Последний дракон

ГЛАВА 1

Мальчик стоял на краю обрыва, прикрывая ладонью глаза от яркого солнечного света, и смотрел на залив Баломар. Было около полудня. Мальчик устал. Начав подъем в предрассветных сумерках, он всю дорогу осторожно придерживал Крыло, пробираясь среди кустов по северному склону горы. Но при всей его осторожности кожаный парус и деревянная рама поцарапались о колючие ветки и острые камни.

Последняя часть пути была самой крутой, и Крыло в порывах морского ветра билось и прыгало в его руках, как норовистый конь.

И все же он не сдавался. Сегодня он собирался летать, и ничто не смогло бы его остановить.

Мальчик уселся на огромный камень, аккуратно устроив Крыло позади. Он ел гладкокожие персики из отцовского сада и смотрел на пенящиеся облака, позволяя ветру высушивать струйки сока на его щеках.

Его звали Йоган, он был сыном фермера, еще совсем мальчишкой, но сильным и гибким. Ветер играл с его волосами, раскидывая щекочущие прядки по лицу. Йоган поежился то ли от легкой прохлады фандорской весны, то ли от восторга, вызванного собственной дерзостью. Йондалран, его отец, разозлится. Глупо так рисковать ради удовольствия. Такое мог выкинуть разве что симбалиец.

Но Йоган видел однажды, как Эмсель летел в облаках, парил свободно в утреннем небе, как сказочный дракон, и он знал, что полет — это больше, чем просто удовольствие, он стоит того, чтобы рискнуть.

Достать Крыло было легко. Гигантское дерево, составляющее часть жилища Эмселя, построенного у подножия плато Зеленого Луга, доросло до самого края обрыва, и Йогану нужно было просто шагнуть с обрыва на ветки, спуститься до той, где хранилось Крыло, и уйти тем же путем. Йоган сознавал, что воровство — последнее дело. Только один раз он позволит себе это, и больше никогда. Он извинится перед Эмселем, когда вернет Крыло.

Мальчик отдохнул, персики были съедены, и лучшего времени для полета ждать не стоило. Он подтащил Крыло к краю обрыва. Ястреб проплыл на неподвижных крыльях далеко внизу, почти прижавшись к скале. «Подожди меня, ястреб, — подумал Йоган, — я еще покажу тебе, как летать».

Стоя на краю, он осторожно направил Крыло по ветру. Когда кожа захлопала и натянулась в восходящем потоке воздуха, он схватился за рулевую ось под рамой и просунул ноги в петли, как когда-то показывал ему Эмсель. Далеко внизу был океан. Впервые Йоган почувствовал наполняющий его холодный страх. Что если летать на самом деле совсем не так просто, как кажется? Но было уже поздно. Вес рамы потянул его вперед, и ему оставалось только оттолкнуться ногами и превратить падение в неуклюжий прыжок. Морской воздух хлестнул его по щекам, и он закричал от ужаса. Он падал! Изобретение Эмселя его подвело, и Йоган молился только о том, чтобы не умереть. Плотно зажмурив глаза, он отчаянно дергался туда-сюда, и лишь после того, как прошла целая вечность, мальчик почувствовал, как кожаный парус поймал ветер. Он больше не падал, он поднимался. Йоган открыл глаза: облако крикливых чаек взорвалось вокруг него, протестуя против вторжения. Он летел!

Опираясь на смеющийся ветер, Йоган экспериментировал с весом своего тела, овладевая правилами полета. Он учился легко. Мальчик летел над заливом, завороженный красотой. В свои восемь лет он не много видел в жизни: разве что пахоту, жатву, посадку и сбор урожая. А это было что-то совершенно новое, и это было прекрасно! Воздух клубился в легких и вырывался изо рта с возгласом восторга, пока он нырял и кружился.

Когда прошел первый восторг, Йоган начал изучать пейзаж, раскинувшийся внизу. Он парил в устойчивом восходящем потоке прямо над отвесными скалами. Залив Баломар отделял его страну Фандору от едва различимой лиловой полоски берега на востоке. За туманами, вдалеке, лежала Симбалия — страна загадочных и не вызывающих доверия всадников ветра.

В те редкие часы, которые выпадали для игры, Йоган любил приходить на обрыв с друзьями — Долеем и Марлом, сидеть часами, уставившись на восток, в надежде увидеть медленные, величественные воздушные корабли Симбалии. Всем было известно, что симы — колдуны и что у них даже маленькие дети могут одним взглядом иссушить кукурузный стебель. И хотя Йоган и друзья знали, что не стоит им восхищаться искусством колдовства, они все равно приходили, надеясь рассмотреть, хоть краем глаза увидеть в облаках паруса далеких воздушных кораблей. Никто из фандорцев никогда не видел ветряного корабля вблизи. Ни один из этих кораблей никогда не пересекал залив Баломар, никогда — до прошлой недели. Йоган помнил, с какими расширенными глазами гонцы рассказывали о корабле, который вдруг ни с того ни с сего обрушился с неба, и паруса его хлопали, как плащ Старой Ведьмы Зимы, и как он рухнул на чердак высокого городского дома в Гордейне. Пылающие угли хлынули из маленькой лодочки под парусом, и пожар охватил с полдюжины домов. Всадника в корабле не нашли и падение его списали на симбалийскую волшбу.

Йоган плыл на головокружительной высоте, описывая широкую дугу над водой. Симы, говорят, волшебники. Иначе как бы они заставили лодку летать? «Однако, — думал Йоган, — вот он я, лечу так же легко, как любой сим, а я не волшебник». Йоган видел, как Эмсель построил Крыло, сам, без волшбы. А что если симы строят свои ветряные корабли так же, как Эмсель построил Крыло?

Многие, да и его отец в том числе, опасались, что симбалийские колдуны снова нападут. Но что если они не колдуны, а люди, как Эмсель и сам Йоган? Вполне возможно, их и не стоило бояться. Возможно, Эмсель был прав, когда сказал, что не стоит бояться неизвестного только потому, что о нем ничего не известно.

Наполненный радостью полета, Йоган был уверен, что сможет убедить отца, да и всех остальных, что Эмсель провидец. Мечты уносили Йогана выше, чем Крыло, на котором он летел, и в них его друг Эмсель, этот странный и застенчивый человек, учил фандорцев чудесным вещам. А он, Йоган, стал бы его учеником, поверенным всех захватывающих тайн и невероятных изобретений, которые наполняли лесной дом Эмселя.

Мальчик летел сквозь яркий день, и не было дня в его жизни счастливее. Он летел и мечтал, и, погруженный в грезы, не видел надвигающегося ужаса, не замечал его до тех пор, пока не стало слишком поздно.

Кошмарное нечто и звук, сопровождавший его, свалились на Йогана одновременно. Устремившись к земле, к белой пене прибоя в двухстах футах внизу, он увидел вдруг свою собственную маленькую тень, погружающуюся в огромную, крылатую, как летучая мышь, черноту. Затем он услышал оглушительный визг, и ураган, поднятый гигантскими крыльями, ударил его. У Йогана едва хватило времени осознать, как вот так легко рушится его жизнь. Разорванная кожа Крыла и сломанная рама падали, и он падал вместе с ними, крича и пытаясь схватиться за издевающийся ветер. Падая, он успел увидеть дракона с разинутой пастью, заслоняющего собой мир. Боль была милосердно короткой.

Парень опаздывал. День склонялся к вечеру, а Йоган так и не пришел, чтобы помочь ему вспахать северное поле. Ужин из пресных лепешек и рыбы успел остыть на столе. Йоган опаздывал, как это бывало и раньше, и Йондалран, его отец, был зол.

Йондалран, седой, словно припорошенный пылью, фандорский фермер, у которого было два небольших поля, дом и сарай, работал от зари до зари, ухаживая за скотом и возделывая землю. Летом он ежедневно отвозил свой урожай на телеге на рынок в Тамберли, в миле от фермы. Он был старейшиной деревни, одним из трех, кто от случая к случаю заседал в совете, ежели случалась в маленькой общине беда.

Йондалран редко улыбался, да и редко у него бывали на то причины. Лицо его было так же изборождено морщинами и такое же коричневое, как поля вокруг дома, а волосы и борода отросли почти до пояса Йондалран ходил с прочным дубовым посохом, и так мозолисты и грубы были его руки, что порой было трудно различить грань между плотью дерева и плотью человеческой. Старый фермер никогда не отчаивался. И все же бывало, что он врезался плугом в каменистую почву, сжимая рукоять его, как меч в битве, или молотил собранное зерно так, словно в руках его была плеть. Йондалран был фермером тридцать лет и двадцать — отцом. Он думал о своем первом сыне — Дэйон было его имя. Думал о сыне, который ушел из дома четыре года назад, и хмурился, качая головой. Могло ли статься, что Йоган пойдет бродяжничать, как его брат? Почему мальчишка никак не возьмет в толк, что всегда есть работа, которую нужно делать? Жизнь тяжела, но так и должно быть. Люди не были рождены, чтобы жить как симбалийцы — богатые, праздные, надушенные симбалийцы.

Йондалран медленно взбирался по извивающейся в скалах тропе. Он воспитал Йогана как смог, с тем же вниманием и настойчивой заботой, с какими ухаживал бы за урожаем проса или ячменя. Быть может, мальчику отцовское внимание не всегда было заметно, но Йондалран всегда заботился о сыне. Когда Йоган был ребенком, ему этого хватало, Йондалрану казалось, что этого должно было бы хватить любому ребенку. Очевидно, Дэйону было нужно нечто большее, и теперь, похоже, Йогану тоже…

Старик встряхнул головой. Это не его вина. Йоган не должен играть, когда есть работа. Он решительно перехватил в руке посох, который взял с собой в скалы не только для опоры в пути. Он взял с собой посох, потому что мальчишке нужно было преподнести урок. Как и у брата, его мысли были вечно в игре. Пора было повзрослеть.

Йондалран знал, что выходки сына были связаны с этим безумцем Эмселем, сумасбродом, дураком, который вечно забивал голову парнишке опасными идеями. Старик помнил, как Йоган как-то сказал, что все вокруг живое: скалы, воздух, плетень и глинобитная стена Йондалранова амбара — все. Так говорил Эмсель. Единственная разница была в количестве «сознания», так Эмсель это назвал. Йоган тогда старательно обходил комья грязи в борозде, боясь убить их. Йондалран мрачно покачал головой. Эмсель был, несомненно, опасен. Отшельник, должно быть, был симбалийцем. Йондалран был почему-то уверен, что Эмсель как-то связан с симбалийским нападением на Гордейн.

Старик наконец-то взобрался на самый верхний уступ тропы и стоял теперь над пропастью, перед глазами его лежало море. У него выступили слезы от совершенной голубизны воды и размаха скалистых пиков. Железистая земля, обвитая коричневыми и красными поясками, смешивалась далеко внизу с белым песком, Йондалран смотрел, как волны сбрасывали с себя водоросли, разбиваясь о скалы, слушал резкие крики чаек. Он глубоко вдохнул, словно с неохотой позволяя себе глотнуть соленого воздуха. Когда он сам был мальчишкой, сколько счастливых часов он провел, исследуя пещеры и расселины этих скал. Почему-то сознание того, что они все еще были здесь, неизменные со времен его детства, принесло ему странное чувство покоя.

Йондалран долго стоял неподвижно, созерцая красоту скал и чувствуя себя виноватым в том, что он ею наслаждается. Затем он вдруг вспомнил жену, как она говорила ему много лет назад про Дэйона. «Не дело для пары маленьких ног все время бегать по одной дорожке — от дома к амбару и обратно, — говорила она. — Им надо научиться взбираться на холмы и бегать по пене прибоя». Йондалран смотрел на море. Жена давно умерла, а Дэйон ушел из дома. Йоган делал все, что от него требовалось, хоть порой и позднее, чем надо бы. Но Йондалран помнил, как сам в детстве проводил дни, наблюдая за рыбаками, крючьями подтягивающими полные сети вверх по стенам скал, слушая разинув рот их легенды о гигантских морских червях и драконах.

Старик стоял на вершине, погруженный в размышления, потерянный в воспоминаниях детства. Затем он вспомнил, зачем сюда пришел, и нахмурился, пытаясь снова вызвать исчезнувший было гнев. Он попытался разжечь его в себе, подумав об Эмселе, но даже это не заставило его разозлиться на Йогана. Его сын был хорошим мальчиком. «Пожалуй, — подумал Йондалран, — на этот раз спина мальчишки не так уж будет гореть. Может быть, не будет гореть вовсе». Он не хотел потерять еще одного сына…

В этот самый момент старик увидел обломки на берегу, ласково омываемые волнами, и неподвижное тело в знакомой одежде.

Затем были скалы и боль. Йондалран спускался, соскальзывая с крутых осыпей, дважды падал, задыхаясь от ужаса. Потом, когда он скорчился в стоне, обняв переломанное тело Йогана, старик поднял глаза и подумал вскользь о том, как же он смог осилить невозможный спуск. Но в глубине его сердца не было места мыслям об этом, не было места ничему, кроме страшного, невыразимого горя.

Старик долго оставался на берегу, не замечая, как течет время, пока не взошла луна и прилив не лизнул его ноги. Тогда он вытянул тело мальчика на берег. Сломанные ноги Йогана запутались в кожаных сыромятных ремнях, и лишь тогда Йондалран обратил внимание на обломки.

Они могли принадлежать только Эмселю, отшельнику, чтобы понять это, не нужно было даже видеть отчетливое клеймо в виде руны на кожаном парусе. Йондалран слышал рассказы о том, что отшельник летает на Крыле. Значит, и его сын летал, как маленькая неопытная пичужка, соблазнившись безумными россказнями Эмселя.

Йондалран осмотрелся. Обломки были разбросаны по всему берегу, как будто что-то заставило Крыло развалиться на части прямо в воздухе. К тому же тяжелый кожаный парус, так же как и одежда Йогана, был изорван, исполосован в клочья.

Йондалран снова поднял глаза, стараясь понять, кто или что изувечило его сына. Старик смотрел вдаль, туда, где за водной преградой лежал берег Симбалии, и на фоне прибывающей луны он увидел силуэт воздушного корабля, медленно движущегося на восток.

Старик уставился на него, дрожа. Он поднял посох, и отполированное дерево отразило лунный свет холодным яростным блеском.

— Мой сын мертв, — прошептал он, а затем выкрикнул: — Мертв! Я еще увижу, как сгорят ваши леса! Я увижу, как кровь потечет по вашим рекам и зальет море! Колдуны или нет, страшитесь моего прихода! Мой сын мертв, и я за него отомщу!