Последнее Евангелие

Глава 18

Женщина чуть не упала, когда ее вытащили из машины и подтолкнули к скале. Хотя глаза были завязаны, она прекрасно понимала, где находится. Резкий специфичный запах сразу же ударил в нос, когда открыли дверцу машины. От высокого содержания серы в воздухе щипало язык. Теплый поток воздуха, словно из топки, поднимался снизу. Чувствовалось, что впереди обрыв. Все понятно. Они сделают это или наверху, или опустят ее вниз. Сколько раз она бывала здесь! Еще в детстве ее приводили сюда, чтобы закалить характер. Тут она слышала мольбы, видела ужас, панику, полную потерю самоконтроля, а иногда холодное спокойствие, покорность, тщетность сопротивления.

Чья-то рука развернула ее влево и подтолкнула к дорожке в скале, ведущей вниз. Значит, это произойдет не наверху. Не хотят рисковать. Рука остановила ее. Повязку грубо сорвали с глаз. Женщина, сильно прищурившись, смотрела в темноту. За спиной по ту сторону залива возвышался Везувий, но стоит только оглянуться, чтобы посмотреть на него в последний раз, сразу же получишь удар по голове, и повязку снова наденут. Ее и сняли-то только потому, что так проще спускаться вниз на дно кратера. Хоть бы глаза не завязывали до конца. Единственное, чего она боялась, — что все произойдет в темноте и она не почувствует разницы между слепотой и смертью.

Женщина смотрела вперед, лишь изредка опуская глаза, когда спотыкалась. Руки были замотаны скотчем за спиной. Наконец добрались до самого низа. Один человек, судя по шагам, остановился чуть раньше. Будет следить, чтобы не появились ненужные свидетели. Она знала всю процедуру до мелочей. Когда-то давным-давно ей самой приходилось делать то же самое, когда ее еще только пытались внедрить в семью, пока не придумали для нее задание получше. Вспомнилось собеседование и мрачный человек из Рима, которого она никогда больше не видела и не разговаривала с ним. После случались редкие телефонные звонки, инструкции, иногда угрозы, вполне реальные — в этом она не сомневалась. Так ей досталась эта работа в Неаполе. Затем передышка на несколько лет. И вдруг произошло землетрясение, и кошмар вернулся. Снова телефонные звонки по ночам, угрозы… А ведь у нее дочь! Весь ее мир — работа в институте, археологические исследования — полетел к черту! Из головы не шли те дни, когда она была свободна. Увы, их уже не вернуть. Джек… С ним заставили расстаться. Всего два дня назад удалось увидеть его и шепнуть ему пару слов. Сколько нужно было всего рассказать! Но теперь только дочь сможет узнать правду, да и то через три года, когда станет совершеннолетней. Топот глухо отдавался в кратере. Женщину подтолкнули вперед, но вскоре опять остановили, чтобы завязать глаза.

— Нет, только не это! — взмолилась она на итальянском. — Разве ты не помнишь, брат, как я боялась темноты в детстве?!

Ответа не последовало. Мужчина опустил руки. Повязка зацепилась за пропуск инспекции, висевший на шее. Мужчина резко сорвал ее. На шее остался красный след, будто бы от удара хлыстом. Женщина смело смотрела прямо перед собой. Потом вдруг быстро заморгала, увидев свежий пластырь на запястье.

— Что произошло, mia caro?

Мужчина снова ничего не ответил, только грубо толкнул ее вперед. Пятьдесят шагов. Споткнулась. Еще двадцать. Мужчина схватил ее за волосы и пнул под правую коленку. Она упала, ударившись коленями о лаву, застывшую на дне кратера. Боль казалась невыносимой. Но женщина не позволила себе распластаться от боли на земле и зарыдать. Еще один пинок, чтобы она раздвинула шире ноги. Что-то холодное уткнулось в затылок. По позвоночнику побежали мурашки.

— Подожди! — сказала она твердым голосом. — Развяжи мне руки. Я должна помолиться. In nomine patris et spiritu sancti.

Ничего не происходило. Ствол так же упирался в ее затылок. А вдруг уже произошло?! Может, это и есть смерть — замереть навсегда в тот момент, когда умираешь? Потом пистолет убрали. О землю со стуком ударилась металлическая канистра. Запахло бензином. Чьи-то пальцы начали теребить скотч на запястьях. Сердце забилось чаще и вроде как даже громче. Слабость охватила все тело. Женщина, закрыв глаза, набрала полые легкие воздуха, наслаждаясь тошнотворным запахом серы. Нет, она ни за что не унизится. Она не разочарует семью. Семья. Конечно, она понимала, что перед смертью должна думать о тех, кого действительно любит, о дочери, например. Но не могла. Она открыла глаза. Впереди зияла огромная трещина с черной, как деготь, лавой, застывшей по краям. Что дальше? Глухо рявкнет «беретта», и на землю польется, будто вода из шланга, кровь с кусочками мозга, все еще дрожащего, несущего в себе последние удары сердца. Потом тело обольют бензином из канистры, столкнут в трещину и бросят туда же зажженную сигарету. Лучше бы вулкан ожил. Забилось бы его сердце — кипящее ядро подземного мира. А вырвавшаяся наружу лава подхватила бы ее и унесла с собой обратно в глубь земли.

Скотч наконец-то сорвали с запястий. Левая рука упала как ватная. Женщина затрясла ею, чтобы быстрее восстановить кровообращение. Потом медленно, но уверенно поднесла к груди правую руку, перекрестилась и дотронулась до лба. Как хорошо стало на душе! Женщина уронила руку и широко раскрытыми глазами посмотрела на трещину. Потом соединила руки вместе и нащупала изящное колье, подаренное бабушкой Джека, — фамильная драгоценность, доставшаяся ей от предков-моряков. Ствол пистолета снова прикоснулся к затылку. Женщина слегка наклонила голову. Пот углом лучше и быстрее. Зазвонил мобильный. За спиной раздался голос, будто из детства, голос, который она так любила слышать по утрам, когда нежно гладила брата по голове и смотрела, как он просыпается.

— Ваше преосвященство? Va bene. Как скажете.

Щелкнул взводимый курок.

Костас громко чихнул, пододвигаясь, чтобы освободить место для Джереми. Тот появился в соборе Святого Павла пять минут назад, но, заприметив священника, решил вначале переговорить с ним. Джереми шел по центральному проходу в красной куртке «Гортекс», с портфелем в руке и зонтиком, с которого на пол капала вода. Костас с Джеком только что вернулись на свои места под куполом, сбегав в аптеку на Стрэнде. Костас, пыхтя и охая, проглотил сироп от всех признаков простуды, предварительно тщательно изучив приложенную инструкцию. Затем набрал горсть таблеток, сделал большой глоток воды и откинулся назад, чтобы Джереми смог пройти мимо и сесть между ним и Джеком. Джереми, стянув куртку, примостился на скамейке, принюхался, затем снял очки, вытер капли дождя и снова принюхался. Наклонился к Костасу и тут же отпрянул.

— Чем тут воняет?

— И тебе добре утро! — гнусаво поприветствовал его Костас.

— Меня сейчас стошнит! Что за гадость? — не унимался Джереми.

— Ах это! Наверное, трупный запах. Остается, даже когда снимешь гидрокостюм, — ответил Джек. — От него сложно избавиться.

— Я совсем забыл, где вы побывали, — еле выдавил из себя Джереми. — Мертвецы, трупы… Вот поэтому я предпочитаю чихать от библиотечной пыли!

— Не произноси при мне слово «чихать»! — взмолился несчастный Костас.

— Пойдемте за мной, — пригласил Джереми, собрав все свои вещи, и намеренно позволил Костасу пойти первым. — Я договорился об укромном местечке.

— Откуда ты знаешь всех здешних священников? — удивился Костас.

— Я эксперт по средневековым манускриптам. Забыл? — ответил Джереми. — Большинство ценных документов до сих пор принадлежит церкви. Земля-то круглая, вот и сталкиваюсь постоянно с одними и теми же людьми.

Джек быстро убрал в сумку ноутбук и поспешил вслед за Джереми по нефу к боковой часовне. Джереми кивнул священнику, поджидавшему их с тяжелой связкой ключей. Тот сразу же открыл замок на решетчатой железной двери и впустил археологов внутрь. Джек зашел первым. За ним остальные. Они оказались в часовне Олд-Соулз — часовне Всех Душ — с огромным портретом лорда Китченера и скульптурой, изображающей Деву Марию с телом Христа. Джереми завел друзей за портрет так, чтобы никто не услышал их разговор, и присел на корточки спиной к статуе. Затем вытащил блокнот из сумки и, раскрасневшись от волнения, посмотрел на Джека:

— Ты рассказал мне по телефону об уникальных находках, о таинственной гробнице. Все это просто невероятно. Теперь мой черед удивлять!

— Давай, не томи!

— Весь вчерашний день я провел в Оксфорде, пытаясь разобраться с той зацепкой, о которой говорил вам накануне. Архивариус в колледже Бейллиол — мой давний приятель. Мы с ним вместе перерыли все неопубликованные документы, имеющие отношение к церкви Сент-Лоренс, и обнаружили бухгалтерскую книгу с расчетами по реконструкции церкви, проводимой сэром Кристофером Реном в 1670 году. Никто никогда не интересовался бухгалтерскими записями, потому что, судя по всему, книга должна слово в слово повторять давным-давно опубликованные счетные книги Рена. Но кое-что привлекло мое внимание, поэтому мы подробным образом изучили ее. Я говорю о приложении от 1685 года. После того как старый похоронный зал под церковью был расчищен, строители Рена вернулись, чтобы заложить его и заодно проверить прочность фундамента. Обнаружив за залом запертый на замок склеп, они взломали дверь, и один из каменщиков зашел внутрь.

Джек присвистнул от удивления:

— Так это же наш склеп! А известно, кто именно зашел туда?

— Прошло пять лет после завершения реконструкции церкви. Строители решили просто проверить, все ли в порядке. В приложении перечислены имена тех, кто в тот день оказался в похоронно зале: скульптор по камню Эдвард Пирс, каменщик Томас Ньюман, плотник Джон Лонгленд, лепщик по гипсу Томас Мид, сам Кристофер Рен, устроивший небольшую передышку от работы над собором Святого Павла. И еще один человек, о котором я никогда до этого не слышал. Иоганнес Деверет.

— Француз? — спросил Джек.

— Фламандец. Мой друг архивариус где-то вычитал его имя раньше. Мы быстро составили его краткий портрет: гугенот, протестант-кальвинист, в начале года сбежавший из Бельгии в Англию. В 1685 году французский король аннулировал Нантский эдикт, гарантировавший защиту протестантам.

— И что здесь такого особенного? — спросил Джек. — В лондонской строительной промышленности в то время работало очень много гугенотов. Лучшие плотники и столяры Рена были гугенотами. Например, широко известный резчик по дереву Гринлинг Гиббонс. Его работы есть и в соборе Святого Павла.

— Вот именно. Особенность Деверета — в его профессии, — продолжил Джереми. — Я сходил в библиотеку имени Бодлея через дорогу и, задав в поиске по каталогу имя Иоганнеса Деверета, нашел автобиографические записи. Он сам называл себя Musick Meister — музыкальным мастером. Очевидно, Рен нанял его по рекомендации Гринлинга Гиббонса, чтобы тешить младшего сына, Билли, который, как известно, был умственно отсталым. Деверет пел мальчику григорианские гимны.

— Григорианская музыка — апчхи! — это, случайно, не та самая традиционная музыка римской католической службы? — спросил Костас.

— Конечно, она, — подтвердил Джереми. — Интересное дополнение к нашей истории, правда? Гугеноты, как и англиканцы, отрицали принципы римской церкви. Впрочем, среди них были те, кто придерживался старых традиций чисто из эстетических соображений. Мне удалось выяснить, что Деверет был родом из потомственных музыкантов-григорианцев, живших во времена самого святого Григория — папы, который в VI веке формализовал григорианское пение или, как его еще называют, простой распев — хоровое церковное пение в унисон на неметрический текст без музыкального сопровождения. Не представляете, как я удивился, узнав, что сэр Кристофер Рен был без ума от этого пения. А потом вспомнил его архитектурные творения. Взгляните хотя бы на это место. — Джереми взмахнул рукой, имея в виду внутреннее убранство собора. — Разве оно похоже на строгий молитвенный дом протестантов? По великолепию и пышности Святой Павел может сравниться лишь с собором Святого Петра в Ватикане! — Джереми вытащил из кармана клочок бумаги. — Нашлась только одна цитата, раскрывающая религиозные убеждения Кристофера Рена. В молодости его поразил загородный дом одного из друзей. Он написал, что в том доме «набожность и благочестие прошлого века, исчезающие под натиском нечестивости и грешности нашего, нашли убежище, где добродетели не просто соблюдают, а лелеют». На самом деле никто всерьез не задумывался, что Рен мог быть тайным католиком. Но он, безусловно, не одобрял занудные пессимистические аспекты антикатолического движения Реформации.

— А разве простой распев появился не намного раньше? По-моему, он возник в иудаизме, — уточнил Джек.

— Можно с уверенностью заявлять, что пение без музыкального сопровождения зародилось до появления римской церкви, во времена апостолов, — согласился Джереми. — Возможно, изначально оно представляло собой ответное пение — стихи исполнялись солистом, а хор вторил ему. Вероятно, это один из первых ритуалов конгрегации, исполняемый на тайных собраниях первых последователей Иисуса. Пение даже упоминается в Евангелиях. — Джереми заглянул в блокнот. — Вот, например, Евангелие от Матфея, 26:30. «И воспевши пошли на гору Елеонскую».

— Получается, Деверет был в Лондоне, когда Кристофер Рен перестраивал собор Святого Павла? — спросил Костас.

— Он приехал в Англию в 1685 году. Восстановление церкви Сент-Лоренс закончилось несколькими годами раньше. Однако, согласно бухгалтерской книге, обнаруженной в библиотеке колледжа, именно в 1685 году строители пробрались в подвал церкви, а точнее, в старый склеп. Не находите, странное совпадение? Выяснилось, что у Деверета была еще одна страсть в жизни. Антиквариат. Он коллекционировал римские и христианские предметы старины. Рен, кстати, тоже интересовался артефактами, найденными во время строительных работ в Лондоне. Помимо музыки, Рен придумал для Деверета дополнительную работу — поиск интересных реликвий. Своеобразный быстрый осмотр археологических раскопок на предмет чего-нибудь стоящего.

— Ага, вот он и попался! — радостно воскликнул Джек. — Мы знаем, что кто-то проник в гробницу и забрал цилиндр. Наверное, это был Деверет!

— А он оставил какие-нибудь записи? — прокашлявшись, спросил Костас.

— Я проверил все, что возможно. Пролистал все опубликованные документы Рена касательно реконструкции церквей, его личные бумаги. Безрезультатно. Потом устроил себе мозговой штурм. И после отправился в Государственный архив в Кию. Едва успел до закрытия. Я был там вчера. Через поисковик просмотрел документы Кентерберийского прерогативного суда и…

— Нашел его завещание! — перебил Джек.

Джереми, залившись от волнения краской, кивнул:

— Там можно найти завещания многих священнослужителей. Его оказалось в папке недавно обнаруженных. Завещание по ошибке сунули в другую папку а недавно, проверяя каталоги, исправили ошибку. Мне просто повезло. Опять же мой друг-архивариус помог.

— Что там написано? — поторопил его Джек.

Джереми вытащил из пачки документов отсканированную копию пожелтевшей страницы. Двадцать строк, написанных аккуратным почерком на древнеанглийском языке. Под ними красная печать и подпись. А в самом низу документа еще несколько подписей и запись, подтверждающая подлинность завещания. Джереми начал читать:

— «Во имя Господа, аминь. Я, Иоганнес Деверет, музыкальный мастер, сэру Кристоферу Рену, рыцарю, главному сюрвейеру ее величества, предписываю мою последнюю волю о нижеследующем. Я желаю, чтобы тело мое было достойно, но без лишней пышности опгребено там, где сказано сэру Кристоферу Рену, здесь и далее называемому единоличным исполнителем завещания и доверенным лицом».

— Боже мой! — прошептал ошеломленный Джек. — Рен был исполнителем его завещания. Он, вероятно, знал обо всем антиквариате, принадлежавшем Деверету, обо всем, что тот нашел в Лондоне и что Рен разрешил ему оставить себе, и обо всем, что должно было быть передано его наследникам.

— Деверет умер через несколько месяцев после составления завещания. Его сын и единственный наследник был еще несовершеннолетним. Поэтому Рен должен был выступить опекуном и гарантировать защиту всего завещанного имущества. Но не будем торопиться. Дальше по тексту стандартный малопонятный абзац о движимом и недвижимом имуществе. Это все не так уж важно для нас, кроме последних предложений. Послушайте: «Все мои книги, музыку и музыкальные инструменты я завещаю сыну Джону Эверету. Также ему я завещаю все свои предметы старины, коллекцию антиквариата, собранную из находок, обнаруженных при строительных раскопках в Лондоне, проводимых вышеупомянутым сэром Кристофером Реном, в том числе и слово доброе, которое я взял из рук древней жрицы. Последняя указанная реликвия должна храниться в секретности, в самом надежном месте. Мой вышеупомянутый сын обязан завещать его своему сыну и наследнику, а тот — своему сыну и наследнику, и так далее, во имя Христа, Jesu Djmine. Завещание и последняя воля подписаны и заверены печатью вышеупомянутым Иоганнесом Деверетом в присутствии нас, нижеподписавшихся, в его присутствии шестого августа 1711 года. Крис. Рен. Гринлинг Гиббонс. Свидетели».

— Что за «слово доброе», — повторил Костас, — ума не приложу?!

Голос Джека, как всегда, охрип от волнения. Сердце глухо стучало в груди.

— Джереми говорил о нем несколько минут назад. «Слово доброе» в переводе с древнеанглийского «евангелие». — Джек судорожно сглотнул слюну. — А это означает только одно: Деверет нашел свиток в цилиндре и, похоже, прочитал его.

Костас радостно присвистнул:

— Козырь снова у нас на руках!

— Конечно, прочитал. Иначе он не назвал бы его Евангелием! — сказал Джереми.

— Это первое указание на содержание документа Клавдия, — проговорил Джек, не сводя глаз с Джереми. — Я даже боюсь спросить. Ты добыл что-нибудь еще?

— Проследить историю потомков Деверета было довольно просто, — ответил Джереми. — Гугеноты вели подробные семейные записи. Иоганнес Деверет англизировал фамилию, назвав сына Джоном Эверетом. Любовь к музыке, по всей видимости, стала семейной особенностью Эверетов. Однако большинство потомков Деверета были строителями или архитекторами. Этим и зарабатывали на жизнь. На протяжении нескольких поколений Эвереты входили в самую выдающуюся лондонскую гильдию — гильдию плотников. Они обосновались на улице Лоренс-лейн, ведущей к церкви Сент-Лоренс, всего в нескольких ярдах от склепа, в котором Деверет нашел цилиндр со свитком.

— Хранители гробницы, — прошептал Костас.

— Теперь все становится намного понятнее, — тихо добавил Джек. — Секретный склеп, захоронения женщин, определенная последовательность надписей с именами, начиная с завоевания Британии римлянами и заканчивая великим лондонским пожаром 1666 года. Думаю, существовала тайная секта, члены которой знали о гробнице и о сокровище. Они-то и были настоящими хранителями. Великий лондонский пожар прервал преемственность, уничтожил церковь и перекрыл вход в склеп и в гробницу.

— Трагедия. Прямо как извержение Везувия для Кумской Сивиллы! — сказал Костас. — Огонь и пепел предопределили печальный исход.

— И вдруг спустя несколько лет гробницу случайно находят. Священное Евангелие извлекают. Объявляются новые хранители, — прошептал Джек.

— Строгие традиции гугенотов должны сыграть нам на руку, — заявил Джереми. — В более поздних завещаниях членов этой семьи реликвия не упоминается ни разу, но, думаю, потомки Деверета не нарушили самое первое завещание — волеизъявление Иоганнеса. Есть один решающий аргумент, подтверждающий мое мнение. В середине девятнадцатого века правнук Деверета был активным участником тайного викторианского общества под названием «Новые пелагианты» последователей учения британского монаха-бунтаря Пелагия. Они считали себя истинными наследниками древней христианской традиции в Британии.

— А как же Клавдий? — шепотом спросил Джек. — Можно ли увязать все, что ты сказал, с императором, Джереми?

— Или с тем, кого он встретил в Иудее? — также шепотом добавил Костас.

— В XIX веке Эвереты оставались известной семьей лондонского Сити, — продолжил рассказ Джереми. — Они всегда жили и работали неподалеку от церкви Сент-Лоренс и Гилдхолла. Пелагиант Джон Эверет стал членом лондонского совета и вольноотпущенником Сити. Его сын Сэмюель был ведущим активистом гильдии плотников. Но потом произошло кое-что труднообъяснимое. Старший сын Сэмюеля, Лоренс Эверет, работал архитектором — пошел по стопам отца. Но практически сразу после смерти Сэмюеля в 1912 году Лоренс закрыл бизнес на Лоренс-лейн, бросил семью и пропал. Об этом много писали. Судя по всему, Лоренс Эверет стал последним хранителем. Он прервал преемственность, спрятал сокровище в новом месте до того, как начался ад — бомбежка Лондона в сороковых годах.

— Есть предположения, куда мог отправиться Лоренс? — спросил Джек.

— Можно покопаться в иммиграционных записях, в списках пассажиров. Представляете, сколько времени на это уйдет? Правда, у меня появилась одна зацепка, — заявил Джереми.

— Как всегда. Ты становишься незаменимым! — похвалил его Джек.

— Но для подтверждения мне придется снова побывать в Государственном архиве в Кью. Наверное, проведу там целый день.

— Так почему ты еще здесь?!

Через пять минут Джек, Костас и Джереми стояли у входа в собор Святого Павла, всматриваясь в дождевой занавес без единого просвета. Джеку казалось, будто он на одиноком острове. Прочность кафедрального собора, вокруг которого с земли поднимались призрачные испарения, отражала его внутреннее состояние. Поразительные новости последних часов вывели поиски на принципиально новый уровень, вселяя уверенность, как и великолепный собор перед глазами. Но конечная цель пока только маячила еле заметным светом фонаря за пеленой дождя в конце темной аллеи, на которую им, возможно, никогда не удастся выйти. В памяти Джека вдруг неожиданно всплыл образ древней геркуланумской библиотеки, словно шестигранная гармоника, залы выстроились один за другим. Двери начали быстро открываться, но, казалось, им нет конца. Куда он бежит? Цели не видно!

— Единственная надежда сейчас — Джереми. Если он найдет что-нибудь в архиве, только тогда можно будет открыть последнюю дверь, за которой закончится поиск, за которой их ждет Клавдий.

— Только давай поедем не на метро, — прохрипел Костас. — Я ни за что больше не опущусь под землю!

— Жаль. Я только хотел предложить тебе исследовать Великий акведук! — ответил Джек, подмигнув Джереми. — Подземный тоннель, построенный в тринадцатом веке для снабжения Тайберна чистой водой. Он в трех километрах справа от нас. Каменные резервуары. Представляешь? Как звучит! Впрочем, римские инженеры, создававшие акведуки тысячу лет до этого, пришли бы в ужас. Резервуары дали течь — архитекторы не учли гравитационный поток. Прекрасный пример того, как прогресс может оказаться на самом деле огромным шагом назад. По-моему, нельзя упускать такую возможность!

— Ни за что! — твердо возразил Костас. — Даже не уговаривай. Делай что хочешь. Я с этого момента езжу только на такси.

Дождь перестал. Но видимо, ненадолго. Джек поспешил спуститься с крыльца. В этот момент к нему подскочил молодой человек в деловом костюме, похожий на типичного менеджера. Он все это время стоял рядом вместе с остальными людьми, спрятавшимися от дождя на крыльце.

— Доктор Ховард?! — Джек отпрянул от неожиданности. Пристально глядя ему в глаза, юноша протянул клочок бумаги. — Завтра в одиннадцать утра. Это вопрос жизни и смерти.

Молодой человек быстро сбежал по ступенькам и вскоре затерялся в толпе служащих, спешивших на работу в Сити.

Джек сразу же вернулся к входу в собор и прочитал записку, а затем передал ее Джереми.

— Ты его, случайно, не знаешь? — спросил Джек.

— Не уверен. — Джереми беспокойно поглядывал на других людей, жавшихся на ступеньках. — Очень плохо, Джек, что тебя выследили здесь!

— Знаю.

Джереми, скривив губы, еще раз перечитал напечатанные слова.

— Как некстати! Только мы разобрались, что к чему. — Он отдал записку Джеку.

— Надо встретиться. Другого выхода я не вижу.

— Я бы пошел с тобой. Но по-моему, мне лучше выяснить, куда мог пропасть Эверет.

— Согласен, — тихо сказал Джек.

— Возьми Костаса, — посоветовал Джереми. — Тебе может понадобиться телохранитель!

Джек посмотрел на Костаса, жалко съежившегося от холода возле каменной колонны. Вода ручьем стекала по одежде. То и дело раздавалось громкое чиханье. Подойдя ближе, Джек положил руку на плечо друга. Дождь забарабанил по ступенькам с новой силой. Костас совсем расклеился.

— Пойдем, — сказал Джек, подставив лицо под тяжелые капли дождя. — Вначале разберемся с твоей простудой.