Последнее Евангелие

Глава 20

Джек проснулся, ударившись лбом об иллюминатор. Как же трясет «эмбраер»! В голове мелькали образы последних дней, удивительные открытия, монограмма Христа на останках затонувшего корабля, имя святого Павла, начертанное на глиняной плитке. Призрачная голова Анубиса, выглядывающего, подобно демону, из глубины тоннеля, манящего в таинственную комнату в Геркулануме. Темные закоулки, пещера Сивиллы, подземный лабиринт в Риме. Череп, покрытый синей вайдой, заглядывающий прямо в душу пустыми глазницами из могилы под Лондоном. Все эти тени, когда-то живые, призрачные сейчас. Разрозненные, но в то же время объединенные одним секретом. Образы, не дающие Джеку покоя, вспыхивающие в памяти вновь и вновь, будто он мчался по бесконечной окружной дороге под одними и теми же рекламными щитами. Он чувствовал себя Энеем в потустороннем мире. Жаль, Сивиллы не было рядом, чтобы вывести его обратно. Только злой дух, который тянул Джека вниз, когда тот пытался выйти на свет, заманивал в темный лабиринт его собственных фантазий. Смутное беспокойство терзало его. Уф! Джек наконец открыл глаза. Костас дремал, развалившись на соседнем сиденье. Видимо, кошмарный сон приснился из-за резкого повышения атмосферного давления, когда самолет начал снижаться. Джек высморкался, чтобы перестало закладывать уши. Гул двух двигателей «эмбраера» спугнул назойливые образы, которые, казалось, навсегда поселились в голове Джека, реальность заняла их место. Джек посмотрел в окно.

— Кошмары замучили?

Джереми, пересев на сиденье у прохода, закрыл потрепанную книгу, которую только что с упоением читал.

— У меня предчувствие. Эта поездка должна решить ход дальнейших событий. Если сегодня мы ничего не обнаружим, я не знаю, что дальше делать. — Усмехнувшись, Джек сделал глубокий вдох, чтобы успокоить нервы. — Криптография? — спросил он, глядя на книгу в руках Джереми.

— Увлекаюсь с детства. Сделал подборку всех немецких кодов, взломанных союзниками во время Первой мировой. Вот решил освежить в памяти. Читал об акростихах древних христиан. Представляешь, я вдруг недавно понял: в нашем деле лишних знаний не бывает!

— Да у тебя, похоже, врожденная склонность к археологии, — сказал Джек, почесывая подбородок. — Мария права. Наверное, пора передать тебе все дела — и на пенсию!

— Почему бы и нет… лет через двадцать, — с наигранной мечтательностью проговорил Джереми и улыбнулся Джеку. — К тому времени я научусь с ходу различать войска особого назначения, досконально разберусь в вертолетах, оружии и дайвинге, преодолею все свои страхи и, что самое главное, выясню, как приручить твоего многоуважаемого коллегу.

Джек расхохотался, когда Костас неожиданно громко захрапел во сне.

— Ну это тебе вряд ли удасться! Он всегда и везде сам себе хозяин.

— Ага. И еще одна проблема в том, что через двадцать лет не останется неразгаданных тайн!

— Не соглашусь. Прошлое для археологов — как Новый Свет для первых колонистов. Думаешь, вроде бы нет больше загадок, но стоит повернуть за угол, и на горизонте в лучах солнца покажется очередной Эльдорадо, за ним второй, третий… Величайшие тайны истории никогда не раскроются до конца. Вечно будут притягивать к себе, волновать новых искателей приключений.

— Может быть, так даже лучше, — прошептал Джереми. — Помнишь сказания викингов? В них чаще всего не бывает однозначной концовки и добро далеко не всегда побеждает зло. Согласись, зачастую хочется, чтобы сказка закончилась как-нибудь необычно!

— А у меня так все время. — Джек усмехнулся. — За годы исследований я понял, что, в конце концов, если находишь то, что хотел найти, оказывается, это совсем не то, что искал.

— Смотри!

Самолет резко ушел влево. Под ним, ниже на десять тысяч футов, показалась береговая линия.

— Я попросил пилота подлететь к Лос-Анджелесу с севера, чтобы мы полюбовались Малибу. Здорово, правда?

— Пляжи, — прошептал Костас, прижав лоб к стеклу. — Для серфинга подойдут?

Он проспал все время от нью-йоркского аэропорта имени Кеннеди, а до этого почти весь перелет через океан из Англии в Америку. И выглядел так, будто только что очнулся от зимней спячки.

— Конечно! — ответил Джереми. — Правда, мне так и не удалось проверить, когда я был здесь. Пришлось корпеть над диссертацией.

— Понятно. — Костас все еще говорил в нос, но простуда вроде бы начала потихоньку проходить. — Я, кстати, не прочь узнать, зачем мы сюда прилетели, Джереми. Нет-нет, я не настаиваю. Просто любопытно!

— Вообще-то я рассказал все, что знал, Джеку, пока ты был в отключке! Могу повториться. В общем, я нашел фамилию Эверет в списке умерших в Калифорнии. Дата и место рождения этого человека совпадают с данными потомка Деверета. Покинув Англию в 1912 году, он жил немного севернее отсюда, в Санта-Пауле. Что-то подсказало мне, что нужно связаться с одним знакомым, работником музея Гетти. Выяснилось, не зря. Он может многое нам рассказать. Оказывается, Эверет был преданным римским католиком, обращенным. Как тебе такая новость для начала?

— Неужто? — Костас протер глаза. — Я думал, он последователь Пелагия, хранитель традиций британской церкви!

— Я тоже! Надеюсь, наша поездка расставит точки над і.

— Так, значит, мы здесь не ради серфинга?!

— Мы снова вышли на след, Костас, — сказал Джек. — Джереми такое откопал!

— Отсюда уже видно виллу Гетти. Вот там, среди холмов, с выходом на море.

Джек взглянул на здание у прибрежной дороги. И вдруг ему почудилось, будто он снова в Геркулануме. В руках план Виллы папирусов, нарисованный Карлом Вебером почти два века тому назад. Вот великолепный перистильный двор, протянувшийся до самого моря. А основная часть виллы спряталась позади в долине.

— Единственное отличие — расположение, — проговорил Джереми, будто прочитав мысли Джека. — Вилла в Геркулануме построена параллельно берегу моря. Двор и основные здания упираются в набережную под прямым углом. В остальном вилла Гетти не противоречит плану Вебера. Удивительное творение Такое возможно только благодаря американской филантропии, свободному от предрассудков мышлению и безграничным денежным средствам. Это один из прекраснейших музеев античности. Там я написал лучшие из своих статей. Что бы ни ждало нас внизу, обещаю: посещение виллы Гетти будет незабываемым.

Через три часа археологи любовались вытянутым прямоугольным бассейном посередине главного двора виллы Гетти. Никем не замеченные, они проскользнули через невысокую дверь с западной стороны и, пораженные великолепием виллы, замерли, будто статуи в саду, утопающем в солнечном свете. Они словно очутились на съемках фильма о Римской империи, среди декораций, созданных с несвойственной для панорамных сцен тщательностью и вниманием к деталям. Бассейн длиной почти сто ярдов начинался у переднего бортика и устремлялся к набережной. Как раз оттуда зашли Джек с Костасом и Джереми. У каждого конца бассейна стояли бронзовые статуи, привезенные с геркуланумской Виллы папирусов: пьяный сатир и спящий фавн, а напротив них — сидящий Гермес, почти как живой, готовый в любую секунду нырнуть в воду. Между бассейном и крытой колоннадой, окружавшей двор, были посажены деревья, стояли клумбы с цветами. Мраморные плиты казались естественным продолжением основания скалы, затянутого пышной растительностью. Весь сад представлял собой упорядоченный образ внешнего мира, огражденный и защищенный человеческой изобретательностью. Колонны и деревья отражались в бассейне, создавая иллюзию фрески, которая вполне могла оказаться внутри портика. Она будто бы была сотворена для другой фантастической реальности, а не для разрозненного и неконтролируемого современного мира, отделенного от бассейна всего лишь садом.

Джек вспомнил фреску, изображающую Везувий, которую он показывал Костасу по пути к вулкану. Образ, собравший в себе идиллические мечты Древнего Рима, тонкое покрывало, наброшенное на реальность, которая вырвалась наружу в тот роковой день почти две тысячи лет назад.

— Здесь все настоящее! — воскликнул Джереми. — План строительства составлен на основе описаний виллы Вебером, которую он обнаружил под землей в XVIII веке. Статуи — точные копии оригиналов, которые Вебер обнаружил в тоннеле. Не поверите, но даже растения подлинные! Гранаты, лавровые деревья, веерные пальмы привезли с побережья Средиземного моря.

Джек на секунду зажмурился. Ослепительная красота калифорнийских холмов напоминала великолепие средиземноморских пейзажей. А запах трав и моря переносил в любимую Джеком Италию. Вилла была не простой интерпретацией прошлого, а его зеркальным отражением! Сколько в ней жизни, света и тени! И людей вокруг, живых людей! Дышащих, жестикулирующих. Немногие сооружения — копии исторических памятников производили на Джека подобное впечатление. Рассматривая виллу, полную ярких красок, воспроизведенную с уникальной точностью, на заднем фоне Джек видел здания Геркуланума, обнаруженные в результате раскопок. Словно негатив! Сколько раз Джеку приходилось встречаться со смертью… Почему-то именно сейчас он вспомнил о том, как тело человека за мгновение становится всего лишь оболочкой в момент перехода из одного состояния в другое, когда краски жизни сменяются серостью смерти. Геркуланум отличался от многих других мест археологических раскопок — угасших, истлевших, выбеленных временем, словно старый скелет. Геркуланум казался обгоревшим трупом человека, погибшего при взрыве. Он все еще тек, продолжая разлагаться. Но здесь, на вилле Гетти, создавалось впечатление, что в еще теплое тело вкололи адреналин и оно чудесным образом ожило. Как будто древний город воскрес, ослепляя яркость красок.

— По-моему, — сказал Костас, — такое можно увидеть только в Калифорнии. Голливуд ведь в нескольких милях по побережью.

— Реакция публики на открытие виллы в 1974 году была поистине неоднозначной! — заявил Джереми. — А вот критики готовы были растоптать виллу в пух и прах. Римлян не слишком-то любили. А все из-за Понтия Пилата, императоров-развратников, отправлявших христиан львам на съедение. Вилла стала своего рода открытием. Краски, блеск, сияние, вкус! Некоторые ученые отказывались верить, что это аутентичная копия.

— По-моему, здесь все направлено на возвращение искусства в контекст природы. Это не всегда понятно современному обществу, — предположил Джек. — Европейские аристократы, разграбившие Грецию и Рим, думали, что идеальное место для статуй — пьедесталы в неоклассических загородных домах. Их представление о контексте искусства сформировалось на безликих руинах греческих городов, а не на ярких, сочных холмах Помпей или Геркуланума. Здесь же, на вилле Гетти, акценты расставлены верно. Предметы искусства, как эти бронзовые статуи, например, смотрятся идеальными составляющими единого целого. Сама вилла — великий шедевр! Представители классической школы всегда восхищались этими статуями в современном понимании искусства. Что же тогда не понравилось критикам? Да то, как легкомысленно смотрелись столь почитаемые скульптуры на вилле, а эксцентричные и не слишком серьезные декорации, окружавшие их, вообще не вписывались ни в какие рамки. Но так вилла действительно выглядела в древние времена.

— Именно это мне в ней и нравится! — воскликнул Костас, присев на корточки. Он сжал пальцами монету и приготовился пустить ее блинчиком по бассейну. — Если римляне здесь веселились, почему бы и нам не пошалить!

Джек бросил на друга предостерегающий взгляд — у входа в портик появился незнакомый мужчина и быстрым шагом двинулся к ним. Он был среднего роста, с короткой бородкой, в модных летних брюках, галстуке и рубашке с закатанными по локоть рукавами. Незнакомец издалека приветственно помахал Джереми.

— Позвольте представить вам доктора Иана Моргана, — проговорил Джереми, когда мужчина подошел ближе, — моего старого друга и наставника. Откомандирован сюда Университетом имени Бригама Янга. По всей видимости, навсегда!

Костас и Джек поздоровались с Морганом за руку.

— Спасибо, что приняли. Простите, что мы как снег на голову! — искренне поблагодарил Джек. — А вы, случайно, не работали над университетским проектом «Геркуланумский папирус»?

— Работал. Поэтому и оказался здесь, — ответил Морган с легким валлийский акцентом. — Специализируюсь на Филодеме и инфракрасной атомно-абсорбционной спектрометрии свитков, извлеченных во время раскопок в XVIII веке. Лабораторной работой, честно говоря, быстро пресытился. Хотелось глотнуть свежего воздуха, представить результаты в перспективе…

— Лучшего места, чем Вилла папирусов, не найти! — Джек обвел рукой прекрасный вид на здания. — Я вам завидую!

— Надумаете взять академический отпуск, только намекните, — сказал Морган. — С вашей-то репутацией место вам здесь гарантировано!

Джек улыбнулся в ответ:

— Огромное спасибо! — И подмигнул Джереми. — Может быть, лет так через двадцать!

Морган пристально посмотрел на Джека:

— Джереми предупредил меня, что у вас очень плотный график. Пойдемте за мной.

Он провел археологов вдоль периметра перистильного дворика, затем повернул к западному крыльцу виллы и прошел сквозь открытые бронзовые двери, служившие главным входом в музей. Поднявшись по мраморным ступенькам на верхний этаж, археологи оказались во втором внутреннем дворике. Чудесно пахло травами. Фонтаны играли на солнце струями воды. Колонны под черепичной крышей окружали сад, разбитый в римском стиле. В центре стояли бронзовые статуи пяти девушек, набирающих воду из фонтана. Джек вновь почувствовал веяние прошлого. Неизвестно, сколько еще всего может произойти за день, но он уже прожит не зря. Римская вилла на калифорнийском побережье оказалась неожиданным откровением, лупой, через которую можно разглядеть мельчайшие детали древнего мира.

Джек, прищурившись, процитировал по памяти слова Роберта Грейвса, которые тот вложил в уста Ирода Агриппы, иудейского короля, героя романа «Божественный Клавдий», обратившегося к царице Киприде:

— «…вокруг, теша глаз своей красотой, будут простираться до горизонта прекрасные сады с прохладными колоннадами и зеркальными прудами». Я на всю жизнь запомнил эту строчку, когда еще в детстве прочитал Грейвса. Ирода всегда воспринимали только как антихристианина, человека, который приказал казнить святого Иакова. Но для меня его слова стали воплощением древнехристианского представления о рае.

— Ты говоришь о друге Клавдия, Ироде Агриппе? — уточнил Костас.

— Да, о нем.

Костас медленно окинул виллу взглядом.

— Если эта домина — точная копия места, где Клавдий провел остаток дней, то, похоже, он и в старости не потерял вкус к жизни!

— Он мог видеть красоту, окружавшую его, но не думаю, что восхищался ею, — ответил Джек. — У Клавдия были книги и бюсты любимого отца и брата. Больше ему ничего не хотелось. Хотя нет. Еще одной радостью в жизни стало частое посещение серной пещеры у подножия Везувия.

— Клавдий? — переспросил Морган. — О каком Клавдии речь?

— О римском императоре, — ответил Костас.

— Джереми ничего не говорил об императорах… — Морган замолчал, удивленно глядя на друга. — Думаю, вам стоит объясниться.

— Обязательно. — Джек улыбнулся. — Пойдемте дальше?

Проводив археологов за портик, Морган открыл дверь в комнату и показал на мраморный стол, стоявший посередине:

— Я попросил официанта принести кое-что из кафе. Вы ведь, наверное, проголодались.

— Еще как! — воскликнул Костас, накладывая в тарелку круассаны. Морган налил кофе и пригласил всех сесть за стол. А сам обошел с другой стороны и устроился со своей чашкой напротив.

— Итак, — начал Джек, расположившись с торца стола. — Вам известно, зачем мы сюда приехали.

— Джереми ввел меня в курс дела. По крайней мере еще пять минут назад я думал, что прекрасно понимаю цель вашего приезда! — Морган повернулся на стуле лицом к Джеку, отпил кофе и поставил чашку на стол. — Когда Джереми работал над диссертацией, мы довольно часто общались, сдружились. И вчера, когда он позвонил мне, я, конечно, удивился вопросу о Лоренсе Эверете, но не стал скрывать, что уже давно занимаюсь изучением его жизни. Хотя раньше я не афишировал свое увлечение. Эверет был удивительной личностью. Таким людям непросто остаться незаметными даже при большом желании. Но, видите ли, странное дело, сразу несколько человек вдруг заинтересовались им! Сегодня утром я получил по почте запрос…

— От кого? — не на шутку разволновался Джек.

— Представления не имею. Незнакомый электронный адрес. Письмо без подписи.

— Вы ответили?

— После вчерашнего разговора с Джереми я подумал, что лучше проигнорировать это письмо. Но что-то подсказывает мне: его автор так просто не сдастся. Он догадался, что след ведет сюда, на виллу Гетти. Я проверил список забронированных билетов на посещение музея. Аноним с таким же электронным адресом заказал экскурсию на завтра.

— Возможно, простое совпадение, — пробормотал Джереми. — Ума не приложу, как бы они догадались…

— Кто догадался?! О чем вообще речь? — спросил Морган.

— Джереми молча переглянулся с Джеком, а потом внимательно посмотрел на Моргана:

— Ты прав, я далеко не все карты раскрыл перед тобой вчера. Но в моих словах не было ни капли лжи. Мы действительно считаем, что Эверет мог спрятать здесь уникальный христианский манускрипт. И это главное. Расскажи, что тебе известно. А потом мы расскажем все, что знаем, до конца.

Морган растерялся.

— Мне нечего скрывать. Все мои находки, результаты исследований доступны каждому посетителю музея. Таковы неписаные правила, которым подчиняются все научные сотрудники виллы.

— К сожалению, эта тема заинтересовала не только научные круги! — признался Джек. — Вы даже не представляете, что поставлено на карту! Расскажите о своем исследовании. А потом мы введем вас в курс дела.

Морган положил на стол папку с документами.

— Справедливый подход! Могу начать с краткой биографии.

— Хорошо.

— Наверняка вам интересно, откуда я вообще узнал об Эверете. На самом деле все просто. Он пытался наладить переписку с Жаном-Полем Гетти, основателем музея. Монахини, ухаживавшие за больным Эверетом перед смертью, нашли среди его личных вещей несколько чертежей, именной почтовый бланк Гетти и переправили их в музей. Я случайно натолкнулся на письмо, изучая историю создания музея. Помню, тогда решил, что оно как-то связано с приобретением антиквариата. Гетти обожал древние вещицы.

Открыв папку, Морган осторожно вытащил пачку пожелтевших от времени листов бумаги, испещренных мелким почерком. Слова, цифры… Затем разложил документы на столе перед собой, в том числе и страницу с нереализованным проектом аспидального строения.

— Эверет увлекался математикой, шахматами и кроссвордами. Смотрите, сколько здесь всего по этим темам! Я и в половине не разобрался. Перед тем как переехать в Америку, Эверет работал архитектором. Среди его бумаг я обнаружил недописанный манускрипт. Позже мне довелось аннотировать его для публикации. Эверет интересовался архитектурой древних церквей, первыми архитектурными сооружениями древних христиан.

— Потрясающе! Но зачем он пытался связаться с Гетти? — спросил Джек.

— У них, как ни странно, было много общего, — ответил Морган. — Гетти учился в Оксфорде, Эверет — в Кембридже. Гетти был страстным англофилом и с радостью бы пообщался с единомышленником из Калифорнии. Оба отказались от профессиональной карьеры. Гетти стал миллионером-филантропом, а Эверет — католиком-отшельником. Хотя, понятное дело, они жили в совершенно разных мирах, но письма Эверета подтверждают, что он чувствовал себя по жизни столь же независимым, как и Гетти. И тому есть вполне реальное объяснение.

— Продолжайте.

— Доподлинно известно, что до того, как разразилась Первая мировая война, Гетти побывал в Помпеях и Геркулануме, точнее говоря, на Вилле папирусов, и был сражен ее великолепием. Так появилась мысль построить виллу, где мы находимся сейчас. В конце тридцатых годов XX века Эверет узнал о необычном открытии в Геркулануме и захотел узнать, что думает об этом Гетти. Эверет стал буквально одержим новой находкой.

— Вы имеете в виду Дом двухсотлетия? — спросил Джек.

— Именно.

Джек повернулся к Костасу:

— Помнишь, я показывал его тебе в Геркулануме на прошлой неделе?

— Ага, еще одно белое пятно в истории, — уныло пробормотал Костас. — И в моей памяти тоже. Я был тогда в полусонном состоянии.

— Здание обнаружилось в 1938 году, спустя ровно двести лет с момента начала раскопок Геркуланума, и названо в честь этого юбилея, — объяснил Морган. — Раскопки тридцатых годов оказались чуть ли не самыми значимыми после раскопок XVIII века. По всей видимости, благодаря личной поддержке Муссолинии. Он тоже увлекался ценными объектами римского искусства. Церковь активно препятствовала проведению крупномасштабных раскопок, которые в итоге были практически заморожены.

— И я этому нисколько не удивлен! — воскликнул Костас.

— В одной из комнат Дома двухсотлетия — Христианской молельне — обнаружили крестообразное углубление, где ранее, вероятно, помещался деревянный крест. Ниже стоял шкафчик из дерева, похожий на алтарь. На стене соседнего дома начертано имя «Давид». Древнееврейские имена часто встречаются в Помпеях и Геркулануме. Однако они обычно писались на латыни. Иисуса считали потомком иудейского царя Давида. И многие ученые полагают, что древние христиане из соображений секретности называли Иисуса Давидом, прежде чем появилось греческое имя Мессии — Христос. — Морган замолчал, задумавшись. — Тогда было сделано много неоднозначных открытий. Учение до сих пор не могут прийти к единому мнению по поводу их толкования. Вполне возможно, что Геркуланум скрывает первые археологические свидетельства христианства.

— Дом двухсотлетия — всего в нескольких ярдах от Виллы папирусов, — еле слышно сказал Джек. — Интересно, знал ли Эверет, что побывал буквально в двух шагах от того места, где изначально хранилось его сокровище?

— Сокровище? — переспросил Морган. — Ничего не понимаю…

— Давайте вначале дослушаем ваш рассказ, — предложил Джек. — Вы можете еще что-нибудь добавить?

Морган достал из папки очередной документ.

— Неизвестно, ответил ли Гетти Эверету лично или знал ли вообще о его существовании. На именном почтовом бланке секретарь Гетти изложил уведомление о получении письма. Но я склонен считать, что именно Эверет еще больше распалил интерес Гетти к Геркулануму, который позже реализовался в строительстве калифорнийской виллы. После нескольких писем Эверет вновь канул в небытие. Сохранилась только одна его фотография. Вот копия, сделанная дочерью Эверета. Девушке удалось узнать, где отец жил в Америке, и даже встретиться с ним в 1955-м, за год до его смерти. Я нашел дочь Эверета в доме престарелых в Канаде, куда она эмигрировала из Англии.

Джек внимательно посмотрел на черно-белое крупнозернистое изображение, детали которого размылись. С копии фотографии на него смотрел пожилой хорошо одетый мужчина, опирающийся на костыли, но державшийся с достоинством. Лицо почти неразличимо. Старик стоял на фоне одноэтажного здания, обвитого плющом, в окружении буйной растительности.

— Фотография сделана у монастыря, прямо перед лачугой, в которой он прожил больше тридцати лет, — пояснил Морган. — Монахини заботились о нем, особенно когда болезнь подкосила Эверета. А Эверет занимался садом при монастыре, выполнял разные мелкие работы и исполнял григорианские гимны — в молодости пел в церковном хоре. В лачуге Эверет принимал бродяг, кормил, одевал их, занимался христианской благотворительностью.

— Как Мессия, — прошептал Костас.

— Не думаю, что он питал иллюзии на этот счет. Мессия, не Мессия, — сказал Морган. — Калифорнию тех лет лихорадило «Консервным рядом» и «Кварталом „Тортилья-Флэт“» Стейнбека, субкультурой маргиналов, с которыми любил общаться Эверет. Изгои, бомжи, люди, отказавшиеся от прежней жизни, от образования и воспитания, женщины и мужчины, похожие на него самого. — Морган замолчал. — Что вам известно о пелагианстве?

— Семья Эверета имела к этому течению непосредственное отношение. Его отец был одним из новых пелагиантов — викторианской тайной организации.

— Тогда многое становится понятно, — ответил Морган, напряжение как рукой сняло. — В одном из писем он раскрывает свои пелагианские убеждения, то о чем мечтал говорить открыто. Теперь мне ясно, куда сводить вас днем. Похоже, Эверет вел двойную жизнь. С одной стороны — глубоко религиозный католик-аскет, а с другой — радикально настроенный еретик, каких еще поискать нужно!

— Когда было написано это письмо? — спросил Джек.

— В конце Второй мировой войны. Эверет к тому времени серьезно болел, мысли его путались. По-видимому, это письмо стало последним.

— Теперь все ясно… По-моему, он никогда не снял бы маску при жизни. — Джек тяжело вздохнул. — Ну ладно. А что вы знаете о его предках?

— О, это поразительная история! Эверет родился в центре Лондона на Лоренс-лейн, где его предки-гугеноты жили веками. Отец Эверета был известным архитектором. Сам Лоренс Эверет учился в кембриджском колледже Корпус-Кристи. Еще тем зубрилой оказался! С отличием окончил курс по математике, увлекался иностранными языками. Великий английский математик и философ Бертран Рассел преподавал ему, представляете? Эверету предложили продолжить обучение в аспирантуре, но он отказался, давным-давно пообещав отцу работать вместе с ним. В течении десяти лет Эверет слыл талантливым архитектором, безупречным семьянином. У него было трое детей. А потом умер отец. Эверет неожиданно все бросил — работу, семью — и уехал в Америку.

— Без всяких объяснений? — уточнил Костас.

— Принял римскую католическую веру. А его тесть был рьяным противником католицизма. Вначале выдвинул зятю ультиматум. А потом решил просто откупиться от него. Образование детей целиком оплачивал дед при условии, что они никогда больше не увидят отца. Печальная история, ничего не скажешь. Но вполне привычная для Англии тех времен, учитывая глубокую антипатию между протестантами и католиками, просуществовавшую вплоть до окончания Викторианской эпохи.

— Нам известна истинная причина его отъезда, — тихо проговорил Джереми. — Смерть отца, завещание, неожиданно обрушившаяся ответственность за сохранность фамильного сокровища. Пока, правда, непонятно, почему он поехал сюда и чем здесь занимался на самом деле.

— Почему Эверет принял католичество? — спросил Костас. — Может, это часть плана? Похоже, он действовал по принципу: спрятаться в том месте, где его меньше всего ожидают увидеть.

— Может, и так, — сказал, помолчав, Морган. — Но мне кажется, он жил по велению сердца. Эверет ведь был англокатоликом, многие из которых и до него так поступали. Вспомните последователей Пелагия. Они стремились к возрождению христианства древнебританской традиции, существовавшей до Константина I Великого. Мало кто из них разделял принципы церкви, созданной Генрихом VIII. То, что раздражало их в римской церкви — господство Ватикана и папы, нашло отображение и в английской реальности. Монарх считался главой английской церкви, назначенным самим Богом. Казалось, еще немного, и правителя начнут обожествлять, как римских императоров, что, кстати, привело к крушению Древнего Рима. Кто бы ни стоял во главе, король или папа, церковь в любом случае стала инструментом политики.

— И все же такие, как Эверет, считали римскую традицию поклонения Богу более приемлемой, — заявил Джек.

— Согласен. — Морган слегка кивнул. — По письмам понятно, что до самой смерти он относил себя к последователям Пелагия. Многие из его теологических взглядов католические пуристы назвали бы ересью. Но римская литургия, ритуалы церковной службы и прежде всего музыка приносили ему глубокое духовное удовлетворение.

— Ничего себе! Вчера в Лондоне Джереми рассуждал о том, что сэру Кристоферу Рену не хватал красоты древних ритуалов, — тихо добавил Костас. — И, будучи православным греком, я его прекрасно понимаю!

— Для Эверета это тоже имело огромное значение, но его истинная вера осталась непоколебима.

— К тому же современные силы инквизиции было далеки от калифорнийской долины, — добавил Джек.

— Видимо, он все же действовал по плану. Эверет приехал сюда, чтобы сберечь то, что должен был охранять. Он перебрался в страну, дарящую религиозную свободу, — прибежище для всех христианских сект. — Тем не менее ему приходилось осторожничать, нужно было время и место, чтобы раскрыть тайну, найти преемника.

— Значит, Эверет приехал сюда в 1912 году, — задумчиво произнес Костас.

Морган, кивнув, добавил:

— Он приплыл в Нью-Йорк, получил американское гражданство и отправился на Запад. После рассказа Джереми я понимаю, какой силой воли должен был обладать этот человек, чтобы сохранить уникальное сокровище, причем не из личных соображений, а ради всего человечества, ради будущих поколений. Убедившись, что дети получат образование, он решился на величайшую жертву, ан какую только способен отец, — уехал, понимая, что вряд ли когда-нибудь снова увидит своих отпрысков.

— Надеюсь, жертвы оказались не напрасны, — сказал Костас.

— Это нам и предстоит выяснить! — воскликнул Джек, а потом обратился к Моргану: — Что еще вы можете рассказать о жизни Эверета, что могло бы помочь нам в поиске?

Подумав, Морган ответил:

— Август 1914 года. Европа разрывается от терзаний. Великобритания мобилизуется. Начало Первой мировой войны.

— Он воевал?! — удивился Костас.

— За глупостью и ужасами войны многие забыли, что вначале люди верили, что это справедливая война, война со злом. Эверет полагал, что обязан пойти на фронт. Уинстон Черчилль писал о таких людях, как Эверет. — Морган немного откинулся назад, чтобы прочитать подпись под портретом в рамке на стене, на котором был изображен молодой человек в военной форме: «Придя по собственной воле, без национального призыва или обязательства, незнакомец из-за океана готов сражаться и умереть в рядах нашей армии. Он вправе отдать должное нашей благородной цели, имеющей исключительную ценность. Он понимает, что стараний отдельных стран недостаточно, большее значение приобретает международное сотрудничество, которое сейчас должно быть реализовано только военным путем». — Морган выдержал паузу. — На портрете друг Черчилля — лейтенант Харви Баттерс, американец. Служил в полевой артиллерии. Погиб в 1916 году на реке Сомма. Жан-Поль Гетти восхищался такими людьми — американцами, добровольцами сражавшимися с немецким империализмом до того, как Соединенные Штаты вступили в войну.

— Значит, Эверет вернулся в Европу, — подытожил Костас.

— Вначале он отправился в Канаду и уже там записался в британскую армию. В начале 1916 года служил офицером Королевского дублинского фузилерного полка на Западном фронте. В июне того же года Эверет был ранен во время жестокого сражения в Лооса. В госпитале случайно обнаружились его уникальные математические способности. Эверета перевели в Британское управление военной разведки — изначально МИ-1. Он работал в министерстве в Лондоне, затем был перенаправлен в морскую разведку при Военно-морском министерстве Великобритании, в сверхсекретный комплекс, Комната N 40. Криптографический отдел.

— Серьезно? — Джек разволновался не на шутку. — Эверет был дешифровщиком?

— Как раз не хватало таких специалистов, как он, — продолжал Морган. — Управление военной разведки вовремя завербовало его. Возможно, благодаря Эверету была одержала победа над Германией…

— В смысле? — не выдержал Джек.

— Слышали о телеграмме Циммермана?

— Конечно! — воскликнул Джереми. — Ее Америка использовала для обоснования объявления войны Германии и вступила в Первую мировую войну.

— Зашифрованная телеграмма, отправленная в январе 1917 года Артуром Циммерманом, министром иностранных дел, немецкому послу в Мексике, — сказал Морган. — В ней излагался подробный план Германии начать тотальную подводную войну против американских судов и помочь Мексике отвоевать южные штаты Америки. Сегодня этот план кажется абсурдным. Но тогда он вызвал серьезные опасения. Великобритания перехватила телеграмму, расшифровала, а затем передала ее американскому послу в Лондоне. Антигерманские настроения в США и так усугубились недавними случаями обнаружения немецких подлодок, в результате погибло несколько американцев. Спустя месяц после расшифровки телеграммы президент Вудро Вильсон обратился в конгресс с просьбой объявить Германии войну.

— Попробую догадаться, — скзал Костас. — Телеграмма была расшифрована криптографическим отделом Военно-морского министерства Комната N 40?

— Совершенно точно. У специалистов Комнаты N 40 оказалась книга предыдущей версии шифра, изъятая у немецкого офицера связи на Среднем Востоке. Тем не менее расшифровка телеграммы потребовала гениальных усилий!

— Эверет принимал в этом участие?

— Его фамилия нигде не фигурировала. После войны Великобритания сделала все возможное, чтобы информация о ее дешифровщиках не просочилась за пределы министерства. Некоторые специалисты Комнаты N 40 продолжили работу во время Второй мировой воны в Блечли-парке. Их имена никогда не станут известны широкой общественности.

Костас присвистнул:

— Ух ты! Похоже, Эверет сыграл определенную роль в истории! Способствовал вступлению Америки в Первую мировую войну.

— Не торопитесь с выводами. Дослушайте до конца.

— Продолжайте, прошу вас, — сказал Джек.

— Многие документы все еще хранятся под грифом секретности. Но мне стало известно, что Эверет работал с двумя специалистами, имена которых после войны были раскрыты. Их объявили национальными героями. Его преподобие Уильям Монтгомери и Найджел де Грей. Из двух нам больше интересен Монтгомери, служитель пресвитерианской церкви, гражданское лицо, завербованное Британским управление военной разведки. Он прославился благодаря ордену Святого Августина и переводу богословских книг с немецкого. Одна из самых известных его работ — «Поиски исторического Иисуса» Альберта Швейцера.

Джек почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом.

— Что вы сказали?!

— Альберт Швейцер. «Поиски исторического Иисуса».

Исторический Иисус! Джек чуть не подскочил от радости. Мысли проносились в голове с бешеной скоростью. Успокоившись немного, он заговорил:

— Итак, что же получается? У нас есть два человека. Оба гениальные дешифровщики. Эверет и Монтгомери. Оба одержимы изучением жизни Христа. Обращенный католик и священник пресвитерианской церкви. К тому же Эверет — хранитель уникального древнего документа. Вполне возможно, что ужасы войны, ранение, из-за которого он оказался на грани жизни и смерти, солдатская предубежденность, что теперь ему недолго осталось, вынудили Эверета поделиться своей тайной. Он боялся, что унесет ее в могилу и никто никогда не сможет отыскать, где хранится манускрипт.

— Он рассказал Монтгомери! — воскликнул Костас.

— Вместе они разработали шифр… — прошептал Джереми.

— Чистая догадка! Но если это произошло, то наверняка здесь, — сказал Морган.

Джек удивленно взглянул на него:

— Здесь? В Калифорнии?

— В Санта-Пауле. Ведь там Эверет прожил остаток дней. В скромном монастыре среди холмов Эверет наконец нашел то, что искал, приехав в Америку. Спокойствие, уединение, мир и людей, с которыми мог говорить о чем угодно. Там он жил согласно своим религиозным убеждениям. Там нашел подходящее время и место, чтобы передать тайну…

— Прямо как император Клавдий две тысячи лет до него, — пробормотал Джереми. — И, как и в случае с Клавдием, история разрушила все планы. Первая мировая война началась так же неожиданно, как извержение Везувия.

— Возможно ли, чтобы Эверет и Монтгомери встречались здесь во время войны? — спросил Костас.

— Да, в мае 1917 года, — ответил Морган. — Телеграмму Циммермана опубликовали в печати, Америка официально вступила в войну. Очевидно, Эверета и Монтгомери пригласили в США, чтобы помочь в организации американского криптографического центра. Операция осуществлялась в условиях повышенной секретности. Естественно, у меня нет неопровержимых доказательств. Но теоретически у них была возможность и время съездить в Калифорнию.

— Монастырь до сих пор существует? — спросил Джек.

Морган медленно поднял взгляд на него и кивнул. А потом, отодвинув стул, встал и подошел к окну. Голос его охрип от переполнявших душу эмоций.

— Всю свою профессиональную жизнь я буквально дышал этим местом. Я присутствовал при открытии музея. Сама атмосфера здесь придает мне сил и желание работать. Древнеримская вилла на калифорнийских холмах! Она преследует меня и днем, и ночью. Комната, в которой мы находимся, — плод воображения. Вилла Гетти построена на основе того, что в XVIII веке увидел Вебер в коридорах, вырытых в вулканической породе на месте Виллы папирусов. Участок, где теоретически должна находиться эта комната, еще не исследован. Ваши открытия в Геркулануме… Прошлое будто бы нагоняет упущенное! Мы рискуем потерять то, что создали. Как бы мне хотелось, чтобы эта комната оказалась библиотекой или кабинетом ученого! Но может случиться, ее вообще никогда не было! — Морган, тяжело вздохнув, подошел к столу, взял связку ключей и резко сел на стул. — Я отвезу вас в монастырь. Обещаю. Но перед тем, как ехать, вы должны рассказать мне, что знаете об этой истории. Я хочу увидеть, что там, в конце тоннеля. Я хочу услышать о Клавдии!