— Хватит на сегодня. Что по обителям у Студеного моря?

— Игумен Сила с Валаама-острова отписал, что трудами братьев Зосимы и Германа обитель на Соловецком острове основана, кельи срублены и церковь Преображения Господня освящена. Евфимий Новгородский игуменом им брата Павла поставил, ныне там два десятка иноков обретается…

— Чем живут? — а ведь это, не иначе, начало Соловецкого монастыря, одного из важнейших форпостов на севере!

— Рыбные тони богатые, да соляную варницу устроили.

Ай, молодцы монаси! Наловили, засолили, может, еще и продали.

— Узнай, Никула, чего братии потребно. Хлеба ли, рухляди какой, может топоров или другого кузнечного товара. И моим именем пошли им помощь. Но только гляди, чтобы по дороге не расточили, а то знаю я настоятелей, отщипнет каждый для своей обители и братии немножко, а до Зосимы с Германом вдесятеро меньше от посланного и дойдет.

Вечерком добрались до загородного двора, где в последние теплые деньки бабьего лета под надзором мамок и нянек ползал наследник, переночевали и прямо с утра мимо Андроникова монастыря, мимо Пушечного двора, где гулко бухал водяной молот, проехали до крутого сбега к Яузе.

Здесь, в четырех избах под горкой, да еще обнесенных валами, да огороженных в пятидесяти саженях крепким забором, на углах которого стояли сторожевые башенки, а вдоль прогуливались послужильцы со свирепыми псами, находился Зелейный двор.

Стратегическое предприятие по выделке пороха и, в особенности, гранулированного пороха. По всем столбам, это было эксклюзивное ноу-хау Московского княжества и берегли мы секрет пуще глаза. Потому как был он проще некуда — смочить пороховую мякоть водой, протереть сквозь сито да высушить. Полученного зелья, как тут именовали порох, для метания пудового ядра, нужно было раза в полтора меньше, чем обычного.

Иными словами, добавив элементарную операцию, мы фактически из ниоткуда получили половинную прибавку ценнейшего продукта. А в условиях весьма ограниченной доступности сырья это было весьма критично. Ямчугу и серу мы скупали где могли и практически за любые деньги, в самом Кремле, подумать только, завели селитряные ямы… Ничего, есть надежда на Персию и на жигулевскую серу, особенно если крепко встанем в Казани. А там и до Урала рукой подать.

Порядок на Зелейном дворе царил исключительный — сюда я набирал народ лично и не стеснялся пороть за малейшую провинность. Двоих, протащивших на пороховую мельницу настрого запрещенные огниво и кресало, пришлось показательно повесить, но с тех пор трудовая дисциплина взлетела на небывалую высоту. Впрочем, оказалось, что для здешней работы больше всего подходили женщины, вот и вырос за воротами двора Бабий городок, где селили вдовиц и прочих неприкаянных, кто подписался делать порох.

Пока я бродил по двору под почтительное молчание, за спиной все время маячил Волк, пугая своей страшной рожей молодух, и всем видом показывал, как ему не по нраву это зелье. Ну еще бы, он у нас специалист по благородному белому оружию — саблям-копьям и прочему пырялову, а картечь и залповая стрельба недостойны истинного воина. Ну да, ну да…

Ничего, обратным ходом предстоит ему поморщиться и на Пушечном дворе, а потом в Кремль — к ужину должен подъехать любознательный Мустафа Мухаммедович, сын казанского хана, живший в Москве на положении почетного гостя. Во всяком случае, это было обставлено именно так — свой небольшой двор и свита, но все понимали, что де-факто он заложник. Но юный Чингизид своим положением не тяготился и пользовался любой возможностью узнать что-нибудь новое, частенько к неудовольствию приставленных к нему двух улемов.

С этих мусульманских ученых я тоже добился толка — они рассказывали мне все хитросплетения степной генеалогии и политические расклады в Дешт-и-Кыпчаке. У нас ведь Большая Орда разваливается, надо понимать, кто там Мангыт, кто Ширин, кто чингизид, кто потомок Едигея, кто может наверх вылезти, где чей юрт, с кем можно дело иметь, вот и беседовал я со старцами в чалмах к неудовольствию епископа Ионы.

Но сегодня мы будем говорить про поташ, что вымачивают из древесной золы. Тоже внезапно оказался весьма востребованный экспортный товар и ныне в Мещерских лесах разворачивалось его «промышленное» производство. Вот умный парень интересовался, что да как, глядишь, заведет такое же землях брата Касыму. Ну или в Казани, если даст Аллах — так-то он третий в линии наследования, но тут никто не решится сказать, сколько проживут отец или братья, жизнь по тысяче причин может закончится в самый неожиданный момент.

Так что если он серьезно влезет, повезу его в Старые сады, где на горке закладывают новый Соляной рыбный двор со складами соли, поташа и соленой рыбы.