Пособники Холокоста. Преступления местной полиции Белоруссии и Украины 1941-1944 гг

Глава 9 ЗАКЛЮЧЕНИЕ Местный коллаборационизм в Холокосте

Историки все чаще сходятся во мнении о необходимости пересмотра некоторых широко распространенных представлений о том, как осуществлялся Холокост. По осторожной оценке Хилберга, в течение 1941-43 гг. на территории в пределах довоенных (на май 1941 г.) границ Советского Союза около 2.000.000 евреев было расстреляно в ямах недалеко от их домов[1004]. Роль, которую сыграли при этом пресловутые эйнзатцгруппы, детально отражена в их собственной обширной документации. Однако летом и осенью 1942 г. по вышеуказанной территории прокатилась так называемая «вторая волна» расправ. В Западной Белоруссии и на Украине «вторая волна» оказалась еще более губительной, чем первая, так как она накрыла и уничтожила почти все гетто, кроме нескольких основных трудовых. Цель нацистов состояла в том, чтобы сделать эти регионы Judenfrei, «свободными от евреев»[1005].

Организация и исполнение «второй волны» в указанных областях были более тщательными, чем в акциях 1941 г. «Вторую волну» координировали и осуществляли региональные начальники СС и полиции с помощью уже созданных ими постов полиции безопасности. Для выполнения этого страшного мероприятия на огромных восточных просторах требовалась значительная поддержка подразделений полиции охраны порядка и местных коллаборационистов. В операциях были задействованы не только мобильные батальоны полиции порядка и шуцманств, важную роль играла также немецкая жандармерия и ее местные полицейские пособники (Schutz-mannschaft-Einzeldiensf), которые представляли полицейскую власть на районном уровне.

Участие жандармерии и местной полиции в основном сводилось к оказанию помощи полиции безопасности по сбору евреев и охране мест казни. Иногда местные полицейские сами пускали в ход оружие, расстреливая евреев у ям, но главная задача жандармерии и местной полиции состояла в том, чтобы после расстрелов довести работу до конца, т. е. найти и уничтожить всех, кто тем или иным путем сумел избежать казни. Например, в «Книге памяти города Глубокое» говорится, что «полицейские целыми днями и неделями без устали разыскивали спрятавшихся или сбежавших евреев»[1006]. Систематическое участие местной полиции зафиксировано в таких местах, как Глубокое, Новогрудок, Полесье, Волынь и Житомир, т. е. на большей части заселенных евреями территорий Западной Белоруссии и Украины.

Кем же были местные коллаборационисты, столь активно участвовавшие в нацистском геноциде на Востоке? На территориях, находившихся под контролем немецкой гражданской администрации, активными участниками расправ были люди из числа тех 25.000, которые в первые месяцы оккупации добровольно поступили на службу в местную полицию. Из них 2000 человек к июлю 1942 г. были унтер-офицерами, но многие впоследствии были в знак признания их заслуг и по мере роста численного состава шуцманств повышены в звании[1007]. Вначале в полицию поступали те, кто стремился отомстить советской власти и регулярно получать жалованье. Сам характер работы привлекал националистов, честолюбцев, местных хулиганов и антисемитов, а иногда и бывших уголовников. Но среди добровольцев встречались и простые крестьяне, предпочитавшие рутинную караульную службу тяжелому труду на земле.

Жестокие преступления этих местных полицейских подробно и наглядно отражены на страницах настоящей книги. Разнообразные использованные источники — немецкие рапорты и доклады, протоколы послевоенных судебных процессов, показания многочисленных свидетелей — евреев и не-евреев — не оставляют сомнений в том, что касается общей картины. Многие свидетели утверждают, что полицейские коллаборационисты обращались с евреями более жестоко, чем немцы[1008], а также бессердечно расправлялись с женщинами и детьми.

Однако это сборище палачей было далеко не однородным. Некоторых индивидуумов можно охарактеризовать как «заядлых убийц». Они добровольно исполняли «карательные» обязанности ради возбуждения и сознания собственной власти, которые это им давало. Эти люди презирали человеческую жизнь. Другую значительную группу коллаборационистов составляли начальники местных унтер-офицеров, отдававшие приказы от имени немцев. Не все они отличались чрезмерной жестокостью, но, командуя нижестоящими, готовы были убивать ради наград и продвижения по службе. Именно такие преступники были, скорее всего, склонны связать свою судьбу с немцами и впоследствии бежать с ними на Запад, понимая, что в случае прихода Красной армии рассчитывать на пощаду им не придется. Роль остальных добровольцев источники характеризуют менее определенно, поскольку многие из них по вполне понятным причинам на допросах утверждали, будто всего лишь подчинялись приказам.

С лета 1942 г., когда усилилась партизанская война, немцы стали все чаще прибегать к принудительному набору молодых людей в местную полицию, опасаясь, что в противном случае те могут примкнуть к партизанам. Такие новобранцы особого рвения не проявляли и особым доверием немцев не пользовались. Некоторые новобранцы активно участвовали в уничтожении семей партизан — порой из мести за убитых родственников и друзей. Другие, напротив, неохотно выполняли свои обязанности и при первой возможности бежали к партизанам. Многие рекруты не ушли с отступавшими немцами и по иронии судьбы именно они подверглись жестоким наказаниям, которые советские власти предназначали всякому «пособнику».

Значение антисемитских настроений среди активных полицейских и местных жителей оценить нелегко. Судя по имеющимся источникам, антисемитизм был всего лишь одним из множества мотивов, определивших их поведение. Другими мотивами представляются жадность, алкоголизм, антикоммунизм, карьеризм и влияние среды. И немецкая и местная антисемитская пропаганда не без успеха связывала евреев с мнимым «иудейско-большевистским» заговором, что, несомненно, находило отклик среди тех, кто пострадал от советских репрессий. Непродолжительная советская оккупация обострила в бывших польских землях этнические противоречия, а быстрые политические и экономические изменения и особенно массовые советские депортации ослабили социальные связи. Многих поляков особенно возмущало, что некоторые евреи заняли их должности в местной администрации и даже в полиции. Они предпочитали не замечать, что советские репрессии затронули еврейский бизнес, еврейские организации и еврейских беженцев не менее жестоко, чем их самих.

Сомнительно, однако, что соучастники нацистских злодеяний руководствовались только мотивами расовой ненависти. Аналогичная кровожадность и равнодушие к человеческой жизни местные полицейские проявляли и по отношению к другим жертвам, которые вовсе не были евреями. Цыган, военнопленных, членов семей партизан и даже русских («восточников»), т. е. всех, кого немцы считали «враждебными элементами», постигла такая же участь.

Дискриминация евреев всегда была характерной чертой русской истории. В конце XIX и в начале XX века она привела к чудовищным вспышкам насилия. В период гражданской войны в России свыше 100.000 евреев были убиты в погромах, учиненных главным образом поляками, украинцами и русскими белогвардейцами[1009]. В критических обстоятельствах евреи научились прятать свои ценные вещи, уходить в леса, а в случае необходимости даже бороться с погромщиками. В мирное время на территориях, находившихся под властью поляков, для развязывания кровавых погромов присущего населению глубинного антисемитизма было недостаточно[1010]. Но этого скрытого антисемитизма вполне хватило для того, чтобы немцам легко было найти достаточное количество желающих принять участие в расправах. А остальные местные жители не прочь были поживиться «бесхозным» имуществом убитых евреев.

В воспоминаниях уцелевших евреев снова и снова возникает тема изоляции и одиночества, которые они испытали во время Холокоста. Отсутствие тесных связей с христианами привело к тому, что в час нужды им почти не у кого было искать помощи. Предательство соседей угнетало их больше, чем ненависть чужаков-немцев, с которыми они имели мало непосредственных контактов. В обстановке, когда не только местные полицейские, но и некоторые местные крестьяне готовы были выдать еврея за несколько килограммов соли[1011], каждая случайная встреча могла закончиться смертью. На самом деле, многие евреи обязаны своим спасением христианам, которые, один за другим, помогали им, рискуя собственной жизнью, о чем большинство уцелевших с благодарностью вспоминают[1012], — но всего лишь одного случая предательства было достаточно, чтобы лишить еврея всякой надежды на спасение.

Личное знакомство палачей с их жертвами, запертыми в мелких гетто на восточных территориях, придает расправам элемент какой-то жуткой близости, что не согласуется с пониманием Холокоста как некоей деперсонализованной бюрократической машины уничтожения[1013]. Эти убийства в некотором смысле подобны «этническим чисткам» в бывшей Югославии, где местные ополченцы терроризировали, изгоняли и убивали своих соседей по мотивам национальной ненависти и личной наживы. Поскольку украинцы, белорусы и поляки были лишены возможности создать собственные вооруженные силы, многие националисты поступали в немецкую вспомогательную полицию с целью приобрести оружие и боевую подготовку для будущей борьбы. Конечно, уникальной чертой нацистского геноцида являются его масштабы и централизованное управление со стороны полицейского аппарата Гиммлера. Участие в этом процессе местных сил заслуживает более пристального внимания. Прямое сравнение с недавнимй «этническими чистками» еще более адекватно по отношению к национальным конфликтам, вспыхнувшим в 1943 и 1944 гг. на Волыни и в районе Вильнюса. Здесь старинные распри между украинцами, поляками и литовцами вновь вспыхнули в «вакууме власти», возникшем при приближении Красной армии.

Без соучастия местных сил немцам, безусловно, было бы труднее осуществлять свои планы. Одна женщина, пережившая войну, вспоминает, как она боялась, что ее опознают местные полицейские в ближайшем городе, куда она убежала после расправы в своем местечке: «Когда я убежала в Мир, евреи меня спрятали. Они сказали, что я обречена на смерть... [потому что] я убежала из Туреца и еще потому что ... тамошние полицейские знали меня раньше. Они и в Мире сразу же меня узнали бы и убили»[1014].

В этой замкнутой местной среде о Холокосте немедленно становилось известно всем. Даже сами расправы принимали рутинную форму какого-то чудовищного ритуала — полицейские устраивали пьянки, чтобы отпраздновать богатую добычу, а местные жители-христиане иногда приходили «поглядеть на “забаву”, которую они потом... во всех подробностях описывали»[1015].

Стихийно возникавшие погромы, как, например, в Мире или Подах в конце 1941 г., наиболее наглядно демонстрируют силы анархии, выпущенные немцами на волю. В то время евреи еще не оказывали почти никакого сопротивления, а рвение местных полицейских, за которыми никто не присматривал, выливалось в кровавые бойни на городских улицах.

«Вторая волна» была подготовлена более тщательно силами постов полиции безопасности. К лету 1942 г. евреи уже знали, что их ожидает, и многие прятались в бункеры, пытались бежать или (в некоторых случаях) встречали палачей с первым попавшимся оружием в руках. При очистке гетто в Слониме и Несвиже местные полицейские в поисках ни в чем не повинной «добычи» систематически обыскивали дом за домом. При этом разыгрывались душераздирающие сцены. Многие жертвы сгорели заживо в огне пожаров, охвативших гетто. Евреев, пытавшихся спрятаться, бежать или просто не способных двигаться, часто расстреливали на месте, а их трупы оставляли на улицах.

Количество убитых в ходе «второй волны», особенно в бывших польских землях, не следует недооценивать. Первые эйнзатцгруппы прошли по этой территории очень быстро еще до начала эскалации массовых расправ. По подсчетам Шмуэля Спектора, на Волыни в ходе ликвидации гетто во второй половине 1942 г. было убито почти 80% евреев[1016]. В районе Глубокое в 1941 г. было проведено всего несколько крупных акций. Большую часть гетто ликвидировали летом 1942 г., оставив до 1943 г. лишь незначительное число квалифицированных рабочих. Имеющиеся оценки масштаба и очередности акций в Полесье дают аналогичную картину. В районах Новогрудка и Минска соединенными усилиями СС, полиции охраны порядка и вермахта еврейскому населению были нанесены большие потери осенью 1941 г., но 50% убийств приходится на 1942 г., а в 1943 г. были убиты или депортированы обитатели немногих оставшихся трудовых лагерей, которым не удалось бежать[1017].

В центральных областях Украины (Житомир, Киев и Николаев) эйнзатцгруппы осенью 1941 г. при поддержке начальника СС и полиции (HSSPF) провели широкомасштабные операции в большинстве крупных городов. Здесь многие евреи еще до прихода немцев успели бежать из главных городов, особенно из Житомира и Николаева, обладавших развитыми коммуникациями. Однако в первой половине 1942 г. было проведено много акций, направленных в основном против мелких сельских гетто (например, в Генеральном комиссариате Житомира). Одновременно было убито небольшое количество евреев, еще остававшихся в сельских районах Николаевской области. В ходе этих акций местные полицейские помогали собирать евреев и конвоировать их к местам расправ, а также ловить и расстреливать тех, кто был найден позже.

Решение немецкого руководства к концу 1942 г. осуществить 100%-ную ликвидацию евреев в большинстве городов означало, что оставшимся в живых евреям не найти убежища нигде. Они были вынуждены вооружаться и пытаться выжить в лесу. Таким образом бежавшие евреи давали хоть и небольшой, но важный толчок растущему партизанскому сопротивлению, особенно в Белоруссии. «Вторая волна» означала абсолютный геноцид, ибо каждого еврея, скрывающегося в лесу, безжалостно вылавливали с помощью местной полиции и доносчиков-крестьян.

В результате судьба оставшихся в живых евреев оказалась неразрывно связана с развивающимся партизанским движением. Жестокое обращение с военнопленными, экономическая эксплуатация и депортации в Германию способствовали росту недовольства населения немецким господством. При этом ключевую роль в качестве орудия немецких реквизиций и облав на людей, подлежащих депортации, играли шуцманства и местные (часто коррумпированные) чиновники. Репутация насильников и грабителей, закрепившаяся за местными полицейскими, едва ли могла способствовать улучшению имиджа немецкой гражданской администрации.

Начиная с лета 1942 г. ядром растущего партизанского сопротивления стали советские военнопленные, которых угроза голодной смерти и расстрела заставила бежать в леса. В это время оставшиеся в живых евреи тоже пополняли партизанские отряды, хотя бывали случаи, когда партизаны их грабили и убивали. Решающим моментом выживания евреев стал доступ к оружию, причем недостаток опыта и боеприпасов они часто восполняли жаждой мести. Усилия евреев выжить и оказать сопротивление убийцам и мужество, проявленное ими в самых ужасных условиях, заслуживают высочайшей оценки.

Главным врагом базировавшихся в лесах партизан оставалась немецкая полиция и ее местные пособники. Постоянное участие местных полицейских в расправах с нееврейскими группами населения, включая женщин и детей, наглядно демонстрирует, с каким рвением шуцманы служили послушным орудием немецкой политики, и хотя неповиновение немецким приказам и дезертирство, особенно среди тех, кто был принудительно призван на службу в полицию уже после массовых убийств евреев, встречалось все чаще, многие унтер-офицеры и добровольцы остались верными немцам и бежали вместе с ними на Запад.

Судьбы выживших евреев и местных полицейских коллаборационистов продолжали переплетаться даже по окончании войны, ибо пути послевоенной миграции вели многих к одной и той же цели. Провалы международного сотрудничества в период холодной войны способствовали тому, что многим главным преступникам удалось избежать советского правосудия и найти убежище на Западе. Информация об их преступлениях в большинстве случаев оставалась скрытой до 1990-х гг., когда были открыты архивы.

Подводя итоги, можно сказать, что построенный по образцу судебных разбирательств анализ преступлений местной полиции, основанный на использовании новых источников, раскрыл многообразное и активное пособничество в Холокосте. В преимущественно сельских регионах Украины и Белоруссии в период ликвидаций гетто в 1942 г. число местных полицейских в 5-10 раз превышало число немецких жандармов[1018]. В крупных акциях участвовали и другие подразделения — немецкая полиция охраны порядка и шуцманские батальоны, а общее руководство осуществляла полиция безопасности, из личного состава которой формировались расстрельные взводы. Однако проводить массовые облавы на евреев и сопровождать их было бы трудно без активной поддержки подразделений местной полиции. Отдельные местные полицейские особенно отличились в последующих поисках и «наказании» укрывшихся евреев. Как и в случае с немецкой полицией охраны порядка, недостатка в добровольцах, желающих «поохотиться на евреев» и пополнить расстрельные взводы, не ощущалось[1019].

О готовности местных полицейских проводить такие акции более или менее самостоятельно без присмотра немцев, но в рамках общей немецкой политики, свидетельствуют многочисленные источники. На примере кровавой бойни в Мире в ноябре 1941 г., подробно обрисованной на страницах настоящего исследования, видно, с каким энтузиазмом они участвовали в зверских расправах на улицах города. Показания многочисленных очевидцев не оставляют сомнения в ключевой роли местных полицейских-коллаборационистов, ибо никто кроме них не мог идентифицировать их соседей евреев.

Наиболее оголтелые полицейские добровольцы были в числе самых активных участников расправ с евреями, которые пытались укрыться в тайниках гетто или в лесах. Отвечая на вопрос о том, как вообще мог произойти Холокост, историки должны учитывать коллаборационизм на Востоке. Соучастие местных сил в этих чудовищных преступлениях ни в коей мере не умаляет ответственности нацистов, однако оно представляло собой характерную черту осуществления Холокоста в указанных районах. Многих оставшихся в живых евреев особенно угнетали активное соучастие и жадность их соседей. «Добровольными палачами» в Белоруссии и на Украине были не только немцы.