4. Вопрос о русском вопросе в России стоит совершенно иначе, чем он стоял в СССР, хотя бы потому, что русские в России составляют не менее 83-85% от общей численности населения. Тем самым в России, по сравнению с СССР, изменилась сама постановка национального вопроса и как национального вообще, и как русского, в частности. Изменились сами условия для поиска и реализации основ своей национальной идентичности. В СССР они неизбежно приобретали наднациональный характер, стремление выйти не только за русско-российские границы, но и за национальные границы вообще. И это было одним из базовых противоречий, в итоге разорвавшим СССР: противоречие между объективно русско-российской цивилизационной, геополитической и национальной основой России-СССР и тем, что себя не идентифицировало с этой основой - противоречие между Россией и НЕ-Россией в СССР. В новых изменившихся условиях русская нация впредь не может и не должна базировать свое бытие в истории на преодолении своего национального начала в истории, на растворении базовых основ своей национальной идентичности. Это стало бы уже больше чем контрпродуктивно, это стало бы уже национальным предательством.

В конце концов, следует учитывать условия, в которых ставится вопрос о восстановлении основ национальной идентичности России и русских в истории. Это условия кризиса русско-российской идентичности в современной истории, базовой составляющей которого стала постановка большей частью наций бывшего СССР вопроса о своем национальном самоопределении по отношению к русской нации и России в целом. А в ряде отдельных случаев был поставлен даже вопрос и о национально-освободительном движении (надо полагать, "освободительного" от "русского гегемонизма и имперской России"), которое у чеченцев вообще приняло характер вооруженного мятежа. Но дорога не может и не должна быть с односторонним движением. Пора и русским самоопределиться по отношению к тем, кто самоопределился и самоопределяется по отношению к ним, как к русским.

Основа этого самоопределения - восстановление основ подлинной национальной и цивилизационной идентичности русской нации и России. Ведь что значит решить национальный вопрос в России как русский? В конечном счете, это значит восстановить основы национальной идентичности русских как нации и России как российской цивилизации. Опыт истории ХХ столетия доказал, что Россия и в ней русская нация не могут жить в условиях цивилизационного, культурного и духовного промискуитета. Это допустимая позиция отдельной "интеллектуально озабоченной личности", это она может кочевать от одной "кочки зрения" к другой, ломая традиции, приоритеты, основы всякой своей идентичности, войти в пространство любой цивилизации, культуры, духовности, вообще отказаться от них, войти в пространство космополитизма. Все это возможно для отдельно взятой личности, это входит в пространство ее неотъемлемых прав. Но все это не может стать основой бытия и поведения в истории целой нации без того, чтобы она не перестала быть нацией. Мы же сталкиваемся с весьма странной и весьма агрессивной тенденцией, когда часть российской политической и интеллектуальной элиты свой космополитизм и свою неидентичность национальной и исторической России возводит в абсолют и стремится превратить в норму жизни целой нации.

И это несмотря на то, что "космополитизм и философски и жизненно несостоятелен, он есть лишь абстракция или утопия, применение отвлеченных категорий к области, где все конкретно. Космополитизм не оправдывает своего наименования, в нем нет ничего космического, ибо и космос, мир есть конкретная индивидуальность, одна из иерархических ступеней. Образ космоса так же отсутствует в космополитическом сознании, как и образ нации. Чувствовать себя гражданином вселенной совсем не означает потери национального чувства и национального гражданства. К космической, вселенской жизни человек приобщается через жизнь всех индивидуальных ступеней, через жизнь национальную. Космополитизм есть уродливое и неосуществимое выражение мечты о едином, братском и совершенном человечестве, подмена конкретно-живого человечества отвлеченной утопией. Кто не любит своего народа и кому не мил конкретный образ его, тот не может любить и человечество, тому не мил и конкретный образ человечества. Абстракции плодят абстракции"56.

В космополитизме есть и другая, куда более агрессивная составляющая, сразу всплывающая на поверхность, как только ставится вопрос о том, какая конкретно духовность, культура и цивилизация должны лечь в основу преодоления наций и национальных различий, в основу объединенного человечества. Здесь и проявляется доселе скрытая и, по существу, шовинистическая сущность космополитизма, ибо обнаруживается, что за ним стоит не духовность, культура и цивилизация вообще, которых в таком, в неком общечеловеческом виде, естественно, нет и не может быть в принципе. Они существовали и могут существовать лишь в своих этнокультурных формах в форме духовности, культуры, цивилизации определенной этнокультурной части человечества. Им лишь придают статус общечеловеческих и в таком, псевдовсеобщем виде пытаются навязать всему оставшемуся человечеству, разрушая и нивелируя его этнокультурное многообразие. Именно в этой связи стоит более внимательно всмотреться в шовинизм и космополитизм, чтобы заметить, что между ними больше внутреннего родства и единства, чем различия, что это два различных аспекта одного и того же явления.

Шовинист исходит из априорного предположения, что лучшим народом в мире является его собственный. Соответственно, его история, культура и духовность лучше и совершеннее всех остальных. Космополит исходит, казалось бы, из совершенно иного представления: цивилизованное человечество должно быть едино и иметь единую культуру, для чего необходимо преодолеть все национальные различия. Но стоит посмотреть, какое содержание вкладывается в термины "цивилизация" и "цивилизованное человечество". Это та цивилизация и культура, которые были выработаны романскими и германскими народами Европы. Именно это обстоятельство дало все основания Н.С. Трубецкому для связывания шовинизма и космополитизма по их скрытой и истинной сущности. Ибо "та культура, которая, по мнению космополитов, должна господствовать в мире, есть культура такой же определенной этнографически-антропологической единицы, как и та единица, о господстве которой мечтает шовинист.... Разница лишь в том, что шовинист берет более тесную этническую группу, чем космополит..., разница только в степени, а не в принципе"1.

Но в любом случае именно космополитизм навязывает России режим исторического развития, основанного на вненациональных принципах, реализация которых неизбежно выталкивает из истории России его главного субъекта - русскую нацию, приводит к попытке преодоления национально обусловленных форм бытия в культуре и духовности, в целях и смыслах исторического творчества. Вненациональное и космополитическое отрицание России во имя человечества, прогресса, общечеловеческих ценностей - во имя всего, но лежащего по ту сторону подлинно национального бытия есть ограбление и разрушение единственно возможного основания бытия русской нации в истории - исторической и национальной России. А потому если мы хотим быть субъектом истории, то мы можем быть им только в качестве этнокультурной общности, только в качестве нации. Если - нет, то это уже другой вариант исторического развития, никак не связанный с Россией, точнее, связанный с ее преодолением в истории как России.

Следовательно, вопрос русского самоопределения в истории - это вопрос самосохранения русских в истории и вслед за этим и на этой основе самой Великой России, как высшего результата исторического творчества русской и союзных ей наций. Это вопрос о восстановлении целостности национального бытия и сознания, их единства. Только это дает возможность сохранить и развить собственные ценности и смыслы исторического бытия в себе и для себя, обеспечивая преемственность бытия в истории как национального. Это вопрос о том, чтобы вернуть в Россию в качестве ее главного исторического субъекта русскую нацию, которая для того, чтобы стать таким субъектом, должна развить в себе истинные качества своей русскости, стать нацией, национализировать себя как субъекта истории. Она должна оседлать общественный прогресс, логику мировой истории как нация, на основе локальности собственной цивилизации. Здесь и в этом источник возвышения России, а не в том, чтобы стать НЕ-Россией.

Логика национального возрождения с естественноисторической неотвратимостью требует формирования национального субъекта в России, такого, который, собственно, и станет субъектом национального возрождения. Не может быть национального возрождения в России как национального без национального субъекта, ибо возрождением кого и чего оно в данном случае будет, если не возрождением исторической и национальной России и в ней русской нации как нации. Для национального возрождения, коль скоро оно мыслится как национальное, необходим субъект, который одновременно с этим станет и главным объектом возрождения, так как возрождать надо не просто экономику, политику, социальность, а человека, и не как человека вообще, а как человека русской истории, культуры, духовности, как человека Великой России - субъекта русской нации. И это должно стать основой национального возрождения Великой России. Ее нельзя возродить без возрождения русской и союзных ей наций, без возрождения русско-российской основы этого союза.

5. Есть еще одна особенность, сопровождающая постановку вопроса о русском вопросе в России, весьма парадоксальная, но от этого не перестающая быть фоном самой постановки этого вопроса. Это русофобия и это парадоксально, коль скоро речь идет все-таки о России и о национальном нигилизме по отношению к россияобразующей нации. Такое воистину может быть только в России, чтобы нация, ее образующая, в самой России оказалась в весьма странном положении, в некоторых случаях в положении чуть ли не гонимой нации. Это говорит о глубине национального падения русской нации в истории, и прежде всего ее элитных слоев, часть из которых заняла просто невменяемую позицию по национальному вопросу вообще и по отношению к собственной нации, прежде всего - позицию национального предательства, преодоления русской нации в истории как нации, отстранения ее от принятия решений, касающихся ее собственной исторической судьбы.

Русофобия стала чуть ли не основным признаком свободы слова посткоммунистической России, признаком самой свободы. Основной вектор свободного самоопределения русской нации в истории почему-то стал связываться с бессвязной критикой всей предшествующей ее истории, с отказом от основных результатов исторического развития, с признанием ошибочности самого исторического пути и способа бытия в истории, с извращенностью самих духовных основ истории. Свобода стала интерпретироваться прежде всего как свобода от России, а не для и во имя России, как свобода от самих национально-русских устоев бытия в истории, как свобода их преодоления в истории.

Итогом так понятой и реализуемой свободы становилась практика самоопределения русской нации в истории в стороне от базовых основ ее цивилизационной, исторической и национальной идентичности в истории. Итогом стал кризис идентичности русской нации, принявший масштабы тотального кризиса. Не последнюю роль в его инициировании сыграл укоренившийся принцип поведения вненациональной России в России: очередное недовольство существующим политическим режимом и сложившимися социально-экономическими реальностями превращать в недовольство самой Россией, легко переводить формационный кризис в России в цивилизационный кризис самой России. Естественно, для осуществления всего этого недостаточно критики лишь одной социально-экономической реальности, существующего политического режима, для всего этого необходима критика цивилизационных основ бытия России в истории и национальных основ бытия русской нации в России - необходима русофобия. Так русофобия становится органичной частью теории и практики цивилизационного переворота в России.

Русофобия инициируется и затянувшейся борьбой против России как "тюрьмы народов". Этот лозунг дважды за ХХ столетие актуализировался вненациональной Россией - в начале и конце столетия - и оба раза в условиях актуализации решения задач цивилизационного переворота в России. Он был рассчитан на мобилизацию всей не идентифицирующей себя с исторической и национальной Россией части России для борьбы против существующего строя, неизбежно превращавшейся в борьбу против России, основ локальности ее цивилизации и в ней против национальных устоев бытия русской нации в истории. В таких условиях борьба против России как "тюрьмы народов" превращалась в борьбу против русского народа, основ его идентичности в истории, против его особого места и особой миссии в России, в банальное сведение исторических счетов, разрешение накопленных межэтнических противоречий за счет русской нации. Больше и хуже того, такая борьба не могла не завершиться превращением России в тюрьму, прежде всего, для самого русского народа.

В конечном счете, русофобия стала местом концентрации всех национальных комплексов и предрассудков нерусских этносов по отношению к России, связанных с неприятием России, ее исторических, культурных и духовных архетипов, манифестацией их неспособности идентифицировать себя с исторической и национальной Россией и желания выйти из союзных отношений с русской нацией. Русофобия стала открытым неприятием сложившихся в России исторических реальностей, в первую очередь советских, как исторически наиболее актуальных, ответственность за которые должна была нести почему-то исключительно только одна русская нация, хотя именно в советском своем варианте они в наибольшей мере стали результатом коллективных усилий всего советского сообщества наций.

Правда, и в этом случае не снимается особая роль русской нации в становлении России-СССР и, следовательно, особая историческая ответственность за результаты исторического творчества в этот период истории. Хотя именно этот период в цивилизационном развитии России, как никакой другой, характеризовался непомерной экспансией влияния именно инонационального элемента на исторические судьбы России. В этой связи русофобия стала удобным способом исторической самореабилитации нерусских этносов за историческое сотворчество с русским, средством дистанцирования от него и поиска своих путей исторического творчества и развития. В крайних своих проявлениях русофобия стала вообще средством национального самоопределения и самосознания в истории.

Национальный нигилизм по отношению к русским и России превратился в своеобразный пьедестал для собственного национального возвышения в истории. Критика русского и российского национальных начал в истории образовала своеобразную негативную основу для поиска ценностей собственной национальной и цивилизационной идентичности, которая стала осмысливаться не в связи, а на основе противопоставления себя России, посредством изживания ее в себе. Так русофобия стала частью национального самоопределения тех, кто решил строить поиск основ своей идентичности в истории на костях своих отношений с русской нацией и Россией. От этого они не перестали быть отношениями, от этого они перестали быть отношениями объединяющего союза.

А раз так, то русской нации пора выйти из гипнотизирующего состояния, навязываемого абстракцией "дружбы народов", и строить свои отношения с другими нациями на почве реальности и конкретности их противоречий, а не иллюзий межнациональных отношений как только отношений национального согласия и мира. Чеченские события 90-х годов ХХ столетия, как никакие другие, хотя, впрочем, были и другие, прокатившиеся по всей периферии расселения русских, увы, и не только периферии, показали чего стоит так называемая "дружба народов". Нет никакой необходимости в том, чтобы доказывать, что все они были отмечены направленно жесткой и неоправданно жестокой антирусскостью и антироссийскостью. Это уже не требует доказательств. Это новая историческая реальность, с которой неожиданно для себя столкнулась русская нация. Потребность есть в другом: в радикальном пересмотре национальной позиции русских на просторах бывшего СССР.

Прежде всего, она должна стать национальной и, следовательно, русской позицией в межнациональных отношениях, а потому строиться исходя из интересов русских и союзных ей наций, интересов России, защиты этих интересов, а не "братской дружбы народов". Пора перестать жить пережитками коммуноинтернациональных иллюзий и, следовательно, пора поставить реальность межнациональных отношений на почву реального национального интереса, в котором национальный интерес русской нации должен занимать подобающее ему место. Пора перестать приносить себя и свои национальные интересы в бессмысленную жертву "дружбе народов" и этой жертвой пытаться покупать эту "дружбу народов".

Так называемая национальная политика впредь не может быть сведена к умению чиновников "умиротворять" за счет русских национальных интересов национальные окраины с их непомерными национальными амбициями и претензиями. Впредь и далее в основу национальной политики России и в России должны быть положены национальные интересы России и в ней русской и союзных ей наций и в последнем случае лишь в той мере, в какой они являются союзными русской нации. Нельзя простой перекачкой средств в национально административные образования сплотить Россию и тем более объединить всех с Россией.

В этом отношении весьма показательным является опыт межнациональных отношений бывшего СССР. Последние десятилетия его существования ежегодно в республики перекачивалось до и свыше 80 млр. полновесных рублей. Жители России на душу населения производили больше всех продукции - на 17,5 тысячи долларов, а потребляли меньше всех - на 11,8 тысячи долларов. Получается так, что мы сами подготавливали развал СССР, подкармливая те силы и структуры, которые просто одурели от дармовых ресурсов, поставляемых из России. Именно они превращались в экономическое основание процессов роста национального самосознания, основной вектор конституирования которых, несмотря на это, принял выраженную антирусскую и антироссийскую направленность.

И это больше всего поражает, так как ни Россия с республиками, ни русская нация с другими нациями не строила своих отношений на колониальных принципах господства и подчинения, вообще на каком-то выраженном ущемлении базовых национальных интересов нерусских наций, разве что за исключением тех, которые входили в противоречие с сохранением единства СССР. И именно это больше всего должно настораживать - социально-экономическая безосновность национальных противоречий, во всяком случае, их существенной части. Но об этом чуть позже и подробнее.

В данном же случае важно понять, что после всех потрясений, после всего сказанного и сделанного против России и русской нации, Россия и русские не могут впредь объединять что угодно и интегрироваться с кем угодно. Основным условием интеграции становится не нечто, что стоит над Россией или, тем более, находящееся вне России, не некие наднациональные ценности, цели и смыслы бытия в истории. Пора перестать объединять то, что нельзя объединить, что разрушает национальное единство самой России. Пора осознать, что основным условием объединения в Россию является сама историческая и национальная Россия, национальные пределы и основы русско-российской цивилизации, то, что способно идентифицировать себя с этими основами, что их не разрушает.

Пора перестать жить национальными иллюзиями, разрушающими историческое и геополитическое пространство России, материальное тело русской нации, плодить национальные мифы, разрушающие и духовное тело русской нации, ее сознание, дезориентирующие нацию в пространстве межнациональных отношений и противоречий, делающие ее беззащитной перед новыми вызовами истории по отношению к ней как к русской нации. Пора вооружить себя национальным сознанием, твердо стоящим на почве осознания своих подлинных национальных интересов - своих, России и союзных себе и России наций. Для достижения всего этого, прежде всего, необходима тотальная демифологизация национального сознания, преодоление в нем всех фобий, комплексов и мифов, накопленных за предшествующий советский период истории России-СССР.

Действительно, ни одна сфера человеческих отношений не мифологизирована до такой степени, как сфера национальных отношений. Просто задействован слишком сложный и принципиальный параллелограмм сил, затрагивающих и выражающих святая святых всякого исторического бытия коренные интересы коренного субъекта истории - нации. И это еще не последнее: сама природа межнациональных отношений и противоречий такова, что в ней почти при любом раскладе сил и интересов, как правило, нет неправой стороны. В этом один из парадоксов национальных противоречий - в них каждая сторона имеет свою правду, свое право на часть истины. Перед напором такого рода сил и интересов, естественно, чрезвычайно трудно устоять любому объективному анализу.

Поэтому неудивительно, что перед ним не устояла и сама наука и особенно российская, которая до самого последнего времени была буквально затабуирована различного рода национальными комплексами и идеологическими императивами - типа, что есть только дружба народов, а что сверх того, то это, естественно, все от лукавого. Оказалось, однако, что это далеко не так, что есть не только дружба народов, но и, мягко говоря, недружба народов и что это не от лукавого, а от самих народов, от истории их отношений друг с другом, от их культуры и духовности. Понять, что от чего и почему именно так, а не иначе складываются отношения между нациями не только на просторах СНГ, но уже и России, нельзя, не преодолев ряд мифов, сопутствующих этому пониманию.

Миф первый. Он имеет многослойную структуру, но вся она концентрируется вокруг попыток решать проблемы общественной жизни и развития вне связи с фактом реальности такого субъекта истории, как нация, представить нации и национальные отношения в лучшем случае в качестве нечто принципиально несущественного для истории, для современной - это уж точно. В сущности, это марксистский идейно-теоретический комплекс, связанный с представлениями о скором отмирании наций, отголосок марксистского пренебрежения к национальному вопросу, где проблемы социально-классовые полностью заслоняют и выражают собой национальные, которые вообще низводятся до формы инобытия социально-классовых проблем и противоречий.

В этой связи безразличие к идее нации, к национальным отношениям и противоречиям, стремление не считаться с их реальностью нельзя интерпретировать иначе, как попытку воспроизвести теперь уже в геополитических границах России и в новых исторических условиях, созданных распадом СССР, логику понимания и решения национального вопроса в СССР. Ничем хорошим для России, как и в свое время для СССР, это закончиться не может. Но есть и новые, не менее радикальные, но уже либеральные интеллектуальные потуги изгнать из истории национальное начало на острие определенным образом понятого общественного прогресса.

В этом случае прогресс однозначно связывается, прежде всего, с процессами глобализации, а те, в свою очередь, с процессами тотальной интернационализации всех сторон жизни. В итоге прогресс отождествляется с преодолением национального начала в истории, всякой национальной субъектности и субъективности, с углублением в систему неких вненациональных и единых для всего человечества ценностей. В этой логической связке национальное начинает даже восприниматься как одна из сил фундаментализма, в качестве негативной реакции на процессы глобализации. Оказывается, "прогресс цивилизации не поспевает за тенденциями, которые изменяют нашу планету и бросают вызов традиционным политическим структурам. Более того, силы фундаментализма - частично представляя собой реакцию на глобализацию - наращивают мощь"57. И они неизбежно будут наращивать свою мощь и при этом как раз в той самой мере, в какой проблемы глобализации истории современного человечества будут связываться с его цивилизационной нивелировкой.

Но в том-то и дело, что она неосуществима в принципе, ибо одно дело глобализация, интернационализация и нивелировка экономики и политики, а другое - культуры и духовности. Одно не заменяемо другим, так как выражает феномены разных сторон и пластов исторической реальности, соответственно, формационной и цивилизационной. И если формационная историческая реальность поддается глобализации, интернационализации и нивелировке, то цивилизационная остается в своей основной массе и, тем более, в сущности безразличной, а в ряде случаев и просто враждебной по отношению к ним. Вот почему, если есть единые формационные ступени развития для всего человечества, то нет и не может быть в принципе единой цивилизации, единого типа и стадий цивилизационного развития для всего человечества. Хотя бы потому, что локально цивилизационное разнообразие мира отвергает возможность единых для всего человечества вненациональных ценностей, способных объединить всех и всё поверх их национального, культурного и духовного многообразия.

Между прочим, преодолеть это многообразие отнюдь не означало бы объединить человечество, единство которого живет как раз единством многообразного, а не единообразного. Напротив, оно означало бы нечто самое худшее - подрыв самих основ существования человечества, стабильность которого, как и всего сущего, обеспечивается за счет сохранения и роста богатства многообразия, а не его сокращения. В данном случае в обществе и истории оно осуществляется на основе сохранения и роста богатства многообразия, прежде всего, цивилизационной исторической реальности и ее субъектных носителей - наций. Последнее обстоятельство до сих пор не получило адекватной оценки.

В самом деле, почему цивилизационная историческая реальность - это реальность многообразия локальных цивилизаций и почему они непреодолимы в принципе? Соответственно, почему нации, формы именно их исторической активности являются главным источником многообразия форм исторического творчества, путей и способов исторического бытия и развития? Да просто потому, что, прежде всего, нации являются носителями только им присущего генетического кода истории, системы архетипов социальности, культуры, духовности, особого способа их объективизации в истории и, следовательно, самой истории. Только они носители разных культурно-исторических особенностей, психического и творческого склада ума, чувств, воли и поведения. Только они на этой основе обладают только им присущими формами духовного, культурного и социального творчества, являющегося источником исторического многообразия человечества - духовного, культурного, социального, способов бытия в истории, путей и типов цивилизационного развития.

Тем самым нация оказывается принципиально непреодолимым феноменом истории и ровно настолько, насколько именно она является главным субъектом, ответственным за становление исторического многообразия истории цивилизационного, культурного, духовного, насколько именно она творит локально цивилизационное многообразие мира и через него формационное, адаптируя универсальное содержание формационного прогресса человечества к социокультурным особенностям локальных цивилизаций. В истории нельзя преодолеть то, что является источником многообразия всего, определяя специфику содержания, способов, результатов и направлений исторического творчества всех остальных субъектов исторического творчества. Они оказываются национально обусловленными и национально центрированными суть, воспроизводя в формах своей исторической активности базовые национальные архетипы бытия в истории. Попытка преодолеть их будет равносильна преодолению самой истории, попытке утвердить вместо себя просто другой национальный субъект с другим генетическим кодом истории и обусловленным им формами и результатами исторического творчества - субъект с другим способом бытия и типом исторического развития.

Таким образом, когда речь заходит о нации, то речь заходит отнюдь не о неком заурядном субъекте истории, который может быть, а может и не быть и от этого никак существенно не пострадает сама история. Речь идет о самом фундаментальном субъекте истории - этнокультурной общности, сохраняющейся при всех, а иногда даже и вопреки всем изменениям в истории, и определяющем все, что есть в истории. Нация - это исходная и одновременно с этим последняя основа идентичности в истории, с которой все в истории, в частности, вся ее субъектная база входит и уходит из истории. Нация - это субъект, с которым окончательно умирает и история. Думается, именно всех этих обстоятельств до конца не учитывала практика понимания и решения национального вопроса в России ХХ столетия, иначе она не характеризовалась бы попытками преодоления нации в истории и русской в первую очередь, попытками превращения ее в основание всеобщего братства чуть ли не всего человечества.

Собственно, это и стало одной из главных причин исторических потрясений России в ХХ веке, ее падения в начале и конце столетия, которое отнюдь не случайно совпадало с колоссальной национальной дезориентацией России, ставшей основой всех остальных, слома базовых структур идентичности и среди них в первую очередь цивилизационной и исторической. У исторического кризиса современной России выраженная национальная составляющая, национальный контекст и детерминация, связанные с попытками преодоления русскости и российскости в истории. А ведь без того и другого нет и не может быть не только подлинно национального возрождения в современной России, но и просто самой России.

Тем удивительнее, что, несмотря на это, не прекращаются попытки вновь "забыть о нациях во имя народов, государств и культур", вплоть до отрицания самой национальной реальности в истории. Оказывается "нация - это категория семантико-метафорическая, которая обрела в истории большую эмоциональную и политическую легитимность и которая не стала и не может быть категорией анализа, т.е. стать научной дефиницией"58. Вот так вот: феномен есть, а категории, научной дефиниции нет. А раз нет научной дефиниции, то вроде бы и феномена не должно быть. Тогда в чем проблема и о чем споры?! И это в условиях, когда пространство российской Евразии переполнено межнациональными конфликтами, когда страдания миллионов русских беженцев сотрясают пространство бывшего Союза, а гражданские права миллионов других попираются по национальному признаку. Когда свыше миллиона евреев, сотни тысяч немцев, тысячи греков пустились на поиски своей исторической родины, когда свыше сотни тысяч жизней стоил этнический конфликт в Чечне, тысячи жизней в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье, Нагорном Карабахе..., а нация никак не может стать категорией анализа, то есть научной дефиницией. Что же еще должно произойти в нашей истории для того, чтобы она, наконец, обрела статус научной дефиниции, чтобы понять недопустимость игнорирования впредь национальной реальности в истории, в частности, ее русской составляющей, русских национальных интересов и национальной точки зрения на национальную реальность, состояния и процессы российской Евразии.

Попытка не считаться со всем этим - странная, но все-таки имеющая свои причины позиция, как, впрочем, и все в этом мире. Во-первых, возможно, это своеобразная невротическая реакция на взрыв национализма и национальный развал СССР, малодушное стремление замолчать остроту межнациональных противоречий, действовать по принципу: чего нет в сознании, того нет и не может быть в самой объективной реальности, которая такова, каковы наши представления о ней. А потому достаточно изменить представления, как вслед за ними изменится и сама реальность, которая не может быть настолько извращенной, чтобы нельзя было выправить ее за счет выправления наших представлений о ней. Но бегство от реальности в реальность одного сознания и, тем более, извращающего понимание самой реальности - это бегство в никуда, и от реальности вообще, и от нормального сознания в частности.

Во-вторых, нигилизм в национальном вопросе, по отношению к реальности самой нации может иметь и другую, куда более печальную по своей национальной предвзятости причину: через отрицание национальной реальности и реальности национальных противоречий в ней выйти на отрицание реальности русского вопроса как национального. В очередной раз "во имя народов, государств и культур" забыть о нации и национальных интересах самих русских, в который уже раз переподчинить свои интересы всему человечеству, и под это национальное забвение подвести даже научную базу в виде как раз неподводимости под феномен нации и национальных отношений научной базы, неспособности связать с ними научные представления вообще. Так, в очередной раз реальность национального бытия русской нации превращается в реальность национального абсурда.

Наконец, возможна и третья, чисто познавательная причина повышенного скепсиса к научному статусу понятия "нация", а через него и к самой национальной реальности - чрезвычайная сложность этого понятия и еще большая его заангажированность политически преходящими мотивами. Впрочем, ни то и ни другое не является какой-то исключительной прерогативой только понятия нация. Есть не менее сложные и политически даже более заангажированные категории, но только нация затрагивает святая святых любой личности, самый глубокий и интимный пласт ее бытия, определяющий все в ее бытии - основы исторической, культурной, духовной и этнической идентичности. И это многое проясняет в сложностях не только ее определения, но и в самой ее сущности.

В самом деле, основная сложность определения любого понятия - это, прежде всего, многообразие тех свойств, связей и отношений тех феноменов, сущность которых они отражают. В этом смысле почти любой феномен в пределе может быть определяем по неограниченному количеству признаков. Но в действительности этого не происходит, так как происходит отбор только таких признаков, которые имеют отношение к сущности феномена, выражают самое существенное в его содержании, его основу, своеобразное содержание содержания, без которого нет самого этого содержания. В этом смысле феномен нации может определяться по огромному многообразию признаков. Каждый из них будет иметь отношение к нации, но среди них есть далее не релятивизируемые, образующие ее, нации, субстанциальную основу, сохраняющиеся при всех изменениях всех остальных признаков.

На последнее обстоятельство стоит обратить особое внимание, так как одна из инициирующих причин отношения к нации, как случайному и несущественному феномену истории - это, с одной стороны, исключительная динамика, подвижность и превращаемость свойств, объединяющих людей в нацию, а с другой - мощное поле субъективного произвола в таком объединении. Нация - одна из форм коллективной идентичности людей, своеобразное состояние души человека, которое у него может быть, а может и не быть, быть таким или иным, особенно у людей смешанного национального происхождения. Это радикально релятивизирует национальную реальность в истории, но не преодолевает ее как реальность, хотя бы потому, что, в конечном счете, не удается избежать акта национальной и этнической идентификации, который и становится самым элементарным и одновременно с этим самым фундаментальным актом бытия национальной реальности в истории. Следовательно, она существует на базе существования национальной общности, базовые свойства которой выступают источником и основой национальной идентичности, всякий раз завершающейся воспроизводством основ этой общности в сознании человека и вслед за этим в самой исторической реальности.

Каковы же базовые и одновременно с этим простейшие свойства нации, образующие ее сущность и существующие в ней при любых ее превращениях?

1. Прежде всего, нация - это высший результат этнокультурной интеграции людей и, соответственно, высшая из известных на сегодня форм этнокультурной общности. Тем самым нация складывается из этнической и социокультурной составляющих. С одной стороны, это связанные составляющие нации, так как любая этническая общность одновременно с этим является и социокультурной. Вне социокультурной составляющей вообще ничто не может состояться в истории, оно просто не сможет стать фактом истории. Но с другой стороны, этнос и нация - это не одно и то же, между ними есть и различия, и они восходят к степени их определяемости культурой. Чем больше этническая общность определяется культурой и становится социокультурной общностью, тем больше она становится национальной.

В этом смысле этничность и национальность отличаются друг от друга степенью представленности и развитости в них социокультурного начала. Этнос объемлет в себе антропологию нации, все свойства телесности и телесного происхождения, то общее, что образуется в нации на базе процессов расо- и этногенеза. Они первичны по отношению к нации и возникают задолго до возникновения нации, определяя ее этническую базу и суть. Не может быть нации вне этнической основы. Нация всегда этнична в своей основе и сущности.

И вместе с тем нация нечто большее, чем этнос, и уже хотя бы в том смысле слова, что, как правило, полиэтнична, складывается из нескольких этносов, есть результат этнических синтезов в процессе своего этногенеза. Но нация и нечто иное по сравнению со своей этнической основой. Она принципиально надэтнична. И это нечто иное нарастает на социокультурной и духовной основе. Нация есть непосредственно и преимущественно социокультурная общность людей, вырастающая на базе этнической, ее саморазвития, общность, соединяющая этническое и социокультурное начала истории в высших формах их развития при абсолютном доминировании социокультурного.

Такой спецификации этнического и, собственно, национального начал в нации полностью соответствует практика этнической и национальной идентификации. Первая восходит к определенному исторически сложившемуся антропологическому типу, к общности происхождения, к аналогам кровнородственного единства, вторая тяготеет к его социо-культурным особенностям. Нация - это ежедневный плебисцит по поводу социокультурных основ своего бытия, своих архетипов социальности, культуры, духовности, способа их проживания в истории, своей системы ценностей и символов Веры.

2. Нация, как высшая форма этнокультурной общности людей, возникает на базе общности экономического, социального и политического бытия, на определенной ступени зрелости этого бытия. Национальной общности в истории предшествуют другие - род, племя, народность. Каждая последующая отличается от предыдущей более высокой степенью опосредованности социальностью, культурой, духовностью и, соответственно, большей свободой от кровнородственных уз, меньшей зависимостью от тех форм интеграции, которые выработаны самой природой. В итоге более развитой оказывается та общность, которая интегрируется на более высоких основаниях, заданных более развитой социальностью, культурой, духовностью, которая вообще опосредуется более развитым сознанием, есть более высокий и глубокий акт идентификации с основами своего бытия в истории, с самой историей.

Наконец, более развитой оказывается общность лучше интегрированная, являющаяся более сплоченной общностью, объединенной едиными для всех основаниями своего бытия. Последние как раз и вырабатываются на базе более развитых форм экономической, социальной и политической жизни и интеграции. Для национальной общности такие формы интеграции создаются буржуазной стадией формационного развития человечества. Именно она развивает такие формы экономической, социальной и политической жизни и единства, которые становятся базой возникновения и существования национальной общности и национального единства.

3. В итоге сущность всякой нации состоит в том, что образует ее вечно сохраняющуюся основу, своеобразную национальную субстанцию - духовные основы истории в основах души каждого человека. Она выдерживает все изменения в истории, есть то непреходящее и вечное в национальном духе, что само по себе, не изменяясь, вместе с тем выдерживает все изменения, целостно и невредимо проходит через все стадии исторического развития. Это базовые структуры идентичности личности в истории - исторической, культурной, духовной, этнической, восходящие к генетическому коду истории к системе архетипов социальности, культуры, духовности, к самому способу их объективации в истории и самой истории. Вечное в нации прорастает из вечных основ истории, из основ цивилизационной исторической реальности, что и превращает нацию, как высшую форму этнокультурной общности людей, в главного субъекта цивилизационной исторической реальности и цивилизационной логики истории.

Именно базовые структуры идентичности в истории и есть то, что лежит в основе всякого национального бытия и сознания, образуя их сущность, превращая их в национальное бытие и сознание, связывая всех со всеми через акт идентификации с основами локальности, своей цивилизации, культуры, духовности - с архетипическими основами истории. В этом смысле всякий акт национального бытия превращается в национальный только через акт идентификации с его основами в истории и в душе каждого человека. Он существует лишь только постольку, поскольку существуют эти базовые структуры идентичности в истории. Они составляют сущность нации - духовные основы истории в основах души каждого человека, общие для всех, кто идентифицирует себя с ними, объединяя всех со всеми через акт идентификации с ними.

История не умирает в нации, а нация не умирает в истории до тех пор, пока не умирают базовые структуры национальной идентичности в истории, пока они остаются святынями национального бытия и сознания. В этом смысле нация - это общность святынь. И они живут в нации до тех пор, пока они святыни, объединяющие нацию, и в качестве таковых живущие в нации. Они основа бытия самой нации.

Таким образом, проблема сущности нации - триединая, это проблема сущности национальной общности, ее состава и основ ее идентичности. Все остальное в нации надстраивается над этими основами ее реальности в истории, определяется ими. И это в первую очередь все формы национальной общности - языковая, территориальная, культурная, исторической судьбы, особенностей национальной психологии и характера.... Все это восходит к базовым структурам идентичности в истории, к тем, которые заданы спецификой содержания основ локальности цивилизации, генетическим кодом ее истории. Здесь истоки национальной субстанции, самой национальной реальности в истории, в частности, всего того, что сплачивает людей в общность, начиная от языковой и кончая общностью исторической судьбы. Все это дает основания определить нацию как высшую форму этнокультурной общности людей, возникающую на базе общности экономического, социального и политического бытия и выражающую базовые структуры идентичности в истории - историческую, культурную, духовную и этническую.

Нация есть единственный субъектный носитель генетического кода истории - системы архетипов социальности, культуры, духовности, способа объективации их в истории и самой истории. Именно они образуют базовые структуры ее идентичности в истории. Нация есть то, что идентифицирует себя с самыми глубинными основами истории - духовными основами истории в основах души каждого человека, благодаря чему она становится нацией и в ней каждый человек человеком данной нации лишь в той связи и настолько, в какой и насколько он идентифицирует себя с этими основами.

Национальность, в отличие от этничности, оказывается свойством не врожденным, а благоприобретенным, а главным актом национального бытия становится бытие базовых структур идентичности в истории и акт идентификации с ними, настолько главным, что нацию вообще можно определить как этнокультурную общность на основе общих ценностей идентичности, восходящих к генетическому коду истории локальной цивилизации.

Вполне очевидно, что такую общность и образуемую формами ее активности национальную реальность недопустимо игнорировать в истории ни под каким предлогом. Это не псевдореальность, а абсолютная реальность истории, с которой связана реальность самой истории и пренебрежение которой является источником многих бед и трагедий современной России и главной среди них слома базовых структур идентичности - исторической, цивилизационной, национальной. Россия до сих пор платит непомерную цену по счетам национального нигилизма.

Миф второй. Его сущность определяется попытками до предела этнизировать пространство национального, чуть ли не отождествить этнос и нацию. Безусловно, это связанные составляющие любого человека. Нельзя обладать национальностью, не обладая этничностью и, наоборот, этничность, в конечном счете, всегда национальна. Нация вырастает из этноса, и этнос завершает себя в нации. И вместе с тем между ними есть принципиальные различия, и главное среди них заключается в том, что этнос объединяет всю совокупность по преимуществу биологических свойств человека, тех, которые сформировались за период этногенеза под определяющим влиянием либо внешней природной среды, либо межэтнических отношений. Этничность - это предельно объективное свойство и состояние человека, это состояние, прежде всего, его тела. И он не свободен в выборе своей этничности, как не свободен в выборе своей телесности. В этом он полностью зависим от своих родителей, ибо вся информация об этничности записывается в генах и, следовательно, передается по наследству. Человек уже рождается членом определенного этноса.

Национальность, напротив, во многом субъективное свойство и состояние человека, потому что это состояние души. И человек во многом свободен в выборе своей национальности и настолько, насколько свободен в выборе своей души. В этом он не до конца зависим от родителей, ибо вся информация о национальности не записывается в генах и, следовательно, не передается по наследству. Человек не рождается членом определенной нации, он им становится в процессе своей социализации и связанной с ней идентификации. А они могут принять разную национальную направленность. В итоге человек, принадлежа к одному этносу, может одновременно с этим идентифицировать себя с другой нацией.

И это не должно удивлять, так как национальная принадлежность - это, в конечном счете, проблема национальной идентификации, проблема того, с какой историей, культурой, духовностью человек себя идентифицирует. Это, конечно, социальная проблема, но во многом и персоналистическая. Но как социальная, она имеет огромное практическое значение, так как там, где отношения между нациями этнизируются, там они обостряются и обостряются в той самой мере, в какой этнизируются, доводятся до этнической несовместимости, до несовместимости людей на биологическом уровне. В этой связи понятно, почему обостряются отношения между нациями. Потому что начинают смотреть не в душу человека, а на цвет волос, разрез глаз, форму носа и этим определять, чем один человек отличается от другого, хуже того, этим обосновывать превосходство одного человека над другим, одной нации над другой.

Проведенное различение этнического и, собственно, национального в нации позволяет более дифференцированно подойти к осмыслению феномена национализма. Если его сущность представить как стремление изолировать одну нацию от другой, превратить различия в разделение, а разделение в антагонизм и довести этот антагонизм до идеи избранности и превосходства одной нации над другой, то в таком отрицательном смысле слова в национализме можно видеть две его разновидности. Первая, этнический национализм - национализм крови. Самая опасная разновидность национализма, тяготеющая к этнической избранности нации, избранной по праву происхождения от избранных предков, избранных уже в силу своих этнических особенностей, имеющих биологическое происхождение и природу. В этом случае под неизбежные различия между нациями подводятся легко подводимые и наглядные этнические различия, что и легко доводит различия до разделения и антагонизмов.

Но есть и вторая разновидность национализма - культурный национализм национализм духа. В этом случае, если национализм и тяготеет к идее избранности нации, то только по причине избранности ее культуры и духовности. Но в известном смысле всякая культура и духовность являются избранными, не похожими на все остальные, наполненными спецификациями, отличающими их от других форм культуры и духовности. И это абсолютно нормальное явление, как, впрочем, и этнические различия. Главное естественные различия между нациями не доводить до неестественных форм их разделения, а, тем более, разделение превращать в антагонизм.

Таким образом, феномен национализма содержит возможность и иной интерпретации и, прежде всего, как раз в связи с феноменом культурного национализма. Интерпретации, так сказать, не со знаком минус, а со знаком плюс. Это так называемая проблема истинного национализма, которая, по мнению И.А. Ильина, разрешается только в связи с духовным пониманием Родины: а именно - что "национализм есть любовь к духу своего народа, и притом именно к его духовному своеобразию"59. Первое, что в этой связи подлежит констатации, так это то, что такой национализм может быть только культурным, коль скоро он есть любовь "к духу своего народа". Второе, что он естественен и органичен, так как есть "именно любовь и любовь к духовному своеобразию" своего народа. И каждый народ имеет законное право и на духовное своеобразие, и на любовь именно к нему как к своеобразию, благодаря которому он, собственно, и есть народ. Третье, такой национализм не является криминальным по определению, поскольку, во-первых, не отрицает и за другими народами права на духовное своеобразие и на любовь к нему, и, во-вторых, не предполагает доведения исторического, культурного и духовного своеобразия нации до превращения его в основание национального антагонизма.

Национализм начинается не с любви к собственной нации, а с ненависти к чужой, не с заботы об основах национальной идентичности и исторического бытия собственной нации, а со стремления лишить всего этого чужую нацию, не с ощущения индивидуальности и неповторимости своей нации, а совсем с других ощущений - что твоя нация, если не Богом, то самой историей избрана среди всех остальных и превосходит все остальные и уже только поэтому должна господствовать над всеми остальными. Вот с чего начинается национализм со знаком минус - не с любви к собственной нации, а с превращения ее в основание борьбы со всеми остальными, не с сосуществования, а с борьбы с другим национальным началом истории.

Четвертое - это все-таки национализм, так как предполагает любовь не к Родине, не к локальности своей цивилизации - что уместнее квалифицировать как патриотизм, а любовь именно к "своей нации", к субъективной основе своей цивилизации. Эта любовь национальна и не может быть иной, ибо есть любовь именно к нации, и в ней нет ничего предосудительного, как и в любви к самому себе. Другое дело, что в России всякая форма любви к собственной нации интерпретируется как нечто обязательно сопряженное с ненавистью к другой. Но здесь нет такой жесткой зависимости. Она носит явно надуманный и тенденциозный характер, нацеленный на то, чтобы прервать основные связи, связующие людей в нацию, превращающие отношение к ней в сферу особых отношений, в основу развитых форм национальной идентичности. Ведь они развиты ровно настолько, насколько есть отношение любви к собственной нации.

В этой связи отчуждение людей от отношений любви к собственной нации превращается в их отчуждение от основ собственной национальной идентичности, чреватое кризисом идентичности и историческим коллапсом нации. Так что надо прекратить практику запугивания русских русским национализмом вообще, и прежде всего в том его значении, за которым стоит любовь русских к своей собственной нации, которую никто не вправе ограничивать или, тем более, отменять. А потому впредь и далее недопустимо превращать национализм в универсальный жупел, отчуждающий русских от их естественного права сосредоточения на проблемах собственной нации, на осознании и реализации своих интересов в истории в качестве национальных.

Это становится уже просто нетерпимым, когда чуть ли не само проговаривание слова "русский", не говоря уже о внятных представлениях о русских как нации и русских национальных интересах, тотчас же квалифицируется как национализм с навешиванием сопутствующих ему крайних ярлыков и характеристик. И дело не только в том, что национализм, как было показано выше, значительно более сложное и противоречивое явление, чем обычно представляется, но и в том, что в специфических условиях современной России он превратился в универсальное и очень удобное идейное оружие для борьбы с любыми проявлениями русского национального сознания в истории. Именно русского, так как наметилась тенденция к двойным стандартам в понимании и решении национального вопроса в России - один для русских, другой для всех остальных.

С одной стороны, тщательно оберегаемые и культивируемые ценности собственной национальной идентичности и обусловленные ими национальные интересы всевозможных национальных центров и диаспор России. А с другой навязывание именно русской нации, несмотря на то, что она россияобразующая нация, вненациональных ценностей в качестве главных ценностей национальной идентичности, а в итоге такой режим бытия в истории, от которого неотделимы процессы денационализации и депопуляции, тотального отчуждения русских от национальных основ своего бытия в истории.

Таким образом, любить русским свою нацию, себя как русских не только не грешно и не запрещено никакой конституцией, но исторически продуктивно и необходимо, а вот не любить - не только странно, но и опасно для исторических судеб собственной нации и России. В этом строго определенном смысле быть националистом - значит быть патриотом собственной нации, но любить ее не за ее этничность, а за ее национальность, за ее историческое, культурное и духовное своеобразие. Такой культурный национализм принципиально надэтничен, так как любовь, к примеру, к русской истории, культуре и духовности может объединить многие этносы и представителей любых этносов - всех тех, кто идентифицирует себя с русской историей, культурой и духовностью, для которых они есть единственно адекватная, а потому и возможная форма бытия их души. И в этих процессах нет и не может быть никаких этнических ограничений.

Тем самым культурный национализм, национализм духа преодолевает ограниченность этнического национализма, национализма крови. Он принципиально открыт для объединения людей любой крови, любой этничности, любого происхождения, от любых родителей, ибо питается соками не этнической, а исторической, культурной и духовной идентичности, любовью к архетипическим основам именно данной национальной идентичности. Но он остается все-таки национализмом, не исключающим уважения к другим нациям, любви других к своей нации, но исключающим любые формы космополитизма и связанного с ним национального промискуитета, так как предполагает сосредоточенность на проблемах бытия и развития прежде всего своей нации.

Именно в этой связи национализм и "есть Любовь к историческому облику и творческому акту своего народа во всем его многообразии. Национализм есть вера в инстинктивную и духовную силу своего народа, вера в его духовное призвание. Национализм есть воля к тому, чтобы мой народ творчески и свободно цвел в божьем саду. Национализм есть созерцание своего народа перед лицом Божьим, созерцание его души, его недостатков, его талантов, его исторической проблематики, его опасностей и его соблазнов. Национализм есть система поступков, вытекающих из веры, из этой воли и из этого созерцания"60. Так понятый национализм никому не угрожает, а есть лишь форма бытия национального в нации и национального отношения к ней как к нации, любовь и забота о сохранении и развитии ее исторического, культурного и духовного своеобразия, отношение к нему как к базовым структурам идентичности в истории, как к последним основаниям своего бытия в истории. Не видеть этой стороны в национализме, того, что кроме любви к Родине есть и должна быть еще и любовь к людям этой Родины, к нации, персонофицирующей образ этой Родины, значит радикально обеднять богатство содержания патриотики и патриотического отношения к действительности. А оно неизбежно сопряжено с национальным отношением к нации - с национализмом, с культурным национализмом, национализмом духа.

Итак, надо различать два уровня в национальной идентичности этнический и, собственно, национальный. Этнический уровень идентификации доцивилизационный, он тяготеет и питается соками кровного родства. Национальный - цивилизационный, он питается культурным и духовным родством, культурной и духовной идентичностью. И в это пространство идентичности могут войти разные и многие этносы и связанные с ними нации.

Для России это имеет первостепенное значение, так как многие этносы, не став частью русской нации, несмотря на это, могут стать и становятся россиянами, идентифицируя себя с Россией и русскими, сливаясь с русской историей, превращая не все, но многие базовые исторические, культурные и духовные архетипы русских в свои собственные. Между нациями значительно больше общего, чем между этносами. Не случайно теория и практика фашизма подпитывались именно этническим национализмом, национализмом крови и избранности происхождения от избранных предков, избранного этноса или избранной расы.

В этой связи совсем не случайно, что в современной Европе философия этноцентризма и этносуверенитетов строжайше запрещена. Но вот что показательно: она всемерно поощряется на постсоветском пространстве. И это понятно почему - потому что такая философия разрушает геополитическое пространство России, разрушает Россию как Россию. Что это, как не политика двойных стандартов: в Европе принцип единых политических наций, объединяющих людей различной этнической принадлежности принадлежностью к единой европейской цивилизации. Здесь, в России, принцип этнических размежеваний вплоть до образования этнократически организованных государств. Здесь, в России, предпочитают не замечать, что Россия - это больше, чем география, что это локальная цивилизация, способная объединить на принципах своей истории, культуры, духовности не все, но многие нации, идентифицирующие себя с Россией. В России пренебрегают Россией, ее национальным объединительным потенциалом.

И последнее: тенденция этнизировать национальный вопрос в России, свести национальность к этничности чревата радикальными искажениями в самой постановке вопроса о русском вопросе в России - он может быть просто снят как русский. Основанием для этого могут послужить два бесспорных факта. Первый - смешанность этногенеза русской нации, то неоспоримое обстоятельство, что этническая основа русских как нации - результат этнических синтезов многих этнических групп, прежде всего славянского, финно-угорского и тюркского происхождения. И второй - большая смешанность и современных этнических процессов у русской нации.

Русские относятся к нациям открытого типа, у которых отсутствуют какие-то выраженные ограничения и запреты в культуре и духовности на межнациональные браки. И как итог - их высокий процент в структуре брачных отношений, составляющих биологическую основу этничности. Это дало основание для некоторых даже отрицать реальность русской как единой нации. Оказывается, существуют лишь люди, именующие себя русскими. На самом деле они русские разного происхождения, смешанного - "русские татары", "русские немцы", "русские евреи".... Россия атомизирована и разделена на свои "протоцивилизации, больше увязанные со своими межнациональными средами, чем с такими же русскими в других местах страны. И русской культуры как таковой тоже не существует, так как ее творцами были люди смешанного происхождения"61. Вот чем неизбежно заканчивается этнизация национального вопроса, в данном случае русского.

Было бы легкомысленно вообще отмахиваться от тех проблем, которые входят в нацию в связи с увеличением количества межнациональных браков. Первая проблема, которую они создают, по крайней мере, в первом поколении это обострение проблемы национальной идентичности, достаточно остро вставшая в условиях кризиса русско-российской идентичности 90-х годов ХХ века в России. Свою лепту в ее возникновение, думается, внесло и большое количество межнациональных браков с русской составляющей в СССР. Оно стало одним из инициирующих факторов массового безразличия русских к судьбам собственной нации в собственной истории, которое в таких масштабах возможно только в условиях, когда речь идет о судьбах не собственной нации и не собственной истории.

Для некоторых, похоже, так оно и было, особенно для определенной части элитных слоев российского общества, поведение которых по глубине и масштабам агрессивности по отношению к национальной, русско-российской составляющей российской истории, напоминало поведение оккупанта в захваченной стране. Одним словом, проблема есть, особенно если к ней присовокупить еще и совершенно непропорциональное влияние на судьбы страны той части инонациональной составляющей России, влияние которой настолько же непропорционально, насколько и неидентично национальным особенностям устоев России. И дело не только и не столько в том, что оно инонациональное, а в том, что оно именно не идентично России.

Таким образом, проблема есть, другое дело, как ее интерпретировать. Думается, при всей ее реальности и остроте она еще не дает оснований для сомнений в реальности русской нации как нации, России как русско-российской цивилизации, русской культуры как русской. Во-первых, этногенез всех народов был смешанным. Так называемых "чистых" наций нет. Они потому и нации, а не замкнутая этническая группа, что их этническое основание результат этнических синтезов. В этом смысле все нации смешанного происхождения.

Во-вторых, национальный вопрос не стоит этнизировать и проблему национальной идентичности сводить к проблеме чистоты этнических кровей. Есть принципиальные различия между этнической и национальной идентичностью. Если первая питается "чистотой крови", то вторая "чистотой духа", если первая апеллирует к генетике, то вторая - к культуре и духовности. Разумеется, между этнической и, собственно, национальной идентичностью есть связь и взаимозависимость, но не настолько, чтобы этничность во всех случаях определяла национальность. У нее есть собственные основания для идентичности, перекрывающие этнические и действующие поверх их влияния на основы национального бытия, которые становятся тем больше национальными, чем больше определяются историей, культурой и духовностью.

Тем самым, в-третьих, чистота нации заключается не в этнической чистоте, а в чистоте идентичности и, следовательно, в глубине идентичности. Нация - это состояние души, и чем больше индивид идентифицирует себя с этим состоянием, чем больше он растворяет себя в русской истории, культуре, духовности, тем больше он становится объективно русским независимо от своего этнического происхождения.

Таким образом, не стоит этнизировать все пространство национального, подменяя национальное бытие бытием этнического, что чревато огрублением национальной реальности, искажением сути происходящих в ней процессов, в данном случае тех, которые связаны с бытием русской нации. Каким бы сложным оно ни было в этническом отношении, оно сохраняет себя в качестве бытия русской нации и до тех пор, пока воспроизводит в своих основах архетипические основы русского бытия в истории, культуре и духовности. Они есть последние, а потому и исходные основания всякого национального бытия в истории.

Миф третий. Он касается интерпретации природы и самих истоков национальных противоречий. Сложился устойчивый стереотип их понимания как только инобытия социально-экономических, как противоречий, не имеющих своей собственной основы в истории, а целиком и полностью выражающих лишь природу социально-экономических и политических противоречий. Этот момент, конечно же, присутствует в национальных противоречиях, но представлять дело так, что национальные противоречия лишь национальная форма, в которую переводятся социально-экономические и политические противоречия и, следовательно, достаточно разрешить их как социально-экономические и политические, как тотчас же вслед за ними и на их основе будут разрешены и национальные, значит не считаться с реальностью. А она такова, что обнаруживает у национальных противоречий собственную основу в истории, целиком и полностью не перекрываемой иными противоречиями в истории. О чем речь? Речь идет о цивилизационной исторической реальности, которая радикальным образом отличается от социально-экономической как формационной.

Если в основе формационной исторической реальности лежат отношения собственности и власти, то цивилизационная базирует свое бытие на системе архетипов социальности, культуры, духовности, на специфическом способе их проживания в истории и самой истории. Это духовные основы истории в душе каждого человека, самая глубокая основа идентификации человека, за которой уже ничего нет, но которая определяет все в человеке и через него многое в истории, сам тип истории и исторического развития. Это своеобразный генетический код истории, лежащий в основе цивилизационной исторической реальности и определяющий то, чем одна локальная цивилизация отличается от другой. А они отличаются не отношениями собственности и власти, а более глубокими основаниями истории - генетическим кодом истории.

Носителем этого кода истории являются не классы. Они субъекты собственности и власти, субъекты формационной логики истории. Носителем генетического кода истории являются этнокультурные общности людей, в нашем случае нации. И именно они выступают субъектами локальных цивилизаций и цивилизационной логики истории. В этом смысле именно нация является абсолютным собственником истории. Не классы приватизируют историю. Они приходят и уходят из истории вместе с приходом и уходом из истории той или иной формационной стадии, их породившей. История принадлежит нации, которая как этнокультурная общность порождается не какой-то стадией истории, а всей историей, самим типом исторического развития.

Сказанное многое объясняет как в истории вообще, так и в природе национальных отношений и, в частности, в природе и истоках национальных противоречий. Они имеют собственную основу в истории, гнездятся в ее цивилизационных противоречиях - в противоречиях между разными архетипами социальности, культуры, духовности, между разными способами их проживания в истории и самой истории. Это противоречия в основах человеческой души, которые по-разному понимают и по-разному относятся к миру, по-разному проживают свою жизнь в истории и историю в своей жизни. И эти противоречия могут принять достаточно непримиримый характер, настолько, что их нельзя будет снять никакими средствами и результатами социально-экономического и политического реформирования общества. Потому что дело не в собственности и власти, не в уровне и качестве жизни, а в смыслах и ценностях этой жизни, в том, что люди просто иначе живут в истории и иначе хотят творить историю, иметь просто другую историю. И с этим ничего нельзя будет поделать, потому что это реальность, которую можно будет преодолеть только с преодолением самой нации, которая идентифицирует себя с локальностью другой цивилизации.

Миф четвертый. Он есть продолжение непонимания цивилизационных оснований и причин национальных противоречий, того, что в их основе может лежать не недостаток колбасы и тотальный дефицит, не какие-то экономические или политические противоречия, а дефицит культурного, исторического и цивилизационного единства, цивилизационные противоречия. Так вот, надо преодолеть иллюзию, что можно объединить кого угодно и объединиться с кем угодно в одном историческом и национальном пространстве. Для этого оно должно быть пространством единства наций. Нации должны обнаруживать единство, если не в системе архетипов социальности, культуры, духовности, то хотя бы в способе их проживания в истории и самой истории. Они должны обнаруживать цивилизационное единство и, соответственно, быть неотъемлемой частью локальности какой-то цивилизации. Если этого нет, распад обеспечен, и его не остановить никакими заклинаниями о дружбе народов, никакими экономическими подачками.

Сказанное весьма актуально для России. Ведь распад СССР повторил распад Российской империи после Февраля 1917 года. Дважды за одно столетие геополитическое пространство России стало расползаться по одним и тем же границам. И это не случайно. СССР и Российская империя были сложены из одних и тех же, но разных по своей цивилизационной сути блоков. Это было не хаотическое и не случайное единство, но потенциала цивилизационного единства не хватило для сохранения единства России-СССР.

Из этого следует, что Россия не для всех может стать Родиной, подчеркнем, не местом пребывания, а духовной Родиной. Она не всех может объединить. Нет у нее такого безразмерного объединительного потенциала. Не все могут стать Россией - Россия может объединить только тех, кто может быть Россией, кто способен стать элементом русско-российской цивилизации. Реально речь может идти только о восточнославянском единстве и, возможно, Казахстане. Это не только предел геополитической целесообразности, но и реально достижимого цивилизационного единства, такого, которое на каких-то новых поворотах истории не обернется для России новым цивилизационным распадом и предательством.

Россия должна ограничиться, но одновременно с этим и благодаря этому сосредоточиться на себе как на России. Одна из причин, по которой Россия не может объединиться и сосредоточиться на себе как на России, как раз и заключается в том, что она хочет объединить в себе то, что Россией не является и, соответственно, сосредоточиться на том, что выходит за цивилизационные, культурные и духовные границы ее как России. Мы хотим сделать Россию местом жизни чуть ли не всех, но именно поэтому она перестает быть местом жизни для самой русской нации. В основе любых новых объединительных процессов впредь должны лежать не вненациональные или наднациональные принципы и идеалы, а глубоко национальные, те, которые определяются сущностью исторической и национальной России, сущностью локальности ее цивилизации.

Миф пятый. Если не все могут стать Россией, то, следовательно, и Россия и в ней русские и союзные ей нации не могут стать чем угодно, элементом какой угодно культуры, духовности, цивилизации. Это стоит подчеркнуть особо, так как Россию в очередной раз втягивают в цивилизационный переворот, в пространство слома национальной, исторической и цивилизационной идентичности, вталкивают то ли в Европу, то ли в Америку, но уж точно отдаляя от самой себя как России, от своих архетипов социальности, культуры, духовности, от самого русско-российского способа их проживания в истории и самой истории. Так маргинальная, вненациональная Россия свою неидентичность исторической и национальной России хочет навязать всей России. Выйти России из России - это, возможно, легко сделать "группе всегда прогрессивно мыслящих товарищей", которые за главный признак своей "прогрессивности" принимают свою вненациональность и неидентичность исторической и национальной России. Но как это сделать всей России, коренной России?

Ведь выйти России из России, ко всему прочему, означает перестать быть Россией. Если это не преступление, то уж точно очередная утопия, которая совершенно не учитывает опыта интеграционных процессов в истории. А они весьма поучительны, так как их пределом всякий раз оказываются пределы локальной цивилизации. Две локальные цивилизации не могут жить в одном геополитическом пространстве. Одна должна уступить место другой. Они интегрируются только на принципах поглощения одной цивилизацией другой. В этом смысле все цивилизационные интеграционные процессы в истории завершаются либо поглощением одной локальной цивилизацией другой, либо границами одной из них, которые становятся границами геополитического расширения локальной цивилизации, пределами интеграционных процессов на ее цивилизационных основах. В этом отношении весьма выразительным является опыт цивилизационных интеграционных процессов в мировой истории.

История знает несколько вариантов-попыток становления единых, общечеловеческих цивилизаций. Все они базировались на принципах, которым по тем или иным причинам придавалось исключительное значение.

Первый вариант - на базе классовой идентичности и исключительности. Это коммунистический цивилизационный проект становления единого человечества поверх всех и всяких национальных различий, с опорой только на принцип классовой солидарности - так называемый "пролетарский интернационализм". Но пролетариат - классовая, а не этническая категория, а потому лишенная признаков конкретной культуры. Это субъект формационной, а не цивилизационной исторической реальности и логики истории и только уже в силу этого не способный к цивилизационному объединению человечества.

Но, несмотря на это, ставилась и решалась задача по объединению всего человечества только идеей социальной справедливости, только на базе формационных свойств и качеств общества, при полном игнорировании цивилизационного многообразия мира. Но человечество нельзя объединить только экономическими, социальными или политическими идеями и средствами. Необходим еще и цивилизационный объединительный потенциал, необходимо объединить еще и разные культуры, формы социальности и духовности, разные способы проживания себя в истории и истории в себе - разные типы цивилизационного бытия в истории. Но объединить все это не по силам даже Богу.

Второй вариант несравненно хуже первого. Он выразил стремление построить единую цивилизацию на национальной основе, но за счет придания исключительности только одному национальному началу истории, на базе его исключительности. Это фашизм. Он видел единую цивилизацию через призму преодоления всякого национального и цивилизационного многообразия мира, за счет сведения этого многообразия к его национальному и цивилизационному единообразию. Это должна была стать цивилизация на одной этно-расовой основе, одной культуры и духовности - цивилизация германской расы. Что из этого получилось, всем хорошо известно. Но симптоматично то, как предельно универсалистские цивилизационные проекты объединения человечества близко подходят к фашизму. И это не случайно, так как они все связаны с преодолением национального и цивилизационного многообразия мира. А фашизм в одном из самых существенных его проявлений и есть борьба против национального начала истории, и неважно какого, своего или чужого.

Третий вариант цивилизационного объединения человечества определяется попытками придать исключительное значение какой-то одной локальной цивилизации и на ее принципах попытаться цивилизационно организовать и объединить все человечество. В разное время на эту роль претендовали разные цивилизации. В настоящее время на роль такой цивилизации-интегратора претендует западный американо-европейский цивилизационный комплекс, пытающийся своей иерархии ценностей, своим архетипическим основам бытия в истории придать статус универсальности и на этой основе объединить все человечество.

Но если можно объединить христианское цивилизационное многообразие с многообразием мира ислама, а исламское цивилизационное многообразие с индуистским, а индуистское с конфуцианским, а конфуцианское с буддистским; если ко всему этому присовокупить колоссальное национальное многообразие воплощения всего этого - и если можно будет все это объединить на основе американо-европейских ценностей, то тогда цивилизационное многообразие человечества действительно будет единым, но это будет американо-европейским цивилизационным единством и многообразием, единством и многообразием одной цивилизации, ее основ бытия в истории. Насколько оно реально? Не стоит спрашивать у истории, она уже дала ответ: она, как история, никогда не преодолеет своего исторического многообразия, которое - суть, прежде всего, цивилизационное многообразие. Иначе она просто перестанет быть историей.

И последний, четвертый вариант цивилизационного объединения человечества на основе абстракций, того общего или общечеловеческого, что имеется во всем цивилизационном многообразии человечества. И что действительно объединяет всех нас в человечество, так как является не просто общим для всех нас, но и лежит в основах локальности всех цивилизаций и, следовательно, в основании их единства, образуя феномен человеческой цивилизации вообще, его исходную и цивилизационную, и человеческую сущность. Но в том-то и дело, что это абстракции, а потому, как абстракции, не существуют сами по себе, в чистом виде. Они обладают реальностью только в связи с конкретным, только в связи с реальными процессами истории, наполняясь их конкретным содержанием.

Ведь не существует же человек вообще как носитель общей человеческой сущности, реально существуют единичные, конкретные люди и в них и только посредством них общая человеческая сущность. Она есть абстракция от реально существующего всеобщего содержания человеческой сущности, но которая, однако, не существует ни сама по себе, ни в каком-то отдельном индивиде, а во всем их многообразии и только в единстве с их конкретным многообразием. Всеобщее и сущность не обладают самостоятельным существованием вне природы единичного и конкретного бытия, без того, чтобы, с одной стороны, не стать их основой, а с другой - чтобы не пропитаться конкретностью их содержания.

Следовательно, подобно тому, как не существует человек вообще, точно так же не существует общечеловеческое вообще, в частности, общечеловеческие ценности. Они не существуют сами по себе, в чистом виде, а только посредством воплощения в конкретных ценностях национальных культур и локальных цивилизаций, приобретая на их основе свое национальное и цивилизационное своеобразие - единственно возможное для себя реальное бытие. Они всего лишь навсего то всеобще-общее, что существует во всем национально-цивилизационном многообразии истории. А посему очень жалко будет ту историю и той нации, которая предпримет попытку жить одними абстракциями, не своими национально-государственными ценностями и интересами, а общечеловеческими. В лучшем случае это будут абстракции, в худшем - ценности и интересы иных наций и культур. В лучшем случае это станет прелюдией к цивилизационным потрясениям в истории, в худшем цивилизационной катастрофой, исчезновением и нации, и культуры, и истории.

Таким образом, очень важно понять общую логику цивилизационного развития истории. История не развивается "единым строем", преодолевая цивилизационное многообразие человечества. Нельзя объединить всех на основе исключительности чего бы то ни было в истории: будь то классовых, национальных, локально цивилизационных или общечеловеческих ценностей, интересов и смыслов бытия. Все интеграционные процессы в истории человечества имеют свою меру и свой предел в локальной цивилизации. Она предел возможного и мера необходимого в истории, так как есть абсолютный максимум истории, который тем больше становится самодостаточным, чем больше становится цивилизационным.

Локальная цивилизация - предельно самодостаточный феномен истории, развивающий сам себя на своей собственной основе и для своего саморазвития, как правило, не нуждающийся в каких-то особых объединительных процессах, тем более таких, которые разрушают его самодостаточность и идентичность как локальной цивилизации. Не следует забывать, что с разрушением локальной цивилизации разрушается тип исторического бытия и развития, сама история, она перестает быть историей определенной нации. Нация агонизирует и умирает в связи с агонией и умиранием локальной цивилизации. Одно определяет бытие другого, и именно поэтому все интеграционные процессы в мировой истории цивилизационного масштаба и характера рано или поздно, но завершаются проблемой бытия или небытия нации, а вслед за ней и самой локальной цивилизации.

Актуальность сказанного имеет еще один и для переживаемого Россией момента истории чрезвычайно важный смысл: нельзя объединяться в истории на внецивилизационных и вненациональных основах и тем более таких, которые разрушают самые глубокие, абсолютные основы идентичности в истории цивилизационные и национальные, ибо с разрушением их разрушается все в истории и сама история. Вот почему Россию нельзя организовать в пространстве мировой истории на принципах вненационального бытия без того, чтобы она не перестала быть Россией. Мы стоим перед выбором принципиального характера: будем ли мы базировать свое бытие на принципах национальной и исторической России или на основе каких-то иных, вненациональных. От этого будут зависеть варианты исторического развития - будем ли мы преодолевать себя как нацию в истории или нет. Но стоит иметь в виду, что вместе с преодолением себя как русских будет преодолеваться и Россия, ибо Россия это не формальное гражданство.

Глубинной основой российской идентичности является национальная идентичность. Преодолейте ее в истории, и вы преодолеете саму Россию в истории. Хаотизация основ национальной идентичности русской нации в истории ведет к хаотизации самой России, основ ее бытия в истории. И, между прочим, это создает серьезные проблемы для всех наций России, союзных русской. В конце концов, с кем будут входить в союзные отношения союзные нации, с денационализированной толпой, Иванами с разрушенными основами национальной идентичности или все-таки с русской нацией? От этого будет зависеть судьба не только русской, но и союзных ей наций. Русская нация держит в своих руках судьбы всей российской Евразии, всех наций, идентифицирующих себя с основами русско-российской цивилизации. Ибо они все-таки идентифицируют себя с Россией, а не просто с "этой страной", с неким достаточно большим, но только географическим феноменом и, следовательно, связывают свою историческую судьбу с русской нацией как нацией, а не как с группой случайных людей, по случаю забредших в историю России.

С сожалением, но приходится констатировать: России упорно навязывается самоопределение в истории вне базовых оснований ее цивилизации и вне национальных основ ее идентичности. Кому-то они чужды, кому-то безразличны, кто-то к ним враждебен, кто-то просто не может себя идентифицировать с ними - но все это не проблемы России и в ней русской нации, а тех, кто ими не является, кто не может растворить себя в России и Россию в себе. Если часть не может стать частью целого, то это проблемы прежде всего этой части, а не целого, которое отнюдь не обязано превращаться в часть этой части, так как оно в этом процессе просто перестанет быть целым. Целым станет что-то другое, то, что уже не будет Россией. Все могут жить в России, но не все могут стать Россией и, соответственно, не для всех она может стать Родиной, а только страной проживания, ибо Россия - это понятие высоко духовного смысла, предполагающее совершенно иной масштаб идентичности и ее проживания своей жизнью. Следовательно, все могут жить в России, но никто не имеет права на произвольное историческое творчество в России, не считающееся с основами ее русско-российской цивилизационной и национальной идентичности.

Пора осознать: Россия - не проходной двор истории. В ней нет места для действия случайных сил истории, не идентифицирующих себя с исторической и национальной Россией, взламывающих базовые структуры ее идентичности, подгоняющих их под ограниченность своей национальной или вненациональной точки зрения на Россию, адаптирующих ее под себя, под свой ограниченный интерес и именно поэтому загоняющих Россию в пространство исторического бытия с чуждыми ей ценностями, целями и смыслами - разрушающих ее как Россию. Пора научиться видеть в России не только власть и собственность, но Россию, Великую Россию. Пора научиться уважать и считаться с Россией, любить ее уже только за то, что она - Россия.

Обо всем этом стоило сказать особо, так как России уже второй раз за одно столетие навязывают самоопределение в истории вне базовых структур ее цивилизационной и национальной идентичности. Первый раз, после Октября 1917-го, речь шла о коммунизации России, второй, после Августа 1991-го - о западнизации России. Но и тот и другой цивилизационный проект, несмотря на различия в их цивилизационной направленности, есть проект разрушения локальности российской цивилизации, и прежде всего ее русского национального ядра. Их объединяет идея исторической, цивилизационной и духовной неполноценности национальной России, идея ее преодоления в истории как России.

Отсюда и общность процессов интернационализации русской нации, и в том, и в другом случае принявших безбрежный масштаб и характер, близкий к тому, чтобы превратить нацию в этнографический материал истории для новых цивилизационных экспериментов в России и над Россией. Интернационализировать русскую нацию настолько, чтобы она вообще перестала быть нацией, после чего с ней можно будет делать все, что угодно, ибо это будет в лучшем случае демографическая категория, просто население легко управляемое и направляемое, а не нация со своими принципами бытия в истории.

В этой связи весьма симптоматично, что после Августа 1991-го принципы демократии и открытого общества были использованы, в первую очередь, в качестве средства слома основ национальной идентичности России и в ней русской нации. Стало принятым считать, что для того, чтобы открыться всему миру, обязательно нужно войти в "цивилизацию", то есть в западную цивилизацию, а для того, чтобы войти в чужую цивилизацию, надо до предела демократизировать и либерализовать российское общество, а для того, чтобы осуществить и то и другое, почему-то необходимо отказаться от базовых структур своей национальной идентичности - исторической, культурной, духовной, от основ локальности своей цивилизации.

Это абсолютно извращенная связь и взаимозависимость, но именно поэтому с абсолютно разрушительным потенциалом по отношению к России, реализация которого в очередной раз превратила Россию из самоцели исторического творчества и развития в средство и того и другого. В само основание реформирования России, ее назревшей либерализации была положена невменяемая и по своей основной сути антинациональная идея, предполагавшая за каждый этап и за каждое достижение в либерализации России платить отказом от части основ национальной идентичности, вплоть до предательства национальных интересов и святынь.

И это при том, что либерализация России - это действительно историческая необходимость, но нельзя же ее осуществлять ценой отказа от принципов исторической и национальной России. Равным образом, историческое движение на Запад, сближение с ним абсолютно нормально, хотя бы потому, что абсолютно оправдано со всех точек зрения, и в первую очередь с позиций банальной прагматики. Как и идея принципиально открыться всему миру принципиально верная, но не за счет же слома собственной исторической, цивилизационной и национальной идентичности. Это абсолютно несуразная цена. Зачем нам нужен мир, в котором не будет места для нас как для России? Да и не по отношению ко всему в мире надо открываться и не во все вписываться. В мире есть многое такое, что несет в себе потенциальную угрозу основам существования России, и в первую очередь всей системе ценностей ее идентичности. Все это вновь напоминает нам, что кризис современной России это кризис русской нации и в ней основ ее исторической, цивилизационной и национальной идентичности. Это кризис исторического субъекта, который после всех испытаний ХХ столетия, потерял не только себя в России, но и Россию в себе в масштабах, угрожающих самим основам национального бытия в истории.

Миф шестой. Его суть заключается в том, как понимается сам национальный вопрос на евразийских просторах России. И здесь выраженная тенденция к тому, чтобы предельно заузить его, представить как вопрос о национальном бытии только нерусских наций, о проблемах в их отношениях и претензиях к русской. Считается, что чем меньше нация, тем больше у нее проблем и тем больше она нуждается в защите. В России сложился своеобразный комплекс в национальном вопросе: национальный вопрос - это проблема национальных меньшинств в России, а не национальная проблема самой русской нации. Вроде бы ее как бы и не может быть у русских. И в этом суть одного из парадоксов национального бытия в России: признание национального бытия и национальных прав всех, кроме самих русских.

В итоге русская нация перестает быть объектом и субъектом национального вопроса, превращаясь в гостя в собственном доме. И это по отношению к 83-85% населения России, больше того, по отношению к государство- и цивилизациообразующей нации, нации образующей Россию в самом прямом и исчерпывающем смысле этого слова, что, впрочем, не дает ей никаких особых преимуществ, кроме как особых обязательств перед Россией. Глядя на деятельность наших власть предержащих, трудно отделаться от ощущения, что русский вопрос и в России, и в СНГ стремятся замолчать и оттеснить на периферию общественной жизни, представить дело так, что чуть ли вообще не существует такого вопроса. А такой вопрос не просто существует, а есть самые серьезные основания считать, что он вообще является основным на постсоветском пространстве.

В самом деле, как так получилось, что русская нация оказалась в положении разделенной нации, лишилась своего геополитического пространства и прежде всего того, которое связано с историческим и цивилизационным единством восточного славянства? Ведь в геополитическом отношении мы оказались отброшены к временам Алексея Михайловича. Как так получается, что власть очень вяло реагирует на антирусские настроения на всем постсоветском пространстве, не предпринимая адекватных и должных мер противодействия не только национальной дискриминации, но и в ряде случаев открытым погромам русских? Сколько можно находиться под гипнотическим воздействием представлений, согласно которым всякая попытка защиты своих национальных интересов как русских и российских за пределами России есть проявление неких имперских комплексов. Пора ясно и четко проговорить о реальности наших национальных интересов везде, где живут этнические россияне. Почему активно замалчивался геноцид русских в Чечне? Как так получается, что в средствах массовой информации всякий раз, как только ставится вопрос о национальном самоопределении русских в истории, о необходимости национального возрождения, о претензиях русских к другим нациям, то это тотчас же квалифицируется чуть ли не как русский фашизм? Почему так произошло, что самыми обездоленными и бесхозными на евразийских просторах России оказались русские беженцы?

Многое познается в сравнении. И в этом отношении весьма показательным является характер национального мышления и поведения Израиля по отношению ко всем евреям мира. А ведь прошло не меньше 2 тысяч лет еврейской диаспоры; Германии, которая не снимает своей национальной ответственности за судьбы российских немцев. А ведь прошло почти 300 лет с начала натурализации немцев в России. И это не исключение для стран, где у власти находится национально вменяемая элита. Как Франция отнеслась к французским репатриантам из Алжира? Элементарно: 26 декабря 1961 г. президентом Де Голлем утвержден закон о репатриации. Ключевая фраза этого закона, выражающая суть его идеологии: "Нация провозглашает солидарность и равенство всех французов перед лицом национальных бедствий". Вводится новый налог. Итог: 100 млрд. дополнительных франков на обустройство алжирских репатриантов при национальном годовом доходе в размере 195 млрд. Так национальная солидарность является образом жизни всех развитых наций, а национальная ответственность власти - образом жизни любой национально вменяемой власти.

Сказанным сказано все о власти в России: она без явных проблесков национального мышления и поведения в истории, до сих пор не осознавшая, что она власть только России, только в России и только для России и ничем более не являющаяся и быть не способная. Отсюда и бесхозность не только русских беженцев, но и самой русской нации в истории, преодоление которой настоятельно требует для России национально центрированной власти, центрированной на интересы национальной и исторической России.

В своем стремлении защищать граждан и гражданское достоинство вообще власть забыла, что она должна защищать еще и нации и национальное достоинство России и русское не в последнюю очередь. Никто не освобождал Россию от национальной ответственности за русскую и союзные ей нации, за главное в своей собственной субъектной базе истории. Россия не эмигрантская страна. Она не может объединить в себе и для себя субъектную основу своего собственного бытия в истории только по гражданскому признаку, игнорируя его национальное наполнение, собственно, то, что и делает Россию Россией, без чего она просто перестает быть тем, чем она является в истории - Россией. А потому пора преодолеть затянувшееся безразличие к национальным отношениям и процессам в истории, большевистскую практику не считаться с их реальностью и на этой основе национальную анонимность собственного государства.

Сказанным сказано и другое: необходимость радикально проблематизировать для русских их собственное национальное бытие как русских. И это никому не угрожает, так как всякая нация имеет право на свое бытие в истории как национальное. И для русских в этом вопросе не стоит делать исключение. И поскольку с этим трудно спорить, постольку национальный вопрос в России - это прежде всего вопрос достойного бытия русской нации в истории, а не только вопрос ее отношения с нерусскими этносами; это не просто вопрос о природе, противоречиях и путях гармонизации межнациональных отношений в России, но и вопрос о самой национальной сущности России и в ней русской нации, о национальных основах, проблемах и перспективах ее бытия в истории.

Миф седьмой. Он является своеобразной разновидностью предыдущего, но в отличие от него не зауживает, а вообще извращает суть русского вопроса как национального, пытается представить его в любой постановке в качестве националистического. Здесь присутствует попытка извратить пространство национального за счет сведения всякого национального бытия к националистическому, приравнять к национальному экстремизму, чуть ли не к фашизму саму постановку национального вопроса как русского, саму артикуляцию проблем бытия русской нации как национальных. Утверждается нечто совершенно несуразное, но, однако, утверждается: что всякая постановка русского вопроса как национального есть заговор против "дружбы народов" или даже сверх того - прямая угроза другой нации или всем сразу.

Отсюда и политика двойных стандартов. Оказывается, национальные проблемы могут быть у всех наций, кроме, естественно, русской и если кто-то из русских озабочен проблемами своей нации или, тем более, просто хорошо относится к ней, то это обязательно должно быть сопряжено с плохим отношением к другой нации или даже ко всем сразу, есть не больше и не меньше как угроза самой дружбе народов. Нет ничего более далекого от истины. Но симптоматична сама попытка всякую форму национального патриотизма русских представить как националистическую, тем самым добиться главного - отчуждения русских от своей русскости, от самой идеи нации, а в итоге и от России.

Этот миф несет в себе огромный заряд изощренной агрессивности, направленной на разрушение национального самосознания русских как нации и на этой основе самой России. В этой связи весьма показательным является то, в каких случаях в России начинают говорить о русском шовинизме: когда вообще затрагивается национальный вопрос; когда констатируются факты межнациональных противоречий, одной из сторон которых являются русские. Считается, что у русских не может быть противоречий с другими нациями; когда объектом обоснованной критики становятся другие нации, в частности, их отношение к России и русской нации; когда затрагиваются национальные проблемы бытия русских в их специфически русском измерении... - в любом случае, когда захочется, присутствует явное стремление затабуировать национальную проблематику русских, признать саму ее постановку и обсуждение признаком нехорошего тона, придать ей национально анонимный, невнятный и бессодержательный характер, загнать в подполье всякое проявление национального в бытии и сознании и на этой основе до предела денационализировать национальное пространство истории России, прежде всего дерусифицировать.

Миф восьмой. Его сущность определяется тем, в каких формах пытаются представить и реализовать основы русской национальной идентичности и национального самоопределения в истории. В любом случае они оказываются лежащими в стороне от подлинно национальных форм идентичности и густо замешанными на национальном нигилизме. Это странно, но это так: считается, что наиболее адекватной формой идентичности русской нации в истории будет та, которая окажется наиболее удаленной от национальных основ - вот суть логики национального самоопределения в истории на базе принципов национального нигилизма, навязываемых русской нации. Но искать основы национальной идентичности не через утверждение их национальной составляющей, а через ее преодоление - это значит в итоге разрушать эти основы как национальные и вслед за этим и как основы идентичности вообще.

Ветхозаветный Моисей 40 лет водил народ Израиля по пустыне после бегства из египетского плена для того, чтобы восстановить в нем национальные архетипы, подлинность основ национальной идентичности и, следовательно, для того, чтобы сохранить его как народ. Русскую же нацию вот уже почти 100 лет водят по духовным пустыням национального нигилизма только для того, чтобы разрушить подлинность ее национальных архетипов и преодолеть основы ее национальной идентичности в истории. Нетрудно почувствовать разницу в логике национального мышления и поведения в истории. Осталось получить ответ на последний вопрос: Ad quem sinem - с какой целью?

Неужели для того, чтобы преодолеть русскую нацию в истории? Но в любом случае ХХ столетие стало для русской нации временем самых тягчайших испытаний, небывалой хаотизации основ ее идентичности в истории. Все это актуализирует и другой, еще более классический и для некоторых, вероятно, неудобный вопрос, но от этого, однако, не перестающий быть не только вопросом, но и, главное, многое проясняющим в патологии сложившейся современной исторической ситуации тотального отчуждения русских от ценностей собственной национальной и исторической идентичности - qvi prodest - кому выгодно? Кому выгодна беспрецедентная в истории человечества хаотизация основ национального бытия русской нации в ее собственной истории, стремление законсервировать ее в таком промежуточном состоянии, связав с ним будущее настолько, насколько это окажется возможным.

Можно говорить о нескольких формах такой хаотизации. Сущность первой определяется попытками основы национальной идентичности русских свести к вечному покаянию, надо полагать, за несовершенство русских, их истории и культуры, за грехи человеческие перед всем остальным человечеством - к любимому занятию радикально настроенной и, как правило, эмоционально неуравновешенной части интеллигенции, неуравновешенной и радикальной именно потому, что вечно ангажирована всякими преходящими новомодными "измами" и именно поэтому настроенной всегда "против", а не "за" и при этом нередко неважно, против чего и кого, главное, что против национальной и исторической России.

Эта традиция окончательно была утверждена большевизмом, в частности, небезызвестным Н.А. Бухариным, полагавшим, что "великоросс должен говорить первым делом о грехах великороссов"62. Тем самым национальная идентичность русских почему-то должна была осуществляться и постигаться преимущественно через самоуничижение - занятие с крайне сомнительным смыслом. Однако, несмотря на это, оно вновь стало актуальным в конце ХХ столетия, когда новая генерация радикальной интеллигенции в очередной раз призвала всю нацию к тотальному покаянию и к поиску своей идентичности в актах этого покаяния, прежде всего уже за советский период своей истории, за то, что она не соответствовала априорным идеалам святости в истории, чему ничто человеческое не может соответствовать в принципе.

Сущность второй формы хаотизации русской национальной идентичности определяется попытками отождествить ее основы с архаическими формами бытия и мышления. Все национально русское без особых на то оснований объявляется синонимом реакционности, культурной и духовной неполноценности. Подлинная самобытность сводится к абсолютной отсталости и объявляется главным источником всех бед России. Соответственно, любое отдаление от так понятой самобытности признается за благо прогресса, который определяется степенью дистанцирования от национальных устоев и святынь, степенью национального забвения и разрушения основ национального бытия в истории - основ национальной идентичности.

В этом потаенная суть антинационального отношения вненациональной России к России и в ней к русской нации, самой логики поведения вненациональной России в истории России вообще: свою неспособность идентифицировать себя с основами идентичности русской нации и России оправдать несовершенством самой исторической и национальной России и на волне ее "совершенствования" преодолеть ее как Россию, национальные основы идентичности в истории, втолкнуть Россию в пространство национально и исторически безосновного бытия.

В этой связи всякая попытка русской нации сосредоточиться на национальном начале России, защитить и развить ее национальное своеобразие как России и свое как русской нации тотчас же квалифицируется как комплекс национальной неполноценности - как реакция неполноценной России на свою неполноценность. И оценки такой реакции широко варьируются: это и ксенофобия; страх и нетерпимость по отношению к инакомыслию; проповедь сверхценных идей; проективизм; бред национального величия; бред преследования; подозрительность к возможности переоценки ценностей и их иерархии; уверенность в обладании ответов на все вопросы; если речь заходит о религии, то религиозный обскурантизм... - все идет в дело ради достижения одной и главной цели: не допустить, чтобы Россия и в ней русская нация базировали свое историческое, культурное и духовное бытие на подлинно национальных принципах и основах, сломать их в качестве национальных основ бытия в истории.

И последняя, третья форма хаотизации основ русской национальной идентичности, сущность которой заключается в попытке заменить национальные принципы и основы идентичности на вненациональные, а в ряде случаев и того проще, на инонациональные. Тем самым вопрос о русском вопросе в России, его главная составляющая - вопрос об основных принципах идентичности России и в ней русской нации по существу превращается в вопрос об их денационализации, ибо что значит искать и находить основы своей национальной идентичности во вненациональной исторической реальности?

Это и значит находить их в чем угодно, но только не в основах собственной истории, культуры, духовности, по ту сторону национального бытия, посредством его преодоления как национального. И русской нации упорно, на протяжении всего ХХ столетия навязывают именно такие формы самоопределения в истории - вненациональные, отмеченные выраженными общечеловеческими константами. Их набор широко варьирует от принципов пролетарского и советского интернационализма до всех объединяющих прав человека, которые - бесспорная ценность, но все-таки не такая, которая может стать основой национальной идентичности.

Нация не может идентифицировать себя как нацию на основе прав человека. Они призваны для другого - стать принципом не национальной идентификации, а регулирования межнациональных отношений. Нельзя идентифицировать себя как нацию с тем, что принадлежит всем. Все, что связывает нацию с человечеством, связывает ее с человечеством, но не специфицирует ее как нацию и, следовательно, не может стать основой ее идентификации. Нация находит себя не просто в человечестве, а в том, что отличает ее в человечестве от всех других национальных форм его бытия. Попытка же придать общечеловеческим константам статус основ и принципов национальной идентичности не может не закончиться взломом этой идентичности и в итоге процессами денационализации.

Таким образом, нельзя достичь национальной идентичности, если в основание этой идентичности заложить вненациональные, включая сюда и общечеловеческие константы. В частности, нельзя только на признаках интернационализма обустраивать бытие нации. Интернационализм как принцип, связывающий и облагораживающий отношения наций друг с другом, - это абсолютная историческая норма, но как только он превращается в основу национальной идентичности, он тотчас же взламывает их, инициируя все формы исторической патологии, хорошо известные на опыте пролетарского и советского интернационализма. Они были очень удобным идеологическом обоснованием слома основ национальной идентичности, для вненациональной демагогии любого масштаба, для манипулирования национальными интересами, вплоть до их прямого предательства. Интернациональное должно входить в пространство бытия национального, но оно не должно разрушать его как национальное. А это достижимо, только если нация строит свое бытие в истории на принципах национальной идентичности. Все остальное входит в состав условий национальной деградации. И итоги развития русской нации за ХХ столетие убедительное тому подтверждение. Нельзя жить национальными мифами, не разрушая национальное бытие.

Миф девятый. В его пределах дается несколько странная интерпретация многонациональности России. И дело не просто в том, что она радикально преувеличивается. Несмотря на то, что промежуточная перепись 1994 г. дала цифру 176 наций, необходимо считаться с тем, что меньше половины из них являются автохтонными нациями, собственно, российскими, имеющими российское происхождение и статус. В России, быть может, живет и какое-то количество зулусов, но это не значит, что в России есть зулусская проблема как национальная. И это при всем при том, что принципы социальной и национальной справедливости должны доходить до каждой этнической группы, какой бы немногочисленной она ни была бы, до каждого человека, какой бы национальности он ни был. В России никто не может быть дискриминируемым по национальному признаку. Это общее и непременное основание решения национального вопроса в России.

Но это не значит, что нет разницы между автохтонными, укорененными в России нациями и некоренными нациями России. Это не значит, что нет разницы в постановке национального вопроса между нациями, историческая Родина которых находится за пределами России и, соответственно, основные интересы там же, и теми, которые укоренены в России. Национальный вопрос в России нуждается в такой иерархиризации, в элементарной упорядоченности. Не стоит продолжать все валить в одну интернациональную кучу, превращая Россию в Родину для всего человечества.

Россия является Родиной только для тех, кто идентифицирует и полностью растворяет себя в исторической и национальной России, у кого для такого отношения есть объективные основания. Пора поставить проблему русско-российской идентичности на почву русско-российской национальной реальности. Пора перестать пугать Россию ее многонациональностью. В конце концов, это многонациональность России, а не нечто другого, то есть многонациональность, имеющая русско-российскую сущность.

Кроме того. При всей многонациональности России не менее 83% от общей численности ее населения составляют русские. Россия после Армении на всем постсоветском пространстве является самой однонациональной страной. 83% от общей численности населения - это общепризнанный признак мононационального государства. На этом фоне представления о многонациональности России нуждаются в определенной коррекции. Во всяком случае, из факта многонациональности России не следует делать фетиша. Это, бесспорно, ее богатство, но одновременно с этим это и ее проблемы. Но дело все-таки не в этом, а в том, что из факта многонациональности России делается вывод о необходимости ее обустройства в мире на вненациональных принципах, то есть таких, которые якобы могли стать организующим началом бытия всех и каждого и на этой основе удовлетворить всех и каждого, к примеру, на основе прав человека.

Но именно в такой интерпретации права человека превращаются в средство слома основ национальной идентичности в истории и исторической нации. Они входят в противоречие с правом нации на свою историю как на национальную, на культуру и духовность как на глубоко национальные феномены. Они входят в противоречие с правом нации на само существование в истории в качестве нации. А это недопустимо в принципе. Недопустимо лишать не только русских, но и все остальные нации России права на национальное самоопределение в истории, на то, чтобы строить свое бытие в истории на национальных принципах. Справедливость сказанного касается и России в целом, которая может сохранить себя в истории, только самоорганизуя и развивая себя как Россию, на принципах национальной и исторической России.

Загрузка...