Порочная луна

18

Возможно ли потерять сознание от интенсивности оргазма? Потому что я едва помню, как вернулась сюда, в эту камеру, не говоря уже о том, как забралась на койку, чтобы заснуть. Когда я открываю глаза, в моем черепе постоянно стучит, а в горле сухо, как в Сахаре. Мне требуется секунда, чтобы полностью прийти в себя, и как только я тянусь к своей волчице за силой, я понимаю почему.

Меня снова накачали наркотиками.

Этот ублюдок.

Я резко сажусь, у меня кружится голова, и на меня накатывает волна тошноты.

Как этот засранец посмел трахнуть меня в лесу, а потом притащить сюда, чтобы накачать аконитом и успокоительными?

Если я и раньше не планировала подарить ему медленную, мучительную смерть, когда сбегу отсюда, то сейчас. Этот придурок сам напросился.

И кстати о приезде…

Тьфу, почему фантазии о том, чтобы перегрызть ему горло, сразу сменяются калейдоскопом грязных воспоминаний о том, что мы делали в лесу? Я могу ненавидеть Кэма и все, что он отстаивает, но, черт возьми, парень может делать это. Лучший секс в моей жизни, опускаю руки.

Конечно, теперь я играю сама с собой в игру в «должна была», «бы», «могла бы». Как будто я должна была воспользоваться ситуацией, когда у него были спущены штаны. Он был бы застигнут врасплох, а я могла бы уйти. Но вместо этого я была захвачена моментом, наслаждаясь его членом слишком сильно, чтобы думать о чем-то другом, кроме того, как хорошо, что он двигался внутри меня. И то, как он свирепо схватил меня за бедра, дернул за волосы и вжал в грязь…

Черт.

Я вытираю руками лицо, постанывая про себя, пытаясь направить свои мысли на что-то другое, кроме того, чтобы унижаться и пачкаться со своим надзирателем. Мне не должно было так сильно это нравиться. Я не была бы до сих пор в таком затруднительном положении, если бы держала свое гребаное остроумие при себе, а не подставлялась под хуйню. Но я не смогла удержаться, чтобы не поддаться взрывному напряжению между нами, которое кипело, как адское пламя, с самого первого дня, когда я отметила его мускулы, татуировки и мощное телосложение. Его дьявольски красивое лицо. Тогда я поняла, что он меня погубит, и, черт возьми, я была права.

Однако это не значит, что мне это не понравилось. Каким бы неправильным это ни было, это было в два раза лучше. Я все еще чувствую боль между моими бедрами и синяки на моих бедрах, оставшиеся от его хватки. Это правда, что он мой тюремщик, а я его пленница… Но он еще и мужчина, а я женщина. Невозможно подделать ту сексуальную химию, которая есть между нами двумя.

Или оргазмы, если уж на то пошло. Определенно не было необходимости притворяться, когда он ударял по моей точке g. С каждым толчком. Как я уже сказала, парень умеет двигаться.

Свесив ноги с края койки, я смотрю вниз и вижу, что я такая же грязная, как и мои текущие мысли. Эта футболка была белой до того, как я вошла в лес, но теперь и ткань, и моя кожа покрыты грязью после той резвой возни в лесу. Мне позарез нужен душ.

Наклоняюсь, чтобы поднять с пола кувшин с водой, и начинаю отвинчивать крышку, бросая взгляд в сторону лестницы, когда слышу, как замок наверху со звуковым сигналом открывается. С тех пор как этот жуткий чувак спустился сюда и просунул мою руку сквозь решетку, мое сердце подскакивает к горлу, когда я слышу этот звук. Я каждый раз задерживаю дыхание, пока Кэм не появляется в поле зрения у подножия лестницы, и я наконец могу выдохнуть.

Пока я жду, мои пальцы теребят крышку кувшина с водой, и я испускаю негромкий вздох облегчения, когда эти блестящие черные ботинки приземляются на нижнюю ступеньку и пара уже знакомых темных глаз встречается с моими.

Кэм совершенно бесстрастен, но в этом нет ничего нового. Он всегда приходит сюда с неизменным самообладанием, пока я не начинаю тыкать в него пальцем, чтобы заставить снять маску. Я подношу кувшин с водой к губам, когда он направляется к моей камере, делая несколько жадных глотков, чтобы успокоить пересохшее горло. Затем я вытираю рот грязным запястьем и опускаю кувшин, бросая кинжальные взгляды на своего надзирателя, когда поворачиваюсь к нему лицом.

— Ты снова накачал меня наркотиками?! — требую я, в моем тоне слышится резкое обвинение.

Его пустое выражение лица ни на йоту не меняется.

— Пришлось задержать тебя, чтобы я мог сделать ремонт, — бормочет он, кивая в сторону окна позади меня.

Я резко оборачиваюсь, чтобы посмотреть, и мой желудок сжимается от разочарования, когда я вижу «ремонт», который он сделал. То, что когда-то обеспечивало беспрепятственный обзор внешнего мира, теперь частично закрыто блестящими металлическими прутьями, ввинченными в цементную стену над и под ней. Даже если бы я смогла снова открыть окно позади них, это больше не вариант для побега.

— Тебе повезло, что это я поймал тебя, а не кто-то другой, — ворчит Кэм, и я разворачиваюсь обратно, такая злая, что у меня практически пар идет из ушей.

— О, да? — я огрызаюсь. — Почему это? Разве они не наказали бы меня за побег так же, как тебя?

Глаза Кэма темнеют, он слегка хмурит губы.

— Тебе бы это не понравилось, — бормочет он.

Я издаю смешок, закатывая глаза.

— Кто сказал, что мне это понравилось?

— То, как ты кончила прямо на мой член, — невозмутимо отвечает он, поднимая два пальца и покачивая ими передо мной. — Дважды.

— Отвали, — ворчу я, перекидывая волосы через плечо и отворачиваясь от него, складывая руки на груди. — Значит, ты спустился сюда на несколько секунд? Или ты не хочешь, чтобы твои приятели видели, как ты трахаешь свою пленницу?

Бросив на него косой взгляд, я поднимаю подбородок, указывая на камеру в верхнем левом углу моей камеры.

— Они ни хрена не увидят, я единственный, у кого есть доступ к каналу, — мягко заявляет он. — Ну, я и мой папа, но он едва ли знает, как с этим работать. В любом случае, большую часть времени он занят другими делами.

Я смотрю на него в ответ, выгибая бровь.

Понимает ли он вообще, как много он только что отдал этим ответом?

Если Кэм и его отец — единственные, у кого есть доступ к записям с камер, то это должно означать, что они руководят этой операцией. То есть, они лидеры охотников на оборотней. У меня было ощущение, что он был важен, раз его назначили охранять меня, но я не думала, что имею дело с одним из самих боссов. Дерьмо.

Я судорожно сглатываю, откладывая это осознание в сторону, прежде чем оно сможет полностью усвоиться и уступить место сильному внутреннему волнению.

— Так ты единственный, кто наблюдал за мной? — спрашиваю я, подозрительно глядя на него.

Он кивает.

Я качаю головой, морщась.

— Это было бы довольно романтично, если бы не было так жутко, — бормочу я.

Кэм хмурится, его челюсти сжимаются, и маска стоика сползает.

— Я просто делаю свою работу, — выдавливает он.

Я издаю цокающий звук языком.

— Такой хороший маленький солдатик.

Мы долго смотрим друг на друга, я чертовски удивлена, а Кэм на грани срыва. Я могу судить об этом по тому, как вздулась вена у него на шее, а челюсть сжата так крепко, что я вижу, как напряглись мышцы на ней. Для человека с такой профессией его легко вывести из себя. Или, может быть, я просто очень хорошо умею действовать людям на нервы.

На самом деле, я знаю, что я такая. Я все время язвлю со своими друзьями, шучу, играю и пытаюсь поднять им настроение. Это делает жизнь интересной.

Что ж, это произошло. Раньше я бездельничала, чтобы избежать скуки, но теперь мне все время скучно, и от этого нет лекарства. Кэм достает меня хуже всего каждый раз, когда приходит сюда, потому что я не могу удержаться, чтобы не подтолкнуть зверя, чтобы добиться от него реакции. Все, чего я действительно хочу, — это немного волнения в свой день.

Да, я уже не испытываю страха. Если бы он собирался причинить мне боль, он бы уже это сделал. Я преодолела грань страха, и теперь я просто раздражена.

— Ладно, тебе нужно в душ, — рычит Кэм, наконец нарушая напряженное молчание между нами и кладя конец нашему состязанию в гляделках. — Ты грязная.

Уголок моего рта приподнимается в ухмылке.

— Кажется, ты не возражал, когда трахал меня.

Он слегка качает головой, вставляя ключ в дверь камеры и поворачивая замок.

— Этого больше не повторится.

— Конечно, — саркастически фыркаю я. — И это просто совпадение, что первое, что ты делаешь, это снова раздеваешь меня, да?

— Ты хочешь принять душ или нет? — рявкает он, открывая дверцу моей клетки.

Как только он это делает, я понимаю, что он держит в руках, и это заставляет меня задуматься. Черт, должно быть, я начинаю сходить с ума, потому что при виде мягкого полотенца, моей собственной одежды, расчески и пачки резинок для волос я чуть не плачу.

Я тихо выдыхаю, когда мои глаза снова поднимаются, чтобы встретиться с его взглядом, тепло разливается в моей груди.

Я уверена, что это какая-то его игра, чтобы попытаться промыть мне мозги и заставить выдать все мои секреты или что-то в этом роде, но, черт возьми, я ничего не могу поделать со своей реакцией при виде этих маленьких удобств. Я не питаю иллюзий, что мой похититель действительно заботится обо мне или о моем благополучии, я просто пускаю слюни от перспективы надеть настоящий лифчик и наконец-то расчесать спутанные волосы.

Я быстро киваю и направляюсь к нему через камеру, не желая давать ему шанса передумать, и, клянусь, вижу тень улыбки на его губах, прежде чем он поднимает руку, показывая мне остановиться.

Это делают не только мои ноги, но и мое сердце.

— Повернись, руки за спину, — приказывает Кэм низким, шелковистым голосом, который, кажется, напрямую касается моей киски.

— Я не собираюсь убегать, — выдыхаю я, пульс учащается.

Клянусь, если он размахивал этими штуками передо мной только для того, чтобы сорвать их — после того, как накачал меня наркотиками, не меньше, — тогда я оторву ему яйца и скормлю их ему. Девушка может вынести не так уж много.

— Ты действительно думаешь, что я поверю в это после того, что ты только что выкинула? — Кэм усмехается, поднимая палец и покручивая им в командном жесте.

— Ладно, это справедливо, — уступаю я, поворачиваясь лицом к задней стене камеры и складывая руки за спиной в знак предложения.

Кэм берет оба моих запястья одной рукой, мягко дергая за них, чтобы вывести меня обратно в коридор. Затем он поворачивает нас, ставя меня перед собой и подталкивая вперед, прижимая мои запястья к пояснице.

Я не пытаюсь сделать это быстро и вырваться на свободу. Я также избегаю заглядывать в соседнюю камеру, когда мы проходим мимо, поскольку сомневаюсь, что они потрудились смыть кровь бедняги Томми с пола. Я просто иду прямо по коридору, мимо лестницы и направляюсь в ванную в конце.

Чем ближе мы подходим к этой маленькой комнате без окон, тем быстрее колотится мой пульс. Мое горло сжимается, когда я переступаю порог и вспоминаю, насколько крошечная на самом деле комната, и я почти перестаю дышать, когда Кэм подталкивает меня вперед, освобождая мои запястья и отступая назад.

— Вот, — бормочет он, протягивая полотенце, одежду и щетку в мою сторону, пока стоит в дверном проеме, его неуклюжее телосложение поглощает большую часть пространства и блокирует любой шанс на побег. — Сделай это побыстрее, я подожду здесь.

— Что… но… ты хочешь сказать, что не войдешь? — я запинаюсь, мои руки крепче сжимают ткань полотенца в самом низу стопки.

Мой надзиратель наклоняется вперед, чтобы взяться за ручку двери, и я отшатываюсь, как пугливое животное, мой мозг пытается осмыслить происходящее. Я не люблю маленькие пространства, и с дополнительным ударом ноги, когда моя волчица была нокаутирована, мои мышцы все еще слабы после попытки побега, и общим психозом от того, что я провела в плену больше недели, моя реакция на драку или бегство вышла из-под контроля. Обычно я могу успокоить себя на этой ранней стадии паники, но прямо сейчас я испытываю эмоциональную перегрузку.

— Там нет никаких окон, так что можешь не сомневаться, ты не сможешь убежать, — комментирует Кэм, начиная закрывать дверь. — Пять минут, — добавляет он, и мой желудок опускается на дно со щелчком защелки.

Я просто смотрю на закрытую дверь в течение секунды, замерев в состоянии растерянности и ужаса, пытаясь уговорить себя не сходить с ума. Это прекрасно. Комната не такая маленькая. Мне просто нужно поскорее принять душ, а потом я смогу убраться отсюда к чертовой матери.

На минуту кажется, что это работает. Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, затем поворачиваюсь, притворяясь, что стены не смыкаются вокруг меня. Резкими движениями я подхожу к раковине и роняю стопку на столешницу, устанавливая зрительный контакт со своим отражением в зеркале.

Черт, я даже выгляжу так, словно теряю самообладание. Мое лицо заметно побледнело, даже несмотря на грязь, прилипшую к коже, а глаза даже не похожи на мои собственные. Я быстро отворачиваюсь от зеркала, заставляя себя подойти к душевой кабинке — которая, между прочим, тоже до смешного тесная — и кручу ручку. Холодная вода брызгает на мою кожу, когда она включается, но я так онемела, что даже не вздрагиваю, снимая рубашку над головой и бросая ее на кафельный пол.

Снимаю шорты и оказываюсь под струями, я судорожно хватаю ртом воздух, когда холодная вода забирает воздух из моих легких. Возможно, это длится всего секунду, но, к сожалению, это та соломинка, которая ломает спину верблюду. Я немедленно начинаю учащенно дышать, мысли о гибели заполняют мой мозг.

Я задохнусь в этой крошечной ванной, и никто никогда не узнает, что со мной случилось. Охотники похоронят мое тело, и моя семья никогда не успокоится. Они будут гадать, жива ли я еще где-нибудь там. Они никогда не узнают, как я боролась и как мне почти удалось спастись. Они никогда не узнают, как сильно я их люблю.

Стены начинают смыкаться. Черные пятна застилают мне зрение, колени подгибаются, и я прижимаю ладонь к плитке как раз вовремя, чтобы ноги подкосились подо мной. Я соскальзываю на пол, прислоняюсь спиной к стене и сворачиваюсь калачиком, подтягивая колени к груди и обхватывая их руками.

Я утыкаюсь лицом в колени, все еще пытаясь отдышаться, соленые слезы жгут мне глаза.

Я задыхаюсь. Я умру здесь.

Издалека я слышу звук открывающейся двери и приглушенный голос Кэма, пробивающийся сквозь помехи в моем мозгу. Я поднимаю голову ровно настолько, чтобы увидеть, как его ботинки шлепают по плитке передо мной, когда он встает прямо под струю душа, пригибаясь, пока я не вижу его лица.

Его губы шевелятся, но я не могу разобрать слетающих с них слов. Что-то в его голосе звучит паникой, но он не знает, что такое настоящая паника. Я нахожусь в эпицентре полномасштабной панической атаки, и хотя я достаточно осознаю себя, чтобы понимать, что это такое, я все еще ничего не могу сделать, чтобы остановить это. Такое чувство, что я медленно тону, бесполезно выныривая на поверхность, в то время как все, что я могу делать, это смотреть, как я погружаюсь еще глубже.

— Луна, — строго говорит Кэм, беря мой подбородок большим и указательным пальцами и наклоняя мое лицо к своему. — Эй, посмотри на меня.

Его голос нежнее, чем я когда-либо слышала, и как только наши взгляды встречаются, мое зрение начинает проясняться.

Я вижу этот сильный лоб и эти проницательные глаза. Эту темную, коротко подстриженную бороду и плотно сжатую челюсть. Эту копну вьющихся темных волос. Он без рубашки — должно быть, снял ее, когда спешил в душ.

— Дыши со мной, — приказывает он низким тоном, от которого я вздрагиваю, и когда он делает глубокий вдох, я имитирую это действие, выпуская воздух, когда он это делает.

Снова и снова, пока, наконец, не почувствую, что действительно могу втянуть воздух обратно в легкие.

— Сосредоточься на своем дыхании, — приказывает Кэм низким рокочущим голосом. — На ощущении воды на твоей коже. На звуке моего голоса.

Мои глаза закрываются, когда я выполняю все эти три действия, мое беспокойство медленно проходит, пока он тренирует меня.

Я понятия не имею, сколько времени это заняло. В конце концов, мой пульс начинает замедляться, а адреналин начинает спадать. Затем я снова открываю глаза, встречаюсь с ним взглядом и, кажется, впервые вижу его отчетливо.

— Теперь лучше? — хрипло спрашивает он.

Я слабо киваю ему.

— У тебя была паническая атака.

— Ни хрена себе, Шерлок, — ворчу я, опуская руки на пол и пытаясь сесть прямее.

Теперь, когда я вырвалась из тисков паники, я просто… смущена. И то, что это произошло в первую очередь, и то, что из всех людей именно Кэму пришлось меня возвращать. Тот же человек, который поставил меня в эту ситуацию с самого начала. Это его вина, и я чертовски ненавижу его за это.

— У тебя они были раньше? — спрашивает Кэм, с любопытством прищурившись.

Я киваю, наблюдая за тем, как вода стекает по резким очертаниям его лица. Холодно уже не так, но он все еще частично приседает под струями, похоже, его не волнует, что его брюки и ботинки промокли.

— Я видел их раньше, — бормочет он. — Не так уж часто, но мой друг Бен привык…

Он резко замолкает, отводит взгляд и вскакивает на ноги. Делая шаг в сторону, чтобы выбраться из-под струй душа, он на мгновение останавливается в нерешительности, прежде чем неохотно протягивает мне руку.

Я тянусь к нему, позволяя ему поднять меня. Не потому, что я падаю в обморок от этого жеста, а потому, что мое тело все еще частично онемело, и я пока не доверяю себе, чтобы попытаться встать самостоятельно.

— Ты в порядке? — спрашивает он, когда я слегка спотыкаюсь и хлопаю ладонью по стене душа, чтобы удержаться.

— Я в порядке, — выдавливаю я.

Кэм резко кивает, пятясь из душевой кабины и поворачиваясь, чтобы направиться к двери. Моя грудь сжимается, когда я смотрю ему вслед, но вместо того, чтобы открыть ее и снова уйти, он останавливается, поворачивается, чтобы прислониться спиной к двери и занять свой прежний пост. Он засовывает руку в карман и достает свой телефон, не отрывая глаз от экрана, когда начинает прокручивать его.

— Заканчивай, у тебя есть две минуты, — рассеянно бормочет он.

Я прикусываю язык от желания огрызнуться на него в ответ, желая просто покончить с этим и выйти из ванной. Оттолкнувшись от стены, я вхожу под воду и тянусь за ужасным мужским мылом «три в одном», чтобы умыться.

Я все еще нервничаю из-за остаточных последствий моей панической атаки, но быстро принимаю душ, выключаю воду и подхожу к раковине, чтобы вытереться полотенцем. Затем я одеваюсь и начинаю расчесывать спутанные волосы щеткой, которую он мне дал.

Все это время Кэм остается на своем посту у двери, беззвучно прокручивая что-то в телефоне. Он даже ни разу не поднимает на меня глаз, и я не уверена, почему это меня так сильно беспокоит.