Пособники Холокоста. Преступления местной полиции Белоруссии и Украины 1941-1944 гг

Введение

В предлагаемом исследовании под террором подразумеваются массовые преступления, совершаемые полицией. Масштабы этого кошмара, охватившего оккупированные немцами территории Белоруссии и Украины, отражены в немецкой бухгалтерии — согласно ее подсчетам, за 1941-43 гг. полицейскими подразделениями Гиммлера и их местными пособниками было расстреляно свыше миллиона евреев[1]. На основе многочисленных новых свидетельств я стремился показать, как этот еще не до конца осмысленный аспект Холокоста осуществлялся местными силами.

Основное внимание уделено не немецким подразделениям полиции безопасности и полиции охраны порядка, уже знакомым исследователям полицейской структуры Гиммлера, а деятельности коллаборационистов — местных полицейских формирований, которые несли службу во всех белорусских и украинских городах. Эти, как их называли немцы, шуцманства с самого начала оккупации формировались на добровольной основе и сыграли незаменимую роль в убийствах, причем численность их превышала численность их коллег — немецких нацистов.

Уничтожение евреев с помощью массовых расстрелов и участие в этих расстрелах местных жителей придают Холокосту на указанных территориях совершенно уникальный характер. Они разительно отличаются от безличного механизированного геноцида, применявшегося в польских лагерях смерти. Всего в нескольких километрах от Собибора и Треблинки местные полицейские участвовали в массовых расстрелах своих соседей буквально на расстоянии ружейного выстрела от их собственных домов. Чудовищную жестокость этих убийств невозможно было скрыть от местных жителей христианского вероисповедания, которые, впрочем, нередко извлекали из них прямую материальную выгоду.

Хотя в центре исследования находится Холокост, сделана попытка изучить и деятельность местной полиции в общем контексте политики нацистских оккупантов. Холокост на востоке не был изолированным процессом. Напротив, он составлял неотъемлемый элемент динамических взаимоотношений между оккупационными силами и местным населением. По словам Бернарда Кьяри, в обязанности местной полиции вначале входила только повседневная караульная служба. С 1942 г. их стали все чаще привлекать к ожесточенной борьбе с партизанами[2]. Что касается антиеврейских акций, то они были только одной из их разнообразных задач. Ответы на вопросы о природе и мотивах действий этих коллаборационистских формирований можно найти лишь в общих рамках конфликта, разыгрывавшегося за линией фронта.

Чтобы показать взаимодействие разных аспектов нацистской политики, события военных лет рассматриваются в более или менее хронологическом порядке. Например, толчком к возникновению сопротивления партизан вначале послужило обращение немцев с военнопленными. Отдельные перерывы в ходе повествования связаны с необходимостью глубже проанализировать такие аспекты, как организация местной полиции или немецкая экономическая эксплуатация местного населения.

Первая глава вкратце рассматривает советскую оккупацию восточной Польши в 1939-41 гг. (см. Карту 1) с целью обрисовать обстановку, сложившуюся там перед немецким вторжением. Поведение советских властей не только подлило масла в тлеющий огонь антикоммунизма на погибель евреям. Оно дало и евреям и полякам представление об ожидающем их в будущем терроре.

В главе 2 на основе немецких документов и воспоминаний местных жителей описывается «Операция Барбаросса». Нацистский геноцид на востоке развивался по нарастающей. Начиная с августа 1941 г., за ограничениями и запретами, наложенными на евреев, и «акциями» против интеллигенции последовала «первая волна» массовых убийств, когда Гиммлер распространил репрессии на женщин и детей и ввел дополнительные подразделения в помощь эйнзатцгруппам. Подробное описание действий кавалерийской бригады СС в Припятских болотах показывает, как методы геноцида применялись на практике.

Ближе к осени 1941 г. в массовых расстрелах евреев были задействованы все четыре эйнзатцгруппы. Эта первая волна убийств описана в главе 3. Роль местной полиции обычно сводилась к поддержке подразделений полиции охраны порядка, СС и вермахта, которые тоже участвовали в расправах. Однако в некоторых акциях, например, в белорусских городах Мир, Ноды и Борисов, местные полицейские играли особенно активную роль. Это подтверждается подробными протоколами недавнего судебного разбирательства дела о расстреле в Мире 9 ноября 1941 г. Жестокие меры против советских военнопленных также показали всему местному населению, что сулит ему немецкое господство.

В течение зимы 1941-42 гг. немецкая полиция охраны порядка включила шуцманства, команды местных полицейских-добровольцев, в состав общей полицейской структуры Гиммлера. Таким образом, руководители немецкой полиции получили в каждом районе надежное орудие, с помощью которого они в 1942-43 гг. смогли очистить все оставшиеся на Украине и Белоруссии гетто. Глава 4 на основе многочисленных новых источников тщательно анализирует организацию местной полиции, причем особое внимание уделяется набору, происхождению и обязанностям шуцманов.

События «второй волны» расправ известны хуже, что отчасти объясняется недостатком немецких документов того периода. Однако на бывшей польской территории в ходе «второй волны» погибло больше людей, чем во время расстрелов, проводившихся эйнзатц-группами в 1941 г.[3] Глава 5 повествует о «ликвидациях» гетто в 1942 и 1943 гг. Примеры относятся к Житомирской и Николаевской областям Украины, а также к Слониму и Несвижу (Белоруссия). Проводится также обзор расстрелов в окрестностях Глубокое (восточнее Вильнюса) и в районе Волынь-Подолье. Пристальное внимание уделено активной роли местных полицейских в этих акциях и в последовавших за ними розыскам и поимке спрятавшихся евреев. В этот период Холокоста нацисты особенно полагались на верность и инициативу своих местных подручных.

Экономическая эксплуатация местных жителей немцами рассматривается в главе 6 в основном с точки зрения ее воздействия на все население. Реквизиции, депортации и принудительный труд — всё это осуществлялось при поддержке местной полиции. Начиная с лета 1942 г. проведение этих мероприятий способствовало развитию партизанской войны, что, в свою очередь, повлияло на перспективы выживания евреев, бежавших в леса и принявших участие в сопротивлении. Политика немецкой администрации, занятой (на высшем уровне) разработкой планов реформ, рассматривается на фоне реального положения вещей — эксплуатации, коррупции и даже деморализации персонала местных учреждений.

В главе 7 рассматриваются жестокие полицейские расправы с семьями партизан, с одной стороны, и реальная тактика партизан в сложной обстановке соперничества партизанских групп различной национальной направленности, с другой. Необходимо учесть, что карательные операции полицейских были направлены не только против евреев, но и против нееврейского населения. Описываются также то, что происходило с укрывшимися в лесах партизанами-евреями. Открытые конфликты между украинцами, поляками и литовцами в конце периода оккупации демонстрируют еще одну форму «этнических чисток» в обстановке «вакуума власти», возникшего после ослабления немецкого контроля в 1943 г. От всех этих жестоких партизанских схваток больше всего потерь пришлось на долю гражданского населения.

В последней, восьмой, главе сопоставляются маршруты бегства и послевоенные судьбы местных полицейских с тем, что случилось с пережившими Холокост евреями. В хаосе послевоенного перемещения огромных людских масс пути палачей и их жертв нередко совпадали. К сожалению, холодная война помешала отдать должное не только палачам, но и их жертвам. И, наконец, в Заключении дается итоговая оценка природы и значения полицейского пособничества в Холокосте.

Географически настоящее исследование охватывает те регионы Белоруссии (Генеральный округ Белоруссия) и Украины (Генеральные округа Волынь-Подолье, Житомир, Киев и Николаев) [см. карты 2 и З][4], которые к концу 1941 г. попали под контроль немецкой гражданской администрации. Их население насчитывало свыше 10 миллионов человек, из которых 7% составляли евреи. До 1939 г. большая часть этих земель принадлежала Польше. В умонастроениях жителей бывших польских провинций и тех территорий, которые пережили почти 20 лет советизации, заметны определенные различия. В данном исследовании наиболее подробно рассматриваются бывшие польские территории, однако для сравнения привлекаются примеры и из бывших советских областей.

Предлагаемое исследование представляет собой совокупность анализов происходившего в целом ряде отдельных местностей, мозаично разбросанных по этой громадной территории. При этом широко используются личные свидетельства, главным образом, участников послевоенных судебных процессов. По возможности представлены показания трех сторон — преступников, жертв и очевидцев, — с тем чтобы, дав различные точки зрения, создать объемную картину событий.

Рассекречивание советских архивов в 1989 г. открыло для исследователей значительное количество трофейных немецких документов, в том числе касающихся немецкой администрации и полицейских формирований. Широко использованы собрания из архивов Москвы, Минска, Бреста и Житомира, а также замечательная коллекция микрофильмов, хранящаяся в Мемориальном музее Холокоста в США. Кроме того, для осмысления характера оккупации в целом привлекались и некоторые литературные источники.

Рассказ построен таким образом, чтобы дать возможность источникам говорить самим за себя, разумеется, в рамках строго аргументированного изложения событий. Учитывая характер изучаемого предмета и использованных источников, эту методику можно, пожалуй, назвать юридической — то есть, объяснением происходивших процессов посредством скрупулезного анализа свидетельств, полученных в ходе местных судебных разбирательств. Именно благодаря обилию деталей, содержащихся в многочисленных личных свидетельствах, можно надеяться установить достоверность используемых источников. Особое внимание было уделено привлечению широкого спектра не всегда согласующихся между собой материалов. Противоречивые свидетельства сопоставлялись друг с другом, проверялась их адекватность в контексте всей совокупности имеющихся данных.

В некоторых отношениях мои изыскания повторяют ход уголовных расследований, из материалов которых я почерпнул много информации. Изучение истории, в сущности, схоже с работой детектива, когда, следуя за обнадеживающими архивными «уликами», историк устанавливает интересующую его картину событий. Подробное описание преступлений местной полиции дает возможность проанализировать структуру и характер этой организации, а также составить портрет ее типичного представителя. Изучение показаний многих местных коллаборационистов и собранных о них материалов позволяет установить способ формирования полицейских подразделений, мотивы действий и даже послевоенную судьбу значительного числа нацистских пособников из местного населения. Поскольку последние суды над ними близятся к неизбежному финалу, историкам пора установить роль шуцманов в Холокосте на основе большого количества ставших ныне доступными материалов.

В связи с широким использованием исторических данных, собранных прежде всего в юридических целях, перед исследователями встают определенные методические проблемы. В большинстве случаев подлинные имена и фамилии свидетелей и преступников, естественно, опущены. Многие новые данные, заимствованные из материалов расследований, проведенных в коммунистических странах, были тщательно изучены, перепроверены и сопоставлены с другими имеющимися материалами. Что касается показаний очевидцев, то в большинстве случаев не вызывает сомнений, что описываемые ими события действительно имели место. Конечно, в них встречаются определенные ошибки, которые необходимо принимать во внимание: неточности в датах, цифрах и в написании имен, что объясняется провалами в памяти и различием в транскрипции. Многим свидетелям явно не хватало точных знаний об определенных подразделениях; иногда они не могли уверенно опознать преступников. Тем не менее, можно только удивляться тому, сколько подробностей люди могут вспомнить даже через 50 лет после событий, очевидцами или участниками которых они были.

Особенно осторожно следует подходить к показаниям преступников. Их можно использовать лишь в тех случаях, когда они подтверждаются другими независимыми показаниями, а также, если речь не идет об их личной виновности или невиновности. Мотивы, которыми они руководствовались, можно оценить лишь посредством скрупулезного анализа всех имеющихся источников. В конечном счете, невозможно точно узнать, что происходило в головах убийц, и выводы историков по подобным вопросам следует рассматривать с осторожностью, скорее как более или менее обоснованные умозрительные построения, нежели как факты.

По многим вполне понятным причинам изучением истории местной полиции, сотрудничавшей с нацистами на оккупированных территориях Советского Союза, до сих пор явно пренебрегали. Упорно преследуя коллаборационистов как предателей, советское правительство неохотно шло на открытое признание широкого распространения сотрудничества местных жителей с немецкими захватчиками. Историки-эмигранты по аналогичным (хотя по существу диаметрально противоположным) мотивам тоже предпочитали преуменьшать соучастие отдельных лиц в зверствах немецкой полиции. Вместо этого они подчеркивали крушение надежд националистически настроенных групп населения на создание независимых государств. Участие местных жителей в Холокосте в таких странах как Литва и Украина остается болезненной проблемой и требует тщательно выверенных формулировок со стороны лиц, занимающих высшие посты в этих государствах[5]. Ввиду важности данной темы одной из целей данного исследования было заполнение значительных пробелов, остающихся в исторической литературе по данному вопросу, на основе использования широкого спектра источников.

Наше нынешнее понимание Холокоста до сих пор еще многим обязано плодотворной работе Рауля Хилберга, создавшего первую подробную историю Холокоста на основе трофейных немецких документов[6]. В последние годы его основополагающее исследование было продолжено многими учеными, прежде всего Кристофером Браунингом, который внес значительный вклад в предмет[7]. Как показывают последние новаторские труды немецких историков Дитера Поля и Томаса Зандкюлера о событиях в районах Люблина и Галиции (Генерал-губернаторство), осуществление геноцида на местном уровне часто было сложным процессом, в котором причудливо переплетались такие факторы как личная инициатива и практические соображения[8]. В настоящее время некоторые молодые немецкие историки стараются на основе ставших теперь доступными новых материалов из советских и немецких архивов свести воедино ряд все еще остающихся фрагментарными исследований[9].

Для настоящего труда самое важное значение имели подробные свидетельства, хранящиеся во многих городах Белоруссии и Украины. Они позволяют понять ход реализации немецкой политики с той точки зрения, которая ранее была невозможна. Существующие исследования немецкой оккупационной политики на востоке, как, например, классический труд Александра Даллина или анализ попыток проведения реформ Тимоти Маллигана, сосредоточивали свое внимание на политических проблемах высшего немецкого руководства[10]. Изученные ими документы представляют собой главным образом переписку первых лиц местной администрации с их берлинским начальством. Лишь в самое последнее время Бернард Кьяри в своем новаторском исследовании предпринял более подробный анализ повседневной жизни простых людей на оккупированных территориях[11]. Личные воспоминания, раскрывающие трагический опыт войны, оказывают более непосредственное воздействие.

Основополагающее значение для понимания Холокоста имеет также точка зрения его жертв. Рассказы отдельных лиц, переживших войну, важны вдвойне — они не только живые свидетели событий, но и носители уникального мироощущения: многих из них не покидало чувство полной изолированности от всего населения в целом. Некоторые из наиболее ценных трудов написаны людьми, которые сами пережили преследования нацистов. Особенно интересны работы Шмуэля Спектора (Волынь), а также книги Шалома Холавски и Герша Смоляра (Белоруссия). Тонкий анализ местных событий на основе устных свидетельств отличают книги Нехамы Тэк об Освальде Руфайзене и о партизанах Бельского[12].

Необходимо также иметь в виду, что прежние исследователи Холокоста значительно недооценили два важных аспекта — во-первых, всестороннее использование Гиммлером местных сил в проведении Холокоста и, во-вторых, решающее значение «второй волны» полных «ликвидаций» 1942-43 гг. Между тем, именно в эти годы немецкие подразделения и их подручные уничтожили (большей частью расстреляли) на территории Советского Союза в пределах границ 1940 г. свыше 500.000 евреев. Приведенные в настоящем исследовании подробные данные об организации и хронологии Холокоста дадут дополнительный импульс разгорающимся ныне дебатам об особенностях Холокоста на востоке.

Ввиду неизбежного возникновения различных проблем следует отметить, что приводимый здесь статистический материал заимствован из имеющихся источников. Демографические данные и сведения о числе жертв отдельных акций в большинстве случаев являются лишь приблизительными. Приводимые цифры должны дать общее представление о масштабе описываемых событий, но полагаться на них следует с некоторой осторожностью. Точных цифр, к сожалению, ожидать не приходится.

В заключение следует сказать, что историю местного соучастия в Холокосте нельзя оценивать по количеству жертв. Она скорее представляет собой совокупный опыт множества отдельных лиц. Как они реагировали на чудовищные события нацистского геноцида и партизанской войны? Пользуясь их собственными рассказами, эта книга стремится представить точку зрения простых людей, жителей деревень, многие из которых испытали ужасы Холокоста и полицейские зверства буквально во дворах своих домов.

13

Имя тем, кто способствовал мне в моих многолетних исследованиях, — легион, так что здесь я могу упомянуть лишь некоторых. Тем не менее, я благодарю всех, кто помогал мне и поддерживал меня, и прежде всего, мою жену, Дороти Берендс (Dorothee Berendes).

Я особо обязан Алисдеру Маклеоду (Alisdair Macleod) и Бернарду Кьяри (Bernhard Chiari), которые по моему поручению работали в «угольной шахте» белорусских архивов. Кристофер Браунинг (Christopher Browning), Конрад Квит (Konrad Kwiet) и Джонатон Стейнберг (Jonathon Steinberg), ведущие исследователи в данной области, вдохновляли и обучали меня своей работой. Я благодарен также Питеру Блэку (Peter Black), Бернарду Кьяри (Bernhard Chiari), Гансу-Генриху Вильгельму (Hans-Heinrich Wilhelm) и Джеку Кагану (Jack Kagan) за их советы и критику первоначальных вариантов рукописи. Но за все изложенное здесь, конечно, ответственность несет исключительно автор; любые ошибки и упущения — на его совести.

Особую признательность я испытываю к Перлу Резнику (Pearl Resnick) и Мемориальному музею Холокоста (США) за их щедрость, сделавшую возможной данную работу. Я глубоко благодарен моим доброжелательным и благородным бывшим коллегам из полицейского отдела по военным преступлениям (Metropolitan Police War Crimes Unit) и Австралийского специального следственного отдела (Australian Special Investigations Unit), прежде всего Джону Ралстону (John Ralston), Майклу Гриффитсу (Michael Griffiths) и Дэвиду Алойду (David Lloyd). Целый ряд крупных архивов облегчили мой путь в горных массивах документов. Покойный Альфред Штрайм (Alfred Streim) из Главного управления в Людвигсбурге всегда был образцом стойкости и здравомыслия; мне очень не хватает его тепла и мудрости. Доктор Станислав Каневский (Stanislaw Kaniewski) и его коллеги по Польскому институту национальной памяти, а также Иван Иванович Суховерх и сотрудники Белорусской прокуратуры за годы совместной работы стали моими друзьями и соратниками.

Я хотел бы выразить свою благодарность за неоценимую помощь во время моих, как правило, стремительных визитов в архивы всего мира: Анне Теребун из Бреста, Татьяне Франц из Житомира, Наталье Редкозубовой из Минска, Б. Майер (В. F. Н. Meyer), ранее работавшей в военном архиве во Фрайбурге, Сюсанне Пивковой, (Suzanne Pivcova) из Праги, Йозефу Хенке (Josef Henke) и Рейнгольду Бауэру (Reinhold Bauer) из Кобленца, Дэвиду Марвеллу (David Marwell) и Аарону Корнблюму (Aaron Kornblum) из Вашингтона, Адаму Витко из Хейса и моим коллегам Стефану Кухмейеру (Stefan Kuhmeyer) и Аюдвигу Норцу (Ludwig Norz) из Берлина.

Наконец, самые сердечные благодарности — Бобу Уайту (Bob Waite) за его теплую дружбу и поддержку. Тысячи людей способствовали тому, чтобы эта работа увидела свет — я в долгу перед всеми ними.

Мартин Дин

ОУН Организация украинских националистов

УПА Украинская армия сопротивления

АК Armija Krajowa; Польская подпольная армия

BdS Befehlshaber der Sicherheitspolizei; Старший командир полиции безопасности

BSO Белорусская организация самозащиты

DP Displaced Persons} перемещенные лица

FK Feldkommandantur; полевая комендатура

Gestapo Geheime Staatspolizei; Гестапо, тайная государственная полиция

GFP Geheime Feldpolizei; тайная полевая полиция (Вермахт)

HSSPF Hohere SS- und Polizei Fuhrer; высший полицейский и эсэсовский начальник

KdG Kommandeur der Gendarmerie} командир жандармского подразделения

KdO Kommandeur der Ordnungspolizei} командир подразделения полиции по охране порядка

KdS Kommandeur der Sicherheitspolizei} командир подразделения полиции безопасности

Kripo Kriminalpolizei} уголовная полиция

NCO унтер-офицер

OD Ordnungsdienst} подразделение охраны порядка; местная милиция (военная администрация)

OK Ortskommandantur, местная комендатура

ОКН высшее командование германской армии

OKW высшее командование Вермахта

Pol. Вп. полицейский батальон (полиция охраны порядка)

Pol. Rgt. полицейский полк (полиция охраны порядка)

PoWs Prisoners of War; военнопленные

RFSS Reichsfuhrer SS (Heinrich Himmler); рейхсфюрер СС (Генрих Гимм-лер)

RM Reichsmark} рейхсмарка, немецкая валюта

RSHA Reichssicherheitshauptamt} главная канцелярия безопасности Рейха

SA Sturmabteilung} штурмовые отряды нацистской партии

SD Sicherheitsdienst} служба безопасности СС (разведка)

SS Schutzstaffel (защитные отряды); элитные охранные подразделения нацистской партии, превращенные Гиммлером в собственную империю внутри партии

SSPF SS- und Polizei Fuhrer} полицейский и эсэсовский начальник