Последние первые планетяне

Глава третья. Последний совет старейшин

«Не верьте тем, кто по наивности утверждает, будто и западные наши братья унаследовали то стремление к эстетике и роскоши жизни, за которое цивилизованному человеку не должно быть стыдно. Увы, это неправда. В вопросах быта, равно как общей культурности, люди на фронтире недалеко ушли от дикарей со Старой Земли. Думаете, это клевета? Не страшно – и я думал. Пока неконтролируемая тяга этих людей портить все вокруг не убедила меня в обратном…»

Р.Р.

Из заметок о Западе, 22** год

11

Вопреки беспричинной вере Давыдова в то, что само по себе его появление в Борей-Сити запустит некую цепочку событий, способных пролить свет на исчезновение начальника Громова, за следующую неделю его пребывания в городе не случилось ровным счетом ничего значительного. Дело не сдвинулось с мертвой точки, управления соседних городов молчали, а предотвращенный первым помощником фермерский конфликт остался на многие дни самым знаменательным происшествием.

Близкое к стагнации состояние дел поначалу не донимало Николая, но по прошествии нескольких однообразно бессобытийных смен все-таки стало вгонять в тоску. Когда посреди очередной такой смены Минин предложил прошвырнуться до жилища Громова – осмотреть его свежим взглядом, – Николай не удивился себе, что воспринял при других обстоятельствах скучнейшую перспективу с непомерным энтузиазмом.

Несмотря на солидное положение в обществе, почти во всех проявлениях обыденности человека – в вопросах жилья в том числе – Василий Громов представился перед преемником весьма далеким от довольствования благами жизни в достатке. Будучи одиноким немолодым мужчиной: без постоянной спутницы и отпрысков, – он кантовался в небольшой квартирке в десяти минутах ходьбы от центральной площади, по словам Минина, буквально через дорогу от дома, где в свое время проживал с родителями. При всем трепете Давыдова перед родным Бинисом и при всем неудовольствии стремительным, но вынужденным переездом, молодого офицера всегда страшила перспектива завязнуть по жизни на одном месте. Пример Василия Громова, проведшего как юность, так и старость в прямом смысле на одной улице, пробирал его почти могильным холодом безутешного сожаления.

Сама квартира, однако, как ни странно, пришлась Давыдову по вкусу. Двухкомнатное жилье на третьем этаже крупного таунхауса, она расположилась в стороне от шумных улочек города и в то же время в шаговой доступности от полицейского управления. Окна некоторых комнат выходили на озелененный внутренний дворик, и хотя в помещениях, определенно, не хватало света, квартира тем не менее создавала впечатление самого славного жилья из всех, что видел Николай с момента приезда.

Сорвав со входной двери полицейскую опечатку, молодые люди вломились к Громову, как к себе домой. Хотя Николай был тут впервые, беспокоиться за сохранность именно того порядка вещей, в котором они оставались со дня пропажи жильца, не представляло смысла. Офицеры под руководством Минина бывали тут сотню раз с момента, как Громов перестал выходить на связь. Не единожды они вывернули жилище наизнанку в отчаянных попытках отыскать хотя бы намек на его местонахождение, однако тщетно. В общем-то, сам Давыдов не надеялся заметить в квартире какую-нибудь подсказку, в спешке упущенную подчиненными. Но на откровенном безрыбье решил хотя бы поглядеть, как жил человек, на которого молился и порой продолжает молиться город, хотя скоро грянет месяц, как старший офицер исчез при загадочных обстоятельствах.

Пожалуй, внутренне квартира полностью соответствовало образу посвятившего себя служению обществу человека, какой и сформировался у Давыдова уже вскоре после приезда в Борей-Сити. Лишенная украшений и безделушек, которые каждому жилью предают особый шарм и которые вместе с тем являются ретранслятором души, поселившейся в их окружении, квартира Громова напоминала магазинную инсталляцию: эстетичную, но пустую. Книжные полки в гостиной были заполнены лишь наполовину. Кое-где грудились старенькие печатные издания, а там, где библиотеке не хватало обширности, зияли дыры, словно с момента, как в этих стенах появился жилец, прошло от силы пара недель, но никак не пара десятилетий. На огромной кухне стоял непропорционально крохотный стол, и к нему имелся всего один стул. В сушилке – минимум посуды, на холодильнике – один-одинешенек магнит с патриотически-вычурным изображением флага западных земель. На тумбочках и полках в спальне, то есть в местах, где большинство людей, семейных или просто умеющих разделять работу и личную жизнь, расставляют фоторамки с изображениями близких, у Громова красовались памятные цифрографии с сотрудниками корпоративной полиции. Не считая Камиллы Леоновой и также первого помощника, на них фигурировали лица, незнакомые Давыдову. На одном из старых фото Минин сумел опознать молодого Хоева. На картинке вообще не было хозяина дома, и почему она оказалась у Громова, оставалось только догадываться.

Николай в конце концов решил, что квартира его предшественника в некоем смысле больше походит на самопальный музей полиции Борей-Сити, чем на чье-то жилье. Пожалуй, это стало квинтэссенцией и вместе с тем логическим заключением к образу Василия Громова, что создавался у Давыдова в течение полутора недель.

В остальном осмотр дома оказался так же безынтересен с точки зрения следствия, как было бесчисленное количество раз, когда местные офицеры заявлялись сюда до назначения нового старшины. Как на первый взгляд, так и на сотый ничто не давало повода думать, будто Василий собирал вещи перед исчезновением. Ящики комодов были доверху набиты одеждой и не казались растерзанными в спешке. Две огромные походные сумки пылились в основании гардероба, словно их не вынимали годами. В само́м шкафу обнаружилась одна-единственная пустая вешалка, и, как предположил первый помощник, на ней Громов держал полицейскую униформу, в которую наверняка облачился в день, когда не вышел на службу. Коммуникатора начальника, как и униформы, не нашлось в доме, и его судьба оставалась неизвестной. Зато запасной револьвер преспокойно хранился в запертой шкатулке под прикроватной тумбочкой. Минин не знал комбинации от электронного замка, однако, демонстративно покрутив бокс в руках, дал понять, что содержимое внутри. Давыдов смекнул, что прожженного офицера вряд ли застали врасплох. Вероятней всего, в день пропажи утром он вышел из дому как ни в чем не бывало и не подозревал, что не вернется сюда же вечером.

Согласившись с таким заключением, Минин, однако, признался, что не представляет, чего опасается сильнее. Того, что Громов угодил в беду и погиб, или что многолетний лидер законников впутался в мутную историю и теперь скрывается, как последний прохвост.

– Это страшно ударит по нашей репутации, – тяжело вздохнув, заключил Антон.

Молодые люди как раз, обойдя квартиру, вернулись в полупустую гостиную, и первый помощник устало плюхнулся в стоящее у окна кресло. Он снял кобуру и раздраженно нацепил ее на подлокотник. Давыдов встал напротив, швырнув шляпу на диван и опершись на него же руками. Дурной настрой Минина, главной опоры на новом поприще, беспокоил Николая.

– Вот я не склонен переживать, – потому немедля отозвался он на слова Антона. – Это последняя из проблем. Один человек не разрушит репутацию целой организации.

– Разве?

Давыдов, стараясь приободрить подчиненного, развел руками.

– И думать нечего, – бросил офицер. С той вдохновенной уверенностью, с какой любой здравомыслящий скажет, что дважды два – четыре. – Конечно, я вижу, как господина Громова уважают. Однако над ним, в Большом Кольце, еще не счесть ступеней корпоративной власти. Все они день ото дня пашут, чтобы не допустить беспорядков. Действия одного человека, без сомнения, важны. Но не способны перечеркнуть плодов общей работы.

Пару мгновений оба пребывали в задумчивости.

– Ошибка новичка, – наконец выпалил Минин.

– Повтори.

Первый помощник поднял взгляд и горько ухмыльнулся:

– Мила, офицер Леонова, называет это так. Ошибка новичка. – Антон сделал паузу, как будто забыл, о чем хотел поведать, однако затем пояснил: – Она любит повторять, приезжие всегда поначалу считают, будто Запад – такая же неотъемлемая часть мира Большого Кольца. Будто жизнь здесь протекает по тем же законам, что там.

– Скажешь, это не так? – искренне удивился Николай.

– Именно, – ответил Минин. – Жизнь тут устроена иначе. Если люди принимают это – приспосабливаются. Если нет… Запад сжирает их живьем.

Давыдов не без иронии покосился на первого помощника:

– Этого тоже у Леоновой нахватался?

– Нет, – наконец улыбнулся Антон. – Сам пришел. Знаю, люди видят во мне идеалиста. Эдакого простачка, который глядит на мир через розовые очки и не знает, как на самом деле все устроено. – (Давыдов с удивлением отметил, что парень говорит про себя так честно, как не всякий отважится). – Нет, кое-что я понимаю, – заключил между тем Минин. – Авторитет полиции тут, на Западе, держится не на начальстве из Большого Кольца, а на личностях, вроде Громова. Это одно из главных правил. Если б выросли тут…

Первый помощник не закончил фразы, но виновато поглядел на Давыдова, потому как последнее вырвалось у него невольно. Николай ответил на это спокойной ухмылкой, давая понять, что ничуть не воспринял слова коллеги в штыки. По правде говоря, Давыдов ожидал, что рано или поздно услышит нечто такое в свой адрес. Его перевод был спешным решением – вытекающим обстоятельством из череды неподконтрольных случайностей. В сущности, он оказался в положении человека, который в прохудившейся лодке затыкает пробоину руками, совершенно не заботясь о том, что они теперь заняты, а нужно еще грести до берега.

Впервые с момента приезда Давыдов по-настоящему осознал свое шаткое положение и потому разочарованно вздохнул.

Это, по всей видимости, утвердило Антона во мнении, что они со старшим офицером размышляют об одном и том же. Потому что он немедля спросил:

– Босс, позволите поинтересоваться?

Вопрос назревал с первого вечера – Николай обреченно всплеснул руками.

– Я не с целью оскорбить, – настороженно пробормотал Антон. – Просто… как вышло, что вы попали к нам в Борей-Сити? Хочу сказать… – вновь запнулся он, – вы офицер высшего ранга, а вам, насколько понимаю, нет тридцати. В наших краях люди служат по полвека, но не добиваются даже звания начальника подразделения. Не все хотят… но тем не менее…

– Логичен вопрос: что я делаю так далеко от головных офисов?

Минин нехотя закивал.

– Еще эта ситуация с отрядом синтов-ищеек, – вымолвил он. – Вы не рассказали, каким образом постараетесь раздобыть поисковую группу, но наверняка у вас остались знакомства в Бинисе. Иначе начальство не заставить обратить на себя внимание. Громов годами бился в эту проклятую стену, но его так и не услышали. – Антон затараторил так быстро, что в какой-то момент задохнулся и был вынужден взять паузу. Затем с прежним рвением договорил: – Нет, с таким послужным списком, перспективами и знакомствами, – сказал он, – вам самое место в Большом Кольце. На полпути к высшим чинам. Любой скажет.

В очередной раз повисло неловкое молчание.

Николай оторопел. Никакого красноречия не хватило бы теперь, когда подчиненные, – а первый помощник явно говорил за всех офицеров – все разложили по полочкам, убедить их в том, что он оказался в Борей-Сити ни за что и без веских причин. В то же время история его отбытия на Запад была отнюдь не такой, чтобы ею гордился даже скучно живущий человек.

Давыдов долго размышлял, вечность, хотя на деле пару секунд, и наконец ответил:

– Тут вы правы, Антон. В обычной ситуации человек, вроде меня, стремился бы к чему угодно, лишь бы не к отъезду из Большого Кольца. Амбиции, – натужено улыбнулся Николай. – Однако порой обстоятельства складываются так, что тебе приходится оставаться как можно дальше от того места, где больше всего хочется быть. Не только ради своего, но ради общего блага. – Дурак, впрочем, тотчас подумал про себя Давыдов, в подобной огласке это выглядит даже хуже, нежели полная секретность. Стремясь закончить на какой-нибудь бессмысленной помпезной ноте, он выпалил: – Может, оно должно было так случиться. Чтобы мы друг другу помогли. Вот даже сохранить статус полиции после Громова. Что скажете, Минин?

Старший офицер не думал, что его слова возымеют толк, однако Антон отозвался:

– Лишь что первый шанс представится в выходные. – И, приподнявшись в кресле, стал насаживать на пояс кобуру.

Давыдов удивленно нахмурился и, хотя догадывался, о чем речь, предпочел поскорее перевести беседу в новое русло.

– А точнее? – переспросил он.

– Званый вечер у Моргунова. Забыли? – Минин покачал головой, словно правоверный священник, уличивший дочь в прелюбодеянии до свадьбы. – Мила… то есть офицер Леонова сказала, вы повстречались недавно, и он пригласил вас. Нельзя не явиться.

Давыдов небрежно нацепил шляпу и усмехнулся:

– Его люди пристрелят меня, если продинамлю их босса?

– Трудно сказать, если честно, – пугающе серьезно ответил Антон. Они направились к выходу из квартиры, давненько переставшей представлять даже малейший интерес, и Минин договорил уже в коридоре, пока наклеивал на входную дверь свежую полицейскую пломбу: – Но если вы правда надеетесь не дать городу развалиться, такие сборища, какими б глупыми и неуместными ни казались – лучшее место, чтобы начать действовать.

Николай поразился неожиданной прозорливости Минина и, когда офицеры расстались на улице, потому как первому помощнику нужно было встретиться с невестой, поймал себя на мысли, что никогда ранее заботы не набрасывались на него так яростно, как теперь. Даже в период бесчестных злоключений, которые привели его на Запад. Те проблемы были вызваны самим Давыдовым. Он знал их в лицо, как знают заклятого врага или свой главный страх.

Однако никто не подумал подготовить Николая к напастям в Борей-Сити. К тому, что помимо расследования исчезновения Громова, также придется вести ожесточенную борьбу за сохранение корпоративного режима. Не дать надломиться хрупкому состоянию покоя, не дать усомниться в безмерном уважении людей к полиции, не позволить, чтобы перестали, встречая офицера на улице, уважительно опускать уголок шляпы или отвешивать комплемент, будто так и должно быть. Потому как если это уйдет, такие люди, как Моргунов, выбравшиеся раз и навсегда из-под тяжелой пяты рудной компании, приберут власть в городе к своим ручонкам, и все будет кончено.

Все-таки Минин прав, убедился молодой старшина, возвращаясь в штаб. Он-то здесь, а Большое Кольцо далеко, и все начальники далеко, и им на самом деле плевать на шахтерские поселения Запада. Все в этом городе долгие годы держалось на самоотверженности Василия Громова. А теперь должно держаться на нем, Николае Давыдове, а он не готов даже признать вслух, что чувствует себя вдали от дома одиноко и не в своей тарелке. Что боится до чертиков этой новой ответственности. Что не верит в собственный успех.

Что мечтает сбежать первым поездом, если только хватит духу.

12

Несмотря на безрадостный тон недели, выходные решили выбиться из общего ряда. В субботу в обед, за несколько часов до званого приема у Моргунова, на который Николай все-таки намеревался явиться с самым серьезным настроем, новоиспеченному начальнику пришло радостное известие.

Давыдову писал товарищ из Биниса. Одна из малозаметных, но влиятельных фигурок в начальстве «СидМКом». Он сообщал, что протащил запрос Николая о синтетиках-ищейках до самой верхотуры корпоративной пирамиды, и с одной из ближайших поставок в город, пока намеченных на конец месяца, управлению во временное пользование передадут полноценную поисковую группу.

Николай незамедлительно поделился этой маленькой победой с подчиненными, и если Леонова с Мининым восприняли новость даже с бо́льшим энтузиазмом, нежели сам старшина, то остальные, исключая, может, старика Хоева, который редко бывал экспрессивен, оказались не на шутку встревожены. Давыдов воспринял это так, что, в отличие от Камиллы и первого помощника, которые в той или иной степени шарят в мелкой политике, прочие представители борейской полиции не понимают, как порой заканчиваются одни партии корпоративных игр и тотчас начинаются другие. Не осознают, что ничто не остается вечным под светом Прометея. Для них переписывание старых правил, даже если это были паршивые правила, при которых начальник Громов не мог выбить для управления прокля́тый байк или одного-единственного синта-патрульного – это всегда зло, а грядущие изменения – верная катастрофа. Это оказался тот вопрос закостенелой провинциальности, с которым Николай рассчитывал не сталкиваться на первых порах, и с которым, конечно, столкнулся почти сразу.

Впрочем, Давыдов вскоре успокоился и, чтобы не волноваться зря о делах грядущих, предпочел переключиться на иную версию. Согласно ей близнецы и Максим взъелись на него только потому, что их не пригласили на прием в поместье Моргунова.

Заявленное на девять часов вечера, мероприятие в назначенный день вызвало в народе непомерное оживление. Те, кто на протяжении недели вспоминал о нем со скукой и ленивой отстраненностью, в субботу неожиданно проснулись с совершенно обратным настроением. О званом приеме говорили на каждом углу. Те, кому даже не светило приглашение, рассуждали, прибудет ли на вечер городской мэр, проводящий весь последний месяц в разъездах, чем будут почивать гостей, станут ли откровенно веселиться, вспоминая о непростом времени и немаловажной кадровой перестановке в полиции. Другие, чье появление предполагалось как должное, старались переделать дела до обеда, готовили наряды. Рестораторы и бакалейщики, которым за обслуживание вечеринки Моргунов щедро отсыпал из собственного кармана, с раннего утра целыми караванами отсылали припасы в поместье, боясь задержать мероприятие и на минуту.

Такого ажиотажа вокруг одного вечера Давыдов не встречал ни разу за проведенную в Бинисе бурную молодость. Это было, по его нескромному мнению, либо доказательством, что жителям Запада несправедливо отказывается в приобщенности к светской культуре, либо, наоборот, свидетельством их склонности к нелепому подражанию, а значит, абсолютнейшей бескультурности. Вероятно, рано или поздно Давыдов пришел бы к определенному мнению по данному вопросу. Однако после обеда он пересекся с Камиллой Леоновой, и ее замечание, что Николаю стоит продумать наряд на вечер, заставило молодого человека озаботиться уже иной проблемой.

Остановившись в конечном счете на единственном привезенном более-менее строгом костюме, далеком, впрочем, от консервативной моды Запада, но не кажущемся агрессивным для местных устоев, Давыдов встретился с первым помощником и его невестой у выхода из общежития, и был удостоен исключительно восторженных слов. Глядя на себя в отражениях магазинных витрин, Николай действительно с изумлением отметил, что костюм, еще два-три месяца назад показавшейся ему нелепым, сидит весьма недурно и даже приходится по вкусу. Темно-синие, даже темнее формы, пиджак и брюки, цветастый галстук и налаченные до искр ботинки – в Большом Кольце знакомые не признали бы его пристальным взглядом. Давыдову еще оттого было отрадно, что впервые за полторы недели в Борей-Сити он вышел из дому без револьвера, и никто не глядел на него косо по этому поводу.

Подобрав по пути Камиллу, которую на вечере ожидали скорее как племянницу мэра, нежели как служителя порядка, все четверо дружно отправились за город пешком. Субботний день выдался не жарким и в целом погожим, так что подышать воздухом на излете непростой недели нашли не самой дурной затеей.

Поместье Михаила Моргунова, по праву слывущее одной из достопримечательностей Борей-Сити наряду со зданием ратуши, фигурой старателей и ржавой водонапорной башней, располагалось в паре километров к востоку от города и занимало соседний обширный участок от принадлежащей ему же фермы. Оставаясь неотъемлемой частью поселения, моргуновские постройки тем не менее находились сильно на отшибе. Взгромоздившиеся на вершину холма, они выглядели даже несколько грозным стражем города, словно старинная крепость местного феодала. В некоторой степени бизнесмен имел именно такую славу среди обывателей Борей-Сити. Противостоя в одиночку безжалостной машине рудной компании, он исхитрялся не просто оставаться на плаву год за годом, но потихоньку расширять в городе влияние. Начав с поставок продовольствия в обход корпоративных нормативов, и закончив скупкой свободной недвижимости, Моргунов шаг за шагом приближался к реальной конкуренции «СидМКом» как главной экономической силе в поселении.

Об успехе Михаила на этом жесточайшем фронте лучшим образом и сообщало богатое поместье. Построенное почти с нуля за многие-многие годы, это здание было в большей мере социальным заявлением, нежели правда практичным жилищем для человека. Исполненное в архитектурном стиле Старой Земли, броском, но совершенно безвкусном, с высоты птичьего полета строение напоминало формой разметку штрафной на футбольном поле, с громадным округлым отростком позади, по-видимому, играющим роль просторной веранды. Основная часть была трех этажей в высоту и растягивалась с юга на север на несколько сотен метров, и Давыдова, чьи глаза видели подобное впервые, до немоты поразили немыслимые его размеры. Он смекнул, что, верно, на фоне Михаила Моргунова богачи из Большого Кольца, кичащиеся роскошностью апартаментов в пентхаусах небоскребов, покажутся всем нищими брехунами.

Удивительным представлялось и то, что, побывав за целую жизнь то ли трижды, то ли четырежды женатым, – слухи по этому поводу расходились – бизнесмен так и не обзавелся наследниками. Оставить богатство он мог лишь младшей сестрице, которая укатила из Борей-Сити давным-давно, едва ей стукнуло шестнадцать, и больше не возвращалась. Давыдова меж тем предупредили, что тема сестры считается для Моргунова болезненной, и под крышей его дома разговоров о ней лучше избегать.

Суть да дело, четверка добралась до поместья, когда на часах показывало без четверти девять. Народ поспешал набиться в особняк, чтобы не оказаться в числе опоздавших, коим по традиции перемывают косточки с особой старательностью, и потому во дворе образовалось столпотворение. Моргунов лично приветствовал гостей на входе, и процессия двигалась даже медленнее, чем очередь в приемном покое бесплатной больницы.

Среди монотонного гудения разодетой толпы Николай ощутил себя неуютно. Стараясь отвлечься, он вспоминал былые похождения, и с удивлением отмечал, что не чувствует в себе, как прежде, увлеченности подобными пышными мероприятиями. Словно, покинув границы Большого Кольца, оставил ее в прошлой жизни, как оставляют, отправляясь навстречу новому началу, бесполезное барахло, дурные привычки и старые сожаления. Но разве может человек измениться так стремительно, почти в одночасье, размышлял Давыдов? Стать неузнаваемым по щелчку пальцев? Неужели произошедшее за последние месяцы подсознательно так сильно испугало его, что он предстал новой версией себя и даже не заметил? Всякий раз, как Николай подбирался к ответу на этот или миллиард других вертящихся в голове вопросов, чей-нибудь без причины радостный возглас отвлекал его, и мысль закручивалась по новой.

Наконец черед раскланяться перед хозяином представился и офицерам. Они поднялись по ступеням, и тотчас на пути материализовалась поджарая фигура Моргунова. Одетый еще шикарнее, чем при прошлой встрече: в самом настоящем фраке, сверкая золотыми запонками и вычурным боло, – бизнесмен был улыбчив и просто неистов в своем излучающем позитив настроении. Даже Камилле досталась парочка милых комплементов. Главным определяющим признаком их искренности был как минимум тот факт, что лестные замечания касательно ее непривычно женственного образа были поддержаны всеми окружающими.

С особой теплотой, что, конечно, не ускользнуло от внимания гостей, хозяин встретил замыкающего четверку Давыдова. Когда его спутники прошли внутрь, Моргунов наклонился к старшему офицеру и намекнул, что им обязательно нужно пересечься по ходу банкета, когда обстановка станет непринужденной. Затем он снова выпрямился и, растянув на холеном лице самую честную улыбку, громогласно высказал пожелание, чтобы Николай чувствовал себя на вечере уютно, как в доме старого друга.

– Велкоммен, дорогой гость! – без стеснения выкрикнул он офицеру вдогонку.

Сказать, что внутреннее убранство особняка, равно как организация вечера ошеломили Давыдова – не сказать ничего путного. От пестроты собравшегося общества и бессмысленной роскоши окружения, как от пристального взгляда на полуденный Прометей, слепило в глазах. Николай, как на поводке, ходил всюду за Камиллой Леоновой, которая в силу происхождения чувствовала себя в подобных местах губкой на дне океана, то есть дома, и только изрекал удивленные или приветливые возгласы всякий раз, как девушка указывала ему на что-нибудь интересное или кого-нибудь важного. В остальном Давыдов ощущал себя потерянным – ни к месту прицепленным ослиным хвостом.

От калейдоскопа лиц, которые промелькнули за следующие полчаса, начала кружиться голова. Камилла немедля подсунула старшему офицеру один-другой бокал шампанского и, убедившись, что тот пришел в себя, повела в дальнюю часть поместья. В наиболее роскошных апартаментах она надеялась отыскать родственничков.

Возвратившийся под прием городской мэр Сергей Леонов был первым персонажем за вечер, которого Николай рассмотрел по-человечески. Они скоро отыскали его распивающим бренди в большой библиотеке в компании работников ратуши. Группа стояла, прислонившись к электрокамину, как к барной стойке, и звонко гоготала на животный манер. Сам по себе, однако, дядя Камиллы вызвал у Давыдова исключительно чувство симпатии. Темноволосый полноватый мужчина далеко немолодых лет, он был, очевидно, представителем совсем иной ветви семейства Леоновых, к коей относились также кузены Камиллы, немного карикатурной личностью, которой, впрочем, не отказать было как в незаурядном складе ума, так и в общей дружелюбности. Николай опасался, что этот человек, с которым, может, придется пересечься не единожды по долгу службы, не понравится ему. Но спустя пару тостов: за благополучное вливание в общество Борей-Сити и удачу в поисках Громова, – они уже болтали без умолку, и все, в особенности Камилла, были довольны. На волне веселья Николай даже не заметил, как девушка, равно как первый помощник с невестой улизнули, и старший офицер остался один в компании малознакомых джентльменов.

С этого мига вечер потек своим неспешным чередом. Сергей Леонов представил троих сыновей, которые оказались, как один, копиями папаши, познакомил с членами городской администрации, директором школы, наиболее важными шишками из офиса рудной компании. Работники «ВостоковШтарк» сразу показались Николаю малообещающими знакомствами. Все были холодны, мрачны и, совершенно точно, управлялись с потоками цифр и данных, пересылаемых начальству в Большое Кольцо, гораздо лучше, нежели со светским этикетом. Когда дама одного из клерков поинтересовалась у спутника, не желает ли он сопроводить ее на танцпол, мужчина так обильно начал потеть, что некоторые зашептались, не видели ли на вечере доктора, потому как у человека, несомненно, приступ.

Отведя Николая в сторонку, Леонов, прилично успевший надраться за прошедший час, признался, что в жизни не работал с такими жалкими людишками, как эти присылаемые из мегаполисов менеджеры. Он начал какой-то комплемент в адрес Давыдова, наверное, имея в виду, что новый начальник полиции оказался не одним из таких сопляков, однако прошедший мимо официант с подносом легких закусок напрочь перебил поток его мысли.

Николай начал чувствовать себя неуютно, как по мановению волшебной палочки перед собеседниками возникла статная фигура Моргунова. Они с мэром недобро переглянулись, и бизнесмен потянул Давыдова за собой.

– Украду вашего друга на минутку-другую, – лукаво улыбнувшись, бросил он Леонову.

Николай растерянно пожал плечами, но рад был сменить наскучившую компанию.

13

В отличие от большинства встреченных Николаем на вечере людей, Михаил Моргунов сразу показался честным малым, и проявлялось это не столько в том, что говорил он так, как думал, но в том, что вел беседу не о гостях, а по большей части о самом себе.

Выдернув Давыдова из компании городского мэра, бизнесмен предложил подняться на второй этаж особняка, где, по его же словам, немало пространства отдано «всяким галереям памяти». Когда главный зал действительно оказался обустроен, как выставка истории Борей-Сити, Михаил завел разговор о роли его собственной семьи в этой истории. Николай смекнул, что минутой-другой вояж по поместью не обойдется. Однако вместе с тем решил, что едва ли Сергей Леонов, в отличие от него самого, легко обманулся заверением бизнесмена.

– Господин Давыдов, – тем временем торжественно вещал Моргунов, – я в некотором смысле завидую. Этот волшебный мир Запада, как приучили нас называть собственный дом приезжие, и Борей-Сити открываются вам постепенно. Как книга. Страница за страницей. Вы не спеша изучаете их, постигаете, как тайное знание. Это поистине дар, которого мы лишены.

– Отчего же? – искренне удивился Николай. – Что родились здесь?

– Разумеется…

– Но и вы были ребенком. Изучали мир постепенно.

Как чувствуя, что Давыдов скажет что-то такое, бизнесмен подвел гостя к семейному портрету, написанному, очевидно, очень давно. На громадном полотне, сидящие в объятиях родителей, изображены были счастливые детишки: мальчик и девочка. Девочка приходилась Моргунову младшей сестрой. О ней Николаю строго-настрого запретили заводить разговор.

Михаил взглянул на портрет и улыбнулся: не как ранее, на крыльце, встречая гостей, а по-настоящему, как улыбаются лишь в домашнем кругу. Через паузу он вдруг возразил:

– Это совсем другое, – сказал. – Вырасти на Западе – означает понимать его с первого раза. Чувствовать раскаленную прометеем почву с первого шага. Тяжелое бремя выживания с первого дня непосильного труда. Скажете, утрирую, горожу нелепицу, – усмехнулся Михаил, поведя гостя дальше, – однако со временем, приглядевшись к судьбам других людей, поймете, что я говорю правду. Узнавать наши края со стороны, будучи пришельцем, гораздо приятнее. Незамыленный взгляд все видит в лучших тонах. А поглядеть есть, на что, зуб даю.

Николай не мог не отметить, что это последнее выражение выбивалось из общего ряда помпезной речи Моргунова. Напуская на себя слишком много слоев солидности, вышедший из народа бизнесмен порою давал промашки. Давыдова не могло теперь не заинтересовать его подлинное происхождение, и он осторожно спросил:

– Если позволите, чем занималась ваша семья? Дом, вещи… вы унаследовали их?

– Разумеется, нет, – покачал головой Моргунов.

Николай несколько растерялся:

– Но как же портрет?

– Он сбивает с толку. Мне не стыдно признаться, что я не вырос в достатке. – Михаил действительно говорил прямо, как есть, старался не юлить. – Родители могли только мечтать о подобном. Портрет был написан со старой цифрографии спустя много лет после их смерти. Питая слабость к искусствам Старой Земли, я решил таким образом увековечить их память. – Он вздохнул, как будто собрался сказать о чем-то еще, может, о сестре, однако не стал.

Выждав мгновение-другое, Давыдов продолжил:

– Тогда предположу, они были корпоративными работниками.

– Совершенно верно, – кивнул бизнесмен. – Отец, а до него дед всю жизнь трудились на рудную компанию. Оба дослужились до шефов шахтерских бригад. Раньше это считалось почетным. – Моргунов многозначительно закатил глаза: – И все-таки они мечтали о большем. Работать в городе, в этой офисной коробке, подальше от пыли и грязи, и зловоний штолен. Но это и сейчас невозможно и тогда не было.

– Что вы имеете в виду?

Прежде чем ответить, Михаил показал на снимок, перед которым остановился. На нем была запечатлена рабочая бригада – огромная гурьба, человек двадцать пять и еще несколько синтетиков, без труда узнаваемых по отсутствию касок и нашивкам на груди униформы. Все грязнущие, потрепанные, но как будто довольные.

Моргунов коснулся левой нижней части экрана, цифрография масштабировалась раза в два. В одном из рабочих Николай узнал мужчину, изображенного на семейном портрете. Вне всякого сомнения, это был отец Михаила.

– Как дед, па слыл настоящим лидером, – наконец заговорил хозяин. – Свистом строил бригаду, будто они были выдрессированные. Даже синты понимали его. – Моргунов задорно усмехнулся: – Ерунда, конечно, но мне забавно так думать. Словом, – сказал он через паузу, – они были мужчины, которые знали дело, как свои пять пальцев. Все же… по мнению рудной компании, недостаточно умелые, чтобы руководить чем-либо за пределами шахты. Скажем, отвечать за деньги. За репутацию корпов. Нет, провинциалы не сдюжат, решили они. До сих решают. Потому отправляют к нам менеджеров из Большого Кольца. Слабаков, идиотов, зато послушных, как овцы. Слышал, наш мэр говорил нечто подобное. Иногда в нем открывается родничок истины. Жаль только, – вздохнул Михаил, – что обычно после стакана-другого. По трезвости он так же послушен, как остальные. Такая же овца.

Давыдов насупился. Впервые за время пребывания в Борей-Сити он слышал открытую критику корпоративного режима. Не просто невинное недовольство вытекающими из работы рудной компании, но фундаментальное несогласие с ее позициями в городе, властью. Николая более всего поразило, что мысли Моргунова не звучали дико. Сергей Леонов, градоначальник, первый представитель «СидМКом», только что говорил слово в слово те же самые вещи.

Не уверен, как повести себя, офицер отступил. Он взглянул на соседние снимки, также сделанные на шахте. Понадеявшись, что вопрос исчерпан, старшина показал на изображения:

– История вашей семьи тесно переплетена с этим местом…

– Лучше не скажешь, – отозвался Моргунов как ни в чем не бывало. – Три поколения тяжелого труда, и вот я там, где я есть.

– Полагаю, предки гордились бы вами.

Михаил сначала улыбнулся, однако затем смущенно махнул рукой.

– Это *я* горжусь ими, – вымолвил бизнесмен. – За свои годы эти люди чего только не пережили. От лучших лет до худших, что врагу не пожелаешь. – Он оживился: – Вы слышали, господин Давыдов, был период три четверти века назад, когда рудная компания откупалась от задолженностей работникам земельными участками? – (Николай ожидаемо замотал головой и вообще глянул на собеседника с недоверием). – В самом деле, – тогда продолжил Моргунов. – Дело в том, что, кроме главной шахты, компании принадлежит железорудное месторождение к западу от города, по другую сторону хребта. Считается, его держат про запас, однако лично я полагаю, «СидМКом» здраво оценивает силы и понимает, что в данный момент не потянет в городе второе предприятие. Представляете, как оживится Борей-Сити, если они откроют, так сказать, второй фронт? Пойдут колоссальные расходы…

– Разумно.

Михаил попридержал мысль, пока мужчины не перешли к стенду у противоположной стены. Здесь в большинстве своем красовались снимки из далекого прошлого городских улиц. Во всяком случае, Давыдов узнавал некоторые места и названия заведений, однако выглядело все иначе. Не то чтобы особенно по старинке, потому как Борей-Сити да и все города Запада сами по себе выглядят, точно выдержки из прошлого, но просто по-другому: менее заезжено, местами даже свежо.

Хозяин коллекции позволил Николаю спокойно поизучать снимки с минуту-другую, а затем снова заговорил:

– В общем, скверное было время, когда, не имея средств расплатиться с сотрудниками честно заработанным юкойном, рудная компания откупалась от долгов этой лишней землей. – Моргунов раздраженно цокнул. Без сомнения, корпоративные уловки выводили его из себя. – Продолжалось это несколько месяцев. Едва ситуация нормализовалась, они, конечно, решили возвратить контроль над месторождением. Установили внушительную выплату за участки, с которыми местные все равно не знали, что поделать. Само собой, девять из десяти понеслись к «рудникам» – оформлять документы, и вскоре выходили довольные из магазинов с теплыми сапогами на зиму или пакетами с картошкой и колбасой.

– Но не ваши, верно? – догадался Давыдов.

– Дед был единственным, кто не повелся на эту чепуху. – (Моргунов говорил про дела семьи с такой завидной гордостью, что Николаю стало не по себе, что он не может так же). – Бабка заклинала его долгими месяцами, пока компания наконец не бросила эту затею. Однако дед не расстроился. Он хоть и был мужик работящий, но с головой дружил, так что понимал, что пара сапог в семье погоды не сделает, но вот земельный участок в загашнике сможет, если когда-нибудь ситуация развернется удачным образом. – Михаил с досады покачал головой: – Жаль, что старик не дожил до дня, доказавшего его правоту.

Давыдов, сам того не осознавая, все сильнее впечатлялся историей Моргунова.

– Выходит, участок перешел вашему отцу? – спросил он, уже не скрывая интереса.

– А затем от отца ко мне. – Ответ не заставил долго ждать. – Не стану лукавить, многие годы я считал землю мертвым грузом. Не накладным с точки зрения налогов, но бесполезным. Пока я служил в администрации, она интересовала меня не сильнее, чем погода в мегаполисах Большого Кольца, но…

Не дав собеседнику договорить, Николай, удивленный, переспросил:

– Вы работали в администрации?

– Мелким клерком, – отмахнулся Моргунов. – Или у вашего интереса иная причина?

– Я впервые об этом слышу, – пояснил Николай.

Бизнесмен язвительно посмеялся, мол, он совершенно не удивлен.

– У народа в городах, вроде Борей-Сити, – проговорил он затем, – память короткая, как и зима на Западе. Выбиваешься в люди, и твое прошлое, связанное с таким же неблагодарным трудом на «рудников», как у всех, в одночасье забывается. Вот ты уже бессовестный воротила и прохиндей, и в аду тебя ожидает особый котел для денежных мешков. Правда это не мешает тем же людям, которые гнобят тебя за спиной, затем кушать и выпивать за твой счет, строить тебе глазки, – вновь посмеялся Моргунов.

Николай предпочел не поддерживать порыв непубличного злорадства, однако не хотел, чтобы Михаил, оскорбившись, оборвал рассказ на полуфразе.

– Когда вы покончили с «рудниками»? – спросил он.

– Почти два десятка лет назад, – заметно насупившись, отозвался бизнесмен. – Тогда я понял, что у меня больше нет ни сил, ни желания пахать на корпов. Дедовская земля недурно подсобила. За прошедшие годы цена значительно возросла, – пояснил Моргунов. – Во многом потому, как в других городах Запада «ВостоковШтарк» прилично поднажали в направлении железных месторождений, и в регионе стали полагать, что вскоре основные центры добычи руды перекочуют сюда. Ценники на свободную землю унеслись в космос, и я воспользовался этим, чтобы заложить участок и начать собственное дело.

– Продовольствие, как я слышал?

– Продовольственные поставки, фермерские ссуды, недвижимость. Всего понемногу. – Моргунов рассказывал про бизнес так непринужденно, словно совсем не являлся феноменом своего места и времени – человеком, сумевшим выйти из-под корпоративного гнета и не быть раздавленным прессом суровой действительности. – В наших краях опасно зацикливаться на одном, – говорил он. – Рано или поздно организованные нападки со стороны крупных игроков сломят тебя. Нужно, так сказать, лавировать. Играть с деньгами, вечно изворачиваться, путать карты. Только сумев накопить достаточный вес, я сосредоточился на недвижимости в районе Треугольника. Сейчас это моя финансовая крепость, моя опора.

Давыдов, будучи под впечатлением, не слишком понимал, как ему отвечать.

– Люди не врут, говоря, что вы достигли высот… – пробормотал он.

– Это лестно, потому как правда, – закивал в унисон Моргунов. – Важнейшей отметкой моего успеха стал момент, когда я сумел выкупить обратно земельный участок. Железорудное месторождение, – напомнил он. – Я погасил залог, и он возвратился ко мне в полное владение. Это казалось большим достижением. Особенно с учетом, какой путь эта земля прошла от деда до меня. Семейное наследие, которое я не мог оставить. Понимаете?

Николай, оторопев, пожал плечами.

– Понимаете, – улыбнулся бизнесмен.

Он быстро подглядел время на коммуникаторе и, извинившись перед гостем, направил их к выходу из галереи. Михаил желал вернуться на нижний этаж, где вечеринка продолжала идти своим бурным чередом, и в то же время не хотел отпускать Николая, словно чувствовал, что еще не добился его безоговорочного единодушия.

– Необходимо проведать одну группу гостей, – снова извинился Моргунов. – Вам тоже будет интересно.

– С радостью, – отозвался офицер.

Пока они молча спускались вниз, Давыдов все не мог избавиться от навязчивой мысли, как будто, следуя за Михаилом по коридорам его дома, как по закоулкам памяти, он играет в хитро выстроенную игру. Хозяин вечера являлся составителем этой игры. Михаил Моргунов. Персона нон грата любого прокорпоративного общества Борей-Сити. Об этом предупреждали первый помощник и Камилла Леонова, в один голос говоря не связываться с этим человеком? Что он неизбежно втянет в какую-нибудь ушлую авантюру?

Пауза так растянулась, что Николай даже пришел к мысли, что весь вечер организован ради него одного. Ради беседы тет-а-тет с новоиспеченным начальником полиции.

Не такой уж бред, заключил Давыдов.

Затем бизнесмен взялся рассказывать, как отстраивал поместье на протяжении долгих десяти лет, и мысли неизбежно сменили тревожное русло на прежнее беззаботное.

14

Совершенно явно будучи человеком, которому далеко не впервой хвастать бездонным кошельком, Моргунов закончил рассказ прежде, чем они с начальником полиции преодолели половину этажа наискосок. Повествование о том, как на этом месте красовался пустырь рядом с фермой, а затем был возведен маленький дом, а потом дом побольше, и так до сегодняшнего дня, когда поместью не отыскать равных на сотни километров, впечатлило Николая отнюдь не так сильно, как гордая история успеха моргуновской семьи. Давыдов был нескрываемо рад, когда хозяин, перейдя порог очередного зала, сообщил, что они на месте.

Помещение, в которое мужчины переместились из галерей второго этажа, было своего рода игровым логовом и, умело прячась за лабиринтом из однотипных библиотек, оказалось самым немноголюдным на всем под завязку набитом уровне. Вдоль восточной стены, окна которой выходили на задний двор и примостившуюся на покатом склоне холма рощу, стояли старомодные игровые автоматы. Некоторые столь древние, что еще предки со Старой Земли развлекались такими на заре космической эры. Одним из автоматов недавно пользовались. У машины горела подсветка, и с экрана на проходящих мимо свирепо рычала голодная зомби-баба. Когда она молчала, по комнате разносился тихий, пробирающий до мурашек аркадный мотив. Такой гипнотический, что Николаю хотелось улечься в позе зародыша и провалиться глубоко в ностальгирующий трип по детским воспоминаниям. В те годы, когда миллионы и миллиарды юзеров виртуальных миров заигрывались в такие автоматы, тем самым предавая их ламповую культуру то ли третьему, то ли четвертому ренессансу на памяти человечества.

Помимо старых аркадных махин, в комнате располагалось два игровых стола: один для аэрохоккея, а другой для классического пула. Эти странные инструменты досуга не оставляли у Давыдова сомнений, что хозяин поместья, имея необходимость как богатый и своенравный человек избрать себе в качестве хобби что-нибудь чудаковатое, помешался на материализации прошлого. Картины, подборки старых цифрографий, ретроспектива забав Старой Земли. Этот человек при всей своей нормальности, приведшей его к жизненному успеху, был точно так же помешан на идее, а, может, имел физическую потребность ощущать прошлое, видеть своими глазами, прикасаться к нему. Во всяком случае, Николаю не раз, живя в Бинисе, доводилось пересекаться с подобного рода людьми, чьи жилища, как теперь он понял, не отличаются от особняка Михаила Моргунова. Другое дело, что в реалиях мегаполисов Большого Кольца это не казалось безумством. Во-первых, все там и без того странно, а, во-вторых, ощущать связь с предками в городах, как Бинис, труднее, ведь время несется там без продыху, быстро, словно вообще не существует.

С крохотными же поселениями Запада, казалось, ситуация в точности обратная. Еще в первый день Давыдов ловил себя на мысли, что очутился в месте, где жизнь замерла, точно в капсуле времени. Словно целые поколения Борей-Сити накрывал непроницаемый культурный колпак, и только высшие силы – пришельцы, наверное, – сорвали его аккурат перед приездом нового начальника полиции. Иначе не объяснить, почему на стенах домов в некоторых местах до сих пор выцветают постеры кинофильмов и рекламы виртуальных площадок, про которые молодежь Большого Кольца слышать не слышала. То есть настолько древних, что они давно прошли стадию незабвенной классики и канули в небытие, присоединившись к вызывающим социофобию настольным играм и богомерзким эфирным телеканалам.

Прицепившись к этому наблюдению, как моллюск-авантюрист ко дну лодки, Николай был готов обмусоливать его в голове бесконечно долго, однако Моргунов поманил офицера за собою в дальнюю часть комнаты, и Давыдову пришлось отвлечься. Оказалось, в нескольких метрах за бильярдным столом уровень пола в помещении опускался заметно вниз. В закоулке образовывалась настоящая скрытая от посторонних глаз зона; с диваном, парой мягких кресел перед камином, а также шикарным обзором улицы, благодаря панорамным, как в гигантском террариуме, окнам. В утренние часы, представил Николай, отсюда, должно быть, открывается бесподобный вид: на прометей, горделиво показывающийся из-за горной гряды на востоке, на залитые его первыми лучами фермерские угодья.

Уютный уголок, однако, не простаивал и нынче, на излете суток. Как следовало из слов Моргунова, его заняла группа заслуживающих внимания гостей, и были это, в большинстве своем, почетные старцы Борей-Сити. Не скрывая удивления, Давыдов обнаружил там коллегу, старика Хоева. Офицер на протяжении недели так искренне выражал презрение к подобному праздному времяпрепровождению, что присутствие полицейского Николай встретил не иначе, как нервным смешком.

Никто, впрочем, не обратил на это внимания. Поглощенные беседой, старики с трудом переключились даже на появление лично хозяина вечера.

– Увлекутся ерундой и мусолят ее до ночи, как заведенные, – саркастично прошептал бизнесмен Давыдову, когда на первое приветствие не обернулась ни одна лысеющая голова. – Позволяю им прятаться тут, вдали от толпы, лишь бы не мешали веселью.

– Заботливо с вашей стороны, – не менее язвительно ответил Николай.

Мужчины сдержанно посмеялись, и Моргунов предпринял новую попытку угомонить распалившихся в разговоре старцев.

– Дамы и господа! Дамы и господа, – проговорил он и спустился по ступенькам, чтобы гости наконец заметили его. – Знаю, я обещал навестить вас еще полчаса тому назад, однако, признаюсь, увлекся беседой с новым гостем. Сами знаете, как редки шансы принять под своей крышей свежее лицо, – играючи улыбнулся Михаил. – Приношу глубочайшие извинения.

Слова бизнесмена прозвучали вполне искренне, однако старикам было плевать на них с колокольни при церкви Святой Вдовы. Они разом, – во всяком случае, кому хватило гибкости немолодого тела, – обернулись поглядеть на того гостя и как бы удивленно ахнули, признав в нем Николая Давыдова. Хотя осознавали прекрасно, что новоиспеченный начальник полиции является единственным кандидатом на эту роль.

Старик Хоев, понимая нелепость ситуации, с издевкой подмигнул коллеге.

– Мне жаль, – между тем продолжал Моргунов, – но, в конце концов, кому, как не вам, понимать, насколько важно здесь и сейчас оказать всяческое содействие господину Давыдову. Верно говорю? Долг каждого из нас, борейцев, помочь влиться в местное общество, осознать его, начать дышать нашим воздухом. На плечах молодого человека непосильная ноша.

Гости следили за жестикуляциями Моргунова – коими хозяин яро сопровождал особо помпезные речи – все время, что тот говорил, однако, едва бизнесмен замолчал, они как ни в чем не бывало возвратились к незаконченному обсуждению.

Михаил покачал головой и, поднявшись обратно, шепотом обратился к Давыдову:

– Что за люди, ей-богу, – прошипел он. – Иной раз забудешь поприветствовать, так они месяцами будут бросать презрительные взгляды. А как из кожи вон лезешь, чтобы показаться радушным хозяином, они тебя нарочно не замечают. – Моргунов покосился на офицера и, не увидев неодобрения, договорил: – Думают, раз дожили на Западе до глубокой старости, могут вести себя, как вздумается.

Начальник пожал плечами:

– Признаться, я знаком только с Борисом Хоевым. Остальных вижу впервые.

– Мы это исправим, – оживился Моргунов. Он наклонился поближе к Николаю, чтобы можно было говорить, практически не шевеля губами. – Джентльмен в дальнем кресле, – стал объяснять он, – пастор Жаров. Богобоязненный человек, но нынче малость не в себе. Забывает все и вся, кроме, разумеется, Слова Всесоздателя. Теперь он почти полностью отошел от дел в приходе, так что им занимается его сестра. Вы могли видеть ее на прошлой неделе, когда мы столкнулись на Треугольнике. – (Давыдов инстинктивно закивал). – По левую от него руку, – тогда продолжил Михаил, – госпожа Фетисова. Предыдущий мэр. Предшественница Леонова. Такое впечатление, будто руководила городом от самого его основания и, однако, до сих пор жива-здорова. Склочная женщина, но любит Борей-Сити, как собственное дитя. – Моргунов странно улыбнулся, и стало понятно: он в диком восторге, что ему выпала честь представить Николаю этих немаловажных личностей первым. Ведь его слова, независимо от дальнейших событий, будут, так или иначе, основой представления нового начальника законников об этих людях. Он способен навязать офицеру собственное мнение и собственное видение, и Давыдов ничего уже не поделает. – Напротив – глава продовольственной службы Макарян, или просто Мак, – показал он на вторую даму в компании. – Назначена при Фетисовой, и скорее Леонов отбудет срок, и в городе будет новый глава, нежели Мак покинет пост. Отдам ей должное, добиваться своего умеет. Шутка ли, за последние много лет с поставками из Большого Кольца не было длительных перебоев. При ней в городе позабыли, что на Западе еще случается такая напасть, как голод. Офицер Хоев в представлениях не нуждается, – быстро заключил Михаил.

Давыдов оглядел престарелую компанию и поймал себя на мысли, что в Бинисе почти никогда не видел, чтобы люди в таком почтенном возрасте оставались при деле – продолжали отдавать всего себя на благо родного края. Наверно, на Западе это особая честь, решил он. Но вслух лишь пошутил, что собравшиеся – прямо-таки столпы борейского общества.

– Так и есть, – совершенно серьезно отозвался Моргунов. – Учитывая, как они любят временами собираться и перемывать косточки городу и нынешнему поколению, мы в шутку зовем их Советом Старейшин. В самом деле, – улыбнулся бизнесмен и, слегка повысив голос, вымолвил: – Они не против. Мне даже представляется, что каждый из них в восторге от такой общепризнанной чести. Поэтому они приходят всякий раз на мои вечера, садятся в сторонке ото всех и говорят, и спорят, и ругаются до глубокой ночи, будто это их обязанность. А потом сетуют, мол, ужасно вымотались, уверяют, что больше не придут, но все равно приходят. Они обожают свое положение, хотя никогда не признаются.

– Привычка – вторая натура, – пожал плечами Николай.

– Ваша правда. Им бы только пятого члена в компанию. В отличие от пятого колеса, он им не помешает. А то разразится спор, так они разделят мнения пополам, и некому рассудить.

– *Вы* и займите это место.

Польщенный предложенной честью, Моргунов закатил глаза, однако затем рассмеялся.

– Этому не бывать, – проговорил он. – Разверзнутся небеса, и хлынет огненный ливень в день, когда эти люди пустят в свой круг того, кто открыто выступает против режима корпов.

– А вы *такой*? – настороженно переспросил Давыдов, хотя ответ был известен.

Бизнесмен насупился.

– Везде, где город жизненно зависим от «рудников» и их политики, требуется убрать эту зависимость, – ответил он. Строго, почти заученно, словно это был фрагмент прописанной давно речи, которую он время от времени толкает перед людьми в Борей-Сити в надежде, что однажды она возымеет толк. Михаил стоял на своем: – Продовольствие и безопасность – вот стратегически важные пункты. Нельзя в таких вещах по сей день зависеть от людей, сидящих далеко в мегаполисах Большого Кольца, которые считают ниже своего достоинства соваться на Запад. Это оскорбительно и крайне опрометчиво. За примером далеко ходить не нужно… – не договорил Моргунов.

– Вы о соседях из Сима?

– Уже слышали? Прискорбный урок всем нам, господин Давыдов. Я не переживу, если с городом приключится подобное.

– Не приключится, – хотел было пресечь крамольные речи Николай.

Однако не удалось – бизнесмен лишь сильнее распалился:

– Ха-ха-ха! – посмеялся он зло. – Думаете, еще вчера жители Сима не говорили о себе с той же слепой уверенностью? Как бы ни так!

У Моргунова раздулись ноздри, и он тяжело задышал, словно запыхался от пробежки. Впервые Николай видел хозяина таким. Вне всякого сомнения, зависимость родного Борей-Сити от постоянства корпоративных вливаний и других ухищрений, связанных с делишками рудной компании, была той самой болевой точкой, попадая в которую, собеседник выводил мужчину из себя. Михаил не был страшен в этом гневном порыве, однако казался человеком, так твердо держащимся своей позиции, что даже в некоторой мере опасным. Готовым на все во имя собственных убеждений.

Не желая никого обидеть, Давыдов дипломатично заметил, что не считает себя вправе вести подобные дискуссии до тех пор, пока не поживет на Западе с приличный срок. И уж тем более не стал добавлять вслух, что надеется, что до приличного срока дело не дойдет.

Повисшее молчание, которое оба использовали, чтобы перевести дух и подумать о том, что необходимо выпить, позволило прислушаться к разговору так называемых Старейшин. В отличие от молодых наблюдателей, – на их фоне даже Моргунов казался молодым – пожилые гости говорили на совершенно отвлеченные темы, среди которых Давыдов не мог разобрать, какие поднимаются всерьез, а какие на правах шутки.

Очередным витком обсуждения, заставшим Николая врасплох, оказалось возмущение утратой наследия предков и, в частности, бравых переселенцев со Старой Земли. Всплывшая случайным образом, тема привлекла внимание офицера. По его мнению, жители Запада были последними людьми в регионе, кто мог бы всерьез обсуждать подобное. Всем известно, думал старшина, припоминая занятия по истории, что корабли первых планетян приземлились на территории современных мегаполисов Большого Кольца. В провинции о таких вещах должны знать не больше той ерунды, что показывают в кино.

Не способный воспринимать разговор фронтирцев иначе, как с насмешкой, начальник обратился к Моргунову:

– О чем они толкуют? – удивился Николай и снова прислушался.

– Вечно глупости обсуждают.

Михаил отозвался так резко, что старцы уже не могли пропустить его слов мимо ушей. Борис Хоев, а также бывшая мэр недоуменно покосились на хозяина вечера.

– Никогда не поверю, что ты находишь наследие предков глупостью, – приподнявшись в кресле, вымолвил старый офицер. – Оглянись… Разве это не твой дом, Моргунов?

– Как это понимать, старик?

– У тебя каждый угол пестрит напоминаниями о прошлом, – продолжал кряхтеть Хоев. – Если все это такой уж бесполезный хлам, к тебе много неудобных вопросов…

Пожилая компания расхохоталась, и Давыдов не мог не видеть, оставаясь в стороне от этой странной сценки, как возмущен и в то же время растерян Моргунов, слыша смех в свой адрес. Очевидно, немногие в городе могли позволить себе говорить с ним так, как старцы, тем более под крышей его собственного дома. Михаил долго не мог решиться, чтобы ответить, но затем взглянул украдкой на Николая и набрал воздуха в легкие.

– Рад, что мои суждения веселят вас, – произнес он с прежней уверенностью, – но для меня очевидно: мы оперируем решительно разными понятиями. Офицер Хоев, – обратился он к престарелому полицейскому, – вы говорите о предметах в моем доме, которые напоминают о прошлом. Это снимки, на которые мы можем взглянуть. Реликвии, которые мы в состоянии потрогать. Не какая-то сказочная чепуха, – усмехнулся бизнесмен.

Запутавшийся в предметах спора, Николай переспросил:

– Объясните доходчиво, о чем речь?

– С удовольствием, – все так же с улыбкой отозвался Моргунов. – У нас в окрестностях Борей-Сити бытует легенда…

– Когда это история стала вымыслом? – перебил его пастор.

Хозяин словно не услышал возражения:

– Есть в Борей-Сити старая легенда, – нарочно повторил он, – что на заре колонизации планеты несколько шаттлов со Старой Земли, повредившихся при входе в атмосферу, сбились так сильно с курса, что потерпели крушение где-то в наших краях. Неслыханное дело! Одни источники утверждают, будто их было два, другие – что было три, но один так и не отыскали. История путается, лжет сама себе. Поди еще разберись в ней! Потому я считаю это за глупую детскую байку, – махнул рукой Моргунов.

Он надеялся, что его многозначительный жест как хозяина незамедлительно прекратит пустую перебранку, однако своевольные старики, любящие, как и говорил Михаил, мусолить одно и то же часами, не собирались сдаваться так просто.

– Где дух авантюризма, черт вас побери! – звонко вскрикнула бывшая мэр. – Простите меня, пастор. Разве не занимательно полагать, что наши родные края до сих пор хранят в себе частичку Старой Земли?!

– Действительно интригует, если подумать, – поддержал Давыдов; к удивлению и явно разочарованию бизнесмена. – Почему я раньше об этом не слышал?

Старик Хоев раздраженно фыркнул:

– Нынешняя молодежь не интересуется прошлым. Обдумывая то, что уже случилось, нужно шевелить извилинами. Анализировать, видеть ошибки. – Он устрашающе прокашлялся и затем договорил: – В будущее глядеть проще. Только жди и смотри, что случится. На такое пустого котелка хватит.

Моргунов многозначительно поглядел на Николая, мол, он пытался предупредить, что с этими людьми невозможно дискутировать.

Давыдов неизбежно отыскал бы те или иные слова, способные растопить обстановку и вывести как пожилую компанию, так и скептически настроенного хозяина на конструктивную колею разговора, однако их неожиданно прервал шум из соседнего помещения. Послышались выкрики и грохот. Люди, собравшиеся там, словно все разом устремились в сторону выхода, ступая друг дружке по головам.

Моргунов со старшим офицером переглянулись; теперь взволнованно, даже с испугом.

Они одновременно обратились к пожилой четверке, попросив всех оставаться на месте, а сами, прислушавшись, откуда доносится шум, выскочили из зала. Первые несколько комнат оказались пусты. По какой-то причине гости спешно мигрировали в западное крыло особняка.

Наконец в одном из холлов навстречу вышел нарядно одетый подручный Моргунова. По размашистой, но математически выверенной поступи Николай издали признал синтетика. Бизнесмен окликнул машину, и та затараторила так быстро, что лишь привыкший уже хозяин понимал, о чем говорит андроид.

Высоченная мужская модель, – на две головы выше обоих – и немного угловатая, синт походил на легендарного монстра Франкенштейна. Давыдов таращился на него снизу вверх и вскипал все сильнее всякий раз, как разбирал отдельное слово, но не понимал фразы целиком. Гораздо проще было улавливать эмоции Моргунова. Он не выглядел испуганным или хотя бы встревоженным.

Что бы ни спровоцировало бурную реакцию толпы, к банкету оно не имело отношения.

15

В отличие от старшины, для которого званый вечер в особняке Моргунова был шансом представиться новым людям, Камилла Леонова, а вместе с ней первый помощник Минин не имели на закатанный бизнесменом пир иных планов, кроме честного отдыха. Исчезновение офицера Громова вот уже несколько недель накладывало неизгладимый отпечаток на каждое свободное времяпрепровождение его подчиненных, заставляя каждого – и Антона Минина в особенности – чувствовать себя виноватым за то, что он здесь, жив и здоров, но бессилен как-нибудь повлиять на ситуацию. В то же время это дело, сопряженное с небывалым стрессом и довлеющей, как грозовая туча, безысходностью, заставляло мечтать о следующем миге покоя только с большей силой. Это вновь порождало чувство вины, и так до бесконечности, пока не превращалось в чудовищный замкнутый круг, выматывающий и сводящий с ума.

Леонова и Минин изо всех сил старались не дать слабины перед новым начальником, но на деле – держались из последних сил.

Когда знакомство с дядей прошло как по маслу, и мэр Леонов увлек новоиспеченного старшину болтовней о невероятных достижениях семьи на корпоративном поприще, Камилла вздохнула с облегчением и дала сигнал невесте первого помощника, что они, наконец, могут улизнуть своей девичьей компанией. Через несколько минут Минин, поняв, что бесповоротно выпал из разразившейся политической дискуссии, отошел якобы в уборную и не вернулся.

Около часа офицеры провели на вечере порознь и с удовольствием окунулись на время в этот дивный мир, где не требуется каждую секунду говорить, размышлять или переживать о нависшей над Борей-Сити напастью. Где можно побывать в шкуре рядового жителя, который, не забывая о пропаже старшего офицера, тем не менее лишь жалостливо покачивает головой по этому поводу, так как на нем не лежит ответственность. Тем более не думает о глобальных последствиях этих событий, которые, вероятно, станут определяющими для поселения и его резидентов на годы вперед.

Время блаженства, однако, пролетело быстро. Компания, к которой прибился Минин, скоро раскололась на группки по три-четыре человека и, не сумев решить, интересней ли ему обсуждать приходящие из Большого Кольца слухи о реорганизации фермерских хозяйств или же аварию на одной из станций терраформирования здесь, на Западе, молодой человек совсем расклеился и отправился искать невесту. Обойдя этаж, он нашел их с Камиллой прячущимися в одной из зал в компании дам постарше. Учитывая, как нарочито женщины не смотрели на ворвавшегося в помещение Минина, именно он, очевидно, являлся объектом их крамольного разговора. Наверняка дамочки в возрасте допытывались, когда, в конце концов, будет сыграна многострадальная свадьба.

Вернувшись втроем в ту часть особняка, где последний раз видели Николая Давыдова, молодые люди с удивлением обнаружили, что старшего офицера нет в окружении мэра. Явно развеселившаяся от нескольких бокалов вина, невеста Минина попыталась пошутить, что они потеряли очередного начальника, но бесстыжая шутка, которую кроткая девушка, конечно, не позволила бы себе на трезвую голову, ожидаемо не зашла. Леонова так сердито поглядела на подругу, будто собралась отвесить ей пощечину, однако, разумеется, сдержалась.

– Ляпнешь ты иной раз, Диана, – только выпалила она. Раздраженная, Камилла всегда называла подругу полным именем вместо обычного: «Ди».

Между тем Антон, перебив девушек, вскрикнул:

– Эй, это не Давыдов там?!

Он показал на соседний зал – Николай действительно прошел там в компании Михаила Моргунова. Они только спустились из галерей второго этажа и выдвинулись в направлении игрового логова. Троица пыталась отследить передвижение собеседников, однако очень скоро силуэты затерялись в толпе, и молодые люди сдались.

Они в мрачной задумчивости вернулись в зал, где разливали напитки.

– Что это значит? – пространно спросил Антон, жестом подзывая бармена.

Девушки одновременно показали, что им довольно, и, когда первый помощник заказал бренди, Камилла ответила:

– Мне это не нравится.

– Да что не так? – не поняла невеста Минина.

Теперь офицеры синхронно всплеснули руками.

– Ты не видела… – пробормотал Антон. – Моргунов что-то задумал. Мила была права. Он теперь не станет сидеть сложа руки, когда в городе новый начальник.

– Чепуха, – вперед подруги отозвалась Диана. – Он хозяин вечера. Ему что уже, нельзя поговорить с гостями?

– Безо всякого умысла?

Невеста Антона кивнула.

– Исключено, – поддержала коллегу Леонова. – Очнись, Ди, мы говорим о Моргунове. – Девушка жадно взглянула на поднесенный Минину стакан, однако решению не изменила. – Все знают, что этот тип из кожи вон лезет, чтобы подмять под себя городские структуры, – сказала она, отведя взгляд в сторону. – Он крепко обосновался на Треугольнике и скорее рано, чем поздно возьмется за административный сектор.

– Громов противостоял ему, как мог, – закивал первый помощник. Он отпил из стакана, довольно пошипел, а затем договорил: – Столько лет с ним сражался. Кто б мог подумать, что Моргунову достаточно лишь подождать, пока не приедет молодой офицер издалека, ничего не смыслящий в местных делах…

– Чего именно вы боитесь? – снова перебила Диана.

Она пристально поглядела на подругу, и Леонова тотчас ответила:

– Громов столько лет потратил, чтобы наладить идеальный баланс в работе полиции… Понимаешь, Ди? Чтобы не приходилось выбирать: служить, прежде всего, рудной компании или Борей-Сити в целом. – Камилла тяжело вздохнула: – Если Моргунов вмешается со своими деньгами, то все испортит. В худшем случае превратит управление в личную армию, которая станет защищать только тех, кто угоден ему.

– Николай не показался *таким* человеком, – пожала плечами невеста Минина.

Впрочем, жениха она явно не переубедила.

– Кто знает, – бросил Антон и залпом выпил бренди. – Ситуация резко изменится, если Давыдов окажется загнан в угол. Разок он задействовал знакомства в Большом Кольце. Но на второй или на третий, или на четвертый раз ему обязательно откажут…

– Тогда за помощью он побежит к Моргунову, – закончила Леонова. – Готова спорить, тот прямо сейчас его обрабатывает.

Первому помощнику оставалось лишь удрученно вздохнуть.

Следующие несколько минут протекли примерно в тех же рассуждениях и горестных воспоминаниях о Василии Громове, который теперь, когда Минин с Леоновой надумали себе худшего касательно беседы нового начальника с бизнесменом, стал чудиться им не иначе как первым святым на всем фронтире.

Справедливости ради, Громов действительно был человеком недюжинной честности и стойкости перед соблазнами жизни в паршиво освоенном краю. Всякий раз, как начальство в Большом Кольце отказывало ему в поставках оборудования, замене арсенала или увеличении квоты на число сотрудников, более того, всякий раз, как начальство отказывало в просьбе еще задолго до того, как получало от него соответствующий запрос, Громов мог идти за помощью к местному богачу, зная, что тот поддержит инициативу, однако не шел. Не потому, что был слишком горд, чтобы спрашивать финансирования со стороны, не потому, что побаивался Михаила Моргунова, но потому как правда видел в бизнесмене дьявола местного разлива, сделка с которым неизбежно приведет к беде. Мелкая услуга здесь, крохотное поручение там – и Моргунов оказался бы повязан с полицией Борей-Сити нерушимой связью взаимопомощи и совместных грязных делишек, которые рано или поздно аукнулись бы Громову куда более серьезными последствиями, нежели скажутся недостаток в оружии и транспорте.

В отличие от среднестатистического жителя Борей-Сити, офицеры сталкивались с этой дилеммой каждый день службы и, успев изучить ситуацию с любой вероятной стороны, знали все до одного аргументы «за» и «против», которые сумел бы предложить оппонент в споре на эту тему. Законники почти убедили Диану в своей правоте, однако поднявшееся среди гостей копошение сбило их с толку.

Все случилось до того стремительно, что троица не успела заметить, как в одну минуту гости вокруг еще занимались банкетной рутиной: выпивали, закусывали, притворно смеялись, осыпали друг друга грошовыми комплементиками, – а в другую уже носились из стороны в сторону, передавая по цепочке, как заразу, будоражащие вести. Сменяясь по двое-трое, люди липли к окнам на западной стороне особняка, показывали пальцами на улицу. Насмотревшись же вдоволь, с тяжелыми вздохами, и обхватив голову руками, уползали обратно в зал, молясь, чтобы кошмар прекратился.

Приученный на службе не терять головы при любых обстоятельствах, Минин схватил невесту за руку и, окликнув Камиллу, устремился к выходу. Перепуганная необъяснимым для большинства переполохом, вечеринка немедленно остановилась и стала, точно под прессом, вжиматься в пространства перед окнами особняка. Проходы первого этажа освободились, что позволило без препятствий проскочить сначала в вестибюль, а оттуда к парадному входу.

Молодые люди выбежали на крыльцо одними из первых, и тотчас их глазам предстало зрелище, шокировавшее толпу. На юго-западе, за городской чертой, горело одно из крупных фермерских хозяйств. Беспомощно поглощаемые пламенем, красным, будто оно вырвалось из глубин преисподней, одна за другой пропадали маленькие постройки, и каждый порыв ветра приносил вопли людей, в отчаянии молящих о помощи. Город быстро наполнялся завыванием пожарных сирен. Какофонию с парализующим ужасом слушали у поместья Моргунова.

Передав невесту в объятья подруги, Минин, не теряя времени, позвонил в управление, где на дежурстве оставался один из близнецов. В тот момент, как ему ответили, из особняка вынесло вторую волну зевак и вместе с ней Николая Давыдова на пару с хозяином. Мужчины взирали на происходящее среди сгустившейся вечерней мглы ничуть не с меньшим трепетом, нежели остальные.

– Горит «Большой Рог», – между тем огласил Антон сводки из штаба. – Сообщают, так быстро полыхнуло, что как будто не без чужой помощи.

– Поджог?! – истерично воскликнул Моргунов.

Антон уставился на начальника, а Давыдов, в свою очередь, на бизнесмена, чтобы тот не усугублял обстановку. Толпа, однако, успела подхватить брошенный вскользь слух и вмиг разнесла его по рядам. Можно было наблюдать, как в особняке люди отворачиваются от окон, стараясь расслышать принесенные в дом пугающие вести.

Крепко выругавшись, начальник полиции спустился с крыльца и подозвал Минина. Он махнул было рукой Камилле, однако та уже говорила по коммуникатору.

– Наши на месте? – обратился Давыдов к первому помощнику.

– Князевы почти на Тракте, – отозвался тот. – Максим едет в управление.

Николай замотал головой:

– Лучше пускай берет машину и мчит сюда. Подберет нас на полпути.

– Зачем терять время? Мой человек отвезет вас, – вдруг донесся голос Моргунова.

Оказалось, мужчина спустился во двор и прятался за спинами офицеров; поразительно тихо, что они не замечали его. Он выглядел теперь не столько испуганным, сколько страшно раздраженным, почти свирепым, будто горел его собственный дом. Не сразу, однако Давыдов догадался, что фермеры были у бизнесмена в заемщиках. Там, где одни наблюдали, как огонь пожирает амбары и загоны с животными, Михаил Моргунов видел, как сгорают сотни тысяч невыплаченных ему юкойнов.

Николаю стало гадко от этой мысли, и он ответил:

– Лучше-ка приглядите за гостями. – Так резко, что стоящий рядом первый помощник улыбнулся. – Люди в панике совершают глупости. Проконтролируете.

Моргунов, по-видимому, решивший, что ему оказали честь, но никак не отшили, гордо выпрямился и с воплем, призывающим толпу угомониться, умчался в дом.

В то же время Камилла с невестой Минина спустились с крыльца.

– Говорила со знакомым с фермы неподалеку, – объявила Леонова. – Лучше как можно скорее ехать на Тракт. Намечается заварушка.

Давыдов бесцеремонно дернул первого помощника за рукав.

– Звони Максим – пускай поторопится, – бросил он подчиненному. – И нам пригодится несколько ружей для острастки толпы. – (Минин кивнул и отошел связаться с коллегой). – Она возьмет машину и подберет нас по дороге, – объяснил девушкам Николай. – Диана, если на вечеринке у вас остались знакомые, советую переждать тут. Мы поедем сразу на Тракт.

Диана отнеслась с пониманием и пошла за женихом, чтобы сообщить, как поступит.

Николай с Камиллой между тем, не скрывая друг от друга волнения, переглянулись. У каждого в голове заварилась какая-то несуразная каша из мыслей и переживаний, и надежд, что без того испорченный вечер не станет только хуже в следующие часы. Давыдов вспомнил выражение из старого фильма, мол, нет хуже преступления в отношении фронтирца, нежели покуситься на кормящую его землю.

Он лишний раз посмотрел на поднявшуюся истерию и удивленно покачал головой. Это выражение больше не казалось молодому начальнику такой уж несусветной глупостью.