В этом смысле российскость не тождественна русскости, она шире ее, но одновременно с этим и производна от нее. Она не просто результат разных этнокультурных синтезов на евразийских просторах России, но таких, которые осуществлялись на русской этнокультурной основе. Российскость и русскость это сообщающиеся сосуды русско-российской цивилизации, одно живет и усиливает свое бытие за счет бытия другого так и настолько, что чем больше русскости, тем больше российскости и, наоборот, чем больше российскости, тем больше становится русскости. Вот почему нельзя, идентифицируя себя с Россией, не идентифицировать себя и с русскими.
Если быть россиянином - это состояние души, то для того, чтобы стать россиянином, отнюдь не обязательно быть этнически русским, полностью растворить себя в духовном пространстве русскости. Но абсолютно обязательно другое - субъективно весьма интенсивно и адекватно переживать свои особые связи с языком, культурой и историей русской нации, воспринимать ее бытие как необходимое условие своего бытия и бытия своей нации. Всякое отчуждение в пространстве российской цивилизации от русской нации неизбежно завершается отчуждением от России. Только так, через осознание особых отношений своей нации с русской, а русской с Россией можно избежать кризисов российской идентичности, грозящей отчуждением всех и каждого друг от друга, а в итоге и от России - разрушением исторической и национальной России, в которой русская национальная составляющая играет по-особому доминирующую роль во всех процессах не только государство -, но и цивилизационнообразования России.
Эта роль предельно прозрачна в простейшем модельном эксперименте. Если на минуту представить исчезновение из этнокультурного состава России любого этноса или даже целой их группы, потеря будет невосполнимой, но Россия не перестанет быть Россией. Но если исчезнет русский, то в России исчезнет нечто больше того, что дает ей корень самого ее названия, исчезнет душа и тело России, исчезнет сама Россия. Русская нация - это душа и тело российской цивилизации, и именно поэтому она имеет право на то, чтобы стать частью ее названия - русско-российская. Это принципиально никого не унижает и никого не возвеличивает, это не отрицает факта многонациональности российской цивилизации и самоценности ее этнокультурного многообразия, это лишь констатация того, что, в конечном счете, делает Россию Россией, того цивилизационнообразующего субъекта, благодаря которому российская цивилизация воспроизводит себя и как российская, и как цивилизация. Особое место русской составляющей в российской цивилизации хорошо прослеживается при ее сравнении с европейской, не менее многонациональной, чем российская, но в которой нельзя выделить главного цивилизационнообразующего и цивилизационнодоминирующего этнокультурного субъекта. В большинстве случаев они имеют равное значение в становлении и развитии европейской цивилизации.
Так, итальянцы сыграли особую роль в европейском Возрождении, немцы как зачинатели Реформации, французы и англичане в идейно теоретических прорывах Просвещения, испанцы и португальцы в географических открытиях. Каждая новая эпоха культурного, духовного, экономического, политического, социального прорыва в истории, все основные события в европейской истории имели своего этнокультурного лидера и в итоге европейская цивилизация плод приблизительно равновеликих усилий всех основных этносов Европы.
Этого нельзя сказать о становлении и развитии русско-российской цивилизации. В ней четко просматривается асимметричность исторической роли этносов, входящих в ее состав. Нельзя не видеть, что все основные события в истории России по преимуществу определялись формами исторической активности русской нации. Все основные культурные, духовные, экономические, социальные и политические прорывы в истории России оплодотворены пассионарной энергией русского народа. В этой связи не случайно всякий кризис в России и всякое возрождение России были зациклены на русскую национальную составляющую, определялись кризисом или возрожденческими процессами, прежде всего в самом русском народе.
Исключением не стали и события, последовавшие после Августа 1991-го, навязавшие русской нации процессы слома цивилизационной, исторической и национальной идентичности, состояние глубокой исторической депрессии и дезориентации, которые тотчас же стали состоянием и всей России. И это весьма показательно: кризис цивилизационной, исторической и национальной идентичности русской нации становится кризисом цивилизационной, исторической и национальной идентичности всей России. Такое возможно только при одном обязательном условии, если русские в России и для России нечто больше, чем просто нация - а сама Россия.
Из этого следует и другой, для целей и задач возрождения России немаловажный вывод: если вопрос стоит именно о национальном возрождении России, а только так он может быть правильно поставлен в условиях современной России, то оно, не может состояться вне или помимо форм национального возрождения в России русской нации и именно как нации. Всякая попытка подчинить национальное возрождение как национальное связанными с ним, но иными формами бытия в истории станет уже чем-то иным, но не национальным возрождением - не восстановлением подлинной цивилизационной, исторической и национальной идентичности России. Восстановить ее можно только в процессе национального возрождения русской нации, только как часть процессов восстановления цивилизаионной, исторической и национальной идентичности русского народа, его цивилизационно доминирующей роли в России.
Бесспорным и до конца еще не оцененным достоинством евразийского проекта осмысления основ цивилизационной идентичности России было признание цивилизационной самобытности России, поиск евразийских корней этой самобытности и обусловленных ими евразийских основ цивилизационной идентичности России. И не важно, что евразийскими корнями не исчерпывается цивилизационная специфичность России и что не евразийскость составляет ее суть, главное, что она есть эта цивилизационная специфичность, и что она есть проявление особой локально цивилизационной сущности России-цивилизации.
Все это, сама возможность цивилизационной самобытности России, реальность в мировых цивилизационных потоках истории русско-российской цивилизации напрочь отрицается с позиций различного рода евроцентристских концепций цивилизационной идентичности России. В них явным образом преувеличивается то общее, что роднит Россию и Европу в рамках единого христианского цивилизационного универсума, что действительно связывает Россию и Европу исторически, культурно, духовно. Там же, где специфику России не удается игнорировать, она признается за отклонение от исторической нормы, за образец которой берется среднеевропейская норма. Все, что в России есть не Европа, ассоциируется, чуть ли не с исторической аномалией. Но в таком и очевидно крайнем случае аномальным оказывается весь мир, не развивающийся в едином цивилизационном строе вместе с европейской цивилизацией.
Несомненно, при осмыслении сущности цивилизационного феномена России необходимо избежать двух крайностей - "невроза уникальности России" и его прямой противоположности "невроза не уникальности России". Было бы нелепо впадать в крайности абсолютной уникальности России, ее истории, культуры, цивилизации, на этой основе дистанцируя Россию от общих для всего человечества закономерностей исторического, культурного и цивилизационного развития и тем самым затрудняя общение России и русских со всем человечеством, и прежде всего с его европейской частью.
Но не менее ошибочна была бы и другая крайность - вовсе не замечать своеобразия России. Ведь это целый мир исторически накопленных спецификаций, принявших масштаб цивилизационной глубины. Уже только по этой причине всеобщие законы истории начинают действовать на евразийских российских просторах несколько иначе, чем в других историко-географических регионах, в частности, специфически преломляясь в силу особенностей русско-российской цивилизации, самого ведущего субъекта этой цивилизации русской нации, его культуры и духовности, самого способа их объективации в истории. И если "невроз уникальности" ставит только лишние препятствия между Россией и всем остальным миром, то его прямая противоположность, "невроз неуникальности", страдает другой крайностью - создает препятствия между Россией и русскими, между самими русскими, раскалывая единую нацию на национальную и вненациональную Россию, постоянно провоцируя кризис национальной и цивилизационной идентичности.
Выход из этого положения - преодоление всех неврозов, срединный путь, путь подлинной культуры отношения к основам своей идентичности и ко всему миру. Пришло время России наконец-таки стать Россией, абсолютно открыться всему миру, но не за счет слома основ своей подлинной идентичности, а за счет сохранения и развития себя как России. Не надо навязывать России и русским то, чем они никогда стать не смогут - НЕ-Россией и НЕ-русскими.
Великой иллюзией евроцентристского подхода к осмыслению основ цивилизационной идентичности России является попытка все историческое своеобразие России и сами причины этого своеобразия свести к исторической отсталости России. Мол, вся так называемая "уникальность" России объясняется исторической отсталостью России от Европы. Вся она, как уникальность, проявление комплексов национальной неполноценности, их своеобразной проекции в национальном сознании, когда свою отсталость и неполноценность выдают чуть ли не за главное свое преимущество и достоинство, за свое историческое, цивилизационное и культурное своеобразие. Преодолейте эту отсталость, и вы преодолеете все это своеобразие. Россия - это неполноценная часть европейской цивилизации, ее недоношенное дитя. А раз так, то ее надо "донашивать", доцивилизовывать до уровня европейской цивилизации. И в этом процессе все средства хороши, ибо речь идет о "достойных" целях - обретения Россией "правильного" пути в истории.
Таким образом, корень всех проблем России в ее российскости. Преодолеть эту российскость, то есть отсталость, культурную и духовную замшелость, цивилизационную и историческую извращенность, которую именно поэтому нечего жалеть, и вы преодолеете все проблемы России и, следует добавить, вместе с преодолением самой России. Но это вообще не проблема. Проблемой для России является не сохранение России, а именно ее преодоление как России, и чем больше она преуспевает в этом, тем лучше для самой России. В этом идейная суть всякого теоретизирования на почве евроцентристских поисков основ цивилизационной идентичности России, своеобразный и, надо признать, преступный итог такого теоретизирования, так как здесь и только здесь находится источник крайне агрессивного отношения к цивилизационным, культурным и духовным основам бытия России в истории, вплоть до призывов к открытому погрому исторической и национальной России, к тому, чтобы (ceterum censеo Сarthaginem delendam esse) Карфаген-Россия был наконец-таки разрушен. Все просто до подозрительной простоватости, ибо простовато, если не до безумия, то уж точно до интеллектуальной беспомощности что-либо адекватно понять в сущности цивилизационного феномена России, в реальных проблемах и противоречиях его развития.
В самом деле, прежде всего не следует смешивать своеобразие и самобытность в истории с исторической отсталостью и, тем более, превращать их в главные источники отсталости и исторической неполноценности. Они принадлежат к разным аспектам бытия истории и определяются в этом ее делением на "ступени развития" и "типы развития". "Естественная система истории,- писал по этому поводу Н.Я.Данилевский,- должна заключаться в различении культурно-исторических типов развития, как главного основания ее делений, от степеней развития, по которым только эти типы... могут подразделяться"1.
В этой связи своеобразие и самобытность в истории восходят к локальности цивилизаций, к культурно-историческим типам истории и к типам их развития, которые, естественно, не похожи и не должны быть похожи на все остальные и именно поэтому по большей части не могут быть лучше или хуже друг друга. Они для этого слишком самодостаточны и своеобразны, настолько, что образуют сами для себя собственные основания для собственных цивилизационных типов развития в истории. Они не сравнимы суть, так как развиваются не из какого-то общего основания истории, не на основе его саморазвития, а на основе саморазвития собственных цивилизационных основ, собственного генетического кода истории. По этой причине они не могут быть отсталыми или неполноценными, ни они и ни их тип развития в истории: они просто иные - разные локальные цивилизации с разным цивилизационным, культурно-историческим типом развития в истории.
Что касается так называемой отсталости, то это стадиальное свойство цивилизационного развития, а потому больше формационное, чем цивилизационное качество, это ступень развития локальной цивилизации. Она может быть выше или ниже и, главное, есть основания для сравнения с другими локальными цивилизациями, так как есть общее основание для сравнения прежде всего уровень развития производительных сил, степень технологического овладения силами природы и их превращение в производственные силы самого общества и его развития. Есть и другие формационные свойства, по которым возможны сами процедуры сравнения, ибо само формационное развитие, в отличие от цивилизационного, есть развитие из общего основания истории, есть саморазвитие этого общего основания отношения человека с природой. Прогресс в этих отношениях и определяет формационную ступень развития локальной цивилизации и не более того, не саму локальную цивилизацию и тип ее цивилизационного развития. Хотя, конечно, связь между типом развития истории и ступенью развития в этой истории существует, но все-таки не до такой степени, чтобы по ступени развития судить о типе развития, а по общественно-экономической формации о локальной цивилизации.
Таким образом, в евроцентристском проекте осмысления основ цивилизационной идентичности России происходит смешение связанных и вместе с тем принципиально различных сторон исторической реальности цивилизационной и формационной и, соответственно, феномена локальной цивилизации с формацией, цивилизационных типов развития самой истории с формационными стадиями в их развитии. Итогом такого смешения, а по сути сведения цивилизации к формации, различных типов развития самой истории к их стадиям становится внецивилизационный взгляд на Россию, а потому и вненациональный проект ее исторической идентификации и развития. А оно, как развитие в истории, в конечном счете зависит от того, с кем или с чем себя идентифицируешь, каковы цивилизационные и национальные основы идентичности.
В данном случае, коль скоро эти основы признаются не в качестве русско-российских, а европейских, то и тип развития в истории должен соответствовать им. Иными словами все, что не соответствует в развитии России европейским нормам и ценностям, должно квалифицироваться как историческая неполноценность и даже как извращенность, которые именно поэтому подлежат неукоснительному и тотальному преодолению. Так стране и нации навязывается кризис идентичности - исторический, цивилизационный, национальный - бегство от основ национального бытия в истории, от самого национального типа своего исторического развития.
Вместо того чтобы развивать себя на своей собственной цивилизационной, исторической и национальной основе, эти основы взрываются, историю хотят начать чуть ли не заново и вместо решения задач формационного развития в России начинается решение задач по изменению самого типа локальности ее цивилизации, типа ее развития в истории. В итоге переход к новой формации совмещается с цивилизационным переворотом, с попыткой перехода к локальности новой цивилизации. Тем самым стране и нации навязывается решение принципиально не решаемых проблем истории - слом основ национальной идентичности, основ бытия нации в истории, стремление преодолеть сам генетический код истории и на этой основе саму локальность русско-российской цивилизации.
Почему принципиально не решаемых? Потому что они представляют собой разновидность суицидальных процессов в истории, ибо для своего решения предполагают разрушение не просто формационных, стадиальных основ бытия в истории, то есть таких, которые были такими, но могут быть и в конечном счете обязаны стать другими. И сама история от этого существенно не пострадает, напротив, только выиграет, ибо в этом случае речь идет о формационном прогрессе истории, об освоении новых формационных свойств и качеств, способных стать новыми формами формационного бытия и развития социума.
В данном случае речь идет о принципиально ином, достижении иных целей и смыслов в истории - о разрушении цивилизационных основ бытия в истории, тех, которые отвечают за воспроизводство самой истории, самих цивилизационных принципов бытия истории, то есть таких, которые могут быть только такими и никакими другими или не быть вовсе. Иначе история перестает просто быть, быть историей данной локальной цивилизации, данного типа цивилизационного бытия и развития в истории. Все это предполагает вталкивание локальной цивилизации в инфернальный поток истории, в котором все возможно, вплоть до самоубийства локальной цивилизации средствами самой локальной цивилизации. Оно завершается актами отказа локальной цивилизации от ценностей своей идентичности в истории, от своих святынь, от самой истории, ее продолжения на основе своей локальности, в конце концов, от духовных основ истории в душе каждого человека.
Это трудно достигаемая реальность в истории, которая для этого должна подпитываться особыми основаниями и причинами, ибо личность, как персоналистическая основа истории, так просто не может отказаться от духовных основ истории в основах своей души, не отказавшись от того, что делает и сохраняет ее в качестве личности. Это последний бастион ее бытия и не только исторического, но и экзистенциального, после прорыва которого не просто все возможно, но потому и все возможно, что не остается больше ничего святого в душе, а потому и в истории. Вот почему всякое историческое, экзистенциальное и персоналистическое в истории до последнего сопротивляется процессам разрушения и растворения базовых ценностей идентичности в истории.
Вот почему попытка слома цивилизационной идентичности в истории обычно провоцирует другую ситуацию - вечного перехода от того, что социум есть и чем только может являться в пределах локальности данной цивилизации к тому, чем он не может быть в принципе - элементом локальности иной цивилизации. Увы, но в реальной истории ХХ столетия Россия дважды оказалась в положении вечного перехода к тому, чем она стать не может в принципе: первый раз, в начале столетия при переходе к всечеловеческой коммунистической цивилизации, второй раз, в конце столетия при попытке стать элементом американо-европейского цивилизационного универсума.
Мы не можем стать Европой, но одновременно с этим отказываемся и от того, чем объективно являемся - Россией и чем можем стать - Великой Россией, основой великой цивилизации, великой культуры, великой духовности. И в этом конечная цивилизационная суть раздирающих нас исторических противоречий.
Таким образом, евроцентристский проект цивилизационной идентичности России на самом деле является не столько средством поиска и утверждения основ подлинной цивилизационной идентичности России, сколько средством слома этой идентичности, идейным основанием и обоснованием этого слома, духовным источником цивилизационного раскола России на национальную и вненациональную Россию, на ту, для которой Россия - это абсолютный максимум истории, и на ту, для которой она - "вечно больное дитя Европы". Завершением всего этого неизбежно становится втягивание России в режим исторического развития, основанного на логике не просто социальных революций, а тягчайших цивилизационных потрясений, на логике цивилизационного погрома исторической и национальной России.
Вполне естественно, все это не может не вызывать негативного отношения к теории и практике евроцентристского цивилизационного проекта идентичности России. Правда, при этом негативное отношение к евроцентризму, как к проекту цивилизационной идентичности России, не следует путать с отношением к самой Европе. Сам по себе он еще не основание для негативного отношения к Европе как таковой. В конце концов, Европа не виновата в том, что часть России находится в перманентном и, судя по всему, далеко зашедшем кризисе идентичности, всякий новый раз провоцирующий ее на оппозицию исторической и национальной России. Это проблемы не Европы, а потерявшей себя в истории России, точнее, той ее части, которая сделала ставку на разрушение национального начала России, как главного барьера, якобы препятствующего вхождению России в цивилизацию.
Но с каких это пор Россия оказалась вне цивилизационных потоков истории? Ведь идея вхождения России в цивилизацию неявным образом исходит из представлений о существовании России в доцивилизационных стадиях состояния истории, что явным образом противоречит российской действительности. Если же речь идет о вхождение в Европу, то так и надо говорить - о вхождении в европейскую цивилизацию. Но это предполагает слом собственной, хорошей или плохой, но собственной цивилизационной идентичности, выход из русско-российской цивилизационной локальности. Это легко сказать, но невозможно сделать, ибо нельзя выйти из одной локальной цивилизации и войти в другую, не перестав просто быть, быть самобытной и самодостаточной частью исторической реальности. И, кроме того, и это главное, нам просто нечего будет делать там, где не будет России. Каждый народ имеет право на свою историю как на национальную, на свои национальные устои цивилизации. И русские в этом смысле не составляют никакого исключения, во всяком случае, не должны составлять.
Одной из разновидностей евроцентристского проекта цивилизационной идентичности России является концепция так называемой "Второй Европы". Она весьма показательна с точки зрения того, как ошибки в определении специфики цивилизационной идентичности России, ее локально цивилизационной принадлежности в цивилизованных потоках современности, приводят к искажениям концептуального масштаба в понимании самой исторической сути всего происшедшего с ней за ХХ столетие и, прежде всего, причин и сущности коммунистических потрясений России. Под так называемой "Второй Европой" понимаются не западные европейские страны или евразийские страны. Теоретически "Вторая Европа" - это второй эшелон европейского развития. Введением концепта "Вторая Европа" достигается отказ от рассмотрения проблем России и других посткоммунистических стран только как посткоммунистических следствий. Сам коммунизм является модернизационной идеологией стран второго эшелона развития. Он появляется в этих странах в связи с одновременной близостью к Западной Европе и отсталостью, не дающей им шанса преодолеть разрыв.
Во-первых, данная концепция совершенно не учитывает цивилизационной составляющей в коммунистическом проекте преобразования истории, и прежде всего тот факт, что это не просто программа формационной модернизации общества посредством революционного перехода от капитализма к социализму и далее к коммунизму - от предыстории человечества к подлинной истории. Но что это еще и программа цивилизационного переустройства всего человечества, строительства единой всечеловеческой цивилизации, построенной на принципах классовой идентичности и исключительности, на осуществлении исторической миссии пролетариата по объединению всего человечества на вненациональных принципах, на основе преодоления локальности всех цивилизаций. Эта цивилизационная составляющая в коммунистическом проекте преобразования человечества и его истории, как никакая другая, свидетельствует, что этот проект создавался отнюдь не для "Второй Европы" и даже не для всей Европы, а для всего человечества. Все человечество через мировую пролетарскую революцию единым строем должно было войти и в новую формацию, и в новую цивилизацию. На что-то меньшее этот проект не претендовал.
Во-вторых, данная концепция почему-то не считается с очевидным фактом: коммунистический проект революционного преобразования всего человечества и его истории - это не чисто русское явление, а точнее, вообще не русское. Это плод европейской, а не русской культуры. Его истоки в Европе, а не в России, он заимствован из Европы. "Дух русской революции,- писал П.Б.Струве, один из ведущих теоретиков "легального марксизма" в России, занесен с Запада, ... он плод максималистического усвоения русской интеллигенцией передовых идей западных народов"1. Следовательно, до того, как появиться в странах "второго эшелона европейского развития" в связи с их одновременной близостью к Западной Европе и отсталостью, не дающей им шанса преодолеть разрыв, коммунизм все-таки появился в Европе и именно там получил благодатную и массовую поддержку в рабочем движении.
Скажем больше, у него более глубокие духовные и, опять-таки, чисто европейские корни, которые сами по себе говорят о многом: и о глубоких исторических и цивилизационных связях России с Европой, несмотря на всю ее локально цивилизационную специфику; и о фундаментальной укорененности в основах истории самого коммунистического исторического проекта; и о причине его претензий на историческую и цивилизационную универсальность. Он вместе с русской революцией есть "последнее завершение и заключительный итог того грандиозного восстания человечества, которое началось в эпоху Ренессанса... И "героическая ярость" мятежного пантеизма Д.Бруно живет в вульгарной ярости социалистической революции; ...юношеская утопия неистового Кампанеллы о "солнечном государстве", о вселенском царстве, управляемом единой властью, которая рационально строит его хозяйственную и социальную жизнь, - эта утопия продолжает жить в мечте об интернационале; мрачный огонь угрюмого религиозного фанатизма Кальвина и английских пуритан разгорается в адское пламя революционного фанатизма, творящего оргии человеческого жертвоприношения в подвалах русских "чрезвычаек". В лице русской революции "совершается крушение вавилонской башни, которая строилась человечеством в течение четырех веков. Путь, на который человечество вступило с эпохи Ренессанса и Реформации, пройден до последнего конца. "Новая история" кончается на наших глазах. И начинается какая-то подлинно "новейшая история"2.
В-третьих, и это, пожалуй, самое главное: концепция "Второй Европы" напрочь игнорирует фактическую сторону истории. Если подходить к ней конкретно исторически, то сразу же обнаруживается, что не только Россия, но и Европа, и прежде всего Европа в конце ХIХ - начале ХХ в., стояла перед искушением коммунистическим проектом переустройства всего человечества и его истории. Не случайно в связи с этим, что именно Европа породила марксизм как теоретическое выражение и обоснование существа этого проекта. Уже только это ставит под сомнение справедливость оценки коммунизма исключительно как модернизационной идеологии стран второго эшелона европейского развития, как только средства преодоления их исторической отсталости. Идеология не создается там, где в ней нет потребности, где нет самих условий для ее возникновения. Она создается не для других, а для себя. И Европа, и Россия по-разному, но стояли перед одной и той же необходимостью - исторической модернизации, и прежде всего капиталистических форм формационного бытия в истории, их социализации. С высоты нашего времени хорошо просматриваются два исторических варианта такой модернизации, при всем их различии связанных между собой идеей и программой социализации капитализма.
Первый, революционно-коммунистический. Здесь цели и задачи коммунистического исторического проекта и как цивилизационного, и как формационного не просто объединяются, а происходит переподчинение решения проблем формационного прогресса целям и задачам цивилизационного переворота. Цели и задачи становления общечеловеческой цивилизации определяют сам революционный характер, масштаб и скорость преодоления капитализма. В качестве закономерной стадии всемирно-исторического развития, он не преобразуется в новые формационные формы бытия в истории. Ставится задача начать историю чуть ли не с чистого листа, заново, не за счет саморазвития новых формационных свойств и качеств из самого капитализма, а за счет уничтожения капитализма как системы и строительства принципиально новых форм социальности вне существенной связи преемственности с им предшествующими. Ставится задача ускоренного, резкого перехода и в новую формацию, на новую стадию исторического развития, и в новую цивилизацию, на новый тип самого исторического развития, с новым генетическим кодом истории - общечеловеческим, предполагающим слом всех форм идентичности - цивилизационной, национальной, исторической. При этом, подчеркнем еще раз, переход в новую формацию, стадию исторического развития оказывается лишь средством для перехода в новую цивилизацию, в новый тип самого исторического развития.
Второй вариант менее радикальный, более эволюционный, но от этого не лишенный социалистичности. И это обстоятельство стоит подчеркнуть особо, так как исторический опыт ХХ столетия свидетельствует, что и Европа, и Россия разными путями, но развивались в одном направлении - социализации капитализма. Ведь что такое социализм? Это новая ступень в историческом развитии человечества, связанная с преодолением отчуждения человека от собственности, власти и культуры. И, следовательно, социализма больше там, где человек меньше отчужден от собственности, власти и культуры. И если сравнивать по этим показателям Россию и Европу в итогах их исторического развития за ХХ столетие, то обнаруживается: во - первых, что социализация капитализма - это главный формационный итог исторического развития за ХХ столетие и, во-вторых, по результатам такого развития Европа преуспела больше, чем Россия. Европа сумела значительно дальше, чем Россия, продвинуться по пути социализации капитализма, преодоления базовых форм отчуждения человека в истории. И это удалось достичь за счет как раз специфики второго варианта исторической модернизации. Она может быть сведена к двум базовым составляющим.
Первая. Европа решала проблемы исторической модернизации капитализма за счет использования модернизационного потенциала самого капитализма. Она эволюционировала через изменения сложившихся исторических реальностей, а не через их слом, не через попытку выхода к каким-то новым формам социальности, минуя исторически сложившиеся, а через их саморазвитие. Более конкретно это выражалось в более полном использовании потенциала развития частной собственности, ее социализации. Вместо уничтожения частной собственности была преодолена ее монополизация. Демократизация собственности, достигнутая посредством подключения к собственности массы людей, позволила выйти на процессы ее социализации, ближайшим социально-классовым результатом которого стал феномен средних слоев массовый слой собственников, через различные механизмы подключенный к отношениям владения и распоряжения собственностью. Это имело далеко идущие социальные и политические последствия. Прежде всего, удалось преодолеть антагонизм классовых отношений, характерный для классического капитализма. Не преодолевая классов, удалось снять их борьбу, а отношения между ними ввести в русло социально-классового партнерства.
В этой связи и на этой основе изменилась и политическая суть государства. Из аппарата господства одного класса над другим оно превратилось в аппарат согласования классовых интересов. Государство из инструмента только формационного развития общества превратилось еще и в инструмент цивилизационного. И главное, все эти процессы получили новые стимулы к развитию и закреплению в истории в процессах и в первых итогах современной научно-технической революции. Она, как революция в производительных силах общества, осуществляемая при опережающей роли развития науки, создала материальные гарантии в самом уровне и характере развития производительных сил для продолжения и закрепления всех процессов исторической модернизации капитализма. При этом на острие процессов своей социализации капитализм не только вписался в современную НТР, но сумел использовать ее научный, технический и производственный потенциал в целях и задачах своей собственной социализации.
Вторая составляющая второго варианта исторической модернизации капитализма заключается в отказе от совмещения в одном историческом пространстве и времени целей и задач формационного перехода с целями и задачами цивилизационного переворота. И это произошло не за счет отказа от переподчинения решения проблем формационного прогресса истории целям и задачам цивилизационного переворота, а за счет отказа от самой идеи цивилизационного переворота, от целей и задач строительства новой всечеловеческой цивилизации - коммунистической. Ведь коммунистический проект преобразования человека и его истории содержит цивилизационную составляющую, предполагает слом национальной идентичности вплоть до цивилизационной. Это многое предопределяет в самой логике его осуществления - как раз и требует перехода на революционно-коммунистический вариант исторической модернизации капитализма, предполагающего преодоление его формационных качеств в истории в связи и на основе цивилизационного переворота.
Европа не пошла на этот вариант исторического развития. И это несмотря на то, что именно она, Европа, породила марксизм как теоретическое обоснование идеи коммунизма. Но именно она, Европа и не пустила на практике в свое историческое и геополитическое пространство коммунизм, она не стала взламывать генетический код своей истории, основы локальности своей цивилизации, она пошла иным путем - путем использования формационного потенциала модернизации капитализма на базе саморазвития основ локальности собственной цивилизации.
В этой связи ответ на вопрос, почему Европа, в отличие от России, оказалась менее восприимчива к цивилизационной составляющей коммунистического проекта преобразования человека и его истории и связанного с ним более радикального проекта формационных преобразований капитализма, лежит в несколько иной плоскости, чем тот, на который сориентирована концепция "Второй Европы". Для нее все, что происходит на евразийских просторах России, есть отражение лишь эпигонствующих, более или менее успешных попыток дотянуться до цивилизационных, исторических, культурных и духовных стандартов Европы, попыток догнать и стать Европой. А потому феномен коммунизма предстает в качестве эпифеномена пресловутой исторической отсталости России, средством преодоления ее отсталости.
С этим можно было бы согласиться, если бы не одно и в данном случае принципиально важное обстоятельство: большая восприимчивость России к коммунизму оказалась большей восприимчивостью именно к слому своей цивилизационной идентичности, а потому, если быть точнее, к коммунизму не только как к модернизационному проекту догнать и стать Европой, но и как к историческому проекту, не то что вместе с Европой, но и со всем миром вместе войти и в новую формацию, и в новую цивилизацию, одновременно и в новую стадию, и в сам новый тип исторического бытия и развития. Все-таки надо считаться с тем, что в коммунизме содержится идея слома цивилизационной идентичности любой локальной цивилизации, что уже только поэтому не позволяет его полностью идентифицировать с модернизационной идеологией только стран второго эшелона развития.
Эта идеология претендовала на нечто принципиально большее - на историческое (и формационное, и цивилизационное) "осчастливливание" всего человечества - на всемирность. Это дает несколько иное идейное направление объяснению причин, по которым Европа оказалась менее восприимчива к коммунизму, чем Россия,- не просто в плоскости исторической отсталости России, а ее специфической отсталости, отсталости в развитии своего национального начала и, следовательно, основ локальности своей цивилизации.
Дело в том, что в Европе, как локальной цивилизации в более полном объеме и с большей глубиной пережившей стадию капиталистического формационного развития, более развитым оказалось и национальное начало истории. А поскольку коммунизм предполагал его слом, то именно оно и не позволило Европе воспользоваться радикальным революционно-коммунистическим вариантом исторической модернизации. Он вошел в противоречие с цивилизационной и национальной идентичностью Европы, с уровнем развития ее национального начала, ставшим главным препятствием на пути распространения коммунизма в Европе. Рожденный в Европе ее формационными противоречиями, коммунизм был побежден в Европе европейским национализмом, высоким уровнем развития национального начала Европы.
В этой связи нельзя не видеть, что идея коммунизма вошла в противоречие с цивилизационной и национальной идентичностью и самой России. Отражением остроты этого противоречия стала острота гражданской войны в России 1918-1922 гг., которая была войной не только классовой, формационной - бедных и богатых, но и цивилизационной - войной нацинальной и исторической России с вненациональной. Именно она и победила в гражданской войне, и не в последнюю очередь в силу, во-первых, многонациональности России, всякий раз провоцирующей ее на вненациональные проекты исторического развития и, во-вторых, общей неразвитости русско-российских национальных начал России.
Последнее обстоятельство многое объясняет в истоках исторического радикализма России ХХ века. Он обусловлен неразвитостью национального начала России, ее национальной маргинальностью, наличием в России массового вненационального исторического субъекта, не идентифицирующего себя с исторической и национальной Россией, а потому всеми основными формами своей исторической активности нацеленного на преодоление России как России. Именно он и стал носителем идеи коммунизма в России, впустил ее в Россию и в самом радикальном варианте - и как идею формационного перехода, и как идею цивилизационного переворота, обернувшуюся для России цивилизационной катастрофой.
И последний смысловой оттенок, который необходимо отметить, характеризуя коммунизм как глубоко европейский феномен, порожденный Европой для решения проблем собственного исторического развития. С широкой цивилизационной точки зрения коммунизм - это не единственная цивилизационная реакция Европы на противоречия своей истории, на европейскую логику бытия в истории, на сами устои европейской цивилизации. Был еще и фашизм. Разумеется, это совершенно иная идеология и иной цивилизационный проект преобразования человечества и его истории, опирающийся на совершенно иные субъектные силы истории и иное понимание ее логики. Но вместе с тем между ними есть и общие черты.
Во-первых, оба проекта европейского происхождения. Во-вторых, оба проекта претендуют на универсальность, на строительство основ единой и единственной цивилизации для всего человечества, а потому на основе слома национального многообразия истории. И коммунизм, и фашизм в этом смысле есть своеобразное восстание против национального и цивилизационного многообразия мира. В-третьих, и это в данном случае самое главное, оба проекта крайне нигилистически настроены по отношению к цивилизационным основам самой Европы, нацелены на радикальный разрыв со всей европейской традицией цивилизационного развития, на преодоление основ локальности ее цивилизации.
И это не может быть случайностью, чтобы сразу два цивилизационных проекта преобразования Европы, основ ее цивилизационного бытия в истории, так агрессивно были бы настроены по отношению к основам локальности ее цивилизации. Так не бывает в истории. Такое допустимо только при одном условии: если в основах локальности ее цивилизации действительно зародились такие противоречия, разрешение которых провоцировало выход за эти основы. В этом смысле и коммунизм, и фашизм с цивилизационной точки зрения свидетельство только одного - радикальной исторической проблематичности самой европейской логики бытия и развития в истории, основ локальности Европы-цивилизации, ее способности давать адекватные цивилизационные ответы на новые вызовы формационного прогресса истории, на потребности своей собственной цивилизационной модернизации.
Не подвергая сомнению исторический и цивилизационный потенциал Европы в принципе, особенно с учетом итогов ее исторического развития в последней четверти ХХ века, вместе с тем нельзя не констатировать, что именно в Европе и именно коммунизм и фашизм поставили под сомнение самоценность основ локальности ее цивилизации, всего европейского опыта исторического развития как для самой Европы, так и для всего человечества. Европейский нигилизм, в том числе и по отношению к основам собственной цивилизации,это чисто европейский феномен, ответ Европы на противоречия собственного исторического развития.
Таким образом, евроцентристский проект цивилизационной идентичности России, в частности, в такой своей разновидности, как концепция "Вторая Европа", не справляется с объяснением ряда фундаментальных феноменов истории ХХ века. Во-первых, с объяснением исторической сущности коммунизма как воистину прометеевского проекта преобразования всего человечества, а не какой-то его локальной части, всей всемирной истории, самого типа ее развития, проекта, не только совмещающего формационные изменения в истории с цивилизационными изменениями самой истории, но и подчиняющего первые вторым. Во-вторых, с объяснением тех действительных причин, обусловивших то разное место и ту разную роль, которую он сыграл в истории Европы и России ХХ столетия.
Это ставит под сомнение адекватность всего евроцентристского проекта цивилизационной идентичности России ее действительной цивилизационной сущности и специфике. Все это требует с большим вниманием отнестись к цивилизационной и выражающей ее национальной специфике России и, прежде всего для того, чтобы разобраться в более глубоких основаниях цивилизационной самодостаточности России, в исторических причинах этой самодостаточности, того, что Россия - это не Европа, это центр локальности иной цивилизации - русско-российской. Что же подтверждает ее реальность, какие особенности отличают ее от Европы?
К тем, о которых уже говорилось выше, необходимо добавить еще одну это принципиальное несовпадение этапов-стадий цивилизационного развития и, соответственно, их результатов в истории России и Европы. Россия и Европа развивались, если не в совершенно, то во многом разных, не совпадающих цивилизационных ритмах истории. При всей национальной специфике форм воплощения локальности европейской цивилизации, при всех стадиальных различиях в их развитии и разной степени вовлеченности в те или иные этапы цивилизационного развития Европы, все европейские нации прошли приблизительно через одни и те же этапы цивилизационного развития, общие для всей Европы, начиная от принятия христианства, Возрождения и Реформации, колониальной экспансии и кончая современным объединением Европы.
К слову сказать, оно не является первым в истории Европы. На протяжении последней тысячи лет в Европе не один раз создавалась объединяющая континент империя. На эту сторону проблемы впервые обратил внимание В.В. Кожинов, как и на особую роль во всех этих объединительных процессах германской нации. Во всяком случае, она не только положила начало этим процессам, но и на протяжении тысячелетия мощно устремлялась к первенству в Европе, которое определяло путь германской нации вплоть до нацистской катастрофы 1933 - 1945 гг.
В самом деле, ведь именно германские племена создали объединившую основное пространство Европы империю Карла Великого, на фундаменте которой позже, в X-XI вв. сложилась "Священная Римская империя германской нации". Именно она тысячу лет назад создала то, что сейчас называется "Европой" или "Западом" и именно она впервые начала натиск Европы на Восток. К концу Средневековья Священная Римская империя утратила свое верховное значение, и Европа предстала как совокупность отдельных, более или менее замкнутых в себе и на себя земель-государств. Но это не исчерпало объединительного потенциала Европы. После потери германской нацией ее верховной имперской роли эта роль перешла к Испании, которая в 1519 г. заново, в той или иной мере, объединяет Европу. Ее король Карл I становится императором Священной Римской империи Карлом V. В "испанский" период европейская империя осуществляет мощную колониальную экспансию на другие континенты, а с конца XVI века первенство переходит к Великобритании.
Далее, на рубеже XVIII - XIX веков Европа (кроме опять-таки Великобритании) превращается в Наполеоновскую империю, также устремленную и на другие континенты. Но затем начинается упорное соперничество Франции и заново объединяющейся Германии за доминирование в Европе и за лидерство в объединении Европы. "К концу XIX века внимательным наблюдателям стало ясно, что Германия неотвратимо стремится (и имеет серьезные основания стремиться) к первенству в Европе. Это явилось исходной причиной и Первой, и Второй мировых войн, притом уже в самом начале Второй Германия смогла действительно - и почти невероятно быстро - осуществить (пусть и ненадолго) свое устремление"1. Это было бы невозможно, если Европа в определенном смысле была бы не готова к этому, если она до этого не единожды проходила через интеграционные процессы. И то, что в первой половине ХХ века такой идеологией объединения Европы стал фашизм, это тщательно скрываемый факт, но это факт. Ведь не только Германия была фашистской, фашистские режимы были и в Италии, и в Испании, и в Венгрии, и в Хорватии, и в Словакии. Фашизацией была затронута существенная часть Европы. Даже в Англии был свой фашизм - Мосли.
В этом смысле фашизм стал нечто большим, чем только выражением формационных противоречий Европы после I Мировой войны, претензий Германии, ее элитных слоев на мировое господство, не только реакцией на разраставшуюся угрозу коммунизма, но и отражением более глубоких цивилизационных процессов, чрезвычайно противоречивых, но цивилизационных, существенной своей частью направленных на объединение Европы и на этой основе на цивилизационную войну против СССР - всей российской Евразии. И расовая теория нацизма стала одним из идеологических обоснований всех этих процессов, и прежде всего особой роли германской расы во всех этих процессах, что и придает всем им выраженный цивилизационный оттенок.
В самом деле, война на Западе и война на Востоке носила совершенно разный цивилизационный характер. Отсюда и странности этой "странной войны" на Западе. Вот куда более выразительное сопоставление: согласно данным, приводимым известным демографом Б.Ц. Урланисом, за пять лет во французском движении Сопротивления погибло 20 тысяч (из 40 миллионов) французов, однако за то же время погибли от 40 до 50 тысяч (то есть в 2-2,5 раза больше) французов, воевавших на стороне Германии. По данным того же Б.Ц. Урланиса, в ходе югославского Сопротивления погибло уже 300 тысяч человек (из примерно 16 миллионов населения страны)2. Все окончательно становится на свои места, когда сопоставляется национальный состав плененных военнослужащих. Из их общего количества 3 770 290 основную массу составляли, разумеется, германцы (немцы и австрийцы) - 2 546 242 человек; 766 901 человек принадлежали к другим объявившим войну СССР нациям (итальянцы, румыны, венгры, финны, испанцы и т.д.), но еще 464 147 военнопленных - это французы, бельгийцы, чехи и представители других как бы не воевавших с СССР европейских наций. Однако против нас воевали и эстонские, и латышские, и западноукраинские фашисты. Литовский легион почти полностью был уничтожен под Сталинградом.
Все эти факты дают полное основание согласиться с обобщающим выводом В.В. Кожинова, специально исследовавшим этот вопрос: "Геополитические цели войны 1941 - 1945 годов, фактически осуществляли не 70 млн. немцев, а более 300 млн. европейцев, объединенных на различных основаниях - от вынужденного подчинения до желанного содружества, - но так или иначе действовавших в одном направлении... Никак нельзя не учитывать, что только благодаря опоре на всю континентальную Европу стала возможной мобилизация почти четверти всех немцев... Силу - и с "количественной", и с "качественной" точек зрения - армии, вторгшейся в 1941-м в СССР-Россию, обеспечивали десятки миллионов высококвалифицированных работников всей Европы. И, не учитывая и не осмысляя эту сторону дела, нельзя понять истинную суть войны 1941-1945 годов... нельзя понять ни мощь германского нападения, ни глубокий объективно-исторический смысл этого нападения"1.
А он заключается даже не в том, что Россия-СССР воевала с объединенной силой почти всей Европы, и это уже не в первый раз в своей истории, что свидетельствует о существовании цивилизационной составляющей во всех отношениях России с Европой - цивилизационных противоречий, доходящих до цивилизационной несовместимости. Конечный объективно-исторический смысл нападения Германии на Россию-СССР заключается в том, что последняя Мировая война стала для нее цивилизационной войной. Вот почему совершенно разными оказались цели и жертвы войны на Западе и Востоке. Если на Западе речь шла об объединении Европы на базе фашистской идеологии и под эгидой Германии, то на Востоке речь шла не просто о борьбе с коммунизмом, а о разгроме русских как нации, о ее уничтожении как нации, о ликвидации России и как геополитического, и как цивилизационного феномена. Отсюда и несопоставимость жертв Запада и Востока во II Мировой войне.
Таким образом, цивилизационный подход к истории Европы и к истории российско-европейских отношений позволяет увидеть в них нечто иное и большее, чем это видится через призму простых формационных противоречий и формационного подхода к истории. В частности, он позволяет констатировать, что современное объединение Европы, это уже пятое по счету в ее истории и, главное, судя по всему, оно проходит с извлечением глубоких уроков из истории объединительных процессов в Европе. Во-первых, оно осуществляется на добровольных началах - строго не насильственно; во-вторых, с сохранением национального своеобразия воплощения общих цивилизационных констант и ценностей идентичности - без их национальной нивелировки; в-третьих, без выраженного доминирования в интеграционных процессах тех или иных государств и наций - с сохранением строгого равенства всех сторон; в-четвертых, через всестороннюю подготовку исчерпывающих социально-экономических и политических условий объединения.
И в любом случае успехи современного объединения Европы были бы невозможны, если оно не было бы подготовлено всей историей Европы, логикой, результатами, опытом предшествующих объединений Европы, включая сюда и трагический. Что касается России, то она не участвовала в объединительных процессах Европы - ни в прошлых, ни в современных. И это еще одно свидетельство цивилизационной особенности России по отношению к Европе. Ее не следует преувеличивать, но не следует и преуменьшать. Она такова, что заслуживает констатации: Россия - это не Европа, иначе она бы давно стала частью интегративных процессов Европы. Но это не значит, что Россия ни в каком смысле не имела отношения к истории Европы, в частности, к интегративным процессам в геополитических пределах Европы.
Так сложилось исторически, что за последнюю тысячу лет евразийской истории, именно в России не один раз на весах мировой истории лежали интересы и судьбы всемирной истории. Она становилась местом и средством разрешения мировых проблем. В частности, Европа в России и с помощью России разрешала те проблемы, которые она без России самостоятельно решить не могла. Это и претензии на мировое господство наполеоновской Франции и фашистской Германии; это и борьба против революций середины XIX столетия, ставшая источником известных русофобских высказываний классиков марксизма; это и освобождение Балкан от османского ига и Европы от османской проблемы в целом; это и почти столетнее экспериментирование с коммунизмом... Европа выплескивала свои противоречия в Россию и с помощью России, ее ума, крови и пота находила способы их разрешения в истории.
Все это, конечно же, необычайно утяжеляло условия исторического развития и груз исторической ответственности России, ибо в пространство ее исторического бытия входили проблемы, которые не были специфически российскими и российского происхождения. Но именно они требовали нечеловеческого перенапряжения всех человеческих и исторических сил России, вталкивая ее в режим логики мобилизационного развития в истории, отвлекая от решения собственно российских проблем исторического бытия и развития.
Чего стоит в этой связи хотя бы неимоверная растрата жизненных и исторических сил России-СССР за период II Мировой войны, победа в которой стоила труда и жизней, соразмерных тем, которые в иных условиях уходят на всю историю целого народа. Но в этом сила России и своеобразие ее исторической судьбы, что она всегда обладала волей, сознанием и властью не обращать внимания на траты, когда дело шло о достижении раз поставленной цели, и тем более такой, которая определилась сохранением Великой России. А ведь, если не все, то большая часть тех проблем, которые вошли в нашу историю вместе с германским нашествием, не имели к ней никакого отношения. Это были проблемы и противоречия по преимуществу европейского исторического развития. В этом смысле, как это ни странно звучит на первый взгляд, сама Европа в своих отношениях с Россией сделала многое для того, чтобы придать ее истории масштаб специфики, тяготеющий к цивилизационным различиям. Европа достаточно часто выплескивала на Россию такие проблемы своего исторического развития, решение которых Россией не сближало, а дистанцировало ее от Европы.
Однако вернемся к главному - к принципиальному несовпадению этапов-стадий цивилизационного развития и, соответственно, их результатов в истории России и Европы. При сквозном взгляде на историю России в ней хорошо просматриваются пять периодов в развитии русско-российской цивилизации, которые не совпадают с периодами развития европейской цивилизации. Первый - Киевская Русь (Русь) - период, в течение которого происходил синтез славянской этнокультурной основы с культурным комплексом Византии и, прежде всего, с его духовной основой - Православием. Это период, предопределивший в истории России все, саму ее душу - систему архетипов социальности, культуры, духовности, сам способ проживания их в истории. Здесь, в этом периоде цивилизационного развития России сформировались самые глубокие ее духовные корни, корни ее русскости.
Второй - Московская Русь (Русь - Россия) - в этот период на сложившийся за период Киевской Руси культурно-этнический тип наложились сперва восточные, ордынские, а потом и новые южнославянские (XIV-XV вв.) культурные и духовные мотивы. Он характеризуется завершением формирования генетического кода истории России, основных спецификаций цивилизационных констант и ценностей, шедших по линии цивилизационных синтезов Киевской и Московской Руси, и прежде всего по линии саморазвития русско-российских духовных основ истории в основах человеческой души. Он характеризуется не столько заимствованием новых культурных и духовных ценностей, не столько цивилизационными синтезами, сколько саморазвитием собственного генетического кода истории, поиском самобытных ответов на вызовы истории и нахождением их в глубинах своего православного духа.
Итогом такого саморазвития стала Россия, превращение Руси в Великую Россию. Переломным моментом и символом этого перехода стала Куликовская битва 1380 года. На нее шла еще Московская Русь, а после битвы возвращалась уже Великая, непобедимая своим высоким и жертвенным духом Россия. Здесь, в этом периоде цивилизационного развития России сформировались самые глубокие духовные корни ее российскости.
Третий - Российская империя (Россия) - период крутой перестройки уже сложившихся, отмеченных глубокой традицией русско-российских архетипов социальности, культуры, духовности, самого способа их проживания в истории, связанной с петровскими реформами, с прививкой к стволу русско-российской цивилизации образцов западноевропейской культуры. Это период мощных цивилизационных синтезов. Именно в этот период Россия активно осваивала основные культурные итоги развития Европы - и Возрождения, и Реформации, и Просвещения.
Именно в этот период Россия принципиально сблизилась с Европой, но одновременно с этим заложила основы своего цивилизационного раскола на национальную и вненациональную Россию, принявшего на данном этапе классовую форму, так как европеизации подверглись в первую очередь элитные слои общества, в то время как основная, "тягловая" масса населения, крестьянская Россия, подверглась этим процессам в минимальной степени. Не только это, но и то, что петровские реформы в основном и в целом не покушались на основы национальной идентичности России, и прежде всего на духовные основы Православия, предопределило то, что период Российской империи не стал периодом цивилизационного переворота в России, а радикальной цивилизационной модернизацией, собственно, европеизацией России.
Это был мучительный и весьма противоречивый период поиска новых форм своей национальной, культурной и цивилизационной идентичности, который стал одновременно с этим и периодом испытания на прочность русско-российского ядра цивилизационных основ России при их прямом и весьма жестком столкновении с европейскими. Цивилизационная модернизация России, начатая Петром, стала ответом России на исторические изменения Европы, стремлением России встать вровень с Европой, но все-таки не самой Европой. От того, что русская армия организационно начала строиться по европейскому образцу, она не перестала воевать по-русски. Петр не требовал от страны и нации преодоления всего того, что делало и делает страну Россией, а нацию русской. Он брил бороды, а не менталитет.
Это стоит подчеркнуть особо, так как петровским реформам нередко придается значение, которое выходит далеко за границы и их первоначального замысла, и их действительного результата. "Реформа, совершенная Петром Великим,- писал по этому поводу В.О. Ключевский,- не имела своей прямой целью перестраивать ни политического, ни общественного, ни нравственного порядка, установившегося в этом государстве, не направлялась задачей поставить русскую жизнь на непривычные ей западноевропейские основы, ввести в нее новые заимствованные начала, а ограничивалась стремлением вооружить Русское государство и народ готовыми западноевропейскими средствами, умственными и материальными, и тем поставить государство в уровень с завоеванным им положением в Европе, поднять труд народа до уровня проявленных им сил"1.
Вот почему петровские реформы в конечном итоге стали изменением в России, но не стали изменением самой России, русско-российской сущности ее цивилизации, генетического кода ее истории. Петр Великий остался в истории России отцом Отечества, так как не навязал России бегство от самой себя как России, от русско-российской сущности своей цивилизации, а русским от своего Отечества и своей русскости. Подняв Россию на дыбы радикальной исторической модернизацией, он потребовал от России стать другой, но при этом остаться Россией.
В связи с этим отнюдь не случайно, что в результате петровских реформ национально-государственные интересы России во всех их основных проявлениях были не только защищены, но и приумножены. Они завершились новыми импульсами в развитии именно русско-российской сущности локальности России-цивилизации. В итоге период цивилизационного развития России, начатый петровскими реформами, стал дальнейшим развитием русско-российской сущности локальности России-цивилизации, но в европеизированных формах. Именно они, в конечном счете, и позволили России, оставаясь и утверждая себя в качестве России, вместе с тем усваивать и развивать на русско-российской основе основные формы и результаты развития европейской цивилизации и культуры, строить отношения с ними чуть ли не как со своими собственными формами бытия в истории. Разумеется, это имело и имеет "свое-другое". Такая близость к основам европейской цивилизации в определенных исторических условиях, в условиях новых вызовов истории провоцирует на неадекватность ответов, граничащих со сломом базовых форм идентичности в истории, на ответы не с позиций русско-российской цивилизационной идентичности в истории, а с позиций их преодоления.
И это стоит подчеркнуть особо, ибо архетип такого поведения в истории и отношения к России был заложен именно Петром Великим, проектом и методами его модернизации России. Именно с тех пор в России на систематической основе проявляется неадекватность понимания и отношения к собственным национальным интересам, больше и хуже того, к самоценности цивилизационных основ собственного бытия в истории. Фактами, подтверждающими сказанное, полнится послепетровская история России. Это и Бироновщина (1730-1740 гг.) при Анне Иоанновне, и исторические экзерсисы Петра III и Павла I, примитивизмы европейничания XIX столетия, сам спор западников и славянофилов, который был бы невозможен и бессмыслен, если бы цивилизационная хаотизация России не стала бы историческим фактом.
Думается, даже Октябрь 1917-го не был бы тем, чем он стал полномасштабной цивилизационной катастрофой России, если не был бы подготовлен и опосредован петровским цивилизационным архетипом поведения в истории и отношения к России. Это событие, как никакое другое в истории России, отразившее неадекватность ответов на новые вызовы истории с позиций преодоления русско-российской цивилизационной идентичности, положило начало принципиально новому периоду в цивилизационном развитии России.
Четвертый - Коммунистический (Россия - СССР) - период в цивилизационном развитии России, который стал цивилизационным переворотом. Всем изменениям в России был придан цивилизационный масштаб и направленность - они превратились в изменения самой России, генетического кода ее истории. Классовый раскол общества был доведен и переведен в цивилизационный - в раскол России на национальную и вненациональную Россию. Стране и нации было навязано преодоление всего того, что делало страну Россией, а нацию русской - слом основ исторической, национальной и цивилизационной идентичности.
Здесь, в этот период цивилизационного развития России предполагалось, с одной стороны, полностью преодолеть национально-цивилизационную специфику России. Он должен был стать отрицанием результатов всего предшествующего цивилизационного развития России. А с другой - стать периодом становления основ новой всечеловеческой цивилизации, построенной на основе не национального, а классового субъекта, на принципах только классовой идентичности и исключительности. Вполне очевидно, что в таком виде коммунистический исторический проект как цивилизационный не мог быть реализован. Своей цивилизационной составляющей он вошел в жестокое противоречие с основами локальности русско-российской цивилизации, стал их разрушением и хаотизацией. Но этот период стал не только этим.
Локальная цивилизация - это абсолютный максимум истории, она исчезает последней из истории, так как вместе с ней исчезает и сама история, и ее главный субъект - этнокультурная общность, нация. Вот почему здесь, в этом периоде цивилизационного развития России, который начался с разрушения основ русско-российской цивилизации, их подчинения целям и задачам мировой социальной революции, в конечном итоге произошла адаптация коммунистической цивилизационной утопии к реальностям, базовым константам и ценностям России-цивилизации. Естественно, что это не могло произойти без радикальной хаотизации России - цивилизационной, национальной, исторической.
Вот почему идентификационные проблемы России в настоящее время не стояли бы так остро (если бы стояли вообще), если не было бы большевизации России. Все родом из истории. И современные идентификационные проблемы России - это посткоммунистическая реакция на попытки слома базовых структур идентичности России и в ней русской нации, помноженная на мощнейший заряд катастройки новых вненациональных субъектных сил России, взращенных за период ее коммунизации и одержимых западнизацией России, идеей нового цивилизационного переворота в России.
Вполне очевидно, Россия входит в новый пятый период своего цивилизационного развития, который характеризуется действием только формирующихся, но уже весьма противоречивых общественно-политических сил и тенденций развития, что затрудняет его точную характеристику. История этого периода еще не завершилась, она только началась, но уже сейчас можно констатировать действие нескольких тенденций цивилизационного развития совершенно разной направленности. Если не брать в расчет чисто реставрационных, связанных с актуализацией самых одиозных сторон коммунистического проекта и как формационного, и как цивилизационного в его классических политических формах советскости, то речь может идти о двух базовых цивилизационных тенденциях в развитии современной России: вненациональной и национальной. Все, что происходит на евразийских просторах современной России, все ее политическое многотравие и многоцветье, не должно вводить в заблуждение относительно исторической сути главных событий и главных действующих сил. Несмотря на всю распыленность экономических, социальных и политических сил по всему спектру формационных тенденций развития современной России, в исторически более глубоком, цивилизационном смысле все они суть силы либо национальной, либо вненациональной России.
И главным событием современной истории в России, опять-таки в цивилизационном смысле, оказывается не столько сама формационная модернизация России, ее формационный смысл - тактика, стратегия, средства и цели реформ, сколько их цивилизационная направленность: работают ли они на Россию или против нее как России, являются ли формационной модернизацией России на основе сохранения и развития ценностей идентичности, саморазвития основ локальности России-цивилизации или они средство их слома. Пора осознать, что поставлено на весы истории переживаемой исторической ситуации,- не только и не столько формационная, сколько цивилизационная судьба России, судьба локальности ее цивилизации, ее русско-российская суть и судьба.
Пора осознать, что за всеми "за" или "против" России стоят две основные тенденции в ее цивилизационном развитии, две главные цивилизационные силы. Первая - исторической и национальной России, которая ищет и находит истоки и средства для возрождения России в самой России, в саморазвитии генетического кода ее истории, в сохранении и утверждении основ ее национальной, цивилизационной, исторической идентичности. И вторая - вненациональной России, для которой Россия никогда не была исторической основой ее бытия, абсолютным максимумом истории, а потому всякий раз искавшая средства для исторической модернизации России на пути слома основ ее национальной и цивилизационной идентичности в истории, на пути ее преодоления как России.
Обе эти цивилизационные силы и тенденции в историческом развитии современной России порождены достаточно критическим отношением к сложившимся историческим реальностям за коммунистический период истории России. Но уже в этом между ними есть и принципиальная разница. В рамках вненациональной тенденции цивилизационного развития критическое отношение к коммунистическому периоду истории России доводится не только до его тотального отрицания, но и вслед за ним до отрицания самой локальности русско-российской цивилизации, до отрицания полноценности и цивилизационной продуктивности всех предшествующих цивилизационных периодов в истории России, самого типа и направленности цивилизационного бытия и развития России. Отрицание того, что уже ушло В ИСТОРИЮ, доводится до попыток выйти ИЗ самой ИСТОРИИ.
На этой основе ставится задача завершить слом цивилизационной и национальной идентичности России, начатый еще Октябрем 1917-го с вненациональных позиций. Но на этот раз преодоление русско-российских основ национального бытия в истории подчиняется не целям и задачам мировой социальной революции и становления всечеловеческой коммунистической цивилизации, а целями и задачами вхождения в локальность иной цивилизации, западной, основы которой на этот раз принимаются за общечеловеческие. Но главное не в этом, не в том, каким новым ценностям цивилизационной идентичности подчиняется слом своих собственных, национальных, главное что они подлежат неукоснительному и тотальному преодолению именно как национальные, как ценности национальной идентичности. Так большевизм в коммунистической упаковке с его больной идеей преодоления национального начала России и в ней русской нации благополучно перерождается в новые формы своей политической реальности - неолиберальные, однако, не переставая от этого быть большевизмом - крупномасштабной агрессией против исторической и национальной России.
С поразительным хладнокровием, с хорошо организованных и скоординированных антинациональных позиций в качестве главной исторической задачи переживаемого момента истории России вновь ставятся цели и задачи нового цивилизационного переворота. России, оказывается, предстоит "пережить самую драматическую эпоху своей многовековой истории - ломку архетипа (выделено мной.- К.Н.), связанную с необходимостью отказа от устойчивых в течение сотен лет архетипических реакций"1. Знаменем этой ломки неизбежно становится тотальная борьба с ценностями традиционализма, с самой возможностью исторической преемственности в пределах истории России. Ибо "ломка архетипа", как часть цивилизационного проекта по изменению исторической реальности России, может состояться только на основе преодоления ее и как реальности, и как исторической и, следовательно, как российской. Это добавляет повышенную и вполне оправданную подозрительность по отношению ко всем попыткам представить традиционную русскую культуру как "пережиток феодализма, подавляющий личностное самосознание".
Борьба за это "личностное самосознание" на просторах постсоветской России вообще превратилась в странную самоцель и вслед за этим в борьбу с ценностями исторической и национальной идентичности, с основами всякого исторического и национального бытия в России. В итоге это не могло не завершиться борьбой с самим подлинно личностным самосознанием в России, ибо оно ни как подлинное, ни как личностное не может состояться вне исторических и национальных основ своего бытия. Тем удивительнее, что автор выше цитированных строк не скрывает своего раздражения по поводу до сих пор не прекращающихся попыток "сформулировать пресловутую "русскую идею", содержание которой ищут в допетровском ...прошлом, заключая, что господствующие в нем православие и самодержавие ...и определяют характер российской интеллигенции".
Но в том-то и дело, что характер не только российской и в ней русской интеллигенции, но и русской нации в целом определяется всей историей России и всем, что было в истории России, в частности, и за советский период ее развития, с его стандартами внеисторического и вненационального отношения к собственной истории и нации - отношения, так сказать, "по избранным местам", с кристально чистых классовых позиций. Классические образцы именно такого отношения к истории России, правда, с несколько иных и в лучшем случае вненациональных позиций в данном случае и демонстрирует автор, считая недопустимым "двигаться вперед с головой, повернутой назад, оправдываясь красивыми формулами "верности традициям", "памяти предков", "национальной идентификации"1.
Но если нет "верности традициям", "памяти предков", "национальной идентификации", то верностью чему, памятью чего, ценностями идентичности какой нации и какой истории все это становится? Верностью ни к чему, памятью ничего, никакими ценностями идентичности - ничем и ни в какой истории - вот чем становится идея "ломки архетипа", отказ от ценностей традиции и традиционализма. Это часть проекта не исторической модернизации России, а ее исторической деморализации, ибо "которая земля переставляет свои обычаи, та земля долго не стоит".
В конце концов, надо считаться и с опытом истории, пытаться извлекать из него поучительные уроки. Ведь одна такая эпоха "ломки архетипа" в истории России в ХХ столетии уже состоялась и была связана с большевизацией России, с попыткой преодоления ее в истории в качестве России, втянувшей и страну, и нацию в невиданные потрясения цивилизационных основ ее бытия в истории. Так, может, хватит экспериментов над русской и союзными ей нациями, над национальными архетипическими основами их бытия в истории, хватит потрясений, обусловленных целями и задачами цивилизационного переворота. Может, все-таки сделать правильные выводы из собственной истории: дать возможность и стране, и нации начать жить ценностями собственной идентичности - национальной, исторической, цивилизационной, развиваться через их саморазвитие, а не через их преодоление в истории.
Тем более что национальные архетипы как национальные не преодолеваются в принципе. Это феномены, с которыми живут и умирают, больше того, за которые умирают, ибо это последние основания всякого бытия в истории, их национальные святыни. Они могут модернизироваться, но никак не преодолеваться, ибо с их преодолением преодолевается исторический субъект их носитель в истории и, следовательно, сама история. Вот почему всякое посягательство на ценности национальной идентичности в истории есть посягательство на сами основы бытия нации в истории. Ломка архетипов - это отказ от ценностей национальной идентичности - процесс, расчищающий геополитическое пространство для других наций, превращающий геоисторическое пространство в пространство господства других наций и культур, в другое цивилизационное пространство. Это процесс, завершающийся превращением национального субъекта в истории в этнографический материал для истории других наций и культур. Вот чем в итоге завершается "отказ от устойчивых в течение сотен лет архетипических реакций" - национальным и историческим предательством.
Но есть и другая цивилизационная тенденция в историческом развитии современной России - национальная. В ее пределах критическое отношение к коммунистическому периоду цивилизационного развития России (и не только к нему) не доводится до его тотального отрицания. Отрицанию подлежат лишь наиболее одиозные составляющие как самого коммунистического исторического проекта преобразования человечества и его истории, так и результаты его осуществления в России, и прежде всего те, с которыми связан слом национальной, цивилизационной и исторической идентичности России и в ней русской нации. По сути, ставится задача преодоления не самой исторической реальности, того, что уже ушло в историю. Здесь главная цель заключается в нечто принципиально другом - в том, чтобы примириться с ней как с историей - и с хорошим, и плохим в ней как, в конце концов, и с хорошим, и плохим в своей собственной истории, из которой следует извлекать уроки, но которой бессмысленно мстить и тем более пытаться преодолеть как историю.
А посему главная задача в отношении к собственной истории мыслится совершенно иначе - как задача преодоления такого отношения к ней, которое всякий раз на крутом ее переломе, провоцирует попытки выхода из нее как из национальной истории в пространство принципиально иной цивилизации и вненационального исторического развития. Здесь отрицание того, что уже ушло В историю, не доводится до попыток выйти ИЗ самой истории, до отрицания полноценности и цивилизационной продуктивности всех предшествующих цивилизационных периодов в истории России, самого типа и направленности цивилизационного развития России, базовых основ ее идентичности в истории. Напротив, ставится задача восстановления исторической преемственности в ее подлинных смыслах и исчерпывающем объеме между всеми цивилизационными периодами в развитии России, самого типа и направленности цивилизационного развития России в качестве России и, следовательно, русско-российских основ национальной идентичности и национального бытия в истории.
Таким образом, вся история России - это история поиска, хаотизации, разрушения, отстаивания и развития своей идентичности - исторической, цивилизационной, национальной. События ХХ века - и его начала, и его конца - это кульминационная точка всех этих процессов, в которой национальная составляющая истории играет особую роль, определяя его основного субъекта, базовую цивилизационную логику развития и основы идентичности русско-российской цивилизации, ее самые сакраментальные цели, ценности и смыслы бытия в истории. Ибо нельзя быть в истории, не будучи в ней в качестве субъекта-нации, в качестве национального субъекта. Всякая попытка выйти из субъектной основы истории в качестве нации, преодолеть себя в ней в качестве национального субъекта равносильна историческому суициду, попытке выйти из самой истории, преодолеть ее как историю.
Равным образом нельзя обрести цивилизационной идентичности, не обретя национальной, и наоборот, ибо цивилизационное и национальное в истории сообщающиеся сосуды истории, одно живет продолжением и выражением другого. Вот почему цивилизационное в истории тем больше становится цивилизационным чем больше становится национальным, а национальное, тем больше развивает себя как национальное, чем больше воплощает себя в формах локальности той или иной цивилизации, чем больше достигает цивилизационного выражения. Локальная цивилизация - это система архетипов социальности, культуры, духовности и специфический способ их объективации в истории, который становится тем больше цивилизационным, чем больше подчинен целям и задачам национального развития.
Какая же из этих двух тенденций в цивилизационном развитии современной России обладает большей реальностью? По всей видимости, все-таки та, которая обладает большей историчностью, в большей мере укоренена в истории и обусловлена всей историей, в полной мере соответствует основам национальной идентичности России-цивилизации и перспективам ее развития как России. Опыт истории России, особенно за ХХ столетие и особенно в его начале и конце, доказал: Россия принципиально нереформируема вненациональными средствами. Все реформы в России обречены, если не являются реформами России и для России. Проблемы, которые стоят перед Россией, нельзя решить за счет превращения России в НЕ-Россию, за счет выталкивания ее из самой себя как России в пространство некой иной, пусть и самой прекрасной, но все-таки иной цивилизации. Нельзя реформировать Россию на основе слома всех форм ее идентичности в истории.
Все это только утяжелит груз ее исторических проблем, так как придется решать еще и проблемы обретения этих новых форм идентичности в истории и осваивать их, проходя через цивилизационный и национальный хаос, через цивилизационные потрясения в истории. И именно в этих потрясениях, как ни в каких других, обнаружится очевидное и без этих потрясений: всякое умаление национальных ценностей, ценностей одной нации в одном историческом пространстве ведет к тому, что их место в этом же пространстве занимают другие национальные ценности, ценности других наций. Свято место пусто не бывает, и оно осваивается иными святынями, святынями иных цивилизаций и культур. Так начинается денационализация, бегство нации от своей исторической и национальной идентичности в пространство иной цивилизации и истории, так начинается исторический коллапс нации.
Вместе с тем сказанное - это не призыв к абсолютной автаркии России в мировой истории, оно не означает, что Россия развивается или должна развиваться по каким-то только ей одной присущим законам истории, вне связи с другими цивилизациями и культурами. Но также очевидно и другое: то, что Россия не идет по истории каким-то своим абсолютно самобытным путем, а воспроизводит в своих национальных формах бытия в истории логику всемирно-исторического развития, больше того, в своих собственных национальных интересах просто обязана развиваться в глубокой связи со всем миром и прежде всего с Европой - все это еще не значит, что она, как Россия, должна в своем историческом развитии воспроизводить логику истории других стран. Так не бывает в истории, чтобы в ней проживалась чужая история. Но, как это ни странно, именно такой образ поведения в истории упорно навязывается России. Ее постоянно вталкивают в пространство эпигонствующего развития в истории, вплоть до проживания своей истории по логике чужой истории, по логике ценностей и смыслов бытия, выстраданных не своей, а чужой историей.
Вместо того чтобы использовать национальную почву и традиции для модернизации страны, мы начинаем ломать национальную почву и традиции, пытаясь их приспособить к целям и задачам формационной модернизации. Так историческая телега ставится впереди исторической лошади, так извращаются подлинные и вечные приоритеты истории, ибо модернизационные реформы приходят и уходят, а Россия остается, должна оставаться Россией. В конце концов, любая историческая модернизация России - это модернизация России и для России, а не нечто другого, и тем более не для перехода в нечто иное, России в НЕ-Россию.
России необходимо утверждать себя в мировой истории в качестве России, развиваться посредством саморазвития генетического кода собственной истории, а не посредством его слома или хаотизации. Нельзя стать иной личностью, если ты уже определенная личность. В этой попытке можно только шизофренизировать ее. Что мы и проделываем по отношению к собственной стране, пытаясь разрушить национальное в истории и историческое в нации, а в итоге базовые формы идентичности России и в ней русской нации. Так в процессе перестройки и катастройки мы пришли к новым формам цивилизационной деградации России. И это закономерно, так как искали основы возрождения России не в России, а в закономерностях, базовых ценностях и смыслах бытия иной локальной цивилизации и иных культур.
Все это актуализирует проблему природы исторических заимствований в историческом развитии России. Дело в том, что на рубеже 80-90-х годов в российское общество был вброшен и, что самое главное и трагическое, обществом с энтузиазмом подхвачен до предела примитивизированный лозунг, который, несмотря на это, был призван отразить чуть ли не главную задачу переживаемого момента истории России: для решения донельзя запущенных прежним политическим режимом проблем исторического развития России в ней незачем второй раз изобретать велосипед, достаточно взять его готовую модель у западной цивилизации.
Что касается велосипеда, как, впрочем, и любого другого технического изобретения, то, действительно, нет никакой необходимости в его повторном изобретении, хотя может сохраниться потребность в его совершенствовании. Нет потребности и в повторном переоткрытии и законов природы, если они уже открыты. Но речь идет о социокультурных технологиях, о духовных, социальных, культурных и исторических принципах, на которых базирует свое бытие та или иная локальная цивилизация, о специфике самого способа бытия в истории, о самом цивилизационном типе развития в истории, что в готовом виде невозможно, подобно велосипеду, заимствовать из недр другой цивилизации. Для всего, этого, по крайней мере, необходимо быть частью локальности этой цивилизации, заново пережить свою историю, культуру и духовность и при этом так и только так, как их пережила соответствующая цивилизация, что невозможно в принципе.
Таким образом, первое, что необходимо констатировать, это то различие, которое существует между заимствованием технологическим, научным, бытовым и т.д., и заимствованием самих основ строения цивилизации, архетипов социальности, культуры, духовности, самого способа их проживания в истории, самого типа цивилизационного бытия и развития. Между всем этим есть принципиальные различия в характере, масштабе и глубине заимствования: одно дело просто технологии, а другое дело социокультурные технологии, тем более святая святых, ценность всех ценностей любой цивилизации - духовные основы истории в основах души каждого человека. Принимая в состав своего исторического бытия новые средства труда, элементы нового, более цивилизованного быта, необязательно вместе с этими предметами принимать и новые общественные институты, идеи, сам этос. Никакие новые заимствования банальностей нашей жизни не должны сопровождаться разрушением цивилизационных, культурных и духовных основ бытия нации в истории, основ ее национальной идентичности. У каждой нации, культуры, цивилизации есть чему учиться, но это еще не основание для того, чтобы превращаться в другую нацию, культуру, цивилизацию.
Подчеркнем особо: и архетипы можно видоизменить (не изменить, коль скоро они уже сложились, их уже нельзя изменить, их можно только видоизменить, модернизировать), но для этого необходимы сверхсерьезные основания, а не только сознание нашей несхожести с теми, у кого на данном этапе исторического развития что-то лучше получается в историческом творчестве. Не можем же мы стать японцами и Японией только для того, чтобы достичь японских показателей производительности труда. Для достижения этого необходимо использовать собственный архетипический потенциал развития, а не искать ему замены. Не стоит шизофренизировать цели и задачи исторического творчества на евразийских просторах России, не стоит навязывать стране и нации цели и задачи цивилизационного переворота только для того, чтобы решать проблемы обретения новых формационных качеств общества, и тем более новых бытовых стандартов жизни, новых и более комфортных банальностей повседневного существования.
Недопустимо путать цели и средства исторической модернизации. В пространство целей любой исторической модернизации входит только Россия, решение задач сохранения и превращения ее в Великую Россию. В пространство средств - все остальное. А посему всякое заимствование в истории было, есть и должно оставаться только преходящим средством саморазвития России и ничем более. Всякая попытка стать нечто большим, чем только средством саморазвития России-цивилизации, должно превращать всякое заимствование в абсолютное ничто. Нам не нужно то, что разрушает нас как Россию.
Есть качественная грань в процессе взаимодействия и взаимовлияния культур и цивилизаций, которую ни при каких обстоятельствах нельзя переходить,- это грань сохранения национальной и исторической идентичности, основ национальной культуры и цивилизации, перспектив их развития. В противном случае вместе с нововведениями, затрагивающими основы национальной культуры и цивилизации, будет введен и ген их разрушения. Вслед за этим нация входит в период исторической смуты, духовной и исторической дезориентации, от которой неотделимы великие исторические потрясения.
В этом отношении весьма показательным является исторический опыт Японии, ее отношений с западной цивилизацией. На протяжении последних полутора столетий, в отличие от всех предшествующих, Япония живет в историческом режиме постоянных заимствований - культурных, научных, технологических, социальных, экономических, политических, но ни в какой мере не допускает, чтобы они позволили превратить ее в нечто, что отдалило бы ее от основ ее национальной культуры и цивилизации, от базовых оснований ее национальной и исторической идентичности. Ведь речь шла всего лишь о модернизации страны, японской цивилизации, а не о том, чтобы превратить ее в другую страну, в иную цивилизацию. И дело не могло обстоять иначе, так как для японской интеллигенции, а уж тем более для японской политической элиты Япония - это Япония, а не "эта страна". Они не позволили на протяжении целых полутора столетий в процессе модернизации страны ни разу навязать ей цивилизационный переворот, тех изменений, которые коснулись бы генетического кода истории Японии, духовных основ истории в основах души каждого японца, национальной иерархии ценностей и символов веры, самого способа проживания Японией своей истории, культуры, социальности и духовности.
В связи с этим отнюдь не случайно, что Японии полностью удались процессы исторической модернизации. А они, думается, потому и удались полностью, что их полностью удалось совместить со спецификой японской цивилизации и культуры. Они не стали сломом самой японской цивилизации и культуры, ибо были, есть и остаются средством, а не целью бытия Японии в истории, средством ее модернизации как Японии, а не превращение в нечто иное. Японский дух был, есть и остается хозяином у себя дома, задающим все параметры и определяющим саму направленность модернизационных процессов в Японии как национально ориентированных процессов, аутентичных генетическому коду локальности японской цивилизации. Это во многом упростило решение проблем исторической модернизации страны и, главное, позволило обойтись без великой духовной смуты и исторических потрясений, без национальной и исторической дезориентации и деморализации нации, которые начинаются там и тогда, где и когда ей навязываются не просто процессы модернизации, а цивилизационного переворота, бегство от основ своей национальной культуры и цивилизации.
В России произошло все с точностью наоборот. И это не случайно, так как в ней, в структуре ее исторического самосознания и действия на постоянной основе доминирует одна и та же и, надо признать, весьма разрушительная для основ ее существования в истории интенция: что бы ни делать, всегда делать с оглядкой на сторону, делать по идеалу, заимствованному со стороны, а не взращенному и выстраданному собственной исторической и национальной почвой. А эта интенция доминирует в России по одной простой причине - по причине доминирования в России, в субъектной основе ее исторического творчества вненационального субъекта, до конца не идентифицирующего себя с исторической и национальной Россией. Вот почему любая проблема модернизации страны, чуть ли не заимствование новой модели велосипеда совмещается с самым крутым цивилизационным переворотом, со сломом базовых структур идентичности России и в ней русской нации.
Русский дух далеко не во всем, не всегда и не до конца является хозяином у себя в собственном доме, а потому не определяет основные параметры и направленность модернизационных процессов в России, не доводит их до подлинно национальной ориентации, аутентичной генетическому коду локальности русско-российской цивилизации. Это до предела усложняет решение проблем исторической модернизации страны, порождает духовную и историческую смуту, втягивая страну и нацию в процессы цивилизационной деградации основ локальности русско-российской цивилизации.
В итоге вместо реальности исторической модернизации мы получаем реальность цивилизационного переворота. И все это происходит потому, что вненациональная Россия придает совершенно иной, извращенный смысл самой идее исторической модернизации России, самому идеалу бытия России в культурном универсуме человечества, месту и значению самой процедуре заимствования и заимствованным историческим и культурным ценностям в структуре национальных ценностей самой России. В самом деле, для того, чтобы модернизировать Россию и при этом на постоянной основе, необходимы заимствования, начиная от бытовых и технологических и кончая культурными и духовными. Ни одна нация, ни одна локальная цивилизация не обладают творческим потенциалом и средствами для достижения значимых результатов по всем направлениям исторического, культурного и духовного творчества. Каждая нация ограничена в самой себе, в своей истории, культуре, духовности, не может стать всем человечеством, а потому каждая нация живет взаимодополняющими способностями и возможностями друг друга.
С этим связан сам феномен многообразия локальных цивилизаций и культур, само этническое и национальное многообразие истории, которое лежит в основе стабильности такой сверхсложной системы как человечество, и его всемирной истории, ибо только через многообразие форм и результатов цивилизационного и культурного творчества человечества обеспечивается стабильность его бытия как человеческого. С принципиальной ограниченностью всякого национального начала в истории связан и сам феномен заимствования в истории, он следствие бытия человечества по логике взаимодополняющих способностей, по логике преодоления своей ограниченности в истории за счет творческого потенциала культуры иных наций и цивилизаций. Но для того, чтобы заимствовать, необходимо жить в культурном универсуме, облучать и обогащать себя культурой всего человечества. Нельзя быть частью человечества, не живя в человечестве и всем в человечестве. Одно неотделимо от другого. Но в условиях России все эти сами по себе очевидные истины приобретают эффект обратного и чрезвычайно разрушительного действия для основ исторического бытия России.
Во что превращается идеал жизни в культурном универсуме человечества? В идеал слома основ своей идентичности - цивилизационной, культурной, духовной, в идеал бытия в истории либо по логике бытия иных цивилизаций, культур, наций, либо по логике бытия всего человечества, по логике абстракций от общечеловеческого бытия, разрушительных для основ всякого национального бытия. Во что превращаются заимствованные исторические и культурные ценности в пространстве национального бытия России? В источник национального раскола нации на национальную и вненациональную Россию и только потому, что их не адаптируют к национальным ценностям, не встраивают в их иерархию, а пытаются придать им самостоятельное значение и бытие и, даже сверх и хуже того, именно ими, заимствованными ценностями заменить национальные, тем самым разрушая исторически сложившуюся систему ценностей идентичности, их национальную суть.
Во что превращается сама процедура заимствования? В процедуру доказательства неполноценности собственной истории и нередко на всю ее историческую глубину и в базовых формах своего проявления, в процедуру дискредитации цивилизационных и культурных основ России, самого типа исторического развития, в предательство избранного не нами, а нашими предками самого способа бытия в истории, его национальной сущности. Во что превращается сама историческая модернизация? В полномасштабный цивилизационный переворот, в попытку выйти из России-цивилизации в пространство локальности иной цивилизации, в попытку расправиться с генетическим кодом собственной истории чуть ли не как с главным врагом в собственной стране, и уж точно как с главным препятствием на пути исторической модернизации страны. В итоге все это заканчивается тем, чем не может не закончится - предательством, историческим предательством нации и национальным предательством истории, вследствие чего история оказывается без нации, а нация без истории.
На все это стоит обратить особое внимание перед множащимися фактами новых цивилизационных экзерсисов на почве понимания основ цивилизационной идентичности России, заявивших о себе с начала 90-х годов, в которых с опорой на специфически препарированную историю России, препарированную с евроцентристских позиций, предпринимается попытка обоснования необходимости слома цивилизационной идентичности России, преодоления ее национальной, русско-российской составляющей. Как правило, это обосновывается интересами исторического прогресса России. Но, спрашивается, в интересах какого прогресса и, главное, какой России может быть слом национальной и цивилизационной идентичности России? Ответ очевиден: не русской и не российской, а вненациональной России. Всякий прогресс в России становится реакционным и разрушительным, если он разрушает основы национальной и цивилизационной идентичности России, становится средством ее преодоления в истории как России, направлен против основ ее национального бытия в истории.
Казалось бы, это историческая аксиома, а потому не требующая доказательств. Однако практика свидетельствует как раз об обратном - о наличии в России массовой оппозиции по отношению как раз к такой аксиоматической позиции. Одним из частных случаев ее проявления может служить исследование ранее уже цитированного автора, претендующего на цивилизационное прочтение всей истории России, на цивилизационную интерпретацию самого феномена России в мировом сообществе цивилизаций. Но то, как это делается, заслуживает дополнительного внимания, так как позволяет, во-первых, осознать, что в рамках цивилизационного подхода к пониманию истории не все возможно. Методология этого подхода содержит в себе принципиальные ограничения на возможность познавательного произвола в понимании цивилизационной логики истории. А, во-вторых, позволяет еще раз проявиться тому, как новейшая политическая конъюнктура сказывается на любой логике понимания истории, способна подчинить ее целям и задачам произвольного понимания истории.
Напомним, в данном случае концептуальную основу понимания цивилизационного феномена России, его специфики образует представление, согласно которому "Россия не является самостоятельной цивилизацией и не относится ни к одному из типов цивилизаций в чистом виде", так как "представляет собой цивилизационно неоднородное общество, ...особый, исторически сложившийся конгломерат народов, относящихся к разным типам развития". Расположенная между двумя мощными центрами цивилизационного влияния - Востоком и Западом, Россия "включает в свой состав народы, развивающиеся как по западному, так и восточному варианту. Неизбежно в российском обществе складывалось как западное, так и восточное влияние", которое при крутых поворотах истории "сдвигали" страну то ближе к Западу, то ближе к Востоку, что превращало Россию в вечно "дрейфующее общество" на перекрестке цивилизационных магнитных полей"1 (курсив мой.- Н.К.).
Такая цивилизационная интерпретация феномена России, с одной стороны, констатирует действительные цивилизационные особенности России, но с другой - придает им явно преувеличенное значение, которое в итоге приводит к отрицанию за Россией цивилизационной самодостаточности, реальности самого феномена российскости как цивилизационного, российской составляющей в основе России-цивилизации. Россия оказывается цивилизационно безосновным феноменом. Но это далеко не так, а точнее - вовсе не так. К уже сказанному по этому поводу в самом начале этой главы необходимо добавить следующее.
Первое. Явно преувеличивается цивилизационная неоднородность России. Это стало особенно заметно в современных условиях, в условиях исторического одиночества России, которое, однако, вскрыло реальность мощного русско-российского цивилизационного ядра не только в предшествующих формах цивилизационного бытия России в истории, но и на геополитическом пространстве распавшегося СССР. Оно продолжает оставаться в цивилизационном отношении русско-российским, и выход из него достаточно болезненно переживается почти всеми бывшими республиками СССР. Именно оно, как цивилизационное, собственно, и стягивало вокруг себя и цивилизационно организовывало евразийское пространство России в российское историческое и геополитическое пространство. Не будь его, не было бы ни этого пространства, ни, следовательно, самой России. Так не бывает в истории, чтобы тысячу или полтысячи лет, смотря о каком геополитическом пространстве России идет речь, огромные евразийские просторы России интегрировались бы "дрейфующим обществом", лишенным своих собственных цивилизационных основ бытия в истории, не объединялись бы на русско-российской цивилизационной основе.
Второе. Россия никогда не была "конгломератом народов". Это была и есть целостная органическая этнокультурная система на базе восточнославянского этнического и культурного единства. Эта система не была этнокультурной случайностью, неким побочным продуктом мировых цивилизационных процессов. Она стала необходимым выражением закономерностей евразийских этнокультурных синтезов с их финно-угорской и тюркской составляющими. И главное, в ней всегда была доминирующая восточнославянская основа, которая на всех этапах развития России предопределяла ее русско-российскую этнокультурную суть.
Третье. Включая в себя народы, развивающиеся как по западному, так и по восточному варианту, Россия все-таки развивалась по русско-российскому варианту цивилизационного развития в истории. Всякое влияние на себя Россия перерабатывала в Россию, в русско-российский цивилизационный феномен и стандарт. И опять-таки, главное, занимая центральные просторы Евразии, геополитически располагаясь между двумя мощными центрами цивилизационного влияния - Западом и Востоком, Россия вместе с тем имела дело всегда с периферией восточных цивилизаций. Уже только поэтому она и не могла стать объектом мощного цивилизационого влияния Востока. О каком "сдвиге" в сторону Востока и какого Востока может идти речь в истории России конфуцианского, синтоистского, буддийского, индуистского, исламского? Вопрос, как мы видим, риторический, а потому настоятельно требующий снять особую остроту вопроса о каких-то особых масштабах влияния Востока на Россию. Если же речь идет о влиянии языческой стихии "Степи", то и его не стоит преувеличивать, тем более что в большей своей составляющей оно теряется в истории, а потому, если и сохранилось, то уже давно приняло формы русско-российского цивилизационного бытия, цивилизационную сущность российскости.
Справедливость сказанного во многом касается и специфического ордынского влияния на Россию. Его не стоит преувеличивать или преуменьшать, но в любом случае оно было и с точки зрения своих цивилизационных и культурных последствий носило весьма противоречивый характер. Из многообразия этих последствий отметим только несколько, имеющих для целей настоящего исследования принципиальное значение и мимо которых нельзя пройти, пытаясь разобраться в сущности цивилизационного феномена России.
Во-первых, татаро-монгольское иго все-таки было игом. Сметая все на своем пути, орды Батыя выжгли и практически уничтожили Киевскую Русь - всю цивилизационную инфраструктуру. Она была варваризирована. На два с лишним столетия было задержано историческое развитие страны. В течение всего этого времени на постоянной основе обескровливались все основные экономические источники исторического развития. Страна лишалась их посредством изъятия материальных итогов развития в пользу завоевателей. И именно потому, что татаро-монгольское нашествие было завоеванием, именно поэтому отношения с Ордой не носили цивилизационно, культурно и духовно сближающий характер. Это были отношения как с завоевателями, а не как с субъектами культуртрегерства.
Во-вторых, татаро-монгольский погром стал причиной выхода России из европейского цивилизационного пространства. До него Россия была ближе к Европе, развивалась со своей и все нараставшей спецификой, но все-таки в одном типе и логике европейского цивилизационного развития. После татаро-монгольского нашествия Россия окончательно вошла в пространство иного цивилизационного бытия, с иной системой исторических вызовов, которых не было у Европы, но ответы на которые всякий раз усиливали локально цивилизационное своеобразие России. Подчеркнем, оно было не лучше и не хуже, оно стало просто иным - пространством иного цивилизационного бытия и развития, в котором в итоге и сформировался цивилизационный феномен и российскости, и русскости.
В-третьих, Киевская Русь - развитая аграрная цивилизация с выраженными элементами урбанизма, основанная на принципе окультуривания пространства, столкнулась со скотоводческой цивилизацией, базирующейся на исчерпании ресурсов без дальнейшего их воспроизводства. При этом на принципиально разных материальных основах цивилизации базировались принципиально разные духовные архетипы, обусловленные разными религиозными системами, лежащими в основе этнического мировоззрения - восточным христианством и символами языческого поклонения. А потому и мироощущение, и мировосприятие, и миропонимание обусловливались разной системой духовных абсолютов, что сформировало совершенно различные системы стереотипов понимания, отношения и поведения в мире. Все это усиливало цивилизационную несовместимость, проявившуюся, ко всему прочему, и в уровне цивилизационного развития, что в итоге объективно затрудняло межцивилизационное взаимодействие. Не случайно главным принципом во взаимоотношении Руси и Орды стало цивилизационное сосуществование, а не взаимодействие. Русь представляла для Орды экономический, а не культурный и духовный интерес, а Орда для Руси вообще по большей части никакого интереса. По этой причине цивилизационное взаимовлияние было невелико.
В-четвертых, но оно все-таки было и для Руси в основном сосредоточилось в системе общественного управления. Собственно русская система общественного управления в период вассальной зависимости от Золотой Орды была разрушена, и ее воссоздание шло в интересах Орды, воспроизводившей на просторах поверженной Киевской Руси все прелести восточной деспотии, с такими ее типичными чертами, как абсолютное всевластие деспота, полное пренебрежение интересами личности, полная бесконтрольность и безответственность управления, позволявшая в любых масштабах дистанцироваться от народа и его интересов, навязывание системы отношений власти и подчиненных не по принципу наделения и защиты их прав, а по принципу наделения их обязанностями, за несение и исполнение которых полагалось "государево жалование". С течением времени эти нормы управления обществом вошли в кровь и плоть общества, обросли спецификой российской ментальности, став ведущими императивами долженствования в системе управления в России.
Таким образом, нет достаточных оснований говорить о равномощности влияния Востока и Запада на Россию. Главные цивилизационные потоки влияния на Россию шли все-таки с Запада. И этому в определяющей мере способствовало два обстоятельства: главное и основное - принадлежность России к христианскому цивилизационному универсуму и цивилизованная продвинутость Запада на острие формационного прогресса, что делало естественным цивилизационные заимствования, которые, как правило, идут по линии влияния исторически более развитого социума на менее развитый, а не наоборот. В этой связи отнюдь не случайно, что при крутых поворотах истории, при выборе новой исторической судьбы, новых ценностей идентичности, цивилизационных идеалов, культурных и духовных абсолютов, исторические вихри, если и "сдвигали" страну, то это был сдвиг всегда в сторону Запада.
Так было при Петре I, так было и в Октябре 1917-го, сблизившего Россию с социалистической Европой, ее социал-демократической частью, так стало и в Августе 1991-го. В этом смысле, если Россия и "дрейфовала" в цивилизационных потоках истории, то преимущественно между собой как Россией и Западом, а не между Западом и Востоком. Основным движущим цивилизационным противоречием России было и остается противоречие между Россией и Западом, а не между Востоком и Западом в России. То, что делает Россию не похожей на Запад и цивилизационно специфицирует ее как Россию, связано не столько с присутствием некоего "внутреннего Востока" в России, пресловутой азиатчины, сколько с самой Россией - и хорошим, и плохим - но в ней как в России.
Четвертое. Все это ставит под сомнение основную авторскую идею о России, как о неком "дрейфующем обществе" на перекрестке цивилизационных магнитных полей Запада и Востока. Цивилизационную неустойчивость России, как следствие ее особой близости к западной цивилизации и постоянно, в силу уже только геополитической, а потому и исторической близости находящейся под ее мощным культурным и духовным облучением, также не стоит преувеличивать. Это облучение сказывалось на цивилизационной стабильности России, в крайних случаях приводило к слому цивилизационной идентичности России, но никогда не приводило к превращению России в НЕ Россию. Во всех исторических ситуациях цивилизационного дрейфа Россия в конечном итоге дрейфовала к себе как к России, всякий раз на новом уровне и в новых исторических условиях осознавая свою цивилизационную неидентичность Западу.
Таким образом, введением концепта "дрейфующего общества" центр тяжести в понимании основ цивилизационной идентичности России смещается в сторону от ее русско-российской сущности в сферу цивилизационной маргинальности, в пространство межцивилизационного бытия, в котором, как в пространстве маргинальности, нельзя быть локальной цивилизацией, можно только имитировать формы ее бытия. Тем самым радикально деформируется понимание действительного места России-цивилизации в мировом сообществе цивилизаций, которое достигается через признание реальности ее русско-российской сущности. Ее игнорирование на протяжении всего исследования носит не случайный характер.
Судя по всему, это принципиальная позиция автора, весьма далекая от принципов научного анализа, ибо как можно игнорировать то, что составляет сущность всего в России и самой России. Как можно игнорировать реальность национальной и исторической России. При всех исторических потрясениях России ее русско-российская сущность всегда сохранялась, благодаря чему сохранялась и Россия. Она, эта сущность - последний духовный оплот России, с падением которого падет и сама Россия. И надо иметь очень большое и специфическое желание, чтобы, исследуя Россию как цивилизационный феномен, не заметить ее русско-российской сущности и всю цивилизационную специфику России свести к концепту "дрейфующего общества".