Последний контакт 3 (СИ)

Глава 7

В последние дни он все чаще думал о матери. Как бы ни старалась Валерия Мирская обмануть саму природу, ей это не удалось. Чем дольше Роман находился среди людей, тем меньше ощущал себя человеком. Кроме того, одно дело — пытаться обмануть именно человека, и совсем другое — обмануть искусственно выращенное существо. Роман не был человеком, не был продуктом миллионов лет эволюции. Он представлял собой суррогат — некое подобие человека, но никак не полноценное человеческое существо.

Именно поэтому в военных космических флотах всех земных государств имелся строгий запрет на использование труда репликантов. Никто не хотел допускать неполноценных гуманоидов к оружию. Да, их могли использовать в научных целях, и Роман был тому живым свидетельством. Однако испытывать прототипы новых космических аппаратов или на собственной шкуре апробировать условия неизученных планет, будучи полностью подконтрольным людям, это одно, и совсем другое — давать таким недолюдям волю.

Сейчас Роман осознавал это куда яснее. Большое лучше видится на расстоянии, а частное лучше изучать в сравнении с другим частным. Здесь, на «Прорыве», Роман получил возможность сравнить себя с другими людьми — с существами, к которым, по мнению матери, он относился. Но чем больше он наблюдал за своими создателями, тем больше находил в себе различий с ними.

Одним из самых очевидных отличий репликантов от людей Роман считал неспособность последних сопротивляться влиянию ваэрров. Валерия догадывалась, что ваэрры не могут подчинять своей воле искусственно созданных людей, но там, на «Юкко», доказать это не могла. Сама она была неподвластна влиянию Добряка, поскольку изменила свой генотип, а Роман был просто ее спутником, управлять которым ваэррам было попросту незачем. Ее собственные попытки управлять сознанием Романа не увенчались успехом. Он хорошо откликался на обучение, легко усваивал материал и даже мог быть запрограммирован на какие-либо действия посредством вербального контакта. Но взять под контроль сознание Романа, как она делала это с аватарами на «Юкко», Валерия так и не смогла. Провоцировать же на это Добряка Мирская не хотела, и Роман теперь понимал, почему. Очевидно, это обстоятельство было частью ее плана по спасению Земли. Разумеется, афишировать свои намерения мать не желала, а потому действовать ей приходилось осторожно. К примеру, они никогда не обсуждали с матерью различия между людьми и репликантами. Напротив, она всячески убеждала Романа в том, что этих различий попросту нет, что Роман полноценный человек, такой же, как она сама, как миллиарды других людей на планете. Однако чем дольше Роман находился на «Прорыве», тем отчетливее понимал — обмануть она хотела не его, а ваэрров.

Тем не менее Валерия была убедительна в своих речах. Ей почти удалось убедить Романа в том, что он мало чем отличается от людей — внушить ему это было лишь делом времени. Но где-то глубоко внутри себя Роман знал правду: он не человек. И сейчас эта правда слишком уж сильно бросалась в глаза. Люди — имеется в виду, настоящие люди, земной выделки — имели слишком тонкую настройку нервной системы и обладали неким трансцендентным мерилом человечности. Душой.

В наличии души у себя самого Роман сильно сомневался, поскольку так и не смог постичь сути этого понятия. Валерия часто говорила с ним о душе, пытаясь объяснить то, что, по мнению самого Романа, объяснить было невозможно. Объяснять смысл слова «душа» существу бездушному было равноценно тому, как объяснять слепому, что такое свет.

К тому же для Романа суть слова «душа» была столь же непостижимой, как и суть слова «вера». Нет, сам глагол «верить» Роману был понятен по той простой причине, что к этому слову можно было подобрать синонимы. Верить означало доверять, убеждаться, полагаться, вверять — то есть верить кому-то или во что-то. Проблемы начинались, когда Валерия пыталась извлечь из этого слова иной смысл. Так Роман узнал о тяге людей к вере в некое всемогущее и непостижимое существо — в бога. Быть верующим, по мнению Валерии, означало быть чистым душой. А само слово «душа» у Романа не вызывало никаких ассоциаций, а стало быть, ни о какой чистоте или черноте человеческих душ он не мог ни размышлять, ни судить, ни дискутировать. Получался замкнутый круг, из которого выбраться самостоятельно Роман не мог, его мозг попросту отказывался принимать такие понятия и оперировать ими. Это ли не доказательство того, что его мать заблуждалась, называя Романа человеком? Или же это означало, что Мирская не смогла убедить в этом его? Вопрос был в другом: смогла ли она убедить ваэрров и зачем, собственно, ей было нужно их убеждать?

Роман напряг память и вспомнил те слова, которые он должен был передать на Землю. Слова эти он слышал лишь единожды. Валерия заставила Романа выучить этот текст наизусть и заставила поклясться, что он передаст их ее сестре Дарье. Происходило это как раз в тот момент, когда Добряк был временно отключен, а Валерия занималась энергосистемой «Юкко». С точки зрения ваэрров, это была победа над человеком. Они заставили ее встать на их сторону, смогли изменить ее физические параметры и со временем рассчитывали — и не безосновательно — превратить ее в ваэрра и ментально. Они обманули доверчивую землянку. Но так ли проста была Мирская? Может, она хотела, чтобы ваэрры поверили в свой триумф? Может, именно в том и состоял ее план — заставить врага поверить в его победу?

Как бы то ни было, но Валерия, похоже, перехитрила саму себя. Да, с одной стороны, ей удалось сохранить информацию для землян, и Роман был дня нее не более чем накопителем этой информации, временным хранилищем — флешкой, если говорить проще. Но с другой стороны, за возможность передать эту информацию Валерия заплатила слишком высокую цену. И самым обидным было то, что непомерная цена была заплачена, а информацию передать все равно было нельзя.

Да, Роман не верил ни Касаткиной, ни тем более Павленко. Слишком уж примитивно они действовали. Он был уверен, что эти двое ничем от остальных военных Земли не отличаются, что они попросту придумали коварный план, имеющий цель добраться до информации, которой он владел. И, по сути, самому Роману было плевать на то, кто именно получит эту информацию и каким образом она отправится на Землю — был бы результат. Проблема заключалась в том, что на «Прорыве» эту информацию нельзя было озвучивать вслух. Крейсер был атакован амальгитом, и в данный момент ваэрры практически в реальном времени имели доступ ко всему, что творится на корабле. Пророни Роман хоть слово, хоть как-то пролей свет на ключ к спасению Земли от вторжения — ваэрры об этом узнают незамедлительно. Действовать нужно было только тайно, только через систему ЧСДС, которая на военных крейсерах никак не пересекалась с другими системами связи и не контролировалась главным компьютером. А для этого нужно было, чтобы люди поверили в то, что Роман пытается помочь, а не навредить.

День пролетел незаметно. Сегодня Романа никто не допрашивал и не навещал. Кормили его только утром, что свидетельствовало о запланированных на вечер исследованиях. Все говорило о том, что слова Касаткиной не были простым сотрясанием воздуха. Эти двое, Касаткина и Павленко, действительно что-то задумали. Роману же оставалось все меньше времени на то, чтобы решить для себя непростую дилемму — верить им или нет.

С одной стороны, только эти двое из всех, с кем Роману приходилось общаться на «Прорыве», не делали ему ничего плохого. Но с другой — не уловка ли это? Опять же, размышлял Роман, где гарантия, что Павленко действительно решится преступить закон? За два месяца общения с военными Роман хорошо изучил эту касту. Людьми они были образованными, каждый в своей области слыл экспертом, но вот в целом… Было в представителях этой профессии нечто такое, что роднило их с репликантами. А именно — слепое подчинение приказам начальства и механизмам регулирования службы, или, как они его называли, уставу. Складывалось впечатление, что эти четкие рамки, разработанные с целью создания из множества уникальных личностей одного большого и слаженного организма, никто преступить не может и, более того, не хочет. Люди на «Прорыве» соблюдали субординацию и следовали уставу даже тогда, когда все их нутро кричало об абсурдности происходящего.

Вот и попробуй, реши тут, что именно движет капитаном третьего ранга Павленко. Сумел ли этот странный человек перешагнуть через себя? Решился ли действительно поверить в Романа? Или же ему приказали поверить? Правда ли он хочет помочь Роману, хочет спасти Землю, или же все его действия направлены на то, чтобы вынудить репликанта открыть правду его начальству? Как вывести его на чистую воду, как понять, что есть истина?

Времени оставалось все меньше, Роман чувствовал это. Вот уже и свет погасили — стало быть, прошли очередные стуки, на крейсере наступила ночь. А он все еще не решил, верить ему Павленко или нет.

Так, за своими внутренними терзаниями и тревожными мыслями, репликант не заметил, как уснул. Глаза его по-прежнему были открыты, однако мозг перешел в самый приятный режим работы — сон. Именно во сне Роман мог полностью отрешиться от всех своих насущных проблем, расслабиться и посвятить время себе и своим внутренним переживаниям.

Роман обожал спать. Было в этом процессе нечто таинственное и завораживающее. Особенно странным ему казалось то, что он не выбирал, о чем именно он будет думать во сне, что именно решит, какое сновидение увидит, с кем будет в нем общаться. Парадоксы изменения сознания во сне всегда его волновали. Почему, скажем, в момент бодрствования Роман сам управляет своими мыслями, а во сне теряет контроль над собственным сознанием? И если контроль над сознанием теряет он, то резонно предположить, что кто-то другой в этот момент контроль приобретает. И Роман задавался логичным вопросом — кто именно? Кто думает вместо него во сне? Кто выбирает темы для размышлений, сюжеты для сновидений, мотивацию поступков? Было такое впечатление, что во время сна настоящий Роман покидает свое тело, теряет над ним контроль, позволяет своему мозгу жить собственной жизнью. Получается то, что делает Романа Романом, это мозг? Тогда почему во сне он не способен контролировать себя?

На этот раз Роману снилась мать. Вернее, даже не она, а ее голос. Валерия твердила одну и ту же фразу:

— Запомни это. Запомни и передай Дарье. Запомни, Роман!

Эти события происходили больше года назад. Роман сидел спиной к Валерии и смотрел в смотровое окно «Осириса», в котором не было видно ничего, кроме черной пустоты. Они находились внутри «Юкко», сам же «Юкко» был на время обесточен и готовился к запуску реакторов. Долгих полгода Валерия и Добряк готовились к этому дню. Были протянуты километры кабелей из «Осириса» в «Юкко», получено и изучено море информации о «Юкко» и технологиях, которыми обладали ваэрры. Было сформировано бессчетное количество амальгитовых связок между двумя чуждыми друг другу системами. Наконец, день, когда «Осирис» послужит донором энергии для оживления гиганта «Юкко», настал. И именно в этот день, когда Валерия отключила Добряка и осталась с Романом наедине, он в первый и последний раз услышал фразу, которая должна была спасти Землю. Конкретная фраза, сказанная конкретному человеку в конкретный момент — только так и никак иначе. Строго, слово в слово, четко и без колебаний.

Роман напряг память и произнес про себя эти слова: «Ключ не в нас, сестренка. Ключ в твоей борьбе». Вот и все. Два коротких предложения, сказанные Дарье Мирской, должны были решить исход войны миров. Что означали эти слова, почему их нужно было сказать именно Дарье? Кто она? Кем на Земле была сестра Валерии, какой властью обладала? Как вообще абстрактная, на первый взгляд, фраза, могла помочь людям в борьбе с ваэррами? Как ни старался Роман найти в этих двух предложениях потаенный смысл, как ни переиначивал их, как ни крутил эти слова, понять хоть что-то он не смог. Эти слова точно не были шифровкой, они не содержали технических характеристик «Юкко», не открывали завесу тайны, которой был окутан краеугольный камень всех технологий ваэрров — амальгит. В этих словах не было и намека на стратегию, которой будут придерживаться ваэрры в войне с людьми. Ровным счетом ни-че-го! И тем не менее именно это Роман и должен был передать Дарье Мирской. Именно она должна была возглавить сопротивление. И не просто возглавить сопротивление — она должна была одержать победу.

В каюте зажегся свет. Роман так крепко уснул, что даже пропустил момент, когда открылась дверь. Он медленно перевел взгляд на вошедшего.

— Вы не спите, Роман? — по лицу Павленко невозможно было догадаться, пришел он исполнить задуманное или же передумал и лишь проведет стандартный ночной допрос.

Роман отрицательно покачал головой.

— Хорошо. Тогда на выход.

Роман встал, накинул на себя больничную робу и вышел в коридор. Там его ждали двое вооруженных матросов, перед ними левитировала медицинская каталка. Значит, будет не допрос, а медицинское исследование, подумал Роман. На допросы обычно водили пешим порядком. И, кстати, с каких это пор охранников двое? Не со вчерашним ли визитом Варвары Сергеевны связано усиление? Чего же она натворить-то успела?

Следом вышел Павленко. Он кивнул узнику на каталку, и Роман послушно улегся на холодный лежак. Его руки и ноги тут же потяжелели — сработали силовые держатели.

— Дальше я сам, — тихо сказал Павленко матросам и тут же добавил, предвосхитив тем самым их вопросы. — Он уже зафиксирован. Никуда не убежит. Да ему, собственно, и бежать-то некуда. Ждите тут, мы через полчаса вернемся.

Роман почувствовал повисшее между офицером и матросами напряжение. Павленко, кажется, что-то упускал из виду. Охранники колебались и явно не планировали подчиняться старшему по званию.

— Но приказ капитана… — начал было один из них.

— Сейчас я на корабле и царь, и бог! — жестко отчеканил Павленко. — Я старший вахтенный офицер, матрос, и мне решать, как и где допрашивать этого гаврика, — немного подумав, Павленко понизил тон и добавил. — Ребята, все в порядке. Капитан у себя, он отдыхает после трудных переговоров.

Видя, что уговоры не помогают, Павленко вновь включил начальника. Лицо его посерьезнело, и он решил надавить на матросов иначе:

— Значит так, тугодумы, устав гласит…

— Товарищ капитан третьего ранга, мы прекрасно знаем устав, — вступил в диалог второй матрос. Говорил он спокойно, но в его голосе сквозил металл. У Романа больше не было сомнений — никто из матросов не собирается беспрекословно выполнять приказы дежурного офицера.

— И согласно уставу, — продолжил матрос, — старший вахтенный офицер во время своего дежурства обязан находиться на центральном посту.

— Яйца курицу не учат! — рыкнул Павленко, не собираясь сдаваться. — Сильно сомневаюсь, что устав ты знаешь так же, как знаю его я. Ко всем прочим обязанностям вахтенных офицеров относится еще и инспекция отсеков. Сейчас на ЦП старпом, он меня и послал осмотреть отсеки и разобраться с заключенным, — Павленко навис над матросом, всем своим видом показывая, кто тут начальник, и процедил сквозь зубы. — Матрос, ты место свое знай. Не с девкой ведь по Арбату гуляешь!

Казалось, слова офицера произвели на матросов впечатление. Оба парня вытянулись в струну, но, к удивлению Павленко, от своего не отступили.

— Товарищ капитан третьего ранга, говорите, что хотите, но приказ капитана был удвоить охрану задержанного и не спускать с него глаз даже на допросах. Делайте с ним, что хотите, но мы будем присутствовать.

Павленко отступил на шаг, опустил голову и тяжело выдохнул.

— Ладно, черт с вами. Со мной пойдете.

«Вот те раз! — удивился Роман. — Офицер — и так легко сдался? Видимо, его тут не особо кто жалует, раз уж даже матросы не боятся ему перечить».

— Только принеси одеяло. Видишь, — Павленко кивнул на Романа, — продрог, бедолага. Нам его еще в томограф пихать.

Один из матросов козырнул, отчеканил «Есть!» и нырнул в камеру. Второй же матрос поднял руки и начал пятиться назад. Роман извернулся так, чтобы увидеть, что происходит, и только сейчас понял — Павленко взял второго матроса под прицел какого-то оружия.

— Правильно понимаешь. Иди-ка в камеру. И не шуми…

Тут из каюты Романа донесся голос первого матроса.

— Товарищ капитан третьего ранга, тут нет никакого одея…

Павленко лишь на секунду отвлекся на голос, но и этого было достаточно, для того чтобы второй матрос решился на бросок. Раздался тихий треск, затем еще один, и оба матроса рухнули на пол без чувств. На ближней дистанции против стазера особо не повоюешь. Павленко разоружил противников, сунул их стазеры куда-то под каталку и закряхтел, оттаскивая безвольное тело оглушенного в коридоре матроса в камеру. Послышалось шипение гермодвери, а затем каталка с репликантом плавно заскользила над полом. Сказать, что Роман был в шоке — ничего не сказать.

По уже знакомым коридорам ехали недолго, парень успел хорошо изучить этот маршрут. Метров через десять будет развилка, откуда есть только два пути: направо медицинский отсек, налево — жилой. Допрашивали Романа, как правило, либо в камере, либо в одном из помещений жилого отсека, а дальше него никогда не увозили. Сейчас Павленко повернул налево. Это уже было интересно — неужели Павленко действительно решился осуществить задуманное? Или же все это было частью плана? Роман склонялся ко второму варианту. Коридор наверняка был под прицелом видеокамер, стычку офицера с матросами по любому кто-то заметил бы. Однако тревога поднята не была, стало быть, все, что сейчас происходит, лишь часть спектакля.

Весь путь занял около пяти минут, однако за это время им никто не встретился, что для корабля таких размеров было странно. Обычно коридоры «Прорыва» не пустовали. Павленко, очевидно, хорошо подготовился к этому спектаклю и спланировал все так, чтобы никто не смог помешать осуществлению задуманного. Оставалось понять, что же именно он задумал.

— Первая каюта в жилом отсеке пустует, — прошептал Павленко на ухо Роману. — Там ты переоденешься в офицерский мундир, и мы с тобой пойдем в рубку связи. Ты готов к передаче?

— А камеры? — так же тихо спросил Роман.

— Искин вырублен. За камерами следят вахтенные матросы. Сейчас они спят непробудным сном, об этом позаботилась Варвара Сергеевна. Так, еще поворот — и мы на месте…

— Добрый вечер, Дмитрий Фролович! — начальник медслужбы, казалось, появился из ниоткуда. Его голос не показался Роману настороженным, скорее, удивленным. — А вы, товарищ капитан третьего ранга, куда это направляетесь с задержанным, да еще и в столь поздний час?

«Так-так, — мысленно улыбнулся Роман, — а этого Павленко тоже вырубит или до антракта подождет?»