Таким образом, во всем, что связано с отчуждением России от своей российскости, а русских от своей русскости, задействованы формы исторической активности такого радикальнейшего фактора хаотизации российской истории, как вненациональная Россия. Ее субъектный состав выражают три базовые субъектные силы, носители идеологии национального нигилизма,- коммунистической, либеральной и инонациональной направленности. Тройной удар, который наносился и наносится по России с крайних позиций коммунистического, либерального и инонационального национального нигилизма, поставил Россию на грань исторического коллапса, неуклонно втягивает ее в терминальное историческое состояние. Но именно оно оголило самую глубинную духовную причину великих потрясений России в ХХ веке - идеологию и практику национального нигилизма и его главного субъекта - вненациональную Россию. Их преодоление становится главным условием исторического выживания России. Именно поэтому национальный нигилизм и как идеология, и как практика вненациональной России и, следовательно, сама вненациональная Россия исторически обречены в России или обреченной окажется сама Россия.
В современной России можно констатировать и нечто совершенно неожиданное и от этого еще более трагическое: на накатной волне изгнания из России национальных начал ее бытия в истории, поднятой еще большевизмом, национальный нигилизм перерос в одну из разновидностей фашизма, весьма парадоксального, направленного на разрушение основ бытия в истории не чужой, а собственной нации, который, однако, несмотря на это, не перестает быть по своей сущности фашизмом, но неклассическим - "внутренним фашизмом". При этом его субъектным носителем стали, как это ни странно, по большей части как раз те самые политические силы современной России, которые оказались больше всех озабочены угрозой так называемого "русского фашизма", под определения которого произвольно подводятся любые национально наполненные и центрированные политические позиции. Это радикально-демократические силы, которые степень своей демократичности и либеральности почему-то определяют степенью своей национальной беспочвенности и исторического беспамятства.
Ранее уже отмечалась условность деления политического спектра современной России на так называемых демократов и недемократов, включая сюда прежде всего коммунистов. После демократических преобразований в России, несмотря на все их непомерные исторические издержки, только политически невменяемая часть населения может выступать против господства в стране демократических процедур в политике и присутствия либерально-демократических ценностей во всей ткани российской социальности и ментальности. Это уже перестало быть основным вектором российского раскола. Деление на демократов и недемократов уже не специфицирует его основное содержание, а потому в значительной мере потеряло свою актуальность. Здесь достигнут достаточный социально-политический консенсус, который начинают подрывать другие угрозы, связанные уже с катастрофическим социально-экономическим расслоением общества. Но все его последствия еще впереди.
В данном же случае целесообразно обратить внимание на другое: именно благодаря достигнутому социально-политическому консенсусу в вопросах значимости либерально-демократических ценностей для целей и задач исторической модернизации России, стали очевидными более глубокие основания и проявления российского раскола, его цивилизационная суть. Обнаружилось, что за всеми "левыми", "правыми", левее и правее центра и в самом центре есть силы, которые за историческую и национальную Россию и против нее. Проявилась реальность феномена вненациональной России, которого в России не устраивает больше, чем сложившаяся социально-экономическая реальность, ее русско-российская цивилизационная сущность. Политически эти вненациональные силы оказались в большей мере стянутыми к пространству праворадикального политического спектра России.
И это не случайно, так как именно радикально-демократические слои российского общества, без особых на то оснований, почему-то посчитали, что подлинность либерально-демократических ценностей определяется степенью их вненациональности, тем, насколько они дистанцированы от национальных и цивилизационных основ России. И это стало крупнейшей политической, если даже не роковой исторической ошибкой либеральных сил России, превратившей их в политическую основу субъектных сил вненациональной России, в носителя идеологии и практики "внутреннего фашизма". Они не могут иметь исторического будущего в России до тех пор и в той самой мере, пока и в какой покушаются на ценности национальной и исторической идентичности России и в ней русской нации, на их преодоление в истории. Нельзя иметь будущего в истории, преодолевая в ней ее национальные основы, ибо вместе с ними будут преодолеваться основы ее локально цивилизационного бытия. Вот почему лишь та история будет иметь будущее, в которой будущее будут иметь ее национальные основы.
В итоге ранние демократы августовского разлива, как и ранние большевики октябрьского, оказались совершенно безразличными, а в ряде случаев и враждебными к национальной составляющей России, к локальности ее цивилизационных устоев. Более того, они были признаны чуть ли не в качестве главного препятствия на пути либерализации и демократизации России, исходного, всей ее историей обусловленного недостатка. Отсюда и вся последующая логика поведения в России, логика самого отношения к России, как к цивилизационному и национальному феномену. Если он не дотягивает до "европейской нормы", то с ним можно строить отношения по любой произвольной логике. Если национальное и историческое в России - не только главный недостаток России, но и главное препятствие для ее вхождения "в цивилизацию", то само их проговаривание уже образует состав преступления.
После этого дело остается за малым - подвести под основание так понятого "состава преступления" очередную мифологему. И она находится через процедуру отождествления любого проявления русского национального начала в истории с проявлением фашизма. Фашизм стал расхожей характеристикой любых национально наполненных и центрированных взглядов и представлений. Все это требует более внимательно отнестись к самому феномену фашизма. В его сущности многое проясняется, особенно, если подойти к нему дифференцированно, с двух связанных и вместе с тем имеющих свою собственную специфику позиций - формационной и цивилизационной.
С формационной точки зрения навряд ли что-то более существенное можно добавить к той оценке фашизма, которая прозвучала в материалах VII Конгресса Коминтерна в 1938 г.: что это "открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала". Хотя главной социальной базой фашизма, его ударным отрядом была мелкая и средняя буржуазия. В этом формационная и классовая сущность фашизма, в частности, многое объясняющая в том, почему именно коммунизм стал главным идейным и непримиримым противником фашизма. Коммунизм своим тотальным отрицанием частной собственности тотально преодолевал саму социальную базу фашизма, которая находится в массовом слое мелких и средних собственников. То, что эта социальная база политически актуализируется для фашизма в условиях массового разорения мелкого и среднего собственника, это одна сторона проблемы.
Другую образуют те, которые актуализируются борьбой коммунизма с самим институтом частной собственности и, следовательно, со всеми ее субъектными носителями - крупными, средними, мелкими. Фашизм и коммунизм - это идеологии эпохи кризиса института частной собственности, дающие диаметрально противоположные, непримиримые варианты преодоления кризиса, самого отношения к феномену частной собственности и к ее субъектным носителям. Но у принципиальной непримиримости коммунизма и фашизма есть еще один и более важный идейный источник непримиримости, связанный с принципиально разным отношением фашизма и коммунизма к национальному началу истории, что и в этой связи никак не позволяет сблизить их друг с другом, несмотря на то общее, что они обнаруживали в своей тоталитарной практике.
В самом деле, объединить коммунизм с фашизмом может только либо уж очень наивный человек, либо уж очень злонамеренный, ибо речь идет об идеологиях, базирующихся на принципиально различных представлениях о роли национального начала в истории человечества. Для коммунизма оно временно, преходяще, несущественно и даже случайно. Для него деление на бедных и богатых заслоняет возможность всякой иной дифференциации людей. По сути, коммунизм изгоняет из истории национальное начало. Именно с ним он не справился в конце ХХ века и именно им был побежден. Национальное вошло в противоречие со стремлением коммунизма создать всечеловеческую цивилизацию на основе только принципов классовой солидарности, минуя всякое национальное и локально цивилизационное многообразие мира, только за счет и на основе классовой идентичности, полностью игнорируя национальное.
Фашизм, напротив, абсолютизирует национальное начало в истории человечества, вплоть до придания ему свойств мистической силы, стоящий вне и до всякой истории, силы, противостоящей всем остальным силам истории. Фашизм не хочет признавать возможность какой-то иной дифференциации людей, кроме как национальной, сводя последнюю вообще к мистериям крови и духа. По сути, фашизм изгоняет из истории всякое ее начало, кроме национального, изгоняет саму человечность, и именно ею он был побежден. И среди сил, олицетворявших человечность в борьбе с фашизмом, были сила и мощь русского народа и коммунизма. Восстание фашизма против человечества и человечности было, в конечном счете, подавлено на бескрайних просторах России. Все это открывает совершенно иную, цивилизационную перспективу в интерпретации сущности фашизма.
С цивилизационной, этнокультурной точки зрения фашизм - это не просто национализм, а национализм, доведенный до признания богоизбранности своей нации. Это предельные формы абсолютизации своего национального начала в истории, превращающиеся в идеологические формы обоснования какого угодно отношения к любой другой нации. А потому фашизм это всегда преступление против иных наций, геноцид чужого национального начала истории, не просто сомнение в полноценности генетического кода истории чужих локальных цивилизаций, а агрессия против них, стремление признание неполноценности иных локальных цивилизаций и культур, их субъектных носителей - наций вывести на архетипический уровень, довести до признания неполноценности локальных цивилизаций, культур, наций на уровне их архетипов социальности, культуры, духовности, самого способа их объективации в истории и самой истории.
Фашизм - это идеологическое завершение идеи непримиримости локальных цивилизаций, культур, наций, доведение ее до этнической и биологической основы их непримиримости, предельная точка выражения межцивилизационных противоречий, стремление разрешать их посредством уничтожения иных локальных цивилизаций, наций и культур. Фашизм - это историческое безумие нации и локальной цивилизации, окончательно запутавшихся в противоречиях собственной истории и не видящих других способов их разрушения, как только за счет превращения иных локальных цивилизаций, культур, наций в средство собственного существования и развития. Это бытие в истории за счет бытия других, за счет превращения источников, средств и пространства их бытия в свои собственные. Все это базовые признаки классического фашизма, которые он обнаруживает и развивает в себе не как формационный, а как цивилизационный феномен истории.
Но оказалось, что наряду с классической формой фашизма существует и неклассическая, более чем парадоксальная, отличающаяся от классического фашизма вектором своей основной направленности не вовне, а вовнутрь своей собственной нации, культуры, основ локальности собственной цивилизации. Это своеобразный "внутренний фашизм", базирующий свое бытие на идеологии национального нигилизма, доведенной до идеи абсолютной исторической, культурной и духовной неполноценности собственной нации. "Внутренний фашизм" - это предельная форма национального нигилизма, направленная на забвение и преодоление в истории собственного национального начала. Это открытая агрессия против собственных национальных устоев бытия в истории, своей локальной цивилизации и культуры. Это преступление против собственной нации, геноцид собственного национального начала в истории. Это всякое сомнение в полноценности генетического кода истории своей локальной цивилизации, стремление признание его неполноценности и его субъектного носителя - нации вывести на архетипический уровень глубины, довести до признания неполноценности архетипов социальности, культуры, духовности, самого способа их объективации в истории и самой истории.
Внутренний фашизм - это открытое презрение к историческим устоям собственной нации и локальности собственной цивилизации, доведенное до беспощадной борьбы против основ их бытия в истории. Это историческое безумие нации и локальной цивилизации, радикально запутавшихся в противоречиях собственной истории так и настолько, что не видят иных способов их разрешения, как только посредством собственного прехождения в истории. "Внутренний фашизм" - это разновидность суицидальной практики в истории, той истории, которая просто не хочет ею быть. Это предельно невменяемо, но это именно так. И именно в этом суть базовых признаков "внутреннего", неклассического фашизма, отличающих его от его классических форм, где объектом геноцида и преодоления в истории становится не собственная нация и основы локальности ее цивилизации, а чужая нация, иная цивилизация и культура.
Что касается России, то в ней именно вненациональная Россия стала местом концентрации всех субъектных сил носителей параноидальных комплексов "внутреннего фашизма". Она воплотила в себе и теорию, и практику слома основ национальной, цивилизационной и исторической идентичности России и в ней русской нации. А это фашизм - борьба против базовых структур идентичности собственной нации, стремление навязать России бытие вообще, историю вообще, предельно вненациональные формы бытия в истории - бытие в пространстве предельных абстракций от реального бытия в конкретной истории конкретной нации, в частности, навязать бытие от исторического идеала, а не от сложившихся исторических реальностей. Хуже того, навязать бытие по логике бытия иной локальной цивилизации, иной культуры и духовности, сделать ее базовой логикой бытия России в истории. И это фашизм - отчуждать Россию и нацию от основ локальности своей цивилизации, а значит, от собственной цивилизационной логики бытия и развития в истории.
В этой связи весьма симптоматично, что именно вненациональная Россия в новейшей истории геополитического распада России поддержала борьбу националистов всех политических кровей всей советской Евразии против исторической и национальной России, самой идеи геополитического единства России, дополнив ее собственной тотальной борьбой против базовых форм национального бытия русских в России. Где же логика? Если идет борьба против всякого национального начала истории, то почему такая избирательность - поддержка чужого национального начала, тем более в борьбе против собственного, которая в стократ усиливается собственной борьбой против собственного национального начала? А в этом и суть вненациональной логики поведения вненациональной России, которая является вненациональной только по отношению к собственной нации. И это фашизм, внутренний фашизм, многое объясняющий в логике отношения вненациональной России к России.
Она любит не Россию в себе, а себя в России и именно поэтому на постоянной основе деформирует все процессы исторического творчества в России, подгоняя их под природу своей вненациональности. Она ведет борьбу на уничтожение исторической и национальной России, на ее преодоление в истории и при этом в пространстве ее собственного исторического и национального бытия. Именно вненациональная Россия стоит на пути национального возрождения России, направляя его в сторону от национального возрождения как национального. И это фашизм - не дать России обрести национальные и исторически обусловленные формы бытия в истории, исторически успокоиться на национальных основах собственного бытия и развития в истории. И это фашизм - не дать России быть Россией, а русской нации и нацией, и русской.
В менее радикальных своих проявлениях вненациональная Россия стала носителем комплексов эмигрантского мышления и отношения к России. Его суть может быть сведена к нескольким взаимосвязанным составляющим. Эмигрантский тип поведения в истории существует без апелляции к национальным основам истории. Он вненационален по определению, дистанцируется от всех различий между людьми, которые не имеют отношения к экономическим различиям. Для него все, что объединяет и разъединяет людей, укладывается в совокупность простейших арифметических действий, на базе которых действует голый экономический интерес, объединяющий и разъединяющий людей.
Все остальные различия между людьми, если и существуют, то не имеют существенного значения. Человек есть прежде всего Homo economicus, а потом все остальное. Отсюда и отношение к субъектной базе истории и к самому историческому пространству исключительно как экономическому. В истории нет места для действия национальных субъектов, история - пространство для действия анонимных транснациональных субъектов, а само историческое пространство - это пространство только купли и продажи, только экономическое, которое становится тем больше историческим, чем больше экономическим.
Вполне закономерно, что эмигрантский тип мышления и поведения в истории не имеет исторических корней, он не вырастает из них, он обрубает их, что, собственно, и позволяет ему жить в пространстве между культурами и цивилизациями. Это промежуточный, маргинальный исторический феномен, заполняющий экономическое пространство между цивилизациями и культурами, вырастающий на базе своей исторической, культурной и цивилизационной безосновности и стремящийся наделить своей безосновностью все остальное человечество. Для него цивилизационное, культурное, а потому и национальное многообразие человечества является только препятствием для действия все нивелирующего экономического интереса.
Овладев нацией, эмигрантский тип мышления и поведения в истории превращает ее в эмигрантскую нацию, для которой понятие "Родина" и связанных с ней особых исторических, культурных и духовных смыслов лишено всякого смысла, так как главным и единственным смыслом становится интерес, голый экономический интерес. Так Родина превращается в территорию, а нация - в этнографический материал, хуже этого - и то и другое, природные и человеческие ресурсы нации, становятся объектом нещадной эксплуатации анонимным вненациональным субъектом. Собственно, для этого прежде всего и превращается Родина в территорию, а нация - в этнографический материал.
Именно эти комплексы эмигрантского мышления и поведения лежат в основе мышления и поведения вненациональной России. Не укорененная в России, ее истории, культуре, духовности и, соответственно, не идентифицирующая себя с ней, вненациональная Россия готова войти в любую историческую и цивилизационную реальность - в любую, лишь бы это приносило ей прибыль. Она готова навязать России любые схемы вненационального развития, лишь бы превратить ее историческое и геополитическое пространство только в экономическое, только в пространство своих экономических интересов. Чем больше оно очищено от исторических, культурных, духовных и выражающих их национальных наслоений, тем проще оно поддается бесконтрольной эксплуатации, тем проще поведение в нем.
Отсюда и особенности поведения, к примеру, инонациональной части вненациональной России из ближнего зарубежья, исповедующей мораль двойных стандартов: там, в республиках, политика превращения национального пространства в пространство национального дома, здесь, в России,- политика превращения национального пространства России в пространство проходного двора, в котором, как в проходном дворе, можно делать все, что угодно. Так национальное пространство России превращается в экономическое пространство столкновения предельно этнизированных экономических интересов, противостоящих и противодействующих развитию и реализации национальных интересов самой России. Россия превращается в то, что разрушает саму Россию.
Таким образом, логику эмигрантского мышления и поведения вненациональной России невозможно понять вне ее экономической составляющей. Не последнюю роль в ее становлении играют интересы компрадорской буржуазии. Обнаглевшая от накопленных богатств, полученных от бесконтрольной распродажи национальных ресурсов России, компрадорская часть буржуазии вознамерилась свое продажное отношение к России навязать и сделать нормой для всей остальной России. В этом смысле вненациональная Россия во многом озвучивает и объективирует идеологию компрадорской буржуазии в России, идеологию национального предательства России.
Все это актуализирует для русской и союзных ей наций совершенно особую систему проблем, связанных с решением задач национально-освободительного движения в их специфическом российском преломлении: освобождения России и в ней русской нации от пут вненационального исторического развития, не от союзных наций и исторических обязательств перед ними, а от парадигм вненационального бытия в истории, отдаляющих от основ своей национальной и исторической идентичности, от осознания своих интересов в мире как национальных и их реализации в мире в качестве национальных интересов. Хватит водить русскую нацию по духовным пустыням вненационального исторического бытия и развития.
Разрушительные итоги исторической активности вненациональной России ставят и другие вопросы. Как так случилось, что обретение Россией свободы в ее новых для нее измерениях второй раз за одно столетие превращается в разрушение России? По всей видимости, это всякий раз происходит именно в той связи и мере, в какой свобода в России превращается в свободу от России, от главного, что определяет ее как Россию, что идентично ее сущности как России - от основ локальности собственной цивилизации, ее глубинных архетипов; от собственной истории, от преемственности в ней, от всего, что не позволяет начать ее как бы заново; от самого русско-российского типа цивилизационного бытия и развития в истории; от всего, что связывает личность с обществом, государством, нацией, со всеми формами общности и единства в геополитическом пространстве России, от всех базовых структур идентичности, определяющих ее национальную суть...
В этой связи весьма показательным является поведение определенной части средств массовой информации, консолидировавшихся на вненациональной основе и взявших на вооружение ментальность отстраненного бытия по отношению к России. Их поведение оказалось сродни поведению случайного человека, случайно забредшего в чужой дом, в котором все происходящее воспринимается через призму чужого и случайного по отношению к его собственной жизни, а в некоторых случаях и просто враждебного. Круша без разбора все на своем пути, всю реальность вообще, и в первую очередь доставшуюся от советского периода отечественной истории, часть масс-медиа повела себя так, как будто та история, то общество и государство, в котором они функционируют и на сложностях и противоречиях которого они порой просто паразитируют, вообще-то говоря, и не является ни их историей, ни их обществом и государством. Для них это как бы параллельный их реальности и совершенно абсурдный мир, изначальная абсурдность которого изначально снимает с них всякую ответственность, а потому и всякое ограничение на характер их отношений с этой реальностью: по отношению к ней и в ее пределах все возможно.
Именно такая идеологическая установка стала господствующей у той и, надо признать, немалой части масс-медиа, развязавшей вакханалию вседозволенности в духовном пространстве России, которая приняла не просто разрушительный, а направленно разрушительный характер, в первую очередь и в основном по отношению к национальной и исторической России. Долгожданная свобода, в частности свобода выбора, оказалась сопряженной со скрытым и принципиальным ограничением - господством в средствах массовой информации тех, кто определял свободу этого выбора с вненациональных, а в некоторых случаях и с антинациональных позиций. Так свобода в России превратилась в свободу от России, а не для России и во имя России. Так пространство свободы было превращено в пространство разрушения исторической и национальной России, в пространство свободы от ответственности перед Россией.
Диалектика свободы от России и свободы для и во имя России многое объясняет и в пароксизмах демократии в России, и прежде всего в том, почему ценой за ассимиляцию Россией демократических процедур становилось растворение исторической, культурной и духовной идентичности России, слом основ локальности ее цивилизации. Потому что процессы демократизации России в ряде существенных моментов протекали на странной основе - на основе отрыва идеи демократии от идеи России, которой просто пренебрегли, ибо вознамерились идеей демократии вообще преодолеть идею Великой России. Произошла величайшая мистификация в истории России: из условия и средства возрождения России демократия превратилась в самоцель ее исторического бытия. Но демократией никак нельзя заменить саму Россию.
Демократия, конечно же, ценность, но ценностью является и Россия. Демократия не отменяет национальной и исторической реальности России, ее национально-государственных интересов, не дает оснований для геополитического развала России, не может и не должна стать средством оппозиции национальной и исторической России, средством слома базовых структур ее идентичности, в конце концов, условием и средством тотального разорения и обнищания России. Не слишком ли высокая цена за демократию: деиндустриализация, дегеополитизация, депопуляция, десоциализация, дегуманизация, разгосударствление, дероссиизация России. Однако, увы, демократия стала всем этим в России и именно потому, что вознамерилась стать не частью России, а в качестве нечто такого, что должно было стать вместо нее. Так демократия для России или Россия для демократии или, что еще хуже, демократия вместо России? Какая же это демократия, которая разрушает национальное в истории и историческое в нации, нацию как нацию, Россию как Россию?
А это как раз та самая, которая хочет собой заменить все базовые структуры национальной идентичности в России, которая стремится к тому, чтобы всякий акт идентификации в России был связан и по своей сути определялся только ею, не выходил за пределы абстракций ее бытия. Это та демократия, которая открыла анклавы для манипуляции национальным сознанием России на почве абстракций, в частности, общечеловеческих ценностей, которая все ценности в России попыталась свести к общечеловеческим, идентифицировать с ними все в России и всю Россию. И как закономерный результат всего этого: никому еще в мире общечеловеческие ценности не обходились так дорого, как России, ибо это единственная страна, решившая идентифицировать себя с абстракцией общечеловеческих ценностей, жить ими, а не национальными ценностями в истории, превратив свое бытие в истории в одну из форм исторического суицида.
Мы все время пытаемся приспособить Россию к тому, что ею не является то к мировой революции, то к социальному освобождению всего человечества, то к общечеловеческим ценностям... а задача была и остается другого, но одного и того же порядка - приспособить все, что есть или входит в Россию, к самой России; пора осознать: все, что не является Россией, является утопией в России.
Пора осознать и другое: демократия - это тип отношений между субъектами истории, не важно какими, важно другое, что это не более как только определенный режим отношений между людьми. Поэтому говорить о демократии вообще безотносительно к субъектам истории, конкретности их содержания, по меньшей мере некорректно, а по большому счету говорить не о чем. Соответственно, демократия всегда предикат, а не субъект общественных отношений. Это всего лишь политический режим. Демократические процедуры лишь условие, и при этом крайне необходимое, для возрождения современной России, ибо ее возрождение возможно только в демократических формах, только через наполнение ее исторического бытия демократическим содержанием. Но при всем при этом демократия - это еще не сама Россия и тем более не самоцель ее исторического бытия.
Все гримасы нашей демократии - это следствие того, что ей придали то значение, которым она в действительности не обладает и не может обладать в принципе - значение основ национальной и исторической идентичности России. И это взорвало Россию, базовые структуры ее идентичности - цивилизационные, исторические, геополитические, национальные..., втолкнуло в аксиологический беспредел, хаос ценностей и ценностных ориентаций. В России стало все возможно, включая сюда уничтожение основ бытия самой России. Все ценности, включая сюда и антиценности, оказались равноценными. Но так не бывает, и об этом стоит сказать особо.
Свобода и демократия в России выковывались в борьбе с тоталитаризмом, не только государственным, политическим, но и ментальным, аксиологическим. И это абсолютно нормально, ибо тоталитаризм - это не просто отношения между людьми, но и состояние их души и сознания. Но вместе с тем тоталитаризм был отождествлен не просто с какой-то группой ценностей, но с наличием в их основе иерархии. Всякая иерархичность в системе ценностей автоматически объявлялась тоталитарной. Основным признаком тоталитарности, без особых на то оснований, было признано доминирование одной системы ценностей над другой, одних ценностей над другими, сам факт наличия между ними и в самом основании их бытия иерархичности. Плюрализм ценностей был абсолютизирован и, естественно, доведен до абсурда - до равноценности всех идей, всех истин, всех ценностей, а в ряде случаев и до неизбежного в таких условиях отрицания значимости ценностей вообще. В самом деле, коль скоро они равноценны, то почему они вообще должны иметь ценность.
Так страна была лишена ценностных приоритетов. А их отсутствие - хаос. Люди потеряли основную опору своего бытия - в своем сознании, в том, что есть не только ценности, но и среди них нетленные, превосходящие по своей значимости даже самоценность самого бытия. Нельзя верить во всех Богов, разделять все истины, исповедовать все смыслы, жить всеми ценностями в равной мере и одновременно. Это нереальная ситуация. Такой плюрализм невозможен, а если и возможен, то превращается в хорошо известный плюрализм в голове - шизофрению. В этом смысле и свобода, и демократия в России придали процессам плюрализации общества совершенно невменяемую направленность - на шизофренизацию общества, общественного сознания и всех ментальных структур. Такие процессы плюрализации общества завершаются уже зримыми результатами: люди теряют смыслы своего существования, организующую их бытие систему ценностей, их иерархию, после чего их социальная организация распадается, а они сами морально деградируют.
Больше и хуже того, хотя, казалось бы, куда уже больше и куда уже хуже. Но дело еще и в том, что в любом нормальном обществе есть доминирующая система ценностей, которая потому и доминирует, что разделяется большей частью населения, а разделяется потому, что, объективно отражая мир, она отражает в нем еще и его реальную иерархичность, которой пронизаны и природа, и общество. Все ценности по природе своей иерархичны, ибо становятся ценностями, лишь став элементом той или иной иерархической системы ценностей. Среди них совершенно особое место занимают ценности идентичности - национальные святыни, связывающие человека с его историей, культурой, духовностью, с самим способом их объективации в истории и самой истории. Они - последние основания бытия человека и его сознания в обществе.
Подобно тому, как персоналистическая идентификация связывает человека с его внутренним Я, так социальная идентификация связывает его с внешним Я, с его социальной, культурной и духовной сущностью, находящейся в нем лишь только постольку, поскольку она до этого была сущностью того общества, той истории и той культуры, с которой он себя идентифицирует. Разрушить эту социальную идентичность человека значит разрушить в нем все. Вот почему ценности идентичности находятся в самом основании всей иерархии ценностей человека, они нетленны суть.
В этой связи понятно, почему всякое посягательство на саму идею иерархичности ценностей, на неизбежное доминирование среди них одной системы ценностей над другой превращается в посягательство на ценности идентичности, на их особое место в иерархии ценностей, на неизбежность их доминирования в обществе, а в итоге и на нечто принципиально большее - на основы основ существования общества и истории. Ибо и общество, и история есть то, что они есть лишь до тех пор, пока у них есть ценности идентичности, и не просто есть, а есть в совершенно особом качестве - в качестве национальных святынь. Низвержение их с этого статуса смерти подобно, так как низвергает всю иерархию ценностей, базирующуюся на основе ценностей идентичности, а это именно вся иерархия ценностей. Цена всему этому - духовное опустошение общества, идущего след в след со сломом базовых структур идентичности в обществе и истории, в данном случае тех, которые связывают русских с их русскостью и Россией, а Россию с ее российскостью. Так страна и нация втягиваются в коллапс идентичности, вслед за которым наступает коллапс самой истории.
Что из всего этого следует? А то, что свобода, в частности, свобода выбора не может быть доведена до абсурда - до признания ее в качестве нечто такого, что не может быть ограничено никакой иерархией ценностей. Но свобода всегда зависима, хотя бы от того, что делает ее свободой. А делает ее свободой, прежде всего, ее зависимость от ценностей, их иерархии. Независимость свободы от ценностей, в данном случае ценностей национальной и исторической идентичности России и в ней русской нации, и превращает ее в нечто независимое от самой России, а в итоге в свободу не за, а против России. Так понятая свобода лишает Россию основ идентичности и связанных с ней приоритетов - геополитических, исторических, политических, экономических, социальных, духовных, превращая пространство России в пространство возможности абсолютно всего, включая сюда и то, что Россией не может являться в принципе и даже, сверх того, что разрушает ее как Россию.
Равным образом и в пространстве плюральности не все ценности равны, они подчиняются закону иерархичности всего сущего, тому, что все сущее имеет в себе свою собственную меру и на этой основе свое, неравное всему остальному в мире место. Все, имея свою ценность, и в этом смысле известную самоценность, однако, определяет ее только в системе ценностей, через их иерархизацию. В противном случае в пространстве равноценности и равнозначности всех ценностей растворяется их иерархическая природа, неравноценность и неравнозначность подлинных ценностей по отношению к преходящим и не подлинным, псевдоценностям вообще. Именно в этом случае плюрализм доводится до абсурда - до терпимости по отношению к тому, что в принципе является нетерпимым. Он превращается не в способ существования свободы и свободного духа, а в идеологическое обеспечение реальности любых идей, вплоть до самых деструктивных и связанных с ними технологий манипулирования обществом и его сознанием, направленных на разрешение России, ее базовых идентификационных основ бытия в истории.
В самом деле, где нет ценностных абсолютов, там все возможно, но именно поэтому ничего не возможно, кроме нарастания исторической энтропии. Плюрализм, начинающий с преодоления ценностных абсолютов, с разрушения самой иерархии ценностей, завершается разрушением всех ценностей, становится носителем даже антиценностей. Он превращает поле плюральности в кромешный хаос - в пространство, в котором гибнут любые формы единства и факторы консолидации общества, все, что способно хоть как-то объединить людей, и прежде всего абсолютная самоценность ценностей идентичности. Если их нет, то нет и объединяющих ценностей и идей, а есть лишь плюрализм, разрушающий единство сознания и самосознания нации, делающей ее свободной от своих исторических, культурных и духовных святынь, а в итоге и от самой себя как нации. И весь вопрос в этой связи сводится к банальному - доколе? Доколе свобода в России будет реализовываться как свобода от России, а плюрализм за счет России как свобода от ценностей национальной и исторической идентичности России, за счет их преодоления.
Сказанное много объясняет в тех сложностях, с которыми сталкивается освоение и развитие либерально-демократических ценностей и потенциалов исторического развития в России. Дело не только в объективных ограничениях, связанных с неразвитостью формационной исторической реальности, адекватной либерально-демократической ментальности. Ведь для того, чтобы восторжествовали либеральные ценности, необходимо торжество либеральной реальности. А она определяется торжеством структур гражданского общества, развитой самостоятельностью населения, которая невозможна без развитых отношений собственности, прежде всего частной, массового слоя собственников, без плюрализма форм собственности и форм власти, больше того, без того, и это главное, чтобы все это еще получило и социально ориентированный смысл и направленность.
Все это так и всего этого действительно недостает России. Но в России на пути реализации либерально-демократической парадигмы исторического развития есть ограничения цивилизационного происхождения и порядка, связанные с формами исторической активности такого специфического, чисто российского цивилизационного субъекта, продукта раскола локальности ее цивилизации, как вненациональная Россия.
Именно этот субъект уже не единожды за одно столетие всякой новой формационной парадигме исторического развития России стремится придать цивилизационный масштаб и характер, превратить ее в новый проект цивилизационного бытия для России вместо национального, русско-российского. Исключением не стала и либерально-демократическая. Противоречия ее реализации в России заключаются не в том,что она либерально-демократическая, а в том, что она, как и марксистская, была призвана заменить собой национальную, русско-российскую цивилизационную парадигму бытия и развития в истории. Вненациональная Россия и на этот раз, как и в случае с марксизмом, начала с расшатывания и разрушения основ бытия исторической и национальной России, со слома основ локальности ее цивилизации, с того, что отказала России и в ней русской нации в праве на основы своей русско-российской идентичности.
Вненациональная Россия в очередной раз попыталась подменить национальные и исторические основы идентичности на вненациональные и внеисторические. Либерально-демократические ценности должны были восторжествовать вместо национальных. В то время, когда речь должна была идти об их синтезе, о том, чтобы либерально-демократические ценности приняли форму и сущность национальных, стали национальными суть базировались на принципах исторической и национальной России, работали не против, а на Россию. Но вненациональная Россия начала с другого - с противопоставления либерально-демократических ценностей национальным, абсолютным ценностям исторической и национальной России, с преодоления их и как ценностей, и как национальных, и тем более как абсолютных. И это спровоцировало кризис идентичности, его главную, аксиологическую составляющую.
В этом отношении более чем показательным является то основное напряжение, которое было придано внедрению принципов "открытого общества" в России, по существу превратившееся в преодоление базовых структур ее идентичности. А ведь "открытое общество" - это не только открытость "вовне", в неисчерпаемость Мира вне национальной культуры и цивилизации, но и открытость "вовнутрь себя", в неисчерпаемость собственной национальной культуры и цивилизации, их всемерного развития как национальных. Открытость не следует понимать односторонне, как обязательное преодоление и умаление своей цивилизационной и культурной индивидуальности и самодостаточности. Открытость общества - это диалог и взаимообогащение культур, но на базе сохранения структур собственной национальной идентичности.
Концепция "открытого общества" несет мощный и справедливый заряд борьбы против тоталитаризма. Она выраженная антитоталитарная концепция. Но в условиях России и благодаря вненациональной России борьба с тоталитаризмом в России на идейной базе этой концепции была превращена в борьбу с самой Россией. А это не одно и то же. Все это множится на поразительное доверие к заемным идеям и заемному опыту без даже тени критического отношения к ним.
Так, базовое значение в концепции "открытого общества" имеют представления о критериях, отличающих открытое общество от закрытого. Согласно К. Попперу "магическое, племенное или коллективистское общество мы будем именовать закрытым обществом, а общество, в котором индивидуумы вынуждены принимать личные решения - открытым обществом"66. Здесь, безусловно, присутствует момент истины, ибо чем больше пространство личных свобод для принятия личных решений, чем больше суверенитет личности, тем, действительно, более открытым является общество. Оно открыто в той мере, в какой делает личность независимой от диктата общественных структур, превращающих ее в винтик механизма общественной жизни, контролирующих если не каждый вздох, то уж точно каждый выдох каждой личности.
Все это так и вместе с тем, зачем противопоставлять общество и личность и выводить их отношение друг к другу за пределы границ их неизбежного сосуществования? Зачем противопоставлять "личные решения" коллективным, тем более что ни в одном обществе решения не принимаются только как личные или только как коллективные. Они всегда сопряжены друг с другом и во всяком личном решении всегда присутствует коллективное начало. В противном случае оно лишается социального, а вслед за ним, следовательно, и личного начала и смысла. Бесспорно, тоталитаризм паразитирует на примате общего начала истории над индивидуальным, и прежде всего на гипостазировании и даже обожествлении роли государства по отношению к личности, своим гражданам. И в этом суть закрытого общества. Открытое общество, напротив, утверждает примат индивидуального начала истории над общим. Государство в этой системе отношений строит свои отношения с личностью на договорных принципах, ограниченных законом, который тем ближе к идеалу открытого общества, чем больше предоставляет личности быть самой собой, руководствоваться личным интересом, который, конечно же, и в этом случае не может противостоять целиком и полностью общественному.
В сущности, дихотомия личности и общества, личного и коллективного это вечная дихотомия. Но в ней опасно не только абсолютизировать примат общего над личным, ведущий к тоталитаризму общества, но и примат личного над общим, ведущий к своеобразному тоталитаризму личности, а в социальном измерении к диктату меньшинства в обществе и над обществом. Демократия, разумеется, это защита прав меньшинства. Но это только одна сторона демократии. Другая определяется тем, что она есть еще и воля большинства, и значит, в определенной системе и ее диктат, ибо воля, которая ничего не диктует, не есть воля. Сочетание прав меньшинства с правами и волей большинства - это всегда очень напряженное и противоречивое сочетание и, в конечном счете, есть конвенциальная проблема, а значит, и проблема культуры. Но в любом случае права меньшинства не могут превратиться в их волю и, следовательно, в диктат меньшинства в обществе. В сущности, именно в этом и заключается социальная суть всякого тоталитаризма в обществе: когда посредством диктата государственных структур, в обществе начинают господствовать права, интересы, воля меньшинства этого общества. Конечная сущность тоталитаризма не просто в господстве общего над индивидуальным в истории, а в господстве индивидуального посредством общего над общим в истории.
Ведь сама потребность в тоталитаризме чаще возникает не в том обществе, где целое и общее доминируют над частью и индивидуальностью, сколько в том обществе, где часть и индивидуальное пытаются господствовать над всем в обществе. Надо чувствовать несоизмеримость проблем: защиты прав меньшинства от большинства и защиты интересов большинства от диктата меньшинства, особенно такого, у которого не остается других способов навязать всему обществу свои интересы в качестве господствующих, как только через тоталитарные социально-политические структуры. Но это не снимает проблемы автономности личности в обществе, ее прав на свою индивидуальность, на реализацию своей индивидуальности и нетипичности, на свободу быть личностью в обществе, а значит, в известном смысле и в определенной мере и от самого общества. Это не снимает проблемы тоталитарности, источником которой служит не часть, а целое, не индивидуальное, а общее, не меньшинство, а большинство. Это не снимает проблемы конечной сущности тоталитаризма, которая находится не просто в государстве, а в определенном режиме его использования - и его аппарата, и его функций.
Но главное в данном случае заключается в другом: концепция "открытого общества" именно через утверждение примата индивидуального над общим в истории содержит в себе идейную компоненту, которая в определенных условиях чревата социальной атомизацией общества. И этим условием является доведение права на индивидуальность, на его примат над общим до разрушения всех связей и отношений, связывающих личность с обществом и со всем в обществе до абсолютно свободной личности, ни с чем себя не идентифицирующей и свободной именно в той мере, в какой ни с чем себя не связывает и не идентифицирует. Полная автономность личности от того общества, в котором она живет, возможна только при условии разрушения всех форм единства в обществе, только после преодоления личностью в себе всех структур идентичности, связывающих ее с тем, с чем она себя идентифицирует. Все, что связывает человека с человеком, с чем-то в самом обществе, что дает почувствовать себя частью чего-то, что связывает личность с коллективным решением, объявляется источником тоталитаризма, его самым глубоким источником. Все, что сцепляет души людей хоть каким-то единством, есть посягательство на целостность и самоценность внутреннего мира личности, на ее свободу быть только в себе и для себя, ибо только так, в свободе от всего она и может быть подлинно свободной.
С такой трактовкой свободы и источников тоталитаризма трудно согласиться. В самом деле, почему всякая общность обязательно подавляет индивидуальность, почему единство с чем-то, с какой-то общностью, осознание своей идентичности с ней непременно есть агрессия против личности и ее свобод? Почему ценности идентичности, связывающие человека с какой-то культурой, духовностью, историей,- это псевдоценности, хуже того, источники тоталитаризма? Почему единство человека, к примеру, с русской нацией или с Россией, высокая интенсивность переживания этого своего единства с историей, культурой и духовностью России и русской нации должно стать источником тоталитаризма и подавления личных свобод?
Что угрожает его индивидуальности и индивидуальным решениям, если он идентифицирует себя с Россией, если, в конце концов, ценности его национально-русской идентичности приняли статус личных ценностей и их бытие в нем определяется его личным решением? И вообще, зачем противопоставлять ценности идентичности индивидуальным ценностям? Только для того, чтобы шизофренизировать индивида, сделать его свободным от самого себя, своего-другого в себе, только для того, чтобы разрушить само общество посредством выталкивания из него индивидов, никак и ничем с ним не связанных. Вполне очевидно, далеко не все, с чем себя человек идентифицирует вне себя, с чем себя связывает в том социуме, в котором он живет, способно стать источником тоталитарности, подавления личности и индивидуальных свобод.
Как раз напротив, именно такая трактовка условий реальности "открытого общества" - как свобода от всяких форм зависимости и определяемости общими началами истории - может стать и становится источником тоталитаризма, правда, иного рода - тоталитаризма наоборот, ведущего к подавлению всего, что связывает человека с человеком, а через него и с общими святынями и ценностями идентичности. И такое становится реальностью в истории, если под видом защиты индивидуальности и индивидуальных начал истории решаются задачи по слому базовых структур идентичности в истории, преследуются цели достижения разрушения всего, что связывает личность с основами ее идентичности, и в первую очередь национальными. Таков набор минимально необходимых условий для того, чтобы можно было наиболее последовательно реализовать примат индивидуальных начал истории над общими, преодолеть источники тоталитаризма в обществе, которые в таком их понимании преодолеваются вместе с преодолением всех ценностей идентичности общества.
Применительно к России реализация такой программы поведения в истории станет преодолением самой России. Ибо очевидно, жить в России и быть свободным от России, от общих объединяющих в Россию начал, может лишь то, что не является Россией, кто не идентифицирует себя с ней тем органичным образом, который и образует феномен России. Россия есть то, что объединяет всех в Россию, а потому нельзя обрести свободу в России посредством обретения свободы от России. Это станет бегством от России и от свободы в ней. В России нельзя дистанцироваться от того, что является необходимым условием бытия всего в России - самой России, ее русско-российской сущности.
Так обретенная свобода станет свободой от того общества, в котором живет человек, от основ своей идентичности в этом обществе, свободой от всех ограничений, которые налагаются на любую личность в этом обществе именно доминирующими в нем базовыми структурами идентичности. Она, как свобода от общества, неизбежно превратится в свободу над обществом, в свободу поступать в нем и с ним как заблагорассудится, в свободу превращения пространства общества и общественной жизни в пространство вседозволенности. Однако в любом обществе не все, что возможно вообще, абстрактно, возможно конкретно и именно потому, что оно не общество вообще, а исторически конкретное общество с определенной национально доминирующей структурой идентичности в истории, культуре, социальности и духовности, от которой можно быть свободным только в акте преодоления ее в себе, а значит, и в том обществе, в котором она доминирует.
А это и есть акт агрессии против основ идентичности общества и его истории, а это и есть стремление преодолеть саму историю и ее цивилизационнообразующий субъект - нацию, а это и есть геноцид против нации в истории и против истории в нации. При этом источником и субъектом такого геноцида оказывается как раз то критически мыслящее меньшинство, которое ни с чем себя не идентифицирует в обществе, которое свою свободу от основ идентичности общества хочет сделать нормой для доминирующего большинства общества, сделать способом бытия всего общества. Так свобода меньшинства превращается в основание его диктата в обществе, то есть в основание несвободы большинства и, самое главное, в самых фундаментальных и святых основах его бытия, в основах его исторической, цивилизационной и национальной идентичности.
В конце концов, надо считаться и просто с очевидностью: человек не может быть как остров сам по себе. Он всегда есть часть чего-то и только благодаря этому он и есть человек, только благодаря тому, что он есть часть локальности своей цивилизации, национальной истории, культуры, духовности и соответствующих им общностей, и прежде всего национальной. Не только в себе, но и там, в формах своей социальности и социальной общности человек находит источники своей идентичности, ибо он не есть человек вообще, а всегда конкретный человек - человек определенной духовности, культуры, истории, частью которых можно стать, только став частью соответствующей национальной общности.
А стать ею можно, только сохраняя и культивируя все связи, связывающие человека с этой общностью, только сохраняя связи идентичности, ценности идентичности и, следовательно, основы идентичности. Их преодоление и есть начало процесса социальной атомизации всей ткани социальности на ничем и никак не связанных индивидов. Это и есть начало процесса распада всей ткани социальности, конечным источником и итогом которого становится самый трагический и самый тяжелый исторический кризис - кризис идентичности, тотальная шизофренизация сознания общества и, следовательно, образующих его индивидов.
Это печально, но это уже факт: именно с вышерассмотренных идейно-теоретических позиций была предпринята попытка учинить погром всей иерархии ценностей национальной и исторической России, разрушить всю ценностную вертикаль русской нации, все, что связывает индивида с национальной общностью, все ценности идентичности, и прежде всего самые базовые среди них - национальные, заменив их на персоналистические. Произошла попытка новой большевизации России, в новом направлении, но с одних и тех же вненациональных идейно-теоретических позиций. Напомним, большевики довели все различия до классовых и их абсолютизировали. В результате все ценности идентичности были редуцированы до классовых, которые и должны были стать единственными ценностями и основами для идентичности. Радикал-либералы довели все различия в обществе до персоналистических и их абсолютизировали. В результате все ценности идентичности оказались редуцированы до персоналистических, которые и должны были стать единственными ценностями и основами для идентичности.
И те, и другие ценности в их редуцированной и абсолютизированной форме превращаются в антиценности, в ценности слома базовых структур идентичности в обществе, восходящих к национальным и связывающих всякого индивида с архетипическими основами истории, с системой архетипов социальности, культуры и духовности. Их игнорирование в практике исторической модернизации России второй раз за одно столетие превращает существенную часть модернизационных процессов в России в крупномасштабную духовную агрессию против России и в ней против русской нации, основ ее идентичности в истории и, следовательно, против основ ее бытия в истории.
И это происходит лишь постольку, поскольку России и в ней русской нации навязывают такие основы и ценности идентичности в истории, с которыми нация, если и может себя идентифицировать, то только разрушая себя как нацию. И это происходит не потому, что эти основы и ценности идентичности сами по себе плохие, а потому, что они просто не являются идентификационными ценностями и основами, претендуют на то место и роль в истории, которые принадлежат основам и ценностям только национальной идентичности - на то, чтобы именно собой заменить и эти ценности, и эти основы как идентификационные.
В этом отношении весьма показательными являются те противоречия, которые породила реализация в практике общественной жизни современной России идея прав человека. Дело не только в тех парадоксах прав человека, когда надежно защищенными оказываются именно права человека, а беззащитным сам человек, и не в тех, когда защита и забота об отдельной личности одновременно с этим сочетаются с тем, что не замечаются страдания миллионов. Дело в другом, но от этого не менее противоречивом: когда пространство истории пытаются превратить в пространство только прав человека и ими заменить все остальные права. Само по себе это не плохо, если это было бы достаточно.
Но в том то и дело, что права человека не могут заменить, к примеру, прав той же нации на свою историю, культуру, духовность как на национальные, на свое геополитическое пространство, хотя бы потому, что права человека включают в себя неотъемлемые от природы человека и его национальные права. Уже только поэтому права человека не могут иметь абсолютного значения перед правами наций, так как каждый человек - это еще и член какой-то нации и в качестве такового имеет специфические национальные права, в частности, на основы своей национальной идентичности и на их реализацию в формах своей исторической активности.
Отношения между правами человека и правами нации не могут строиться по иерархическому принципу. Самое большее, в чем они нуждаются,- это в согласовании и гармонизации, в частности, и в том, чтобы оставить специфическое пространство друг для друга, и особенно в том случае, когда речь идет о геополитическом и культурно-историческом пространстве конкретной нации. В этом специфическом случае права человека не могут претендовать на то, чтобы превратить это пространство в пространство своего безраздельного господства. Это было бы возможно, если бы в современной истории не существовала такая этнокультурная общность, как нация, с ее особыми правами на землю, историю и культуру своих предков, на развитие своей истории и культуры на своей земле. Это не значит, что эта земля перестает быть местом для осуществления прав человека, это означает другое: что это особое место особых прав наций, хотя бы потому, что это единственное место, где они могут сохранить и развить себя в качестве наций.
В конце концов, что такое права человека? Это способ обнаружения и форма воплощения персоналистического начала истории. Это наиболее концентрированное выражение идеи защиты личности, ее фундаментальных интересов, как личности, от посягательств на них общества и государства. Это право личности на неотъемлемые от ее сущности условия и средства для сохранения своего персоналистического пространства бытия, своей персоналистической сущности. Но при всем при этом права человека не являются основанием для претензий личности на слом основ идентичности общества, базовых структур идентичности нации. Права человека - это не право на разрушение основ государственности, основ истории, на геополитический развал страны, на преодоление основ национальной идентичности, на навязывание стране и нации произвольной логики исторического развития, никак не считающейся с особенностями локальности их цивилизации и типа цивилизационного бытия и развития в истории. Безусловно, права человека - это право и на нетипичность, но личную, а не ту, которая может быть навязана всему обществу, стать основанием социальной нетипичности. Личность не имеет прав на то, чтобы свою нетипичность сделать основанием нетипичности всего социума. На все это у прав человека нет никаких прав.
Но все это, увы, стало реальностью в России и именно в связи с реализацией прав человека и не потому, что они права человека, а потому, что превратились в средство слома основ идентичности страны и нации, во что никак не могли и не должны были превращаться. Но они все-таки стали всем этим и только постольку, поскольку именно правам человека попытались придать в России несвойственный им статус - статус основ цивилизационной идентичности России и в ней национальной русской нации. Все в России должно было идентифицировать себя только с правами человека, они были призваны заменить собой основы и ценности национальной идентичности России. Идея прав человека должна была заменить и преодолеть собой идею России. Но в России все идеи рушатся, если рушится идея самой России. Она неуничтожима и не заменима ни на какую другую, есть самоцель всякого бытия в России, ибо все, что есть в России, есть лишь только постольку, поскольку есть сама Россия. Всякое бытие рождается и умирает в ней как бытие России и становится истинным бытием только как бытие России и во имя Великой России. Все остальное относится к частностям ее бытия.
Итак, вопрос о русском вопросе не только есть, но и претендует на то, чтобы стать главным вопросом России. И в этой связи далеко не безразлично то, чем он должен стать в России.
Во-первых, он должен стать вопросом восстановления базовых структур идентичности России и в ней русской нации. Ситуация безосновного бытия, всякий раз обостряющая в России, как только она входит в очередной модернизационный этап своего исторического развития, становится далее нетерпимой. Страна и нация больше не могут основывать свое бытие в истории на логике слома основ своей цивилизационной, исторической, геополитической и национальной идентичности, с повторяющейся необходимостью их последующего восстановления. Страна и нация, наконец, должны успокоиться на адекватном осознании себя как России и как русской нации - русско-российских основ локальности своей цивилизации, культуры, духовности, на их самодостаточности, самоценности и незаменимости в истории в качестве ценностей идентичности, а значит, и в качестве единственно возможных основ бытия. Пора не только осознать, но и с этим примириться, что конечные основы бытия в истории могут быть либо национальными, либо никакими.
Во-вторых, вопрос о русском вопросе в России должен стать вопросом о преодолении цивилизационного раскола России и русской нации на национальную и вненациональную Россию. Этот раскол является субъектным источником, постоянно подпитывающим слом базовых структур идентичности России и русской нации. Россия должна стать единой и неделимой Россией и в качестве таковой она может стать только как национальная и историческая Россия. Другой не может быть по определению того, что есть Россия, ибо другое уже будет НЕ-Россией. Любовь к вненациональному впредь нельзя доводить до потери основ национальной идентичности. Вненациональное должно входить в Россию, но оно не должно разрушать Россию. Вопрос о преодолении цивилизационного раскола России на национальную и вненациональную Россию - это вопрос о национальном единстве России и главном субъектном условии ее выживания в истории в качестве России. Она может выжить только в качестве национальной и исторической России или перестать просто быть, не говоря уж о том, чтобы быть Россией. В России пришло время России и ничего более.
В-третьих, вопрос о русском вопросе в России должен стать вопросом о восстановлении национальной субъектности России. Нельзя далее мириться с практикой придания национальной анонимности всему совершающемуся в геополитических и исторических пределах России, с попытками вытравить из России россияобразующий субъект в качестве национального. Это неизбежно оставляет Россию без исторического субъекта. Пространство без национального субъекта, организующего это пространство в качестве исторического и геополитического,- вот чем может завершиться национальная невменяемость в вопросах национальной субъектности России, которая не только есть, но и является подчеркнуто русской. Русская нация в России является не просто государствообразующей, но и цивилизационнообразующей нацией, образующей русско-российские основы локальности России-цивилизации.
При этом важно преодолеть смысловую аберрацию в специфических ментальных условиях, навязанных России за ХХ столетие, сопутствующую всякой попытке осмыслить и отстоять ценности национальной русско-российской идентичности в России: будто это обязательно против кого-то или чего-то направлено и уж точно против ценностей, выработанных западной цивилизацией. Нет ничего более далекого от истины, хотя всякий акт бытия на что-то направлен и, следовательно, против чего-то. Такова объективная диалектика бытия. В данном случае всякий акт сохранения основ идентичности в истории объективно направлен против того, что их разрушает.
И вместе с тем, быть кем-то и сохранять свою идентичность - это не значит одновременно с этим быть и против кого-то; это значит, прежде всего, просто быть, быть тем, чем ты являешься по своей действительной исторической, культурной и духовной сущности. А потому стремление оставаться в мире Россией и в ней русской нацией никому и ничему не может угрожать в принципе, не может быть направлено против..., разве что против угроз основам своей национальной идентичности в истории. Но это абсолютно оправданная направленность, ибо она сопряжена с естественной заботой о сохранении основ самого бытия в истории. И в этой связи неважно, против кого центрирована эта направленность, главное, что она центрирована на самосохранение - на сохранение основ локальности России-цивилизации.
В-четвертых, вопрос о русском вопросе в России - это вопрос о русской диаспоре, о судьбах миллионов русских и этнических россиян за пределами России. Это часть России, неотделимая от России, и до тех пор, пока будет воспроизводить в себе базовые структуры русско-российской национальной идентичности. Это неотъемлемая часть России, за которую Россия несет историческую ответственность, и она становится исторической в той самой мере, в какой становится национальной. Россия не может впредь игнорировать национальную составляющую в своей исторической ответственности за судьбы русской и союзных ей российских наций без того, чтобы в итоге не перестать быть Россией. Это значит, что одной гражданской ответственности России за своих граждан уже недостаточно, тем более, что она не может быть реализована как гражданская по отношению к тем, кто, не переставая быть русским и россиянином, не является гражданином России. Эта ответственность может быть реализована уже на другой, национальной основе, так, как она реализуется, к примеру, Израилем по отношению ко всем евреям - на основе осознания национальной ответственности за судьбы всех и каждого, кто идентифицирует себя с данной историей, культурой и духовностью. Россия обречена на такую ответственность хотя бы потому, что умудрилась оставить за пределами России более чем четвертую часть своего народа.
Не менее важно осознать и другое: Россия - не эмигрантская страна, а потому к той ответственности, которую она обязана нести за каждого своего гражданина, независимо от его национальной принадлежности, она должна добавить национальную составляющую - особую национальную ответственность за каждого, кто идентифицирует себя с Россией именно как с исторической и национальной Россией и в этом смысле особую национальную ответственность за себя как за Россию, а не как за нечто другое. Национальная и историческая судьба России неотделима от судьбы каждого, кто идентифицирует себя с национальной и исторической Россией - это одна и та же историческая и национальная судьба. По этой причине национальная безответственность России в вопросах своей национальной ответственности за судьбы россияобразующей и союзных ей наций есть безответственность по отношению к собственной исторической судьбе, которая, как ее ни трактовать, остается российской лишь до тех пор, пока остается национальной.
В-пятых, вопрос о русском вопросе в России есть вопрос об отношении русской нации с нерусскими и об их отношении к России. В такой своей постановке он предстает прежде всего как вопрос о крайне бережном отношении всех и каждого в России к основам национального бытия и национального самочувствования всех и каждого. Все в России, независимо от его национальной принадлежности, принадлежит России, правда, при одном обязательном условии: если оно идентифицирует себя с Россией, то есть не только живет в России, но еще и живет Россией. В России места хватит всем, кто идентифицирует себя с Россией. Но вопрос о признании своей идентичности России становится идентификационным, вопросом о том, что принадлежит или не принадлежит России, что является или не является ею. В этой связи вопрос о русском вопросе в России становится еще и вопросом об основном условии национальной комфортности в России, так как все, что разрушает Россию, впредь становится нетерпимым в России.
Это актуализирует и другой аспект межнациональных отношений в России: крайне бережного отношению всех и каждого к самой России, отношение к которой должно быть поднято до уровня отношения к ней, как к единой и единственной Матери-России. Она должна стать тем историческим максимумом бытия, который стягивает к себе все основные смыслы бытия в истории. Россия приглашает всех и каждого к братству, на пир братской любви и справедливости, но несокрушимой базой и конечной целью которого является идея Великой России. Русский народ еще у истоков своей истории нашел свою правду, свое откровение в истории. То была Великая и Святая Россия. Но последнее столетие стало временем не только больших потрясений и испытаний, обретением нового и иного, но и больших, а в ряде принципиальных моментов уже, похоже, и невосполнимых потерь. Мы потеряли в себе великую идею, потому что потеряли в себе Россию, ибо эта идея и есть идея Великой России и ничего более. И более ничего!
Все эти вопросы далее недопустимо замалчивать, ибо уже одним умолчанием здесь предается Россия. Равным образом, чем бы ни был еще вопрос о русском вопросе в России, должно быть ясно и другое - чем он никогда не должен стать: взрывом иррациональной и агрессивной стихии национального. Это должно стать определяющим принципом бытия национальной и исторической России: не допустить во имя России, ее национального возрождения, какого угодно обращения с человеком. Ни развитые национальные чувства и национальное самосознание, ни их объективированное воплощение в развитых, а потому и адекватных национальных интересах не могут и не должны заменить нам совесть.
И дело в данном случае не только в том, что человек не заслуживает произвольного, а, тем более, национально агрессивного отношения к себе, но и в том, что такого обращения с человеком в России не заслуживает и сама Россия. Ибо впредь и далее вопрос о том, как относиться к человеку в России, становится вопросом еще и о том, как относиться к самой России, так как это уже не просто связанные вопросы, а две стороны одного вопроса и одного отношения - к человеку в России, к России в человеке и просто к России. И подобно тому, как нельзя как угодно обращаться с Россией, недопустимо как угодно обращаться и с человеком в России.
Любовь к человеку не может быть побеждена любовью к нации, как и любовь к человеку не должна стать основанием для пренебрежения к нации. Любовь к человеческому в человеке и человеческая любовь к национальному в нем - вот путь к гармонизации национального в человеке и человеческого в нации. Ценность нации не должна отвлекаться от человеческого существования, а ценность человека от национального, несущего самые фундаментальные ценности идентичности, связывающие человека через архетипы социальности, культуры, духовности, способ их объективации в истории и самой истории с самыми глубокими и сакраментальными основами бытия общества и истории. Без них человек ничто, а с ними в любом случае уже нечто. В этом суть еще одного измерения вопроса о русском вопросе в России.
8. ИМПЕРАТИВЫ НАЦИОНАЛЬНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ РОССИИ
Вопрос действительно стоит в специфически возрожденческой плоскости не просто о развитии налично данной ткани социальности, не только о придании новых стимулов развитию уже имеющихся культурных и духовных ценностей. Все это само по себе значимо и необходимо, особенно, если будет сопровождаться преодолением псевдоценностей масскультуры и духовного примитивизма. Именно они под видом идейного плюрализма и духовной толерантности, а в ряде случаев, просто под маской псевдоновизны в первую очередь и внедрялись в культурное и духовное пространство России, разрушая его и как культурное, и как духовное и, следовательно, как русско-российское цивилизационное пространство, обезличивая и обездушивая его русско-российскую суть. Вопрос стоит о нечто большем, если не сказать о принципиально ином - о восстановлении основ локальности собственной цивилизации в одних измерениях порушенных, а в других радикально деформированных и хаотизированных цивилизационной катастрофой Октября 1917-го и попыткой цивилизационного переворота Августа 1991-го.
Те исторические задачи, перед которыми стоит современная Россия в их цивилизационном измерении, определяются итогами ее исторического развития за ХХ столетие. Оно стало столетием бегства России от основ локальности своей цивилизации, от своей российскости, а русских от своей русскости бегства, сформировавшего специфический цивилизационный субъект вненациональную Россию, способную жить в режиме только исторических потрясений, только навязывая свою неидентичность исторической и национальной России всей России, только преодолевая ее как Россию, совмещая или даже замещая решение задач формационного прогресса России целями и задачами цивилизационного переворота.
Логика поведения вненациональной России в истории России ХХ века разрушительна до безумия: в начале века была поставлена задача преодоления основ локальности русско-российской цивилизации за счет ее тотальной коммунизации - превращения в средство для становления новой, общечеловеческой, построенной не на национальных, а вненациональных принципах, на принципах классовой идентичности и исключительности. Основы национальной идентичности подлежали преодолению. Впредь и далее Россия и в ней русская нация должны были идентифицировать себя не со своими национальными основами бытия в истории, а вненациональными, общечеловеческими - такими, как их понимала вненациональная Россия в начале ХХ века - коммунистическими.
Именно в этой связи и на этой основе задачи формационного прогресса социализации капитализма, обретения новых формационных качеств были не просто совмещены, но и подменены задачами цивилизационного переворота. При этом историческая миссия России была отождествлена с миссией социального освобождения всего человечества, она была центрирована не только и не столько на Россию и уж точно не на ее преобразование из глубин ее исторического, национального, цивилизационного бытия на основе саморазвития генетического кода собственной истории, а вовне - на тотальную коммунизацию всего человечества. Задача формационного прогресса России, социального освобождения самой России была увязана с социальным освобождением всего человечества, подчинена целям и задачам вхождения всего человечества в коммунистическую цивилизацию. И десятилетия после Октября 1917-го Россия упорно идентифицировала себя именно с этой миссией.
Естественно, все это не могло не закончиться тем, чем оно и закончилось - историческим истощением России, сломом базовых структур идентичности русской нации и России, полной хаотизацией исторического и национального сознания и самосознания, колоссальной дезориентацией России в истории. И все это в катастрофических масштабах сказалось в конце ХХ столетия, когда окончательно исчерпал себя тот вариант формационного и, главное, цивилизационного развития, который стал доминирующим в стране после Октября 1917-го. Вопрос встал об очередной исторической модернизации России с очень сложным сочетанием формационных и цивилизационных задач и целей. Три из них заслуживают особого выделения.
Первое - отказ от коммунистического преобразования России и человечества как цивилизационного, преодоление самой идеи становления единой общечеловеческой цивилизации, построенной на формационных принципах коммунизма, игнорирующих локально цивилизационное многообразие человечества, его несводимость к одной-единственной, общечеловеческой.
Второе - восстановление основ локальности русско-российской цивилизации и базовых структур национальной идентичности в их полном объеме и на всю историческую глубину, восстановление самой исторической преемственности. Это изначально предполагало тип гармоничной исторической модернизации России без противопоставления досоветского периода истории России советскому, постсоветского советскому, без очередного отрицания собственной истории, без попыток начать историю как бы с чистого листа, без учета сложившихся исторических реальностей и сложившихся, прежде всего, за советский период ее истории.
Третье - освоение новых формационных качеств общества, преимущественно либерально-демократических, их синтеза с наличными формационными реальностями России ХХ столетия. Отрицание мертвого, отжившего в собственной истории не должно было быть перенесено на отрицание живого, выстраданного в ней всей историей России за ХХ столетие. Оно должно было стать исходной точкой роста, а не местом главного отрицания в национальной истории, как не подлежало отрицанию само национальное в истории - то, с отрицания чего всякий раз начинает свое бытие в истории вненациональная Россия.
Страна нуждалась в новых исторических синтезах для того, чтобы оседлать общественный прогресс, его цели, задачи и смыслы, его новые формационные свойства и качества в формах своего национального бытия, посредством возвышения и утверждения его в истории как национального.
Однако Август 1991-го пошел не по пути исторических синтезов, а по пути преимущественно исторических отрицаний и противопоставлений и при этом как в формационных, так и цивилизационных основах бытия в истории. Так второй раз за одно столетие в России осуществление целей и задач формационного прогресса было совмещено с изменением типа локальности России-цивилизации, еще точнее - цели и задачи формационных изменений в России были вновь подчинены целям и задачам цивилизационного переворота самой России. На этот раз вместо того, чтобы приступить к освоению новых либерально-демократических формационных свойств и качеств в их неизбежной связи со сложившимися социально-экономическими реальностями и на этой основе стать саморазвитием их лучших тенденций развития, Август 1991-го стал тотальным отрицанием, точкой преодоления сложившейся исторической реальности как реальности, безумным стремлением начать историю чуть ли не заново, без всякой оглядки на то, чем была и чем стала Россия за советский период своего развития, чем может и чем должна стать после него. И этот формационной нигилизм был порожден и развит на основе цивилизационного. На этот раз в цивилизационном отношении вненациональная Россия решала принципиально иную задачу.
В связи с тем, что либерально-демократические ценности наибольшее развитие получили в западной цивилизации, их освоение было отождествлено с решением задач цивилизационного преобразования России: превращения России в элемент локальности западной цивилизации. Ради освоения новых либерально-демократических формационных свойств и качеств Россию начали втягивать в новый цивилизационный переворот, связанный со сломом базовых структур исторической, цивилизационной и национальной идентичности, с радикальным изменением самого типа цивилизационного бытия в истории, в любом случае связанного с отказом от базовых основ национальной идентичности.
Так, в очередной раз России и в ней русской нации взамен национальных основ идентичности в истории, культуре, духовности навязывались вненациональные. На этот раз не коммунистического, но вновь общечеловеческого разлива, которые, однако, в действительности всякий раз оказываются ценностями идентичности иной локальной цивилизации. Но нация, которая идентифицирует себя не с базовыми структурами своей национальной идентичности, не с ценностями идентичности локальности своей цивилизации, а с общечеловеческими, перестает быть нацией, субъектом локальности своей цивилизации, цивилизационной исторической реальности и логики истории вообще. Она просто перестает быть, существовать.
И что поражает, никто не задумался над естественным и простейшим вопросом: как это так, идентифицировать себя с тем, что принадлежит всем в ущерб основам собственной идентичности, ценностям собственной национальной и цивилизационной идентификации. Как это так, втягивать страну и нацию в кризис идентичности - исторический, цивилизационный, национальный, лишать и страну, и нацию основ их бытия в истории, только им присущего места в мировой истории. Как это так, решение задач исторической модернизации России превращать в решение задач цивилизационного переворота - превращение России в НЕ Россию, в элемент локальности иной цивилизации.
И это в то время, когда истинные цели всякой исторической модернизации подпитываются корнями и соками идентичности, усилением свойств идентичности, а не их сломом. В истории нельзя обрести новых качеств, не обретая их на основе сохранения и саморазвития основ собственной идентичности в истории. Иное будет уже иным в истории - разрушением истории. Подтверждением сказанного и стали события конца ХХ века в России. Так и непонятно, чем занималась страна - освоением новых формационных свойств и качеств или разрушением формационной исторической реальности России на основе разрушения основ локальности России-цивилизации.
В итоге вместо того, чтобы завершить процесс обретения основ подлинной цивилизационной идентичности, порушенных Октябрем 1917-го, Август 1991-го процессам цивилизационного разрушения и хаотизации России придал новое направление и новую глубину, связав их уже с процессами не коммунизации, а радикальной западнизации России, превращения ее в элемент локальности западной цивилизации. Вместо обретения подлинных основ национальной идентичности, потерянных или хаотизированных в результате трагических, почти столетних блужданий по лабиринтам пролетарского интернационализма, были предложены новые и вновь вненациональные основы идентичности, но на этот раз детерминированные принципами персоналистического интернационализма.
Такой интернационализм все основы общности и идентичности человека пытается свести к тому, что разрушает естественноисторическую общность и идентичность людей в языке, территории, культуре, духовности, истории, в их архетипах, в самом способе их объективации в истории и самой истории. Персоналистический интернационализм пытается заменить национальные основы идентичности на вненациональные, разъять то, что объединяет людей логикой самой истории в любую общность, и прежде всего в национальную, преодолеть саму нацию, до предела социально атомизировать общество до ничем и никак не связанных индивидов и, если связанных, то только голым экономическим интересом или тем абстрактно-всеобщим, которое есть у каждого человека, но чем реально в реальной истории люди не живут. Он хочет жить поверх конкретности истории, абстракциями от реальностей истории и, следовательно, вне истории, загоняя в эту историческую пустоту и Россию.
И как результат всего этого, в России в конце ХХ столетия формационные изменения в ее истории вновь совпали с цивилизационными изменениями самой истории России: системные изменения в экономике, политике, социальности были доведены до попыток изменения основ идентичности - исторической, цивилизационной, культурной, духовной. Историческое пространство России вновь стало пространством экспансии вненациональной России. Мы вновь бросились в пучину слома генетического кода собственной истории, архетипов социальности, культуры, духовности, ценностей национальной и цивилизационной идентичности. И как следствие всего этого, для нас вновь стали актуальными вопросы нашей исторической, национальной и цивилизационной идентичности: в какой истории мы живем - русской, российской, европейской, азиатской, евразийской; по логике мировой, заимствованной или собственной истории; кто мы, русские, в собственной истории; в чем сущность русскости и российскости; что такое Россия в мировой истории и есть ли этот феномен вообще ...?
Произошло чудовищное смешение понятий, ценностей и смыслов, в итоге которого мы оказались в извращенной исторической и духовной реальности - на историческом и духовном пепелище собственной страны и нации. Овладение либерально-демократическими ценностями в России превратилось в разрушение самой России и в ней русской нации и отнюдь не потому, что они псевдоценности или не подходят для России, не могут быть ассимилированны ею, а потому, что им пытались придать не свойственный им статус, а именно ценностей национальной и цивилизационной идентичности России - заменить ими ценности цивилизационной идентичности России и национальной русской нации. Это и предопределило кризис идентичности России и в ней русской нации. Это предопределило историческое падение России и русской нации и только потому, что они вновь попытались связать свое бытие в истории с вненациональными ценностями, целями и смыслами бытия в истории. И в этом виновата не Россия, не вся Россия, а только та ее часть, которая не хочет оставаться Россией вненациональная Россия.
Таким образом, современная Россия и как социум, и как суперэтнос оказалась втянута в весьма противоречивую историческую ситуацию, близко стоящей к катастрофической и образованной действием двух тенденций развития, в равной мере разрушительных по отношению к основам национальной и исторической идентичности.
Первая связана с кризисом влияния вненациональной идеологии марксизма. По-своему объясняя и упорядочивая мир, и в ряде случаев достаточно адекватно, марксизм представляет собой одно из учений, и не самых последних по своему фактическому влиянию на ход мировой истории. С позиций здравого смысла, а не ангажированности очередной политической конъюнктуры, в нем нет ничего сверхпредосудительного, никаких особых оснований для особого отношения к нему, будь то со знаком плюс или со знаком минус. В марксизме вызывает законное возражение не только и не столько сам марксизм, сколько маниакальное стремление на протяжении почти всего XX столетия придать ему статус и масштаб идеологии, претендующей на выражение базовых ценностей идентичности исторической и национальной России, чуть ли не их сакральных смыслов и значений.
Вторая тенденция неглубокого, новейшего исторического залегания, но оказавшаяся под стать первой. В новых исторических условиях, отягощенных полномасштабным системным кризисом, поразившим основные жизнеопределяющие стороны бытия российского общества, начиная от экономики и кончая ментальными структурами, были предприняты отчаянные попытки навязать стране и нации в качестве новых ценностей национальной и исторической идентичности вновь вненациональные - ценности либерализма. Никто не будет спорить с тем, что для страны выходящей из тоталитарных тупиков исторического бытия и развития, именно либеральные ценности в их классическом наборе - от принципа разделения властей и кончая правами человека - являются наиболее адекватным социально-экономическим и политическим инструментарием для реформирования общества. Но не для изменения же типа его цивилизации, культуры, духовности - национального в истории и исторического в нации.
Ведь ни социалистические, ни либеральные ценности, строго говоря, не являются цивилизационными и поэтому не могут принять статус этнокультурных и, соответственно, национально идентификационных. Одна нация отличается от другой и утверждает себя в качестве определенной нации не благодаря социалистическим или либеральным ценностям. Они принадлежат к формационной, а не цивилизационной исторической реальности и, следовательно, выступают стадиальными ценностями, которые появляются на определенной ступени социально-экономического развития общества и на определенной ступени исчезают. В отличие от них, собственно, национальные - никогда и никуда не исчезают, ибо с их исчезновением как национальных исчезает сама нация, а вслед за ней и сама история как определенный исторический тип развития определенной локальной цивилизациии.
В итоге современная Россия оказалась в своеобразной цивилизационной ловушке истории, образованной столетней практикой навязывания стране и нации вненациональных принципов национальной и исторической идентичности и основанного на них исторического развития. Итог у всех перед глазами: колоссальная дезориентация в основополагающих принципах национального и исторического бытия, далеко зашедший процесс денационализации нации и, как ее неизбежное следствие - превращение русской нации в потерянную нацию и не где-нибудь, а в своей собственной истории и в той самой мере, в какой оказались разрушенными основы исторической преемственности в ее развитии как нации.
Речь идет о периодически повторяющемся сбросе страны и нации - России с ее исторических рубежей, рубежей достигнутого в истории ценой беспримерного труда, неимоверных лишений и неисчислимых жертв. О странной, если не сказать точнее - патологической практике отказа от необходимости считаться со сложившимися историческими реальностями, продолжения заложенных в них лучших тенденций развития, от исторической преемственности как таковой. И поскольку речь идет именно об отказе продолжить историю России как России, то постольку речь идет о предательстве в истории и самой истории, всякий раз начинающемся с предательства национального в истории и исторического в нации. И в этих явно затянувшихся процессах мы рискуем уже самими основами существования нации в истории, и не только демографическими, угрозы которым только сейчас по-настоящему начинают осознаваться. Под угрозой хаотизации и преодоления в истории оказались ментальные структуры нации, базовые ценности идентичности, отвечающие за духовные основы нации и истории в основах человеческой души. Вопрос приобрел статус экзистенциального - о бытии и небытии России и в ней русской нации и как нации, и как русской.
Национальное, а тем более в своих архетипических проявлениях, является абсолютно первичным ко всем другим проявлениям исторического в истории экономическому, социальному, политическому, ибо выражает самые глубинные, духовные основы истории в основах души каждого человека, вместе с исчезновением которых исчезает сама история как история определенного этноса, его культуры и духовности. История в качестве определенного цивилизационного процесса определяется и форматируется не экономикой и политикой, а культурой и духовностью. Она национальна суть. Забвение именно этого и принципиально важного обстоятельства - того, что всякая история есть прежде всего национальная история, а потом уже история всего остального, и привело Россию к катастрофическим падениям в XX столетии, в его начале и его конце.
Все это чрезвычайно важно осознать для того, чтобы понять, в какой точке развития мы находимся в собственной истории, какие сложности и противоречия являются главными и определяющими в переживаемый, явно переходный период российской истории, переходом к чему и преодолением чего он должен стать - сложившихся стереотипов вненационального мышления и поведения в истории, вненационального отношения к самой России и ее исторической судьбе.
Ведь глубинная историческая суть всего происходящего в современной России это:
а) отход от интернационально-вненациональных основ цивилизационной идентичности в истории, навязанных России ее коммунизацией в начале и западнизацией в конце ХХ столетия;
б) отказ от утопической практики строительства основ общечеловеческой цивилизации и, главное, принесения в жертву во имя такого строительства основ локальности собственной цивилизации, полноты и самого бытия собственного национального начала в истории;
в) возвращение к национальным ценностям и основам идентичности в истории, России к своей российскости, а русских к своей русскости - к вечному в собственной истории, культуре, духовности.
Таким образом, у современной России есть комплекс проблем, которого нет у большинства стран мира - обретение своей цивилизационной, исторической и национальной идентичности, порушенной, потерянной или хаотизированной в результате цивилизационной катастрофы Октября 1917-го и попытки цивилизационного переворота Августа 1991-го. Отсюда и специфический круг проблем возрожденческого порядка: ситуация преодоления цивилизационной безосновности бытия в истории и смятения национального духа, возрождения начал исторической и национальной России как наиболее пострадавших за ХХ столетие истории России. Логика национального возрождения России прозрачна - это логика возрождения русско-российской сущности России-цивилизации. А это, в ряду прочего, предполагает решение трех взаимосвязанных задач принципиального характера.
Первое - возрождение в его подлинной чистоте генетического кода истории России, всей системы архетипов социальности, культуры, духовности, самого способа их объективации в истории и самой истории - базовых структур национальной идентичности.
Второе - восстановление на евразийских просторах России адекватной локальности ее цивилизации цивилизационного субъекта. Это предполагает преодоление не только цивилизационного раскола России на национальную и вненациональную Россию, но и на этой основе обретения подлинной национальной субъектности в собственной национальной истории - возрождение рускости в русской нации и российскости в России.
Третье - возрождение русско-российских основ в цивилизационной логике бытия России в истории, в самом типе ее цивилизацонного исторического развития.
Все это обязывает прежде всему к тому, чтобы развиваться на базе собственных цивилизационных основ в истории, а не посредством их преодоления. Это обязывает все цивилизационные процессы в истории России увязывать с сохранением и дальнейшим развитием основ цивилизационной идентичности России. Это обязывает все формационные изменения в России адаптировать к локальным особенностям России-цивилизации, не превращать процесс овладения новыми формационными свойствами и качествами в процесс слома базовых структур цивилизационной идентичности России и в ней национальной русской нации. Это обязывает отказаться от крайностей поведения в истории, всякий раз входивших в историческое пространство России как раз в той связи и мере, в какой Россия начинала базировать свое бытие на вненациональных парадигмах исторического развития, будь то тотальной коммунизации или западнизации.
Еще раз подчеркнем: оба проекта цивилизационной идентичности России коммунизации и западнизации - несмотря на различия в их цивилизационной направленности, есть проекты разрушения основ локальности российской цивилизации, и прежде всего ее русского национального ядра. Их объединяет идея исторической, цивилизационной, культурной и духовной неполноценности национальной России, идея ее преодоления в истории как России. Отсюда и общность процессов интернационализации русской нации, и в том и в другом случае принявших безбрежный масштаб и характер, близко стоящий к тому, чтобы превратить нацию в этнографический материал истории для новых цивилизационных экспериментов в России и над Россией.
Все это объясняет остроту постановки вопроса о русском вопросе в России, так как речь идет об обретении Россией основ своей исторической, цивилизационной, культурной, и духовной идентичности, своего основного цивилизационного субъекта. А это невозможно осуществить вне национальных форм бытия в истории, вне принципов национальной и исторической России. Все это объясняет, почему логика возрождения России в истории неизбежно превращается в логику именно национального возрождения, ибо в возрождении нуждается Россия и в ней русская нация, при этом и то и другое именно как Россия и как нация. А это глубоко национальный процесс.
Все это объясняет, почему логика национального возрождения России это логика возвращения России на путь собственного цивилизационного бытия в истории, к логике исторического творчества по логике бытия локальности своей цивилизации. Ибо и то и другое наиболее последовательно можно осуществить в истории только с позиции русско-российской идентичности в истории, только восстановив ее национальную суть. А это можно достичь, опираясь только на принципы национального возрождения в истории. Всякое иное будет новым национальным предательством России, новым бегством от России, от основ исторической и национальной идентичности в истории. В этом смысле возможности национального возрождения России - это в первую очередь возможности восстановления и развития базовых структур цивилизационной и национальной идентичности в России, того, насколько Россия может сохранить и развить себя как Россию.
Тем самым основной вектор возрождения России неизбежно оказывается национально центрированным и только на этой национальной основе становится вектором возрождения России, в том числе и потому, что возрождать надо национальное в истории и историческое в нации, само русско-российское начало истории как национальное начало. При этом чем более запущенными оказываются возрожденческие проблемы истории, тем большую роль в них играет национальное начало истории. В пользу сказанного однозначно свидетельствует весь мировой опыт истории, из которого наиболее впечатляющим является опыт национального возрождения Израиля.
Опыт еврейского возрождения наиболее поучителен для России. Через 2000 лет восстановить все - государственность, язык, центр локальности национальной цивилизации, архетипы социальности, культуры, духовности, сам тип цивилизационного бытия в истории.... И все это стало реальностью исключительно как результат реализации принципов национального возрождения в истории, как плод развитого национального сознания и национальной воли. Именно в этой связи и на этом фоне не вызывает сомнений крайняя запущенность основ национального бытия России в истории, а потому запущенность и самой истории России, выход из которой может дать только сплав развитого национального сознания и непреоборимой национальной воли только принципы национального возрождения России.
Вполне очевидно, современная Россия находится на одном из самых ответственных переломов в своей истории, в своеобразной точке исторической бифуркации - в выборе пути цивилизационного развития, который отягощен колоссальной цивилизационной дезориентацией России, потерей базовых структур исторической идентичности. Россия столкнулась с задачами цивилизационного строительства совершенно уникального порядка: с одной стороны, восстановления генетического кода своей истории, основ цивилизационной идентичности, порушенных цивилизационными экспериментами ХХ века, а с другой - задачами цивилизационной модернизации.
Опыт мировой истории свидетельствует: локальная цивилизация гибнет, как только оказывается не в состоянии продолжить общественный прогресс на базе саморазвития цивилизационных основ локальности своего бытия в истории, в частности, как только они становятся неадекватными целям и задачам продолжения формационного прогресса. Она гибнет, если оказывается не в состоянии породить из своих цивилизационных глубин новые социокультурные и духовные формы бытия, способные стать средством цивилизационного освоения человеческой истории в ее новых свойствах, связях и отношениях, средством прорыва к новым ценностям и смыслам бытия в истории и на этой основе придать новое человеческое измерение новым отношениям человека со всем сущим.
Дело в том, что локальная цивилизация и цивилизационное освоение истории есть освоение ее в специфически человеческих формах, придающих ей специфически человеческое измерение. Человек живет не просто в формационной исторической реальности, не просто экономикой, политикой, социальностью, он живет еще в цивилизационной исторической реальности, в пространстве особых человеческих смыслов, ценностями культуры и духовности, посредством которых он осваивает и делает человекоразмерными любые новые формационные качества общества. Это не просто то, как они существуют между людьми или между людьми и природой - в системе их общественных отношений, но и то, как они существуют в их сознании, культурно и духовно осваиваются. Цивилизационное освоение истории есть особое очеловечивание истории, оно пронизывает всю ткань социальности особыми культурными и духовными смыслами бытия, которые в этой связи и на этой основе становятся ценностями и смыслами бытия конкретной локальной цивилизации, отличающими ее от всех остальных.
Всякая локальная цивилизация по-своему цивилизует формационную историческую реальность, по-своему ее окультуривает и одухотворяет, наполняя ее своими, только ей присущими ценностями и смыслами, только ей присущим способом их проживания в истории. Источник этой цивилизационной особости в глубинах генетического кода истории локальной цивилизации. Оттуда, из глубин его архетипов осуществляется духовная самодетерминация человеческой истории, исчерпание которой становится исчерпанием самой истории. Там и тогда, где и когда локальная цивилизация оказывается не способна на базе своих архетипов социальности, культуры, духовности к развитию новых форм социальности, культуры, духовности, новых способов их объективации в истории и самой истории, адекватных освоению и саморазвитию новых формационных свойств и качеств общества, происходит исторический коллапс локальной цивилизации. Она просто умирает в истории, ибо история, базовый источник ее духовной самодетерминации умирает в локальной цивилизации.
Что в этой связи представляет собой Россия, является ли она цивилизационно самодостаточной страной, насколько достаточны ее социокультурные и духовные источники, подпитывающие бытие локальности ее цивилизации? Россия в современном мире - это 2,5% мирового населения, но уже 14% мировой территории и 24% интеллектуальных и более 40% природных ресурсов. Это богатейшая по природным ресурсам страна, не менее богатая по человеческим, и прежде всего по интеллектуальному и духовному качеству населения. Но это богатейшая страна и по опыту исторического развития, по опыту разрешения исторических проблем и противоречий развития. Она выживала в исторических условиях, которые, по общему признанию, являются неприемлемыми для исторического существования, что само по себе свидетельствует о колоссальном историческом потенциале страны и нации.
В истории выживает только то, что побеждает, а побеждает только то, что обладает для этого достаточными источниками культурной и духовной самодетерминации, способно дать духовный ответ на новые вызовы истории. И вместе с тем Россия - это цивилизация с подчеркнуто кризисным бытием в истории, особенно в ХХ столетии. И причина этого кроется не столько в цивилизационной специфике России, сколько в тех отношениях, которые складываются между Россией и целями и задачами ее исторической модернизации.
Дело в том, что в силу цивилизационного раскола России в ней постоянно воспроизводятся крайности в решении проблем ее исторической модернизации. И это происходит независимо от того, абсолютизируется или, напротив, вовсе игнорируется цивилизационная специфика России. Но есть и различия. Когда цивилизационная специфика России преувеличивается, она становится источником для сдерживания исторической модернизации; когда недооценивается - используется для слома основ локальности России-цивилизации, преодоления базовых структур ее исторической, культурной, духовной идентичности. И это различие носит принципиальный характер, ибо есть различие между тем, что только препятствует исторической модернизации России, и тем, что превращает всякую ее модернизацию в цивилизационный переворот, в логику цивилизационных потрясений России.
Вполне очевидно, в первом случае не стоит преувеличивать и уж точно абсолютизировать цивилизационное своеобразие России, выталкивая ее из общего цивилизационного пространства человечества. Ни одна локальная цивилизация не является самодостаточной настолько, чтобы в своем историческом бытии игнорировать необходимость прививок новых цивилизационных свойств, заимствованных от других локальных цивилизаций и культур. В этом смысле логику цивилизационной идентичности недопустимо строить на основе своеобразной цивилизационной ксенофобии, дистанцируясь от всего мира и находя себе врагов по всему миру. Логика цивилизационной идентичности и самодостаточности должна строиться на логике связи со всем миром локальности человеческих цивилизаций и культур, понимания их инаковости, но и самоценности, на логике отношений к ним как к своему-другому, другому, но своему, своему, но все-таки другому. Подлинно цивилизационное в истории живет логикой цивилизацонного обогащения, правда, при этом без слома основ локальности цивилизационной идентичности.
На это стоит обратить особое внимание, так как во втором случае, когда полностью игнорируется локально цивилизационная специфика России, все процессы исторической модернизации России пытаются свести не просто к банальностям цивилизационных заимствований а, хуже того, к преодолению самой локальности русско-российской цивилизации в истории. В этом случае всякое цивилизационное заимствование превращается в повод для безграничного скепсиса по отношению к исторической продуктивности самих цивилизационных устоев бытия России в истории, в действующую причину для преодоления России в истории, для слома базовых структур ее идентичности. В этой связи стоит обратить внимание на то, что цивилизационные заимствования есть в структуре всех локальных цивилизаций, но нигде они не становятся поводом и, тем более, причиной для слома цивилизационной и национальной идентичности. В противном случае историческая модернизация перестает ею быть, ибо модернизацией чего она становится, если, по сути, преодолевает в истории то, модернизацией чего она должна стать - Россию, превращается в разрушение цивилизационных основ ее бытия в истории.
В этом отношении достаточно показательными являются итоги последней попытки модернизации России. Ведь дело оказалось не в либерализме и демократии самих по себе, не в том, насколько либерально-демократические идеи и ценности необходимы или нет для России, ее исторической модернизации, а в том, что им, как формационным ценностям, придали статус цивилизационных, хуже того, статус цивилизационной и национальной идентичности.
Ведь это уже факт, и весьма прискорбный, но именно либерально-демократическими ценностями после Августа 1991-го пытались подменить ничем не заменимые основы цивилизационной и национальной идентичности России, напоследок увязав их реализацию с тотальным преодолением России и как исторической, и как национальной, с цивилизационным предательством России-цивилизации вообще. Так в постоянном размывании цивилизационной самобытности и идентичности России кроется одна из главных причин, не позволяющая ей сосредоточиться на себе как на России, осуществлять модернизационные процессы в России, для России и во имя России, а не нечто другое.
Все это стоит иметь в виду, когда речь заходит о выборе путей дальнейшего цивилизационного развития России. Стадия Россия-СССР исчерпала себя и, возможно, даже несколько раньше, чем она того заслуживала. Но возврат к ней невозможен, хотя бы потому, что в истории ничто не повторяется. Нельзя вернуться в прошлое как в настоящее, оно будет возвращением уже в новую историческую реальность. Уже только по этой причине мы не рассматриваем реставрационный вариант цивилизационного развития России как реально исторический, хотя влияние советской цивилизационной системы на ближайшую историческую перспективу исключить нельзя. И это закономерно, она не может просто так уйти и, тем более, исчезнуть, как не может уйти и исчезнуть история. История может либо продолжиться, либо прекратиться, но в любом случае сохраниться как история и в таком качестве влиять на будущее. В этом смысле полной свободы выбора цивилизационного развития в истории нет, ибо быть в истории и отказаться от истории нельзя, не отказавшись от истории вообще. Свобода выбора в истории определяется самой историей, а в случае с выбором пути цивилизационного развития еще и генетическим кодом истории, в данном случае России. Россия не свободна от себя самой как России.
Локальная цивилизация, ее основа - генетический код истории абсолютный максимум истории. Что бы ни происходило в истории и с историей, он умирает последним, а вместе с ним и сама история. Поэтому всякое изменение в истории заканчивается абсолютной победой ее абсолютного максимума - генетического кода истории, победой локальной цивилизации, которая притягивает и адаптирует к себе все изменения в истории. В этом смысле быть в России и Россией и свободной от России, можно только отказавшись от России. Что бы ни происходило в России и с Россией, ее русско-российская сущность непреоборима. Она все равно через все противоречия и перипетии реальной истории будет пробивать себе путь к бытию в истории. Подобно тому, как в истории всегда побеждает история, так и в истории России всегда побеждала и будет побеждать ее история и, следовательно, Россия. Речь может идти лишь о другом: какой ценой и в какой цивилизационной форме. В последнем случае можно говорить о двух путях цивилизационного развития современной России, выбор между которыми, в сущности, уже предрешен в пользу локальности России-цивилизации, ее русско-российской сущности, развития ее как вечной сущности России.
Первый - путь банальной западнизации России. В этой связи еще раз уточним: как можно судить по итогам развития страны за 90-е годы XX столетия, речь шла не просто об освоении технического и социокультурного опыта исторического развития Запада, что абсолютно естественно и даже неизбежно в современных исторических условиях, когда любой модернизационный проект в истории так или иначе, но в итоге оказывается сопряжен с обращением к западному опыту исторического развития. Речь шла о банальностях именно эпигонского проекта превращения России в элемент западного цивилизационного универсума - цивилизационого развития, основанного на вненациональных принципах в истории, не просто на заимствовании элементов западной цивилизации, их россиизации и превращении в средство саморазвития России, а именно на превращении России в элемент западной цивилизации, то есть в НЕ-Россию.