Последний контакт 3 (СИ)

Часть 3 Противостояние. Глава 24

На центральном посту «Вольного» раздалась команда: « Командир на ЦП! »

Все офицеры БЗМК, включая бывшего капитана, встали по стойке «смирно». Твердой поступью, чеканя каждый свой шаг, мимо офицеров прошел адмирал Касаткин. Грузно рухнув в чужое кресло, замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Он даже закрыл на секунду глаза, втянул широкими ноздрями очищенный и увлажненный, ионизированный воздух боевого крейсера, вспомнил «тот самый» запах настоящей мужской работы и чуть ли не до слез проникся ситуацией — ОН ДОМА!

Проведя в таком блаженном состоянии несколько секунд, Касаткин пришел к радостному для себя выводу: с тех самых пор, как он в последний раз командовал этим видавшим виды крейсером, ничего не изменилось. Все те же обводы (это Сергей отметил еще на подлете), все тот же изменчивый полиморфный камуфляж, тот же бортовой номер, тот же флаг, то же вооружение и те же силовые установки. Даже внутри ничего не изменилось за восемь лет. Это был тот самый «Вольный», разве что немного поменялось расположение узлов связи и терминалов управления вооружением на ЦП. Но ничего, привыкнуть можно.

Привычным, отточенным за годы службы движением руки Касаткин вызвал из воздуха основное меню управляющей программы «Вольного». Давно настроенная на его ДНК, она послушно отозвалась и раскрыла перед адмиралом командирский интерфейс. Касаткин на мгновение зажмурился, чувствуя, как по спине пробежала волна возбуждения — как же он скучал по этому ощущению! Ничто на свете не сравнится с этим пьянящим чувством безграничной власти, обволакивающим сознание оператора крейсера, словно коконом. Сейчас Касаткину чудилось, что он и не отлучался никуда, что всегда был здесь, на этом самом посту, связанный невидимыми нейронными нитями со всеми главными органами управления гигантского крейсера. Если сильно постараться, можно было даже на миг выбросить из памяти все эти ужасные годы прозябания на Земле. Можно было представить, что он никуда и не уходил, что всегда находился на своем месте — на месте командира флагманского межзвездного крейсера. Сейчас Касаткину казалось, что в его военной карьере не было никакого перерыва, не было никакой почетной пенсии, никакой работы в правительстве — ничего из той бесполезной и муторной возни, что иные называют борьбой за власть. Та власть — она бутафорская, она про риторику, про слова, порой совершенно пустые и ничего не значащие. Да, такая власть тоже необходима, но не она верховодит жизнью. Не может быть такого, чтобы пустая болтовня, подкуп и деньги были сильнее всего вот этого! Касаткин сидел в кресле капитана и каждой клеточкой своего организма ощущал корабль. Вот она — реальная власть, она в его руках. Настоящая власть не там, где принимаются решения, — власть здесь, в руках тех, кто эти решения реализует. А сейчас в руках Касаткина сошлось как первое, так и второе. Отныне только он будет принимать решения, и он же будет претворять их в жизнь. Буквально в первые же секунды слияния с кораблем он скинул с плеч несколько тягостных лет жизни, что в его возрасте уже было немалым облегчением.

«Хотя, — подумал Касаткин, — не будь я участником этой подковерной возни на Земле, хрен бы устоял на своих двоих и добился того, чего добился. Шутка ли, единолично обладать самым мощным флотом Земли?»

Сделав два глубоких вдоха, адмирал открыл глаза и погрузился в изучение сводки. Быстро разобравшись с новым интерфейсом и бегло просмотрев основные параметры и состояние систем крейсера, он, наконец, отдал свой первый приказ:

— Всем вольно, — офицеры выдохнули и заняли свои посты согласно боевому расписанию. — Приготовиться к запуску маневровых двигателей. Штурману проложить курс в заданный квадрат. Васильев…

— Я! — отозвался широкоплечий капитан первого ранга. С этой самой минуты он занимал пост старшего помощника, вынужденно уступив командирское кресло Касаткину.

— Ко мне!

— Есть!

Каперанг Васильев, бывший командир «Вольного», был уже не молод, но держался в своем командирском кресле довольно бодро. На пике своей карьеры он служил первым помощником на «Прорыве», его кандидатуру даже рассматривали в качестве его капитана. Безукоризненно результативного и исполнительного офицера подвинул в этой гонке более амбициозный и деятельный каперанг Кольский. Васильеву же позволили выбирать — он мог остаться на «Прорыве» старпомом и, будь он чуть моложе, наверняка бы так и сделал. Был и второй вариант — распрощаться с перспективой служить на самом современном крейсере Земли и вместо этого занять командирское кресло второго по значимости и мощи крейсера страны. Ввиду своей природной прагматичности (а может, и просто прочувствовав спинным мозгом подвох) Васильев выбрал второе. Лучше быть агрономом в собственном огороде, решил он тогда, нежели рядовым садовником при дворе короля. Поговаривают даже, что с назначенным на «Прорыв» капитаном первого ранга Кольским он бы так и так не сработался — слишком уж авторитарной была манера управления последнего. Впрочем, то были события десятилетней давности, о которых Васильев вспоминать не любил — случилось и случилось, чего уж тут. Тем более что история показала, кто в итоге оказался в плюсе. Кольский вместе со своими непомерными амбициями и гордыней пропал в двух световых годах от Земли и первым получил по башке от инопланетной расы ваэрров. Васильев же тем временем прекрасно себя чувствовал на проверенном временем «Вольном», гоняя по Солнечной системе пиратов и утверждая авторитет страны в том или ином регионе космоса.

Касаткина Васильев откровенно побаивался, причем чувство это появилось отнюдь не вчера. Он всегда таким был и прекрасно знал о своих слабых сторонах. Было внутри Васильева нечто такое, что, с одной стороны, позволило ему достичь больших высот на службе в ВКС, а с другой — являлось его личным природным ограничителем. Он всегда знал, что выше капитана первого ранга не прыгнет, что должность командира МЗК — наивысшая в его карьере. Именно этот воображаемый барьер не позволял ему чувствовать себя раскованно в присутствии высших чинов, политиков и прочих селебрити. Он не ощущал себя с ними ровней, и сильные мира сего прекрасно это чувствовали, что позволяло им управлять этим покладистым офицером, не продвигая его при этом далеко по службе.

Выглядел сейчас Васильев немного взволнованным, и волнение это было вызвано не грядущими задачами, а скорее внезапным визитом на крейсер Касаткина. Васильев до последнего момента был уверен, что престарелый уже адмирал не полезет в гущу событий, а будет командовать операцией «Сатурн» из какого-нибудь ЦУПа на Земле.

«Выходит, ошибался», — подумал Васильев, передавая управление крейсером в чужие руки.

— Товарищ адмирал, — начал он свой доклад, — за время…

— Вольно, — перебил Касаткин подчиненного и кивнул на кресло напротив. — Присядь, старпом. — Касаткин сейчас улыбался и поглаживал виртуальные джойстики управления маневровыми двигателями крейсера. — Ну что, Герман Иванович, повоюем? — отвлекся он от рычагов управления.

— Корабль готов, адмирал, но мы отстаем, — присев напротив командира, доложил Васильев. Ему было прекрасно знакомо это чувство безграничной власти и эйфории, возникающее всякий раз при соприкосновении управляющей системы корабля с нервной системой оператора. Изголодавшийся Касаткин, должно быть, сейчас на пороге экстаза, подумал Васильев не без зависти. Однако долг и страх перед высоким начальством заставили капитана первого ранга проявить покорность и покладистость. — Мы, Сергей Игоревич, слишком долго на орбите торчали. Корабли ударной группы уже в боевое построение встали. Ждут приказа.

— Там есть кому командовать, — махнул рукой Касаткин. — Ты мне, Васильев, вот что скажи. Наши с тобой планы в силе? Все удалось?

— Обижаете, Сергей Игоревич, — развел руками офицер. — Наши «птички» уже занимают позиции. К первой, третьей и седьмой группам уже присоединились союзники.

— Кто именно?

— Первая и седьмая с китайцами, остальные европейцы, амеры и индусы. Всего девять ударных крейсеров и двенадцать штурмовиков малого класса. Это все, что они смогли наскрести.

— Арабы?

— Отказались от участия.

— Да уж, не густо, — процедил Касаткин. — Помощнички, блин. Как ведут себя объекты?

— Как и в случае с первым маяком, молчат, агрессии не проявляют. Просто болтаются в пространстве и ведут передачу.

— Ну, надеюсь, уже не ведут. Цепочку-то мы прервали.

— Так точно, товарищ адми…

— Давай только по имени, — прервал Васильева Касаткин, — не до пафоса.

— Хорошо, Сергей Игоревич.

— Что ж, пока, выходит, все по плану идет… — задумчиво протянул адмирал. — Вы же помните, Герман, действовать нужно будет синхронно и по команде.

— Все под контролем, Сергей Игоревич. Я лично все проверил. Связь держим на канале…

— Ладно-ладно, Герман, верю. Сам как думаешь, удача на нашей стороне?

Касаткин испытующим взглядом посмотрел на старпома и получил тот ответ, который желал услышать.

— Мы и без наших западных партнеров управились бы.

— Без «партнеров» нельзя, Герман, партнеры нужны, — Касаткин разорвал связь с кораблем и встал с капитанского кресла. — Ну-ну, не смотри волком, сам знаю, что неприятно. Рулить всем ты будешь. Обещаю, — Васильев смутился и отвел взгляд в сторону. Не думал он, что его эмоции так легко читаются окружающими. Касаткин меж тем продолжил. — Партнеры нужны, Герман. Во-первых, их присутствие полностью подтвердит нашу правоту. Если сейчас у кого-то еще и могут быть сомнения, то после совместных маневров они отпадут сами собой. А во-вторых, наши визави должны получить свою порцию славы, свой маленький гешефт от этой авантюры. Без них не выйдет наладить новый мировой порядок. Да и одним нашим флотом обойтись, думаю, не получится. Одно дело с маяками воевать, и совсем другое — напасть на ту махину здоровенную, что за Солнцем прячется. Да, китайцы и амеры — это наша головная боль, понимаю, но они же и наша страховка. Как во время атаки, так и по возвращении. Они, кстати, не бузят? Команды исполняют?

— Да куда они денутся? — махнул рукой Васильев. — Пока лишь у нас есть опыт боевого контакта.

— Ну да. Представляю, как им сейчас чешется повторить… — задумчиво протянул Касаткин. — Ну да ладно. Принимай управление крейсером на себя. Выдвигаемся без команды. Уже никого не ждем. Я у себя, если что. Вопросы есть?

— Да, товарищ адмирал… Сергей Игоревич. В чем причина заминки? Почему на сутки отстаем? Должны же были вчера вылетать со всеми.

Уже выходя с ЦП, Касаткин бросил через плечо как можно небрежнее:

— Да ждали тут одного деятеля заморского. Потолковать нужно было.

Васильев проводил адмирала взглядом, полным непонимания. Касаткин явно что-то недоговаривал. Кто мог быть для адмирала настолько значимым, что ради встречи с ним он позволил себе отпустить целый флот и обе флотилии без флагмана? И это, без преувеличения, перед самым важным сражением в истории человечества. В целом Васильев знал, где найти ответ. Не так давно с «Вольным» состыковался челнок Касаткина, а на нем, помимо самого адмирала и его личного телохранителя, был еще один пассажир — некий штатский, которого незамедлительно поместили в карцер. Достаточно было послать в изолятор своего адъютанта, любого матроса или даже самому наведаться к пленнику — и все встало бы на свои места. Вот только оно ему надо — лезть в дела Касаткина? Васильев колебался. Наверное, ни к чему это сейчас было. Штатский в карцере — это явно не его головная боль, во всяком случае, до тех пор, пока за все на корабле отвечает сам адмирал Касаткин. В результате недолгих душевных терзаний шкурные интересы перевесили любопытство, и Васильев решил подумать об этом когда-нибудь в другой раз. Возможно, к тому моменту, когда этот вопрос вновь встанет перед ним, он будет уже не актуален. А сейчас, в конце концов, ему было чем заняться — нужно было выводить корабль из доков и нагонять основную группу.

По пути в каюту адмирал еще раз прокрутил в голове все нюансы недавней встречи с Реджи Синаком — основным архитектором крушения семьи Касаткиных. Во всяком случае, так Касаткин думал до этого разговора. А сейчас… Что же ему думать теперь? Как поступить?

Тот разговор с Синаком предвосхищали размышления Касаткина о фатуме в частности и судьбе в целом. Так уж вышло, что ученому не суждено было погибнуть от рук Виктора Соболева, верного цепного пса адмирала. И если уж сама судьба уберегла этого человека, думал Касаткин, стало быть, для чего-то это было нужно.

Адмирал, как и многие офицеры космического флота, не был набожен, но при этом человеком был суеверным. Слишком уж сурово порой обходилась судьба с теми его товарищами, которые пренебрегали приметами, традициями и обычаями флота. Касаткин был твердо убежден, что во вселенной, помимо материального и физического мира, есть еще что-то, что не укладывается ни в какие законы, сформулированные человеком. Но при этом странные и порой нелогичные суеверия и предрассудки из разряда «не плюй на палубу — к поломке» или «покойник на борту — к беде» с пугающей частотой сбывались. Хочешь не хочешь, а поневоле поверишь в большинство из них. Кроме, разве что, предубеждения насчет женщин на борту.

Вот и перед тем разговором Касаткин был уверен, что Синака перед боем с ваэррами убивать не стоит. Раз уж судьба оставила ему его жалкую жизнь, то так тому и быть. И потом, нехорошо брать с собой в бой покойника. С другой стороны, рационально объяснить самому себе, зачем он вообще притащил этого тщедушного индуса на «Вольный», Касаткин так и не смог. Странное дело, но сейчас адмирал вообще не понимал, зачем ему был нужен этот Синак. Не мог он себе объяснить и ту страстную, неуемную жажду мести, которую испытывал к этому человеку на протяжении последних восьми лет. Неужели это все было мороком, воздействием ваэрров на его дряхлеющий разум?

Так или иначе, но в последнее время Касаткину приходилось убеждать себя в виновности Синака. Это же именно он настоял на отправке новейшего флагмана к шару! Это он имел наглость вмешаться в работу совета безопасности, будучи советником президента по науке. Он, и только ОН был изначально повинен в том, что «Прорыв» — сырой еще, по сути, корабль — отправили на убой.

В общем, набравшись мужества, Касаткин высказал все эти претензии Синаку прямо в лицо. Тот по достоинству оценил такой шаг. Он прекрасно понимал, что одно дело — мстить вслепую, чужими руками и со спины, и совсем иное — перед решающим ударом взглянуть в лицо обидчику и выплеснуть саму суть своей мести. Мстить мелко и в спину может любой, а вот для второго варианта требовалось истинное мужество. Однако этот доказанный факт личного мужества Касаткина на защитную линию Реджи никак не повлиял. Кстати, возможно, именно наличие этой самой защитной линии и сподвигло адмирала в первую свою попытку действовать чужими руками — он боялся понять своего обидчика. Более того, он боялся не просто понять, но и простить его. То было идиотское, по мнению Касаткина, качество, присущее лишь человеку разумному.

«Как, впрочем, и сама месть», — довершил он свои размышления на эту тему и решился-таки на очную беседу с ненавистным индусом.

Синак держался более чем достойно. Он уже не походил на опустившегося забулдыгу, не выглядел отбросом общества, недостойным жалости и понимания.

— Да, я был уверен, что там, на передовой, нашу цивилизацию должен представлять наш лучший крейсер, — согласился с доводами Касаткина Реджи. — Но я не отправлял вашу дочь служить на «Прорыв», — он говорил тихим, но довольно твердым голосом и легко парировал все обвинения в свой адрес. — Это сделали вы сами, полагая, что новый флагман ВКС страны еще долгое время не сойдет со стапелей.

— Я отправил ее туда, чтобы уберечь!

— Благими намерениями, адмирал, вымощена дорога в ад. И, кроме того, на самом деле мы понятия не имеем, что произошло с «Прорывом». Нам известно лишь то, что они не могут с нами связаться. Бесспорно, мне жаль и вас, и вашу дочь, и вашу супругу…

— Закрой свою пасть! — зарычал Касаткин, не в силах больше сдерживать свой гнев. Сейчас он не был адмиралом, не был политическим деятелем, не был спасителем человечества. Сейчас он был отцом погибшей дочери, он был вдовцом, чья супруга покончила с собой, не вынеся потери единственного чада. С Синаком говорил тот, кто потерял все. Даже не так — с ним говорил тот, кто имел в своей жизни все и в одночасье все потерял. Однако, несмотря на это, Реджи адмирала почему-то не боялся.

— Прислушайтесь к себе, адмирал, — спокойно продолжил он, — вы не смеете обвинять меня во всех своих неудачах. Разве одному мне под силу было решить вопрос отправки «Прорыва» к шару? Разве за мной было последнее слово? Будьте честны сейчас перед собой — даже президент не решает подобные вопросы единолично. Посмотрите на ситуацию здраво, адмирал, сейчас самое время для этого. Сейчас, когда ни на меня, ни на вас не давят ваэрры. Нет, адмирал, — Синак говорил спокойно, но в его словах все же был какой-то огонь, который разжигал в Касаткине пламя сомнения, — я не пытаюсь вас переубедить. Я уже давно не боюсь ни смерти, ни забвения, ни страданий. Поверьте, я и без ваших потуг давно мертв, и нынче знаю это, как никогда прежде. Но меня коробит мысль, что моя жизнь, само мое биологическое существование отравляет вам бытие. Это неправильно, адмирал. И неправильно лишь потому, что вас на мне замкнуло, месть стала смыслом вашей жизни, реализовав которую, вы полностью исчерпаете свой ресурс. А он был бы нам завтра очень полезен.

Синак говорил, а Касаткин чувствовал, как уходят гнев и ярость. Он хочет гнева, хочет ярости, но лишается их. Оба эти чувства вытекают из него, словно вода сквозь пальцы. Проклятый ученый опустошал Касаткина, потому что был прав. Он искал мести ради мести. Он действительно сам направил свою дочь, свою Варю, свою маленькую Варежку на этот проклятый «Прорыв». Он хотел уберечь ее. Он уже тогда знал, к чему катится мир, чувствовал надвигающуюся беду, понимал, что вскоре произойдет первый и, возможно, последний контакт человека с расой небожителей. Касаткин все это знал, все предсказал загодя. Не знал он лишь одного — именно «Прорыв» и будет тем самым инструментом первого контакта.

— Чего же ты хочешь? — спросил он Синака, опуская руки. Он даже не заметил, как в гневе схватил доктора за грудки.

— Это вы меня схватили, — улыбнулся Реджи.

— Почему-то не могу отделаться от мысли, что ты сам этого хотел.

— Может, и так.

— Так что было с третьей капсулой? — Синак уже хотел ответить что-то, но Касаткин сразу предупредил его. — И не смей лгать мне, Соболев видел тебя в той капсуле. А после ты стер все данные. Зачем? Какую игру ты затеял?

— Допустим, адмирал, я боялся смерти и разыграл перед вами целый спектакль.

— Спектакль? — Касаткина раздражал тот факт, что Синак не боится его. И его поведение сейчас нельзя было назвать бравадой или чем-то напускным — этот человек действительно знал, что его сегодня не убьют. Знал, что не просто не убьют, но и потащат в космос. Касаткин был готов поставить на это все, что у него было — Реджи Синак играет с ним и знает куда больше, чем говорит.

— Да, — Синак все еще улыбался, — спектакль для вас. Допустим, я знал, что вы попытаетесь завершить начатое и убьете меня сразу после того, как я передам управление программой «Осирис» временному правительству. Допустим, я передумал умирать и решил вас обмануть, подсунув вам ложную надежду.

— Надежду на что?

— На то, что ваша дочь все еще жива, — губы адмирала непроизвольно дрогнули, Синак заметил это и продолжил. — Как я все провернул? Все просто: я взламываю систему третьей капсулы, подделываю данные и делаю вид, что она вдруг стала исправной. Убедившись, что вы заглотили наживку, я вывожу эту капсулу из строя — и с этих самых пор вы у меня на крючке.

— Работающая капсула номер три системы ЧДС, — продолжил за Синака Касаткин, — должна была внушить мне мысль о том, что цел и «Осирис-3». И не просто цел, но и передал на Землю послание.

Реджи кивнул, улыбаясь:

— Так, продолжайте…

— И теперь есть только одно место, где хранится переданная на Землю информация. И это место — твоя голова.

— Допустим, адмирал, все так. Что бы вы предприняли в таком случае?

— Я бы сохранил тебе жизнь.

Реджи поджал губы и развел руки в сторону:

— И вот я перед вами, адмирал, и я все еще жив.

— Но с чего ты взял, что я поверю тебе? С чего ты взял, что твоя ложь не будет раскрыта?

— С того, адмирал, что, убив меня, вы никогда не узнаете, правда ли то, что я вам рассказал, или нет. Убив меня, вы так и не поймете, получил я от «Осириса-3» весточку или нет.

— Я могу вырвать правду из тебя! — возразил Касаткин. — Вырвать ее вместе с твоими зубами, вырвать ее вместе с твоими ногтями, выбить ее из твоих почек, выгрызть ее из твоей печени… Поверь, Синак, у меня есть на то и моральное право, и все необходимые ресурсы.

— Вы правы, но данные, полученные таким путем, могут ввести вас в еще большее заблуждение. Мы оба знаем, о каком ресурсе вы говорите, этот ваш Соболев действительно страшный человек. Проблема как раз в том, что я далеко не агент разведки под прикрытием. Мне дурно даже от описания тех пыток, о которых вы рассказали. Кто знает, на что способен человек, испытывающий такие мучения? Я, к примеру, соглашусь со всем, что на меня повесят. Соглашусь с убийством любой персоны, включая исторические личности средних веков, возьму на себя геноцид любого народа, признаюсь в изготовлении смертельного вируса, способного погубить все живое на планете. Я оговорю себя, как угодно, не моргнув и глазом, лишь бы вы меня не трогали. Я наплету вам с три короба о том, что «Осирис-3» цел и невредим, что у них там просто проблемы со связью или с питанием. Сообщу, что все корабли, включая «Прорыв», тоже целы и невредимы, что они ждут вашей помощи, что экипаж не пострадал и так далее… Скажите, адмирал, вы поверите в информацию, добытую таким образом? Или, возможно, вы предпочтете получить сведения из моей головы медикаментозным путем, рискуя повредить мою память?

— В таком случае, — гневно ответил Касаткин, — я повторяю свой вопрос. Что ты хочешь?

— Все, что я хотел, адмирал, вы уже сделали. Мы с вами находимся в той самой точке бытия, где и должны находиться. И все идет своим чередом.

— К чему все это? — Касаткин вдруг смягчил тон, прищурился и уточнил свой вопрос. — Зачем вся эта клоунада? Что вы хотите, доктор Синак, чего добиваетесь? Почему нельзя просто открыть всю правду?

— Потому что правда нужна только тогда, когда она уместна и не повлияет на ход истории, — Синак говорил, выделяя и тщательно взвешивая каждое свое слово, а в конце еще и подмигнул Касаткину, буквально вызвав у того оторопь.

«Нет, — подумал адмирал, — он определенно что-то узнал».

— Более я ничего не смогу вам сказать, — продолжил меж тем Реджи. — А сейчас, Сергей Игоревич, попрошу выделить мне нормальную каюту и распорядиться насчет ужина. И да, было бы неплохо, если бы у меня была свобода передвижения по кораблю.

— Зачем? — Касаткин не торговался, ему действительно было интересно, что именно хочет этот обнаглевший ученый.

— Хочу присутствовать на мостике во время генерального сражения.

— Зачем? — повторил адмирал свой вопрос.

— Кто-то из нас должен контролировать ход событий и вовремя остановить вас.

— Остановить? Остановить, то есть уберечь от ошибки? Кем вы себя возомнили — мессией, пророком? — волна гнева вновь захлестнула Касаткина. Он навис над тщедушным Реджи всей своей массой и готов уже был раскроить ему голову одним ударом, однако что-то его удерживало.

— Успокойтесь, адмирал, — Синак вдруг внезапно посерьезнел и встал. Их взгляды пересеклись, и во взгляде ученого Касаткин увидел сейчас ту жесткость, с которой обычно выдвигают ультиматумы. — Я не могу объяснить всего, но хочу, чтобы вы знали: то, что вы сейчас делаете — единственно верный путь. Теперь я этом в этом уверен.

— Что же ты узнал? — одними губами прошептал Касаткин. — Что должно произойти?

— Произойдет то, что до́лжно. Скажу — и все рухнет.

Тут адмирал понял, что больше не имеет никаких рычагов давления на Синака. Этот человек, стоящий сейчас перед ним, либо свихнулся окончательно, либо действительно что-то знает и может существенно повлиять на ход истории. Ох, неспроста он уничтожил данные с капсулы номер три, не просто так навязался в этот полет. Сам полез в эту авантюру, выбраться из которой живым вряд ли кому-то удастся. Касаткин и сам не верил в то, что у него получится уничтожить основной корабль ваэрров — все, что он делал, больше походило на жест отчаяния, психическую атаку, рассчитанную на банальное везение или даже чудо. Ну кто, скажите, будучи в здравом уме, поверит в то, что земным оружием можно уничтожить корабль, прилетевший из другой звездной системы или даже из другой галактики? Вся эта затея с атакой корабля ваэрров была чистой воды авантюрой, продиктованной отчаянным желанием Касаткина отомстить за семью, да и, что греха таить, за все человечество. Касаткину просто повезло обладать столь мощной харизмой, столь сильным авторитетом среди военных, удалось быть настолько убедительным, что за ним действительно пошли тысячи его подчиненных. Правда была в том, что Сергей и сам не верил в успех своего предприятия.

Однако сейчас, глядя в спокойные глаза Реджи Синака, своего кровного врага, Касаткин понял: происходит нечто необъяснимое. Нечто такое происходит, что простыми словами не объяснишь и не опишешь. Адмирал просто чувствовал это, знал, спинным мозгом ощущал напряжение этого момента. Этим напряжением было пронизано все пространство вокруг — даже воздух сейчас, казалось, вибрировал от напряжения. И напряжение это свидетельствовало лишь об одном — все человечество сейчас находится на распутье дорог, в некой точке бифуркации. Нет, Синак явно не блефует, он точно что-то знает. Более того, он еще и верит в это что-то, всем своим естеством верит… Верит и хочет, чтобы поверил и Касаткин.

«Это что же выходит, — сам себя спросил адмирал, — я делаю все верно? Получается, сейчас действительно все зависит от меня самого?»

Слова, которые смог выдавить из себя Касаткин, прозвучали, как мольба:

— Варя… — он судорожно сглотнул слюну, — жива?

Синак посмотрел в умоляющие глаза военного и коротко ответил:

— Распорядитесь насчет ужина, адмирал.