После вас с пистолетом

13 Маккабрей смятенно осознает, что игра идет не на заколки для волос и даже не на деньги

Утро Теории прошло хорошо; когда настал мой черед, я сумел довольно убедительно изобразить левантийца, ибо выпросил на кухне зубок чеснока. Инструкторесса смятенно отшатнулась, когда я подступил к ней, выпятив брюхо, заунывно ноя, размахивая руками, а равно изрыгая ядовитые пары, рожденные этим князем всех овощей.

Моя хорошенькая соседка по столу за ланчем тоже подалась в ужасе назад, но как раз на этот крайний случай я приберег дольку, и соседка послушно ее сжевала.

— Что такое? — вскричала она мгновение спустя. — Вы больше ничем не пахнете!

Я учтиво осведомился о ее синяке и выяснил, что он по-прежнему суавнительно ушшасен, но она собиуается натеуеть его ауникой, только не совсем моуэт до него достать. Мы умозрительно переглянулись.

Однако это не помешало ей во второй половине дня всеми силами постараться и пребольно обработать меня на учениях «Найти и уничтожить», проведенных на обширном участке лесопосадок и кустарников: моя соседка с менее чем двадцати шагов игриво всадила графитовую пулю прямо в пару свернутых шерстяных носков, которую я благоразумно разместил там, где крикетёр хранит свой гульфик.

— Ты за это заплатишь, — пробормотал я, созерцая алое пятно, расползшееся в промежности моих боевых штанов. (Я выступал за Белую сторону в этой конкретной стратагеме «кригшпиля»[77], изволите ли видеть, а она — за Красную, и наши пули были окрашены соответствующим образом.) Я исправно отрапортовался убитым ближайшей рефери, которая хихикнула, обработала мой алый знак доблести[78] детергентом из баллончика и снова отправила на бойню, введя меня в немалую краску. Искусно я прополз по газону к канаве или «хаха»[79], червяком протащился вдоль нее, пока не оказался за пределами кустарника, выскользнул наружу снова и занял позицию в малюсеньком неухоженном клочке сорняков на самом краю лесопосадок. (Давным-давно меня научили всегда выбирать самое маленькое прикрытие из всех возможных, какого едва ли хватит, чтобы, собственно, прикрыть вас; если вы таитесь за самой неадекватной кочкой или кустиком, на вас нападут в последнюю очередь, зато вы можете оказаться способны фланговым огнем скосить остальных, пока они штурмуют прикрытия помощнее. Не знаю, чему учат солдат в наши дни нейтронных бомб. Молиться, должно быть.)

Я хорошо выбрал точку: ни единая грешница не проскользнула в моем секторе обстрела большую долю часа, и я уже решил было, что задремываю, убаюканный ароматами хвои, мирта и прочим приятным смрадом, коим по теплым дням наслаждаются ботаники. От размышлений меня пробудил наислабейший шорох, донесшийся не откуда-нибудь, а со стороны «хаха». «Ха ха! — подумал я, — попалась!» — ибо я был уверен, что шорох издает моя сексапильная подружка; уверен я был и в том, что она либо сдастся мне и предложит осмотреть свой синяк, либо, если сие не удастся, предоставит мне полный обзор себя на фоне горизонта, чтобы я смог добавить к первому синяку парный в тон.

Ничего подобного. Студентка, явившаяся мне из «хаха», была мала, тоща и, противу всех правил, облачена отнюдь не в предписанную Колледжем форму. На ней было нечто вроде спортивного костюма с капюшоном, тускло-небесного цвета — скорее похоже на маскировочный оттенок, принятый во французской армии, — только он был весь диагонально исчерчен темно-зелеными полосами и мазками. Как и ее лицо. Но я не модистка — я просто выстрелил ей в грудь.

То был чудесный выстрел. Вы когда-нибудь вспугивали очень быстрого фазана и знали уже в тот миг, когда нажимали на спуск, что промахнуться никак не можете, и птица рухнет аккуратно, вполне замертво и так близко к вашим ногам, что собаке просто нечего будет делать, кроме как одобрительно стучать хвостом? Нет? Ой. Ну что ж — доводилось ли вам тогда за покерным столом тянуть карту к вашим 7, 8, 9 и 10 с абсолютной уверенностью, что она окажется 6 или вальтом? Тоже нет? Нет — в самом деле нет? Тогда вы — явный гольфер, и вам знакомо чувство, которое никогда не устают описывать все гольферы: в тот миг, когда заканчиваете замах, вы убеждены, что удар получится по-настоящему смачен, ваш мячик вылетит точно на лужайку, и вы пожалеете, что играете всего лишь на какую-то паршивую пятерку.

Это, как я уже сказал, был чудесный выстрел с такого расстояния: он попал девушке прямехонько в центральную вертикальную ось, в аккурат посередине между пупком и ключицами. Будь у меня настоящая пуля, она бы прихватила с собой добрый шмат ее грудины, мясорубкой протащила бы сквозь аорту и не прикончила бы девушку моментально, а, быть может, предоставила ей секунды полторы, за которые означенная девушка успела бы пожалеть, что не выбрала себе никакой другой карьеры.

Реакция раненой была медленной — или же девушка просто оказалась тупицей: она сбилась с шага и глупо уставилась на свою «рану», озадаченно потрогала кляксу белого порошка, поднесла пальцы к губам и полизала. Я поднял из-за кочки голову и жизнерадостно сообщил ей, что она убита. Девушка в меня выстрелила — что не по правилам. Я не стал тратить времени на протесты, ибо пуля ее ударилась о камень в кочке и с визгом унеслась «ан рикоше»[80]. Явно не графитовая. «Сука!» — сердито подумал я и выпустил пару патронов в ее закамуфлированное лицо — это было тоже не по правилам. Одна пуля, судя по эффекту, вступила в контакт с целью: девушка завопила и схватилась за лицо руками. Странно было то, что кричала она не на одном из слышанных мною европейских языков, и доносились до моего слуха эти крики посредством довольно низкого тенора. Мужским голосом.

Когда я выпрямился, с другой стороны последовал новый выстрел, и я почувствовал, как меня что-то крепко дернуло за гимнастерку в области талии: из «хаха» выбирался еще один азиат в сходном камуфляже. Я знал, что у меня в обойме остался последний патрон — твердая гильза, медно-никелевая пуля, — но я всегда ставил свою личную безопасность выше оной тех людей, которые пытаются меня убить. Я выстрелил ему в голову. Он умер, не жалуясь и никакой реплики мимоходом не бросив.

Тут выбрался из канавы третий человек, замаскированный точно так же. Это плохо — пистолет у меня опустел, а в запасной обойме — сплошной графит. Пока я шарил в кармане, от лесопосадок у меня за спиной долетел некий благовоспитанный звук — словно по столу забарабанили пальцы банковского управляющего. Человек выпрямился во весь рост, озадаченно уставился себе в грудь, как и первый парень, и рухнул бездыханно. Я развернулся, все еще пытаясь извлечь из кармана обойму.

Из-за деревьев показалась Иоанна. В руках она держала любопытной формы пистолет-автомат, подобных коему мне раньше видеть не доводилось.

— Что новенького, киска?[81] — доблестно проблеял я.

Она запечатлела на моей щеке супружеский, однако формальный поцелуй, после чего рысью направилась к «хаха» проверить, не осталось ли там других извергов в человеческом облике. Не обнаружила больше ни одного. Малого с подбитым глазом мы забрали с собой в Колледж.

За чашкой чая в кабинете комендантши — или «берлоге», как она предпочитала ее именовать, — мы болтали о том и об этом. Иоанна свою чашку чая называла «Генералом Монтгомери» — в ней содержался устрашающе сухой «мартини», а звался напиток так из-за того, что пропорция джина и вермута в нем была двенадцать к одному[82]. В моей чашке плескался с избытком заслуженный «Красный Гребень Делюкс» — жидкость, явно разработанная для сдергивания людей с самого края могилы, — а комендантша рассудительно потягивала неразбавленный флотский ром. Настоящий же чайник бурлил, нелюбимый, на своем подносе.

— Послушайте, — сказал я.

Они послушали — вежливо.

— Послушайте, но почему эти кошмарные люди хотели меня убить, а? Э?

— Не хотели, — твердо ответила комендантша.

— Ну что ж, а я уж чуть было вам не поверил.

— Чарли-дорогуша, они не хотели убивать конкретно тебя, — только это и хотела сказать Сибилла. Да, дорогуша, это Сибилла, но покуда ты здесь, к ней по-прежнему должно обращаться «мадам». (Ох, Чарли, дорогуша, прошу тебя, не отвешивай так челюсть.) Они пытались внедриться на Командный Пост, видишь ли.

Я не видел.

— Где это? — спросил я.

— Как? Здесь, дорогуша.

— Нет нет нет, ответ совершенно неверен. Здесь колледж Блямкли-Лог, спроси кого угодно.

— Ну да, дорогуша, но кроме того он и еще кое-что. Много чего, на самом деле.

У меня возникло противное ощущение, будто скоро кто-нибудь мне велит не забивать свою хорошенькую головку такой чепухой, поэтому я заткнулся.

— Вообще-то, — продолжала Иоанна с подобающей ей скромностью, — они, вероятно, надеялись убить меня. Я как бы даже этого ожидала — а ты как думал? Поэтому вчера на ужине я и не сидела на… ладно, по правую руку от Сибиллы. Я сюда приехала сразу же после рассвета, когда Фиона уже запирает своих собачек, и провела день в лесополосе, или как вы в Британии называете эти рощицы, — и вот как раз успела тебе спасти жизнь, правда, мой дорогой?

— В самом деле, — горько отозвался я. — Воистину так. Прости, что на сей раз не сказал тебе спасибо за этот раз сразу. Постой-ка — сколько раз это уже получается?

Иоанна метнула в меня долгий и ровный взгляд, острие которого вышло бы у меня между лопаток, но я не сконфузился, ибо за свою карьеру ловил немало таких взглядов. Потребен поистине очень долгий и очень ровный взгляд, чтобы сконфузить торговца Старыми Мастерами.

— Кем, стало быть, — отрывисто спросил я, — были эти ангелы-мстители? Простыми охотниками за состоянием? Отвергнутыми любовниками? У меня такое чувство, что я Имею право поинтересоваться, знаешь ли.

На сей раз она воздела бровь. С долгими ровными взглядами справляться я умею, но когда Иоанна воздевает бровь, мужи отважные, как известно, рвут на себе одежды. Я спасовал. Вопрос был задан от дурновкусия.

— Извини, — сказал я.

— Они были из 14К.

— Это Кё-д’Орсэ, номер 14[83]? — сообразительно уточнил я. — Правила покушений, «О-Кё»?

На меня посмотрели. Могу вообразить — я еще чуточку поспасовал.

— Нет, Чарли-дорогуша, это означает номер 14, По-Ва-роуд, Кантон, Китай. Там прежде располагалась штаб-квартира некоего «туна»[84] — нынче в газетах их называют «триадами», — образованного в 1945 году старым Националистическим правительством, а если точнее — мадам Цзян, внучкой Сунь Ятсена[85], что одно и то же, — как «оплот против коммунизма». Они по-прежнему антикоммунисты, но как бы разнообразили свою деятельность за последние лет двадцать. Теперь влезли в «Золотой треугольник» по-крупному.

Я как перепугался, так и покраснел — что было бы естественно для любого, кто частенько перешучивался со своей молодой женой насчет того, что она — натуральная блондинка. Она оделила меня еще одним своим взглядом; доброты в нем было мало.

— Чарли, даже ты должен был слыхать о «Золотом треугольнике» — это район, где выращивают опий, окружен горами Бирмы, Лаоса и Таиланда. Надо полагать, ты уже понял, из-за чего все эти гаденькие войнушки. Так вот, 14К отчаянно нужен уксусный ангидрид[86], а получить они его могут только от нас. Теперь видишь?

— Нет, — правдиво ответил я.

— Ох горе. Уксусный ангидрид — для рафинирования морфия. Очень нужен. После рафинирования в морфий объем опия уменьшается, а цена увеличивается. После рафинирования морфия в героин происходит то же самое — скачками. Килограмм Номера Три можно купить в Бангкоке за пару сотен фунтов; как героин в Гонконге он уже стоит, наверное, £6000 оптом, что означает £30 000 на улицах. Если довезешь до Амстердама, сумму запросто можно утроить, даже заплатив наркожандармам, у которых голодные любовницы и закладная дома плачет. В Нью-Йорке же…

— Да, да, — сказал я. — Я все это знаю, хотя цены, похоже, растут от недели к неделе. И я знаю про сержанта гонконгской полиции, у которого пятьдесят шесть банковских счетов. Говоря «нет», я имел в виду: «Нет, я не понимаю, кто такой этот мы — я о том мы, который захватил полунельсоном этот уксусный как-его-там». Кто такой, на самом деле, этот «мы»? — спросил я с прекрасно отточенным небрежением к финтифлюшкам английской морфологии.

Иоанна стремительно переглянулась с комендантшей.

— О, я понимаю, — сказала она. — Ну что ж, наверное, и тебе можно. «Мы» тот — ох, черт, ты и меня заразил — мы суть… или, скорее, мы — просто друзья «Во Син Во», вероятно, старейшего туна в Китае.

— О, а, — немощно отреагировал я.

— Да. Мы как бы с ними спелись. Сейчас это объяснить сложновато…

— Белые рабыни? — деловито спросил я. Иоанна уставилась на меня, после чего хихикнула своим серебряным колокольчиком.

— Нет, Чарли, ты все ставишь с ног на голову, дорогуша.

— Временами да, — чопорно ответил я, ибо мне очень не нравится, когда о моих спаленных причудах упоминают публично. — Но о чем ты? Вы — мы — против белого рабства?

— Ну да, можно сказать и так. Да, это очень проницательно сказано, Чарли. — И она снова закатилась этим своим серебристым смехом.

— Послушай-ка, — сказал я, пытаясь взять под уздцы знаменитый норов Маккабрея. — Я человек не любопытный, но не будешь ли ты любезна сообщить мне — между нами троими…

— Четверыми, — поправила меня она. Я пересчитал нас. Мы были троими.

— Э? — уточнил я.

— Нет, Хо, — раздался у меня за спиной голос. Развернувшись, я оказался в пресловутом просаке. Позади высился массивный китайский джентльмен в шелковом костюме. До сих пор не знаю, как он проник в кабинет.

— Чарли, это мой друг мистер Хо. Мистер Хо, мой муж.

Китайский дядька воспроизвел звуки одновременно как почтительные, так и недоверчивые. Я взял себя в руки и пустился на поиски красноречивой реплики.

— Как поживаете? — вот что у меня вышло.

— Удается, — ответил он.

Я улыбнулся, но зубов не показал.

Окутало нечто вроде молчания. Садиться мистер Хо не стал. Иоанна с комендантшей — никогда не выучусь звать ее Сибиллой — смотрели себе в подолы, словно у них там было по пяльцам. Отбивать мячи беседы выпало мне.

— Мистер, э-э, Хо, — начал я жовиально, сверхцивильно — как принято обращаться к ребятам, чей цвет кожи не вполне соответствует вашему.

— Нет, Хо, — ответил он.

— О!

— Нет — не о-хо, не э-хо. Хо, — стоял на своем он. Я заподозрил в себе простака из лингафонного курса; решил самоутвердиться.

— И какова, стало быть, ваша отрасль, мистер Хо? — по-прежнему жовиально осведомился я.

— Бо-бо, — ответил он. Этим замечанием я вряд ли мог бы воспользоваться, а потому дозволил ему упасть на пол — в надежде, что наутро горничная заметет его под кресло.

— Чарли-дорогуша, мистер Хо говорит, что делает людям больно. Этим он зарабатывает на жизнь, понимаешь?

— О, а, — изрек я.

— Чарли-дорогуша, фраза «о а» на кантонском диалекте — очень грубая.

Я произнес очень грубое слово по-английски, после чего повергся в капризное безмолвие.

— Мистер Хо, вы не введете, пожалуйста, пленного? — попросила комендантша. Китаец не ответил. Я кинул на него взгляд — китайца не оказалось. По моим прикидкам, я умею довольно бесшумно перемещать в пространстве тушку Маккабрея, но этот человек вселял жуть: он был еще лучше камердинера старины Вустера, который, как хорошо известно, ускальзывал за сборную Англии.

— Мистер Хо — Красная Палка «Во Син Во» в Англии, — торопливо пояснила Иоанна. — Это нечто вроде, э, правоприменителя.

Китаец вернулся, не успел я моргнуть, — пленника он тащил на плече так же небрежно, как вы или я могли бы нести пляжную сумку, если бы мы с вами были из тех, кому свойственно таскать пляжные сумки.

— Допросите его, — велела комендантша, — но прошу вас, ничего не пачкайте. Ковер дорогой.

Мистер Хо свалил пленника на пол, вытащил из кармана раскладной пластиковый дождевик и кинул своей ноше. Та развернула и аккуратно улеглась сверху. Пленник был довольно-таки наг, если не считать повязки на лице — там, куда попала моя пуля, — однако другой его глаз был открыт и насторожен. Признаков страха он не являл, если не считать того, что пенис у него как бы несколько съежился, словно он только что вынырнул из ледяной ванны.

— Если вы станете его пытать, — сказал я, — я ухожу.

— Вероятно, не обязатерьно, — ответил мистер Хо. — Есри профессинарь, знает, я его разговорю, наше время не тратит. Все пытки — чушь, разврекают мучитеря. Невиновный признаёт, виновный врет, групый сришком быстро мрет. Гестаповская дрянь… Профессинарьная пытка простая. Первое — бо-бо очень сирьно. Рюди не знают, как борьно от бори. Второе — ударить мужской чрен. Рюди говорят еще раньше… Третье — ударить зрение… Четвертое — обещать быструю смерть. Вот всё. Смотри.

Он извлек черный докторский саквояж. Я затрепетал от мысли о том, какие кошмарные инструменты сейчас оттуда появятся, но содержимое оказалось непритязательным. Один обычный электрический утюг, который китаец аккуратно установил у подошв пленника. Включать не стал. Пленник приподнялся на локте, бесстрастно за ним наблюдая. Затем Хо выложил моток тонкого провода с деревянными рукоятками на концах — такими бакалейщики режут сыр, — прямо на гениталии пленника. Лицо человека не выразило никакой эмоции, но пенис у него, похоже, съежился еще немного. После чего мистер Хо извлек из саквояжа чайную ложечку и положил на ковер на уровне оставшегося глазного яблока пленника, а трехдюймовый гвоздь разместил на его левой груди.

Пленник, судя по всему, оценил эти обычные бытовые предметы — как разумно со стороны мистера Хо не носить с собой ничего компрометирующего, — и пришел к выводу. Он издал череду вежливых возмущенных кряков — по всей видимости, это и был кантонский диалект.

— Ну вот! — любезно перевел мистер Хо. — Он профессинарь. Говорит, знает одно. Торько одно. Скажет, есри убью быстро. Итак. ОК?

Мистер Хо убрал в саквояж все, кроме длинного гвоздя, который оставил у пленника на сердце. Человек отбарабанил дробь слогов — так же вежливо и бесстрастно. Мистер Хо что-то записал на клочке бумаги и передал его комендантше.

— И что же, черт подери, все это должно значить? — проревела она. Иоанна взяла у нее бумажку, покачала головой и передала мне.

— Это ссылка на карту, — произнес я холодным тоном адъютанта, опытного в делах военных. — ЛСЕ64 — номер листа по артикулу Топографического управления. Х6 — квадратный километраж. 625975 — точка репера.

Комендантша выхватила у меня бумажку и нажала сосок на консоли своего интеркома, попросила «Библиотеку» и велела кому-то по имени Энни найти лист под номером ЛСЕ64 и в темпе. Мы подождали — немотствуя и в различной степени удрученности. За исключением мистера Хо самым невзбудораженным участником нашего чаепития был китайский пленник, который увлеченно таращился под юбку комендантши. Я с радостью обратил внимание, что пенис его заметно разъежился. Что ж, мало ли что нас возбуждает. Лично мне бы очень не хотелось отправиться к бесконечному блаженству с воспоминанием о мясницких панталонах эпохи Директории, отпечатанным на моей сетчатке на всю оставшуюся вечность, но именно из такого и состоит стипль-чез, не так ли?

Библиотекарша Энни принесла карту. Комендантша с Иоанной посмотрели на лист. Примерно так же, как прежде смотрели на меня.

— Ох мама, — сказала Иоанна.

— Ох срань, — сказала комендантша со свойственной ей невоспитанностью. — Они знают, где, э, наш человек, э, этот-самый.

Она попыталась разобраться в шестизначных координатах и взрычала. Я объяснил, что первые цифры — это вбок, остальные — по вертикали.

— Сперва бабу разлатай, а потом уж подымай, — поделился я с ними старой армейской мудростью мнемоники. Они на меня зыркнули, однако позволили отыскать точку самому. То был ДРЕВНИЙ ФОРТ, выходящий на большак в ничем не примечательной глуши йоркширских болот.

— Первый кандидат — Маккабрей, — деловито сказала комендантша. — Он трачимый.

— Э-эй! — воспротивился я.

— Сибилла не в этом смысле, Чарли-дорогуша, — встревоженно вмешалась Иоанна.

— Кроме того, он хитроумен; нацелен на выживание; немного умеет стрелять, — добавила комендантша, надеясь подольститься. И снова повернулась к консоли интеркома: — Сэндвичи на два дня, пожалуйста, кухня; высокобелковые, не эти ваши фантазии с яйцом и салатом; литровая фляга с крепким черным кофе, без сахара; литровая бутылка шотландского виски. Все это — в машину мистера Маккабрея, которая должна стоять у дверей ровно через пять минут.

— Откуда вы знаете, что я пью без сахара? — взбунтовался я.

— Ни один джентльмен не пьет черный кофе с сахаром. А кроме того, вам это вредно. Я не говорю о вашей позорной талии. Сахар, смешанный с алкоголем, вырабатывает инсулин и приводит к гипогликемии, а ее симптомы — неверное суждение, недолжная утомляемость, повышенная тревожность, внутренний трепет.

— Последние два у меня и так бывают, когда я получаю приказ через пять минут отправиться на поиски людей, которых зовут Этот Самый, в одинокие йоркширские болота, — сдерзил я. — Да и как вообще я узнаю этого малого, как он узнает меня, и что мне делать, если я его найду?

— Он будет на ногах, если нам повезет, — загадочно ответила она. — Отзывается на имя Фредди. Просто расскажете ему, что случилось, и он поймет, что вы не подсадной.

— Хвала небесам, что не придется приставать к совершенно посторонним людям и нашептывать им, что луна сияет ярко, а потом дожидаться от них сведений, что цены на рыбу и жареную картошку растут, — сострил я.

— Попробуй не болтать лишнего, Чарли-дорогуша.

— Если удастся, вывезите его оттуда как можно скорее и доставьте сюда целым и невредимым. Если поехать не сможет, передадите его сообщение. Если же он, э, окажется неспособен говорить, обыщите его.

— На предмет?

— Не знаю, — просто ответила комендантша.

— Понимаю.

— Теперь — мигом наверх, возьмите теплую одежду, крепкую обувь и пару обойм. С настоящими патронами.

— А что с этим? — Я показал на терпеливого пленника. — Он все это слышал; вероятно, понимает английский. И разве никто не должен заглянуть ему в больной глаз?

— Неуместно, — равнодушно бросила комендантша. — Ему обещали быструю смерть, а это любезность, потому что, если мы его отпустим, друзья подвергнут его смерти медленной и крайне мерзкой. Мистер Хо?

Она протянула китайскому джентльмену полстакана неразбавленной водки, которую тот передал голому парняге. Парняга засосал жидкость одним глотком и благодарно кивнул. Мистер Хо протянул ему зажженную сигарету. Тот сделал две глубокие и счастливые затяжки и примял сигарету прямо на ковре (на его месте я бы сказал, что бросаю, конечно; такого случая бы я не упустил). После чего снова улегся на пластиковый дождевик и не дрогнул ни мускулом, когда мистер Хо опустился с ним рядом на колени, отмерил ладонь ниже его левого соска и, нащупав точку между нужными ребрами, приставил к ней острие трехдюймового гвоздя, указательным пальцем придерживая шляпку. После чего Хо повернулся ко мне и вежливо спросил:

— Пожаруста — хотер убить вас, хотите убить его?

— Боже милостивый, нет, — пролепетал я. — То есть, спасибо, конечно, огромное, с вашей стороны любезно, и даже очень, но я уже сегодня одного убил, а я бросаю…

— Мистер Хо, — вмешалась комендантша. — Мне кажется, будет лучше, если вы займетесь этим снаружи. На псарне вы отыщете девушку по имени Фиона, она вам покажет, где могилы.

Мистер Хо вышел из комнаты подчеркнуто — слегка обидевшись, я полагаю, — а пленник аккуратно сложил пластиковый дождевик, вежливо кивнул всей компании и затрусил следом.

Надеюсь, когда на небесной «фруктовой машинке» выпадут три моих апельсина, я приму джекпот смертности с таким же достоинством.

— До свиданья, Чарли-дорогуша, — сказала Иоанна. — Осторожнее веди машину.

— Удачи, Маккабрей, — угрюмо вымолвила комендантша.

— Да. — Вот и все, что я сказал в ответ.